Техника чувственного

Довольно часто наука и техника противопоставляются искусству, и тем самым разум противопоставляется чувствам. Эта дихотомия обнаруживается в истории общественной мысли как постоянно хождение по кругу крайнего рационализма и крайнего иррационализма. Возможен ли выход за пределы этого замкнутого круга?

Художественная литература рубежа 19-20 веков оставила не одну попытку такого выхода, и наиболее интересными являются две - "Контрапункт" Олдоса Хаксли и "Что делать?" Николая Чернышевского. Выполненные в абсолютно разных условиях, они обнаруживают глубокое сходство - оба это "романы идей", которые зачастую считаются классическими примерами художественных произведений, слабых с точки зрения чувственности, но сильных вложенными в них идеями.

Их герои большой части они заняты именно идеями и все свои усилия направляют на то, чтобы согласовать свои порывы и желания с принятыми ими идеями. Однако, герои романа Хаксли приходят к полному краху любых попыток разумного взгляда на свою жизнь и окружающий их мир. В то время как герои "Что делать?" последовательно строят разумное отношение к миру, которое становится контуром грядущих общественных изменений. В чем же различие этих настолько похожих произведений и их персонажей?

Персонажи "Контрапункта" довольно быстро начинают понимать, что находятся в том самом замкнутом круге. Рационализация очень быстро уводит их от реальной жизни: "Бегство в книги и университеты похоже на бегство в кабаки. Люди хотят забыть о том, как трудно жить по-человечески в уродливом современном мире". Однако и попытка быть "чистым эмпириком" и отдаться потоку чувств на самом деле является лишь другой стороной подобной интеллектуализации жизни: "чем более утончен, своеобразен и противоестественен грех, тем более он скучен и безнадежно не эмоционален".

Понимая неразрывность единства чувств и разума, роман останавливается на идее их баланса: "Цивилизация — это гармония и полнота. Варварство — это однобокость. Можно быть варваром интеллектуально и телесно." Подобная точка зрения - о том, что необходимо соблюдать меру в использовании чувств и разума - является лишь капитуляцией перед остро поставленной проблемой. Это хорошо объясняет почему персонаж, произносящий эти слова, видит идеал человека не в будущем, а в прошлом - в античности и временах родового быта.

Чтобы ответить на на вопрос о мере чего-либо нам необходимо перейти к сущности самого дела и ее строгого определения. То есть от абстрактного вопроса о соотношении разума и чувств, к вопросу об их конкретном содержании.

Начальная точка любого материализма - "нет ничего в разуме, чего не было бы в чувствах" - объясняет почему попытка замкнуться в пространстве идей, так же ведет только к отрыву от действительности и обеднению разума. В свою очередь и сами идеи — это не произвол индивида, а лишь отражение сложности самой действительности: "связь идей соответствует связи вещей". Тот, кто пытается отказаться от идей и теорий, оказывается на деле самым крайним идеалистом - ведь он пытается отказаться от всей полноты сложной реальности ради сохранения своей теории, проповедующей отказ от идей. То есть реальная практика людей подтверждает как первоначальный тезис, так и обратный ему: "нет ничего в чувствах, чего бы не было в разуме", - сами чувства имеют своим материалом не "голую" часть действительности, а некоторую действительную всеобщую взаимосвязь, которая может быть выражена в теоретической форме.

Данное противоречие, неразрешимое для формальной логики, оказывается разрешимым только для диалектического материализма. Маркс в “Тезисах о Фейербахе” замечает: "Главный недостаток всего предшествующего материализма заключается в том, что предмет берется только в форме созерцания, а не как человеческая чувственная практика, не субъективно". Всеобщая взаимосвязь вещей должна быть выражена не только в теоретической, но и практической форме. Таким образом чувства и разум, опосредованные друг другом, являются моментами единого процесса преобразования человеком природы и общества. Этот процесс опосредования принимает форму круга - разум, вырастающий из чувств и желаний человека, сам и формирует эти желания и чувства, претворяясь в действительность в результате ее практического преобразования.

