Леонард Бернстайн
В советские времена меня периодически не выпускали за границу по неизвестным для меня причинам. В один из таких "запретных" периодов мне неожиданно позвонили из Госконцерта и сказали, что завтра я должен вылетать в Вену, где меня встретит машина и довезет до Зальцбурга. Там мне предстоит играть с Бернстайном и оркестром Венской филармонии по случаю дня рождения Моцарта!
Я затрепетал, тогда еще не зная, что это Бернстайн попросил Бруно Крайского, тогдашнего канцлера Австрии, посодействовать, чтобы я мог приехать на этот концерт.
Я же был весь на нервах. Паспорт, согласно инструкции, нужно было получить вечером в Министерстве культуры. Приехал я к назначенным пяти часам - паспорта нет, министерство закрывается…
Мы остались вдвоем со сторожем, пили с ним чай с сухарями, рассказывали друг другу анекдоты, всякие истории, которые отвлекали меня, не давая уйти в полный ступор. Наше чаепитие продолжалось до полуночи, когда наконец раздался стук в дверь и какой-то гонец на мотоцикле привез мой паспорт. В шесть часов утра я уже мчался в аэропорт, после перелета и переезда меня ждала вечером первая репетиция с Бернстайном, который для меня был просто богом в мире музыки!
Вечером вместе с Бернстайном в маленький зал ввалилась куча народу, женщины в норковых шубах, два ассистента. Один постоянно записывал все связанное с партитурой, другой - с оркестровыми голосами. Если мэтр что-то произносил — это мгновенно фиксировалось на бумаге. Репетиция была с роялем, и пианист, какой-то профессор консерватории, стал играть вступление. И три или даже четыре раза подряд Бернстайн его недовольно прерывал. Пианист — такой рыжеволосый — начал нервничать и пошел красными пятнами. Завял и я. Закрыл глаза, взмолился про себя: "Господи, пронеси!" — да так с закрытыми глазами вступил и стал играть концерт Моцарта. Тихо играл, сам себя успокаивая, а когда пошла главная партия, я осмелел и приоткрыл глаза. Смотрю, Бернстайн с улыбкой очень внимательно меня слушает, не прерывая. Только в конце первой части спросил:
— Владимир, а вы можете в этом месте сыграть вот такие штрихи?
Штрихи эти, надо честно сказать, практически неисполнимые. Но я сыграл. А во второй части, где я делаю диминуэндо, то есть уменьшаю звучание, Бернстайн снова вмешался:
— Зачем вы в этом такте делаете диминуэндо?
— Потому что хочу услышать второй гобой, который играет в этом месте, — поясняю.
— О, найс! Запишите, чтобы второй гобой тут поярче сыграл, — говорит он своим ассистентам.
Закончили играть. Я видел, что Бернстайн в хорошем расположении духа, и осмелился его спросить:
— Простите, пожалуйста, маэстро, можно вам задать вопрос — почему вы попросили меня изменить штрихи в первой части?
— Потому что меня зовут Леонард Бернстайн! — отчеканил он.
Концерт прошёл с огромным успехом. Я много раз выходил на поклоны. А после выступления раздается стук в дверь моей артистической комнаты, и заходит Бернстайн:
— Владимир, я знаю, что у тебя есть оркестр «Виртуозы Москвы». Я хочу подарить тебе мою палочку на память об этом концерте. У тебя золотое сердце, золотые руки и золотая голова. Теперь мы друзья...
С такими словами он меня обнял и ушёл...
Я закрыл за ним дверь на ключ — и разрыдался...
Его духовным завещанием были «Чичестерские псалмы», потрясающее сочинение, которым я дирижировал...
Там есть часть с очень специфичным ритмом, на семь. Слушая её, я всегда вспоминаю его слова:
«Любого идиота можно научить дирижировать на семь, но должна еще быть музыка между этими семью долями»...