Ходила Алёнушка по лесочку
Если тебе не исполнилось восемнадцать, и ты младшая дочь в семье, то самая желанная участь — пасть кровавой жертвой Вечному Лиху.
Можно еще мечтать о пышной свадьбе на всю деревню, чтобы жених красивый и платье из лебяжьего пуха с драгоценным бисером, но это на втором месте. Это если не посчастливится вытянуть Жребий в Красный вечер.
Алена ступает по узкой тропке меж вековых сосен и стройных березок. Часто оглядывается — не увязался ли кто. Сама она десять лет назад, семилетняя, пряталась в кустах вместе со сводными сестрами и преследовала Милу — тогдашнюю избранницу Жребия. Мила плыла по лесу как облако и не переставала улыбаться даже если под босые ноги попадались сухие шишки.
— Здесь направо, — указывает Стежевит, когда тропинка разветвляется.
Алена прижимает его к груди левой рукой — деревянный идол, похожий на огромный указательный палец с вырезанным вместо ногтя младенческим личиком: щурятся хитрые глазки, скалятся острые зубки, блестят пухлые щечки. Стежевит подсказывает дорогу к Алтарю. Отполированный прикосновениями десятков предыдущих Жертв, он настолько гладок и скользок, что то и дело норовит выскочить из влажной от волнения ладони, поэтому приходится сжимать крепче. Потеряешь Стежевита — пиши пропало.
В просветах густой листвы проступает алое небо. Багровый свет прошивает лесной полумрак плотными лучами, похожими на атласные ленты. Алена видела множество красивых закатов, но такой бывает только в Красный вечер — когда солнце тает на горизонте, расползаясь от края до края пеленой цвета свернувшейся крови.
В Красный вечер месяц и звезды не поднимаются, потому что тоже с трепетом наблюдают. В Красный вечер все лесные хищники — и волки, и медведи — прячутся, чтобы ненароком не навредить Жертве. После Красного вечера не наступает ночь, а сразу рассветает утро — и это значит, Лихо заснул еще на десяток лет.
Лицо Стежевита неподвижно, а писклявый голосок раздается у Алены в голове, как будто прямо в мозг угодил комар и мечется теперь, не находя выхода.
Русые Аленины волосы заплетены в две косы и сверкают разноцветными бусинами, а голову венчают отборные ромашки — в каждом цветке нечетное количество лепестков. Белое платье расшито красными нитями, узоры складываются в круги и спирали, при всем желании среди них не отыщешь ни одного острого угла. Сухие хвойные иголки колют нежную кожу свободных от обуви ступней, но Алена не позволяет себе морщиться. На все есть причины. Правила должны быть соблюдены, чтобы Лихо принял Жертву.
Еще раз оглядывается — лес безмолвен, не слышно шелеста хвои под осторожными шагами, не видно шныряющих по кустам любопытных лиц. Сегодня никто не последовал за вытянувшей Жребий, никто не рискнул увидеть таинство великого жертвоприношения своими глазами. Еще бы — в прошлый раз взрослые впали в бешенство, узнав, что Алена с сестрами ходили за Милой. Лихо, мол, мог не обрадоваться ненужным свидетелям и отказаться от Жертвы, тогда бы всем пришел конец. Наверное, сейчас каждый ребенок в деревне под зорким наблюдением либо вовсе заперт на замок.
Красный вечер — не время для шалостей.
Наклонившись, Алена срывает несколько спелых ягод земляники и закидывает в рот, оставляя меж пальцев только одну, чтобы растереть по губам, как любила делать в детстве. Пряный сладковатый аромат напоминает о мачехиных пирогах, о сухарях на печке, о пуховой перине в спальне, куда больше не вернуться. О скучающих на опушке козах, отцветших яблонях и окошках с разноцветными ставнями. Странно, но воспоминания успели запылиться и осесть, будто Алена покинула деревню не несколько часов назад, а в прошлом году.