Именно такую сугубо практическую и всеобщую постановку вопроса о чувстве и разуме мы видим в романе Чернышевского “Что делать?”. Его персонажи не пытаются отказаться от разума или наоборот навязать действительности какую-то идею, а последовательно находят логику в своих чувствах и возвращают эту логику в действительность в виде контура своей практической деятельности. В отличии от отчужденных от мира и “полых людей” романа Хаксли, герои “Что делать?” - “новые люди”, выражающие в себе всю полноту освоения человеком мира.
Но и само различие индивидуальностей этих героев должно быть объяснено - нам необходимо показать, почему человек и его отношение к миру могут быть настолько разными. Действительный человек обладает индивидуальностью благодаря уникальности и богатству тех отношений, посредством которых он включен в эту самую действительность.

Следовательно, вопрос состоит в том, при каких условиях человеческая индивидуальность становится отражением всеобщих закономерностей и позволяет человеку преобразовывать эти закономерности, и наоборот, — когда индивид, становится лишь пассивным слепком некоторой ограниченной и фрагментарной реальности, которая становится для человека “клеткой” из идей или страстей.

Герои романа отвечают на этот вопрос: “Главный элемент реальности — труд, и самый верный признак реальности — дельность”. Именно, глубокая включенность в процессы общественного производства является главным условием способности героев романа подняться над ограниченностью индивидуального бытия человека - в отличие от героев “Контрапункта”, которые практически полностью исключены из процесса общественного производства.

Необходимость каждый день непосредственно участвовать в воспроизводстве общества, заставляет индивида сообразовывать свою практику со всей сложностью действительного мира и подниматься на самый высокий теоретический уровень - неважно в области нравственности или техники. И сами герои романа активно используют в своей практике как естественно-научное понимание психологии человека, заложенное медициной того времени и И. Сеченовым, так и теорию “разумного эгоизма” являющуюся итогом развития понимания нравственности материалистической философией эпохи Французской революции(Дидро, Гельвеций) и революции в естествознании (Спиноза). Теория начинает выступать здесь как технический прием, помогающий постоянно расширять область чувственно воспринимаемого мира, и преодолевать свою ограниченность, выходя тем самым на самые передовые общественные рубежи.

Став образом действия индивидов, то есть вполне материальной силой, теория сама приходит в движение и обнажает свою ограниченность и противоречивость. Несмотря на высказанную героями необходимость на текущий момент замкнутся только на научной деятельности в медицине: “ныне лечат только дураки, потому что ныне лечить еще нельзя”, они берут на себя самые тяжелые клинические случаи. Несмотря на постоянное высчитывание собственной выгоды, совершают невыгодные поступки. Однако в этой ситуации противоречие в теории, понимаемое как отражение противоречия в действительности, приводит не к отказу от теоретического осмысления действительности, а к необходимости критического развития теории и революционного изменения самой действительности. Ведь в конечном счете противоречия в теории “разумного эгоизма” и рационализма, есть действительное противоречие буржуазного общества, в котором для того, чтобы существовать, необходимо просчитывать каждый свой шаг в условиях общественного хаоса и “войны всех против всех”. И идея рациональности, обязанная своему происхождению целиком и полностью буржуазному обществу, помогает героям выйти за его пределы, к необходимости построения нового общества и даже очертить его возможные контуры.

Самое интересное, что и сам роман “Что делать?” повторил судьбу своих героев. Показав технику существования “порядочного человека в не порядочном обществе”, он позволил многим молодым людям Российской Империи выйти за пределы своей ограниченности и почувствовать всеобщие проблемы как свои частные, приведя их к революционному движению. Во многом такого эффекта произведение смогло достигнуть из-за новаторского подхода Чернышевского (ведь он был не только писателем, но и выдающимся эстетиком) к художественному произведению. В результате само произведение подтверждает заложенный в него смысл и является примером того, как новаторская техника является средством раскрепощения человеческих чувств, в условиях общественной несвободы.