СВОЛОЧНОЙ ДВОР
Зина со Слободки переехала во двор мадам Гоменбашен. Нет, она не в больнице лежала, а на джутовой фабрике в фабкоме трудилась. А теперь ее комсомолкой на какой-то завод назначили. Вот она и поменялась.
Как это — поменялась? Ясно как – по объявлению! В раньшие времена можно было дать объявление в газету или на Успенской угол проспект Мира узнать и меняться. Однокомнатную самостоятельную на две в коммуне… И так далее.
Вот Зина и поменялась. Чтоб к работе ближе.
Конечно, для обитателя Слободки, этого рая частных домиков, переезд на Молдаванку с ее огромными общительными дворами – это шок. Все открыто, все шумят, здороваются и по очереди пасут всех детей, если даже своих, пока, Бог не послал.
А тут еще выяснилось, что полдвора – евреи! Да какие полдвора, почитай, все на непонятном языке разговаривают. А раз непонятный – ясное дело, откуда к нам пришел!
Если бы Зина что-то понимала, то завопила бы:
— Азохен вэй! — и, извините за рифму, стала бы своей.
Но она только губы поджимает и идет не здороваясь.
— Агройсе пуриц! — сказал о ней мастер чебуречных дел Муртазалиев.
Однажды утром пошла Зина за водой. Не баре же, чтоб в квартирах водопровод был. Стоит колонка во дворе, поставь ведро и через пару минут полное. Вот люди к этой колонке и ходили. И воду набрать, и новости послушать. В общем, народ толпится. Глянула на это Зина и, ни к кому не обращаясь, произнесла:
— Если бы только знала, сколько тут евреев, ни за что б ни менялась!
А мадам Гоменбашен рядом стоит. Не с ведром — куда ей! — с бидончиком и отвечает:
— А до война евреев еще очень больше было!
— Хоть что-то хорошее война дала!
Что-то люди сильно насторожились.
— Деточка, вам Гитлер привет передавал! — сказала мадам Гоменбашен.
— Фашистка, — говорят, — гестаповка!
— Ответите! — кричит. — Я не гестаповка, а освобожденный секретарь комитета комсомола и кандидат в члены партии.
Ну, сначала хотели по-простому — ведро на голову и настучать по ведру. Но мадам Гоменбашен не позволила:
— Не трогайте! — велит. — Ви ж знаете, что бывает с дрек, когда трогают!
Люди и вняли. Стоят молча, на Зину зырят.
— Что уставились? — серчает, растерявшись, Зина.
А ей никто и не отвечает. Между собой люди гутарят, на Зину поглядывая.
— Да, надо бы в зоопарк сходить! — еврей Андрющенко говорит.
— Зачем? Ты что гиен давно не видел? — еврей Куперман возражает.
— Ну, а, зачем далеко ходить? — еврейка Петрова добавляет.
Набрала в сердцах Зина воду и домой подалась. Но для нее с тех пор во дворе тишина настала. Никто с ней не говорит. Например, сидят женщины у ворот… Скамеечки-табуретки вынесли и сидят, семечками питаются. И разговорами, конечно. Зина к ним. Сиденье свое берет, здоровается. А они — невоспитанные хамки — в ответ ни слова. Подхватят, кто, на чем сидит, и во двор. Молча!
Или веревка, например. Чтоб белье вывешивать. У каждой хозяйки, ясное дело, своя. Ссоры, конечно, бывают, когда кто-то на чужую веревку позарится. Поэтому спрашивают:
— Мадам Замберг, мадам Замберг, вы сегодня белье сохнете?
— Нет, мадам Шубова, я сегодня Привоз делаю!
— Тогда я сегодня вашу веревку поимею!
—- Тольки не всю! Я кусочек тете Кате обещала…
А Зинину веревку не трогают. Представляете, как ненавидят, если даже навозом от коня Персика эту веревку ни разу не измазали. Висит никому не нужная. Обидно! Но не придерешься. Не поскандалишь, чтоб хоть так пообщаться.
Раз во двор шоколад принесли. В кусках. Ворованный, конечно. Но кто интересуется. Цена хорошая. Качество. Что еще надо? Вот и шум во дворе.
— Мадам Гоменбашен, шоколад нада?
Услыхала Зина, кошелку наперевес:
А ей, вместо шоколада, дулю. И молча.
Тогда Зина участкового Гришу призвала. Мол, воруют, спекулируют. Раньше, при вожде за такое…
Походил Гриша по двору, покурил с мужиками, к мадам Гоменбашен поднялся…
А Зина ждет. Чтоб протокол подписать. Как свидетель.
Только вышел Гриша от мадам Гоменбашен, посмотрел на Зину косо и молча за ворота пошел.
Зина так это не оставила. Помаялась еще пару месяцев и в другой двор поменялась. Там, вроде, у нее сложилось. Даже замуж вышла. За цыгана, кажется. Теперь живет… Чего ж не жить? Не все ж дворы такие сволочные, как у мадам Гоменбашен!