Все собрались, чтобы проводить, попрощаться и напутствовать. Обиженная Злата пробубнила что-то сквозь зубы — сводная сестренка на месяц старше и не смогла попытать счастья в Жребии только потому, что в семью когда-то приняли Алену. Подруги тоже бросали завистливые взгляды. Оно и понятно — каждая младшая дочь с пеленок мечтает, чтобы именно ее выбрали в Красный вечер, чтобы именно она подарила всем еще десять лет безмятежного житья и чтобы именно ее нарисовали на стене в Избе памяти, куда взрослые ходят почитать героев.
Кто нарисован в Избе памяти, обретает вечную жизнь среди богов, это все знают.
Младшие дочери с материнским молоком впитывают мечту вытянуть Жребий. Каждая больше всего на свете боится, что в семье родится еще одна девочка. Каждая в полнолуние носит подношения на Божественную поляну и молит, чтобы следующий Красный вечер достался ей. Каждая хранит невинность как зеницу ока, даже когда соблазн непреодолимо велик. Потому что только девственница может стать Жертвой.
Миле исполнилось четырнадцать за два дня до Красного вечера. Вытянув Жребий, она сказала, что лучшего подарка на день рождения не придумать. Как и Алену сегодня, ее наряжали и провожали всей деревней — кто с радостью, кто с завистью. Чистая, яркая и легкая как букет полевых цветов, она ушла в лес, и никто не заснул, пока солнце не засияло на горизонте, разгоняя захвативший небо багрянец. Когда Стежевит вернулся на свое место в дом старосты, взрослые закатили громкий праздник, а ночью развернули гуляния с пиром и танцами у костров. И ровно десять лет, с того утра и до сегодня, каждый благодарил Милу за подаренную жизнь.
Чем глубже уводит тропинка, тем гуще и непролазнее делается лес. Тишина тоже будто уплотняется, даже ветер не играет листвой, только похрустывают редкие веточки под босыми ступнями да шуршат складки платья. К запахам мха и грибов примешиваются новые: странная смесь горящей древесины, плесени и гнилого мяса. Это знакомо — также пахло, когда Алена с сестрами вслед за Милой подбирались к Алтарю. Значит, осталось немного.
Червленый сумрак такой густой, что, кажется, проникает внутрь с каждым вдохом и растекается по жилам, заражая чем-то неизлечимым. Стараясь дышать только носом, Алена крепко смыкает губы, и они склеиваются земляничным соком как пропитанные медом хлебные ломти.
В прошлый раз именно здесь они оставили Милу — тропинку покидать слишком опасно. Провожали ее взглядом, пока окончательно не потерялась среди деревьев, а потом долго стояли, не решаясь произнести ни слова. Прошло едва ли больше часа, когда тишину разбил истошный Милин вопль — далекий, долгий, надрывный, он в конце концов оборвался как отрубленный серпом, и небо тут же налилось золотым рассветом. Только тогда они побежали домой, еле поспевая друг за дружкой.
Здесь темнее, и едва пробивающийся сверху свет окрашивает все бордовым — кожу рук, листву, хвою, кору и вырезанного из светлого ясеня Стежевита. Дикая малина метит хлестнуть по щекам ветками, шиповник цепляется за рукава. Безжизненное безмолвие наполняет воздух, словно все это просто сон или видение. В любой другой день Алена то и дело отмахивалась бы от приставучих мошек и счищала бы с лица назойливые паутинки, но в Красный вечер лес принадлежит только двоим — Жертве и Лиху.
И он уже почувствовал гостью — краем глаза Алена отмечает, как бесшумно сыпят хвоей и листвой вековые стволы, наклоняясь и извиваясь, словно силятся получше ее рассмотреть, прикоснуться, попробовать на вкус. Но стоит оглянуться, и они тут же распрямляются как ни в чем не бывало.
Споткнувшись о скользнувший под ноги корень, она едва удерживает равновесие и стискивает Стежевита до боли в пальцах. Пересохший язык нервно облизывает сладкие губы, сердце обращается куском льда и пускает по венам холодные колючки. Хочется быть бесстрашной, как Мила, но Алена из совсем другого теста, она не похожа на остальных девочек.
Папа привел ее в деревню, потому что стал слишком хворым и боялся умереть, оставив пятилетнюю дочь в одиночестве среди дикого леса, где ютилась их крошечная избушка. Вдвоем они добирались до деревни почти неделю, за это время папа истратил последние крупицы здоровья и свалился замертво, когда крыши домов только показались вдалеке. Алене пришлось добежать одной, чтобы позвать на помощь, хоть и стало уже ясно, что это бесполезно. Осмотревшая отца знахарка Рада тогда сказала, что он и без того прожил слишком долгую жизнь для такого слабого сердца.
Стежевит уводит в самые дебри, теплея от нетерпения, будто внутри затлели угольки. Алена стискивает зубы и продирается через заросли, следя, чтобы не слетел с головы венок, не порвалось платье, нарушая важные узоры. Тишина понемногу тает, разбавленная далеким неясным шепотом десятков голосов. Все они девичьи и звучат напряженно, тревожно, будто тщатся предостеречь. Ветви и деревья извиваются уже не таясь, то расступаясь, чтобы освободить путь, то, наоборот, сплетаясь перед самым лицом. То и дело приходится пригибаться, одной рукой прижимая к себе Стежевита, а другой оберегая глаза.
Мачеха с радостью вызвалась приютить Алену, хотя у самой уже росли три дочери, а муж прошлой зимой не вернулся с охоты. Окружила любовью и заботой как родную, приложила все усилия, чтобы не дать горестям разъесть душу. Порой Алена позволяла себе верить, что это искренне, и тогда жить становилось легче.
Шепот усиливается, приближается, и кажется, вот-вот разберешь отдельные слова, но они истаивают в последний момент, щекоча в подкорке недосказанностью. Могучие стволы хрустят, переплетаясь друг с другом, кроны раздвигаются, и багровое небо предстает во всей суровой красе. Сплошная кровь, ни мельчайшего просвета, ни единого штриха иного оттенка.
Кора на деревьях с треском расходится, распахиваясь сотнями любопытных совиных глаз. Зрачки нервно подергиваются и жадно следят за каждым движением Алены, то почти утопая в стволах, то выпучиваясь так, словно готовы выпасть. Опустив голову, она старается смотреть только под ноги. Несмотря на июльскую жару, спина покрывается липкой пленкой ледяного пота. Мелкая дрожь размягчила кости, и теперь кажется, что все тело сплошь заполнено холодцом. Каждое движение выходит рваным и неуверенным, собственное сиплое дыхание шумит в ушах как наждачка по дубовому бруску.
Надо дойти до конца, осталось немного.
Лихо совсем рядом, его можно ощутить прохладным дуновением на коже, почуять едкой пожарной вонью, будто повсюду расползся густой невидимый дым. Голова делается мутной как лужи в хлеву, к горлу подбирается склизкая тошнота. Лихо смеется, и смех этот, шелестящий, хриплый, перекрывает многоголосые перешептывания. Весь лес в его власти, и леса вокруг этого, и все остальные леса тоже. Нигде не скрыться.
Проходит еще минута или час, когда деревья в один момент расступаются, раскрывая просторную поляну, выложенную большими неотесанными камнями. Белоснежные, с красной прожилкой, они спиралью складываются от края к центру, и Стежевит велит ступать по кругу, не пропуская ни один. Едва удерживаясь в сознании, Алена подчиняется, и лес вокруг поляны тоже закручивается движением, будто подражает или дразнится. Березы, ели, лиственницы, сосны вертятся бесконечной каруселью, не переставая моргать круглыми птичьими глазами, и сквозь расшумевшуюся листву слышно, как довольно посмеивается Лихо — Жертва пришлась по вкусу, и он примет ее с радостью.
По пути в деревню папа рассказывал, почему они с мамой сбежали оттуда много лет назад, предпочтя рискованную жизнь отщепенцев в кишащем опасностями чреве тайги. Причина одна — Жребий. Они боялись, что родится дочь, и придется прививать ей мечту умереть в Красный вечер. Потому что это одно из главных правил — Жертва должна быть добровольной. Младшей дочери полагается шагнуть в пасть Лиху по собственному желанию, без страха и сомнения.
С кружащейся головой, шатаясь из стороны в сторону, Алена все же достигает центра спирали. Здесь небольшое углубление в земле, и она с третьей попытки устанавливает туда Стежевита, глядя на неподвижное младенческое личико будто сквозь серый туман.
Поэтому взрослые и воспитывают детей так, чтобы они грезили о Жребии словно о чем-то благодатном. Поэтому мачеха с готовностью взяла на себя еще один голодный рот — лишь бы отвести беду от родной Златы. Поэтому сегодня жители деревни подстроили так, чтобы Жребий вытянула чужая всем Алена. Чтобы никому не пришлось поутру украдкой оплакивать дочь, изображая счастье на празднике после Красного вечера.
Потому что не бывает никакой вечной жизни среди богов.
Лес вокруг поляны замедляет движение, а белые камни под ногами наливаются зыбким светом. Алые линии на них пульсируют точно полные крови вены. Чудится, надавишь ступней чуть сильнее — и брызнет сукровицей.
— Я здесь, — шепчет Алена, снимая венок.
Переплетенные ромашки падают на землю, разбрасывая лепестки будто искры. Из глубины леса сразу со всех сторон слышится треск ломаемых деревьев — это Лихо показывает неукротимую мощь, готовясь явиться.
— Я юна, как весна. Я чиста, как горный ключ. Я пришла по доброй воле и не намерена убегать. — Короткий заговор призыва Лиха младшие дочери заучивают назубок, со сладостным томлением воображая, как однажды произнесут на этой самой поляне.
Папа рассказывал, что Лихо явился сотни лет назад, когда люди еще населяли всю землю. Они жили в высоких каменных домах и летали по небу на исполинских железных птицах. Бескрайние деревни назывались городами и сияли по ночам, затмевая звезды.
Алена распускает косы, блестящие бусины с четким постукиванием рассыпаются по камням. Треск деревьев приближается, кроны трепещут и волнуются. Настроение Лиха тяжелой волной переливается с восторга на гнев. Воздух наполняется дрожью, запахи тлена и пожара становятся почти нестерпимыми. Это сила, что способна стереть в пыль все на свете.
В считанные месяцы Лихо истребил людей и уничтожил все, что создано их руками. Горстка выживших при помощи древней магии умудрилась заточить зло в глубине леса, и теперь единственное, что может его сдерживать — приходящая на смерть раз в десять лет девственница, выбранная из числа младших дочерей. Не получив Жертву, Лихо высвободится и закончит начатое.
Тяжело дыша, Алена стискивает зубы и дергает подол платья, легко разрывая тонкий ситец. Алые узоры корчатся и ломаются, образуя острые углы. Спирали складываются стрелками, овалы разбиваются на колючие скорлупки. Дрожащими пальцами Алена стягивает с плеч лохмотья и остается совсем нагой. Жаркий красный воздух льнет к коже душным покрывалом, похожий на прикосновения большого сухого языка.
Торчащий из земли Стежевит зудит в мозгу беспомощным поросячьим визгом:
— Ты задумала неправильное! Тебе не дозволялось!
Разумеется, на жителей деревни нельзя злиться. Они делали это, чтобы выжить самим и уберечь потомков. У Алены нет права ставить собственную жизнь выше жизней всех остальных. Вот только и жалеть ей давно некого. Мать не пережила роды, а отец погиб, спасая дочь. Это он научил, что можно повернуть ритуал жертвоприношения так, чтобы остаться в живых.
— Прекрати немедленно! Пока не поздно передумать! — увещевает Стежевит.
Это правда — Лихо все еще обязан забрать Жертву. Все эти венки, босые ноги и узоры на платье не так уж много весят. Главные правила — Жертве от десяти до восемнадцати, Жертва пришла на Алтарь добровольно, Жертва девственна.
Земля трясется, камни сияют ярче, воздух тяжело дрожит. Смех Лиха превращается в низкий гул, похожий на разъяренный рев. Он вот-вот появится, поэтому надо действовать расторопнее.
Алена делает шаг, чтобы оказаться прямо над Стежевитом, а потом становится на колени и пристраивает его между бедер. Ветер налетает ураганным порывом, хлеща по лицу и дергая за волосы, словно вознамерился унести Жертву с Алтаря, лишь бы не дать свершить задуманное. Деревья шумят как гроза — чудится, будто весь лес неистовствует, протестует, осуждает.
Алена зажмуривается и медленно опускается на Стежевита, лишая себя невинности. Боль похожа на острую горячую вспышку, какие бывают в небе во время звездопадов. Вот и все, не стать ей теперь Жертвой.
Попробовавший крови Стежевит замолкает и холодеет внутри Алены, будто магическая идольская жизнь вдруг иссякла.
Весь лес утихает в один миг, только подрагивают и горячеют белые камни Алтаря под коленями. Не поднимая век, Алена слушает, как нечто большое и бесплотное склоняется над ней, то ли принюхиваясь, то ли желая получше рассмотреть.
— Я предстала пред тобой не для того, чтобы продлить заточение, но чтобы даровать свободу, — сдавленно произносит Алена. — Выходи из западни через мое тело и стань со мной единым целым. Я даю согласие.
Потому что если говорить о вечной жизни, то это единственный способ. Лихо мог высвободиться и сам, не получив Жертвы, но, во-первых, тогда бы он просто убил Алену вместе со всеми остальными, а во-вторых, для него, вечно бестелесного и бесформенного, нет ничего желаннее, чем завладеть совершенным человеческим телом. И пусть Алене не по силам сдержать ярости Лиха, пусть придется подчиниться его воле, пусть она останется единственной во всем мире. Это лучше, чем погибнуть на Алтаре и примкнуть к мятущимся душам предыдущих Жертв во имя сохранности рода тех, кто никогда не станет ей семьей.
Стежевит рассыпается гнилой трухой и выходит из Алены с влажными комьями кровавой слизи. Он не вернется в дом старосты, и скоро они все поймут. Наверное, даже попытаются что-то предпринять, должны же быть какие-нибудь заветы на такой случай. Не зря ведь у Рады столько волшебных книг, не зря она вечно сушит незнакомые вонючие травы.
Лихо придавливает сверху плотным шерстяным одеялом, тяжелой необъятной ладонью, просачивается в ноздри и уши, скользит в горло, впитывается в поры обнаженной кожи. Алена осторожно принимает всю его безграничность, неторопливо осознает природный первородный гнев. Он естественен как дыхание и логичен как смена дня и ночи. Люди совершили ошибку, пленив Лихо. Все шло закономерно. Их время давно исчерпано.
Разум проясняется, головокружение отступает. Дрожь оставляет мышцы, кровь остывает в жилах, успокаивая напуганное сердце. Алена открывает глаза и поднимается на ноги. Камни погасли, деревья чуть покачиваются от спокойного ветра. Из-за стволов выглядывают крупные волки, любопытно шевелит ушами пушистая лиса. Рыжая белка перескакивает с ветки на ветку. Они уже знают, что Красный вечер закончился, и дальше наступит Красное утро, а за ним Красный день. Неровными штрихами над верхушками вспархивают птицы, черные на фоне багрового неба. Теперь оно всегда будет таким.
Когда Алена возвращается к деревне, соседский мальчишка Прохор, карауливший на окраине, бросается к домам, клича родителей. Суета поднимается мгновенно: крики, толкотня, надсадный лай, испуганное телячье мычание. Алена ступает неспешно, бледная, растрепанная, голая, с пустыми глазами, с засохшей на бедрах кровью, и все понимают, что это значит. Одни хватают вилы, но не решаются приблизиться, другие хлопают дверью, запираясь в доме. В окнах маячат перекошенные ужасом лица. Матери закрывают собой детей, отцы беспомощно сжимают топоры и кувалды.
Алена останавливается на главной улице. Отсюда видно, как особо умные убегают прочь, наспех похватав самые ценные пожитки и волоча за руки плачущих детей. Будто еще есть шансы спастись. Где-то мелькает лицо Златы, и теперь в ее глазах совсем не осталось зависти.
Ковыляет навстречу старая Рада, рассыпая перед собой соль. Волосы трепещут на ветру седыми змеями, подмышками зажаты гремящие склянки с порошками и сушеные стебли полыни. Она выкрикивает что-то на незнакомом языке, а потом добавляет чуть тише:
Улыбнувшись, Алена вскидывает руки, и небо обрушивается на крыши всепоглощающим бурым пламенем.
КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram