Глава 5. Штурм

13-е марта для Вьетминя стало вознаграждением за почти пять месяцев изнурительного труда по транспортировке тысяч тонн боеприпасов и предметов снабжения через сотни миль джунглей, и началом азартной игры генерала Зиапа и его способного начальника штаба в Дьенбьенфу, генерала Хоанг Ван Тая.

Предыдущий опыт Вьетминя по штурму французских укрепленных позиций не внушал оптимизма. Атака на «Линию де Латтра» перед лицом французской артиллерии и истребителей-бомбардировщиков в 1951-1952 годах потерпела неудачу. Прошлым летом французский гарнизон в Нашанге, отбив очередную концентрическую атаку коммунистов, успешно выскользнул из окружения и был эвакуирован по воздуху. Учитывая, сколько времени потребовалось системе тылового снабжения Вьетминя, чтобы создать склады, с использованием носильщиков и небольшого числа советских грузовиков, решение французов в последнюю минуту покинуть Дьенбьенфу по воздуху, оставило бы основную часть боевых сил коммунистов почти у черта на куличках, в то время, как французы имели бы возможность, благодаря аэромобильности, сосредоточить свои войска для атаки на важные тыловые базы Вьетминя к северу от дельты Красной реки. К счастью для генерала Зиапа, он сумел заставить своего французского оппонента, генерала Наварра, отойти от его прежней политики сбережения сил. Благодаря смелым рейдам 308-й дивизии в северный Лаос и недавно сформированной 325-й дивизии в направлении Меконга в декабре 1953 года и январе 1954 года, Зиап вынудил Наварра растратить свои последние мобильные резервы на серию небольших авиабаз в Мыонгсай и Сено. Эти авиабазы не только поглощали весь резерв воздушного транспорта, который могло предоставить французское транспортное командование ВВС, но и препятствовали, как было замечено адекватному наращиванию снабжения в Дьенбьенфу на этом решающем этапе и делали невозможной своевременную эвакуацию французских войск оттуда — если бы такое решение когда-либо было принято.

Тем не менее, судя по медленному наращиванию сил коммунистов в Дьенбьенфу, шансы на успешную эвакуацию оставались высокими до середины декабря 1953 года и в середине января 1954 года. После отхода 148-го отдельного полка из долины Дьенбьенфу в этом районе остался лишь легкий заслон региональных сил коммунистов. Семь батальонов 316-й дивизии генерала Ле Куанг Ба, усиленные дивизионным 980-м артиллерийским батальоном, прибыли в основной район Дьенбьенфу только около 17 декабря, задержавшись из-за уничтожения легких рот тай. 308-я дивизия генерала Вуонг Тхуа Ву, почти полностью состоявшая из добровольцев из Ханоя и провинции Винь-Фук-Йен, начала свой марш в направлении Дьенбьенфу 28 ноября под непрерывным обстрелом французских истребителей и бомбардировщиков, который, по всей видимости, не имел большого эффекта. Дивизия прибыла в район Дьенбьенфу в последние дни декабря, нанесла довольно серьезные потери в ходе разведывательных вылазок 2-й воздушно-десантной группы, но затем продолжила свой рейд в направлении Луангпхабанга. Они должны были вернуться в Дьенбьенфу только в конце января 1954 года, и их прибытие дало основание французской разведке предположить, что общее наступление на Дьенбьенфу должно было начаться 25 января. Наконец, 57-й полк 304-й дивизии под командованием полковника Хоанг Кхай Тьена достиг Дьенбьенфу 24 января после десятидневного форсированного марша через 200 миль джунглей от Футхо.

Таким образом, в общей сложности двадцать восемь пехотных батальонов с 37 500 бойцами, составляли основное ядро пехоты осаждающих войск. По мере того, как шло сражение, верховное командование коммунистов бросило в бой еще 10 000 человек резерва, некоторые из которых были почти необстрелянными новобранцами. Они также ввели еще три регулярных батальона из 304-й и 316-й дивизии, а также 148-го полка.

Но это было еще не все. Если бы войска коммунистов состояли только из пехоты, французский гарнизон, хоть и представлявший треть от сил противника, вероятно, выдержал бы атаку, благодаря своей огромной огневой мощи и поддержке с воздуха. Что действительно сломило хребет сопротивлению французов в Дьенбьенфу, так это 351-я тяжелая дивизия генерала Ву Хьена. Концепция «тяжелой дивизии» была одним из того, что Вьетминь унаследовал от своих советских и китайских коммунистических наставников. Именно этот тип массированного использования сосредоточенного огня артиллерии, снова и снова разбивал немецкий фронт в России. Во Вьетнаме, где было относительно мало хорошо подготовленных артиллеристов, концентрация такой огневой мощи в одном крупном подразделении имела большой смысл.

351-я дивизия прошла долгий путь, со своего скромного начала в 1945 году, когда артиллерия Вьетминя была представлена несколькими допотопными французскими и японскими горными пушками. Один за другим, ее батальоны прошли через артиллерийские учебные лагеря китайских коммунистов в Цзинси и Лонг Чоу. Поначалу, на вооружении стояли в основном американские 75-мм гаубицы, захваченные у китайских националистов, в 1953 году дивизия получила сорок восемь американских 105-мм гаубиц, в основном из свежих трофеев с корейских складов. В середине декабря 1953 года, 675-й артиллерийский полк (вероятно, оснащенный двадцатью четырьмя гаубицами калибра 75-мм и двадцатью тяжелыми 120-мм минометами) прибыл в район Дьенбьенфу вслед за 308-й дивизией. В течении первой недели января 45-й артиллерийский полк, оснащенный девятью четырехорудийными батареями 105-мм гаубиц, также прибыл в Дьенбьенфу, за ними вскоре последовал 367-й зенитный полк, оснащенный тридцатью шестью советскими зенитными орудиями. Позже сообщалось, что по крайней мере часть 237-го артиллерийского полка, оснащенного в основном тяжелыми минометами, также находилась в районе Дьенбьенфу. Кроме того, пехотные дивизии, входившие в кольцо осады, также имели с собой свой обычный комплект тяжелого вооружения и минометные батальоны, а также свои собственные легкие зенитные установки.

Хотя точные цифры, несомненно, навсегда останутся неизвестными, французы, по результатам наблюдений с земли и воздуха (которые были далеки от совершенства), подсчитали, что противник, в итоге, выставил против Дьенбьенфу по меньшей мере сорок восемь полевых гаубиц калибра 105-мм, сорок восемь гаубиц калибра 75-мм, сорок восемь тяжелых 120-мм минометов и по крайней мере, столько же 75-мм безоткатных орудий (эффект от которых стал убийственным, когда коммунисты начали захватывать внешние обводы ОП «Доминик») и по меньшей мере, тридцать шесть тяжелых зенитных орудий. Наконец, когда битва достигла своего апогея, Вьетминь начал использовать советские (китайские - прим. перев.) многоствольные ракетные установки «Катюша». В общей сложности, коммунисты располагали по меньшей мере 200 орудиями калибра свыше 57-мм. На французской стороне максимальное количество таких орудий, когда-либо имевшихся в наличии, составляло шестьдесят и сократилось до менее чем сорока, в течение недели после начала сражения.

Поскольку французские военно-воздушные силы и военно-морская авиация не могли надеяться компенсировать неравенство в артиллерии четыре к одному, несоответствие огневой мощи является почти достаточным объяснением исхода всего сражения.

Настоящим сюрпризом для французов было не то, что у коммунистов имелась такая артиллерия. На самом деле, о ее существовании было известно уже год. Что полностью оказалось неожиданностью для французов, так это способность Вьетминя перебросить значительную массу тяжелых артиллерийских орудий через горное бездорожье в Дьенбьенфу и обеспечить их достаточным количеством боеприпасов, чтобы сделать эти огромные усилия того стоящими. Французские артиллерийские специалисты внутри укрепрайона, позже подсчитали, что они были поражены примерно 30 000 снарядов калибра 105-мм и вероятно, более 100 000 снарядов других калибров. Это представляет примерно 1300 — 1700 тонн боеприпасов, доставленных в долину в период с декабря 1953 года по май 1954 года. Кроме того, Вьетминь доставил в долину 6500 тонн других грузов.

По существу, битва при Дьенбьенфу была выиграна на коммуникационных линиях, ведущих от китайской границы в Му Нам Цюань по провинциальному шоссе №13-B к Красной реке, а оттуда по провинциальному шоссе №41 к Дьенбьенфу. Общая протяженность этого пути от границы, со всеми его обходами, глубокими бродами, заменами взорванных мостов и запасными обходными путями, составляла более 500 миль. Западному наблюдателю трудно себе представить, что значит постоянно поддерживать 500 миль дороги в джунглях, перед лицом постоянной угрозы воздушных бомбежек и обстрелов. Это чрезвычайно трудно, даже если бы имелась современная дорожная техника и адекватная защита от воздушных атак, как это было во время строительства американскими саперами Бирманской дороги во время Второй мировой войны. Дорога в Дьенбьенфу требовала почти 20 000 кули и туземцев из близлежащих деревень, которые трудились в течении трех месяцев, чтобы восстановить разрушенные остатки шоссе №41 и расширить его повороты, чтобы могли пройти артиллерийские орудия и 800 2,5-тонных грузовиков «Молотов» советского производства (ГАЗ-52 - прим. перев.), которые должны были стать основой традиционной системы снабжения.

Самым большим вызовом оказались последние пятьдесят миль пути, от главных складов снабжения в Туанжао до долины. На этом участке дорога просто переставала существовать, и ее пришлось восстанавливать с нуля. Там же она находилась ближе всего к французским аэродромам и по понятным причинам, больше всего была доступна французам для наблюдения с воздуха. И все же то, благодаря тому, французский наблюдатель назвал «истинным мистицизмом дороги», все было подчинено одному гигантскому целеустремленному усилию по снабжению фронта. Оно координировалось на высшем уровне Правительственной комиссией по снабжению фронта, которая имела все полномочия для реквизиции всех людей, машин и тягловых животных, имевшихся в наличии. Лозунг «Все для фронта, все для победы» можно было слышать сотни раз в день по вьетнамскому радио и видеть на плакатах и надписях по всей территории под контролем Вьетминя. В новом издании своей небольшой брошюры посвященной Дьенбьенфу, генерал Зиап описывает эти усилия:

«Наши войска проложили дорогу и подтянули артиллерийские орудия к нашим позициям.. в течение семи дней и семи ночей… наши войска сравняли с землей холмы, прорезали дороги по склонам гор и проложили путь артиллерии в установленное время. Секретность была сохранена в полной мере, благодаря отличной маскировке, и дороги оставались открытыми до конца битвы. Днем и ночью противник бомбил эти очень трудные дороги, и тем не менее, наши караваны в основном прорвались. Сотни тысяч дань тонг (гражданских носильщиков — кули), как мужчин, так и женщин, преодолевали опасности и трудности и провели более трех миллионов рабочих дней на службе фронту с неописуемым энтузиазмом».

На самом деле, народный энтузиазм поддерживался несколькими полноценными полками саперов. 151-й саперный полк 351-й дивизии работал на шоссе №41 с начала декабря 1953 года. Он был усилен в январе 1954 года 88-м полком 308-й дивизии, который сосредоточился на участке дороги между Туанжао и Дьенбьенфу. Кроме того, в феврале на тот же участок было направлено 10 000 кули, усиленных 5000 новобранцами 77-го полка. Поскольку муссонные дожди и усилившиеся французские бомбежки начали сказываться на системе снабжения коммунистов, из расположенной на севере центрального побережья Вьетнама провинции Нгеан, был направлен еще один, 154-й саперный полк.

Вопреки более поздним утверждениям, французское верховное командование полностью осознавало тот факт, что все зависело от того, удастся ли эффективно разрушить систему снабжения коммунистов. К сожалению, основываясь на разрушительном воздействии воздушных бомбежек обычных путей снабжения в Европе (и мифе, который усердно поддерживался в начале 1950-х американскими сторонниками ведения войны тяжелыми бомбардировщиками, использовавшимися против тропы Хо Ши Мина в 1965-66 годах), французские ВВС разделяли убеждения своих американских коллег, что круглосуточные бомбежки единственной коммуникационной оси коммунистов с Дьенбьенфу действительно увенчаются успехом. По-видимому, американские ВВС не смогли (по крайней мере, к концу 1953 года) проинформировать своих французских коллег на Дальнем Востоке о крайне неэффективных американских операциях по воспрещению движения с воздуха в Северной Корее в 1951-52 годах, известных под кодовым названием операции «Удушение».

Операция «Удушение», как следует из её названия, состояла в круглосуточной бомбежке с воздуха каждой автомобильной и железнодорожной линии, каждого туннеля и водосбросной трубы, которые вероятно, могли поддерживать северокорейскую и китайскую систему снабжения, ведущую к линии фронта в Корее. Столкнувшись с этой проблемой, коммунисты в Корее просто переключились, как и их вьетнамские товарищи на сотни тысяч носильщиков, которые не зависели от мостов, туннелей и другой обязательной для прохода транспорта инфраструктуры. Насколько всем известно, система снабжения коммунистов в Корее никогда не подводила своих фронтовиков, в то время как связанная дорогами механизированная система снабжения на другой стороне часто страдала от плохих дорог и плохой погоды. По сей день источники во французских ВВС сходятся во мнении, что они не были проинформированы о серьезных проблемах в действиях ВВС США по воспрещению движения в Корее. Так что они предвкушали миссию, в ходе которой впервые обнаружат противника в четко обозначенном районе цели, от которого, по всей видимости, он вряд ли сможет уклониться.

Другими словами, за Дьенбьенфу велось три сражения: первое, которое вели 2-я воздушно-десантная группа полковника Лангле и легкие роты тай на окраинах высокогорной долины; второе, в которой французские ВВС сражались против саперов Вьетминя и кули вдоль шоссе №41; и третье, в котором осаждающие войска вокруг Дьенбьенфу сражались против гарнизона в долине. Первое сражение, как мы видели, было проиграно, вероятно к концу декабря 1953 года и уж точно к февралю 1954 года. Теперь настала очередь попытать счастья генералу ВВС Жану Дешо и Северной тактической авиагруппе (GATAG Nord). Для этой задачи Дешо теоретически имел максимум 107 самолетов (32 истребителя, 45 истребителей-бомбардировщиков и 30 бомбардировщиков). Это означало, учитывая боевые потери, ремонт и техническое обслуживание, максимум около 75 самолетов в строю. Это до жалкого небольшие силы, если учесть, что Соединенные Штаты в своих воздушных операциях против Северного Вьетнама в 1966 году с легкостью выставили 200 боевых самолетов в одном налете. Тем не менее, французские силы составляли семьдесят пять процентов всех боевых самолетов, имевшихся тогда в Индокитае.

В дополнение к этим чисто боевым силам, некоторые из тяжелых транспортных «Летающих вагонов» С-119 транспортной авиагруппы 2/63, были приспособлены для сброса смертоносного груза в шесть тонн напалма на цели вокруг Дьенбьенфу и на коммуникационные линии. Вся деятельность, как французских ВВС, так и военно-морского флота, велась под руководством командира бомбардировочной подгруппы подполковника Дюссоля. Со стороны ВВС действовала бомбардировочная группа 1/25 «Тунис», использовавшая Б-26, в то время как две группы истребителей (1/22 «Сентонж» и 2/22 «Лангедок») использовали F8F «Биркэт». Французский военно-морской флот был представлен сначала авианосцем «Арроманш» (капитан Пату), и прибывшим в апреле 1954 года авианосцем американской постройки «Белло Вуд», переданного французского флоту и укомплектованный французским личным составом, под командованием капитана 1 ранга Морню. До прибытия «Белло Вуда», «Арроманш» нес 3-ю палубную штурмовую эскадрилью, оснащенную SB2C «Хеллдайвер», и 11-ю палубную истребительную эскадрилью, оснащенную F6F «Хеллкэт». Вдобавок, французский военно-морской флот также обладал единственным самолетом в Индокитае, способным вести бомбардировку на дальних дистанциях: шесть тяжелых бомбардировщиков «Приватир», эскадрильи 28F. Разработанные для дальнего противолодочного патрулирования, они были идеальными самолетами для глубокого проникновения вдоль линий снабжения коммунистов в Дьенбьенфу и были способны доставить к цели около четырех тонн бомб. Во время битвы за Дьенбьенфу, они также были оснащены новыми американскими противопехотными бомбами «Lazy Dog», с тысячами острых как игла дротиков, оказывающих смертоносное воздействие на незащищенных людей, находящихся на открытом месте. «LD», как их называли, в дальнейшем также были позже использованы Соединенными Штатами в их воздушных операциях во Вьетнаме.

Существовали два альтернативных метода перекрыть маршруты снабжения коммунистов: создание одного крупного разрыва и его повторные бомбежки ежедневными волнами самолетов, или создание множества разрывов по всем путям снабжения коммунистов. Оба метода были опробованы тактической авиагруппой «Север» на шоссе №13 и №41 и оба потерпели неудачу. Предположение, что можно перекрыть пути снабжения коммунистов в Дьенбьенфу одним большим разрывом, подразумевало бы, что Вьетминь неспособен проложить альтернативные маршруты через джунгли. Как выяснили французы во время предыдущего опыта с перекрытием дорог, коммунисты были способны быстро восстанавливать дороги, которые были полностью разрушены чрезвычайно сильными бомбардировками. Кроме того, метод одиночного разрыва позволил бы Вьетминю сосредоточить всех своих кули в одном районе для обхода и защитить этот пункт зенитной артиллерией, которой становилось все больше. Поэтому было принято решение сосредоточить внимание на перекрытии движения с воздуха в нескольких основных пунктах: переправах через Красную и Черную реки, перекрестке Ко-Ной между шоссе №13 и №41 и зоне складов в Туанжао. Кроме того, планировалось поддерживать небольшие разрывы по всей длине дороги, чтобы вынудить противника содержать многочисленные ремонтные бригады и обходные пути.

Что касается эффективности зенитной артиллерии противника, она давно вышла за рамки одиночного вражеского пулеметчика, целящегося в низколетящий самолет. Уже в декабре 1952 года французская воздушная разведка обнаружила 170 различных зенитных позиций в Северном Вьетнаме и доложила о пятидесяти пяти попаданиях в самолеты. В 1953 году число таких позиций составляло 714, и французы сообщили о 244 попаданиях и сбитых самолетах. Когда генерал Зиап строил свою систему снабжения для Дьенбьенфу, дороги на всей протяженности превратились в «зенитный коридор», по которому приходилось пробиваться французским самолетам. Эффективность огня коммунистов в начале битвы за Дьенбьенфу иллюстрируется тем фактом, что в течении двух недель, начиная с 24 ноября 1953 года, сорок пять из пятидесяти одного французских истребителей-бомбардировщиков которые бомбили и обстреливали саперные полки Вьетминя вдоль шоссе №13 и №41, были повреждены зенитным огнем коммунистов. Один истребитель-бомбардировщик и два разведывательных «Кузнечика» были сбиты.

Ситуация ухудшилась в течении декабря, когда французские самолеты начали предпринимать попытки воспрепятствовать снабжению коммунистов ближе к китайской границе и дальше от своих собственных баз. Всего было совершено 367 боевых вылетов и было подбито сорок девять самолетов. 26 декабря было принято решение направить все большее количество истребителей-бомбардировщиков и бомбардировщиков на задачи по подавлению зенитных позиций, чтобы иметь возможность пресечь, по крайней мере, часть потока снабжения коммунистов, не понеся неприемлемых потерь.

День за днем, вплоть до последнего дня битвы за Дьенбьенфу, измученные пилоты ВМС и ВВС ныряли в зенитные коридоры вдоль шоссе №13 и №41, поливая огнем колонны кули и редкие грузовики, которые можно было заметить сквозь маскировку. В некоторых местах Вьетминь действительно связывал вместе высокие верхушки деревьев, пока они не образовывали туннель из растительности. Мы никогда не узнаем, сколько тысяч кули и туземцев из горных племен, забранных в дан конг погибли под обстрелами, напалмом, бомбами с замедленными взрывателями и градом «Lazy Dog», но у осаждающих войск Зиапа никогда не кончались боеприпасы. Как позже заявил Зиап французскому гостю: «Мы выстроили наши пути снабжения; наши солдаты хорошо владели искусством маскировки, и нам удалось доставить наши припасы».

Неумолимо, подобно сотням маленьких ручьев, соединяющихся вместе, образуя большую реку, поток кули, грузовиков, тысяч велосипедов с вьюками и вьючных животных Вьетминя устремился в долину. К 27 декабря 1953 года силы, которые нарастил противник в Дьенбьенфу оценивалась в 49 000 человек, включая 33 000 бойцов. Эта оценка была пересмотрена в сторону повышения после маневра противника 25 января и возвращения в Дьенбьенфу 308-й дивизии после её удара по Лаосу.

Когда 13 марта, наконец началось сражение, численность боевых сил противника в районе Дьенбьенфу оценивалась в 49500 человек, включая 31500 человек тылового обеспечения. Еще 23000 человек личного состава тыловых частей коммунистов были растянуты вдоль коммуникационных линий. На французской стороне в долине находилось в общей сложности 13200 человек, из которых примерно от 6600 до 7000 можно было считать бойцами на передовой линии, причем весьма неравного качества. Таким образом в дополнение к превосходству в огневой мощи, войска генерала Зиапа также имели превосходство в живой силе пять к одному. И поскольку принято считать что превосходство три к одному, как правило, приводит к победе при прорыве пехоты, войска Зиапа выполнили условия, предписанные лозунгом Вьетминя: «Уверенная атака, уверенное продвижение».

День «А» 13 марта 1954 года

День 13 марта начался в укрепрайоне как обычно. И все же, возникли две серьезные проблемы. Во-первых, опорный пункт «Беатрис» теперь был так плотно окружен, что 11 и 12 марта потребовался батальон, усиленный двумя танковыми взводами, чтобы легионеры могли получить питьевую воду из близлежащей реки Нам-Юм. Утром 13 марта 2-й батальон тай майора Жана Шенеля вновь расчистил дорогу на ОП «Беатрис» в ожесточенном рукопашном бою, но только после того, как обочины были щедро обработаны напалмом французскими истребителями-бомбардировщиками. Продвигавшиеся по дороге туземцы тай добивали обгоревших солдат противника штыками.

Во-вторых, аэродром Дьенбьенфу теперь постоянно находился под огнем коммунистов. Еще 1 февраля одна 75-мм горная гаубица противника была установлена на прямую наводку. Она повредила и уничтожила почти дюжину самолетов, так и не будучи обнаруженной французами. Теперь ситуация была гораздо серьезнее, так как возможно дюжина орудий противника обстреливала аэродром с нескольких направлений, и с заметным эффектом. Один из больших американских «Летающих вагонов» (которому пришлось остаться на ночь в Дьенбьенфу для ремонта двигателя) был разнесен на куски 11 марта. На следующий день по взлетно-посадочный полосе открыли огонь 105-мм орудия коммунистов. Вторым снарядом они уничтожили один из разведывательных самолетов «Кузнечик». Четвертый снаряд уничтожил еще один разведывательный самолет. В то же время артиллерия противника начала нащупывать другие боевые и разведывательные самолеты, стоявших в капонирах к югу от лётного поля.

Теперь авиаторы были явно обеспокоены, поскольку становились очевидным, что невозможно будет продолжать вылеты истребителей-бомбардировщиков и самолетов-корректировщиков, на которые так сильно рассчитывали французы, в противостоянии огневому превосходству противника. С февраля крошечная контрольная вышка и центр управления воздушным движением, которым командовал капитан Жан Шарно и который официально назывался «авиабаза 195», восемь раз получал попадания снарядов коммунистов. Каждый раз, когда попадание оставляло пробоину в перфорированных стальных пластинах поля, саперам приходилось сваривать разрыв на виду у противника.

Что делало ситуацию особенно неудобной, так это то, что 12 марта одиннадцать истребителей-бомбардировщиков «Биркэт» в Дьенбьенфу были обездвижены преобладающими ветрами в сочетании с высокой влажностью в Дьенбьенфу, которые могли вызвать в тот день проблемы. В течение всей ночи 12 марта механики лихорадочно работали, чтобы к следующему дню привести самолеты в рабочее состояние. Но противник знал, что приз в его руках и всю ночь снаряды коммунистов падали в районе капониров самолетов. Один «Биркэт» был уничтожен прямым попаданием снаряда с белым фосфором, в то время как остальные получили более легкие повреждения, которые необходимо было исправить. Два из них, пилотируемые сержантами де Сомов и Барто, утром оказались работоспособны и совершили десять боевых вылетов в течение дня для наземной поддержки. Вечером они эвакуировались на французский аэродром во Вьентьяне, Лаос.

В тот день авиабазу 195 ждали и другие неприятности. Большой самолет С-46 «Кертисс коммандо», который французы годом ранее использовали для депортации националистического султана Марокко, был разорван в куски артиллерией Вьетминя в 08.30, когда готовился к вылету. До тех пор, пока он не был полностью разрушен в конце апреля, «Кертисс» стал ориентиром для подразделений, сражавшихся в районе аэродрома, и расстояние часто измерялось в метрах за «Кертиссом» или к югу от «Кертисса». Вскоре после этого приземлившийся С-47 с припасами был разнесен на куски при рулежке, и вскоре после полудня еще один был сбит еще один С-47, уничтожен истребитель и еще один был поврежден, пока в 16.00 управление авиабазы не передало сообщение «QGO». В международном своде сигналов буквы «QGO» означают «Запрет на посадку на аэродром». Последняя французская предпосылка, для победоносной обороны Дьенбьенфу — постоянная доступность непрерывной поддержки с воздуха — оказалась ложной.

В 15.10 двое репортеров приземлились в последней благополучно севшей «Дакоте». И Андре Лебон, и Жан Мартинофф были «стариками» в Индокитае и даже в Дьенбьенфу, так как Лебон прыгал в долину с первой волной 20 ноября, а Мартинофф участвовал в марше 2-й воздушно-десантной группы в Сопнао. Лебон уже был дважды ранен в предыдущих операциях и с нетерпением ждал большой битвы, до которой очевидно, оставалось всего несколько часов. Он был старым знакомым 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона на «Югетт» и отправился на опорный пункт, чтобы получить общее представление о ситуации «на уровне земли». В маленькой офицерской столовой говорили только об ожидающейся в эту ночь атаке.

- Что вы думаете, друзья? - спросил Лебон. - На этот раз этот будет отличное шоу.

- Вы можете повторить это еще раз, - сказал один из исхудавших офицеров Иностранного легиона. - Занавес уже поднимается. Парни Зиапа уже показывают нам свои козыри: 81-мм минометы, 120-мм минометы, 105-мм гаубицы — все в работе.

- Это будет похоже на Нашанг, только в десять раз больше.

- Или почти Верден! На этот раз они подтянут всю свою большую артиллерию и покажут нам, что они узнали о боевых действиях в большой войне.

Дружеский шум в столовой внезапно был омрачен тяжелыми взрывами 105-мм на аэродроме. Лебон решил, что сейчас самое подходящее время внимательно посмотреть, как выглядит огневая мощь противника. И он и Мартинофф помчались обратно на взлетно-посадочную полосу, теперь лишенную любой человеческой деятельности, а вражеские снаряды методично уничтожали самолет-разведчик «Кузнечик» и поврежденную «Дакоту».

- Спускайся в траншею, - сказал Лебон Мартиноффу. - Я буду снимать эпизод с уничтожением «Дакоты».

Затем почти одновременно упали три снаряда. Мартинофф скончался на месте. Лебон потерял правую ногу и был эвакуирован в тот же вечер на борту одного из санитарных самолетов, который пережил огонь противника. Его пребывание в Дьенбьенфу длилось чуть меньше шести часов.

В штабе предстоящее нападение не изменило распорядок дня. Ежедневная разведсводка, полученная с ОП «Беатрис» по рации утром 13 марта просто подтвердила то, что уже было известно; а именно, что ОП «Беатрис» теперь полностью окружен штурмовыми траншеями противника, некоторые из которых находились в пределах пятидесяти метров от передовых французских позиций. После того, как в течение дня дорога вновь была открыта 2-м батальоном тай и танками, подполковник Гоше, командующий центральным сектором Дьенбьенфу и 13-й полубригадой Иностранного легиона, приехал на «Беатрис» в своем открытом джипе для последней беседы с майором Пего. Пего сказал Гоше, что его люди устали; на самом деле, не только устали, но и нервничали.

Гоше еще раз оглядел позицию и противника, которого теперь хорошо было видно на склонах, несмотря на прерывающийся огонь французской артиллерии и своим глубоким голосом проворчал:

- Сейчас не время для нервов, потому это точно будет сегодня.

Это было известно каждому легионеру на ОП «Беатрис». На самом деле, судя по рассказу выжившего, сержанта Кубьяка, солдаты нервничали меньше, чем их офицеры:

«День, казалось, начался так же, как и все остальные дни. Мы были заняты вечным укреплением наших позиций. Приказы сыпались со всех сторон, и судя по нервозности наших офицеров, казалось, что-то витает в воздухе… когда мы комментировали такое положение дел, подошел легионер и сказал мне, что лейтенант Д. хочет меня видеть. Я получил приказ проверить мои пулеметы, чтобы быть уверенным, что они будут вечером стрелять без задержек. В нескольких словах лейтенант Д. проинформировал меня об ситуации. Я ошеломлен, но, тем не менее, мне показалось, что нервы лейтенанта не в таком хорошем состоянии как мои. Он просто объявил мне, что вьеты нападут сегодня вечером в 17.00!

Я отдал честь и ушел думая: «В этом мире должно быть довольно много нервных людей и даже несколько сумасшедших». Действительно, мы должны были считать сумасшедшими вьетов, которым пришла бы в голову идея попытаться выбить нас с нашего холма «Беатрис», хорошо укрепленного и обороняемого целым батальоном Иностранного легиона. Поверьте мне, для них это была бы не просто прогулка под солнышком!

Что же, я образцовый сержант — по крайней мере, я стараюсь быть таким в таких особых случаях — и я пошел проверить свои пулеметы.

Это не помешало мне почувствовать муки голода, и поскольку вторая половина дня прошла без каких либо изменений в ситуации, я решил навестить своего друга, старшего сержанта Н. в 16.00. Поскольку он был сержантом в столовой, вы можете себе представить, его местоположение было единственным местом, где я мог надеяться выпить перед боем — то есть, если бы бой состоялся.

В 16.55, все еще занимая ту превосходную позицию, которой являлась траншея Н., я в последний раз выпил со своим приятелем. Затем я вернулся в свой блиндаж, чтобы спокойно отдохнуть…

Мы все были удивлены и спрашивали себя, как вьетам удалось найти так много орудий, способных производить артиллерийский огонь такой мощности. Снаряды сыпались на нас без остановки, как град осенним вечером. Блиндаж за блиндажом, траншея за траншеей рушились, погребая под собой людей и оружие».

Вот так все и началось. Через несколько минут начнется битва и за остальную часть долины Дьенбьенфу. К западу от ОП «Беатрис», по ОП «Габриэль» уже больше недели периодически велся обстрел из минометов и 75-мм гаубиц. Как и в случае с «Беатрис», связь с тылом Дьенбьенфу становилась все более затруднительной. 12 марта сильный разведывательный отряд под командованием лейтенанта Ботелла потерял десять человек на переправе через речушку Бан Кхе Пай, которую в обязательном порядке приходилось пересекать любым возможным отрядам подкрепления из Дьенбьенфу. В то же самое время, лейтенант Моро двинулся с отрядом численностью в роту на север, чтобы зачистить ближайшие окопы коммунистов. На основе документов, захваченных боевым патрулем и своих визуальных наблюдений, де Мекнан смог составить довольно точную карту системы траншей вокруг ОП «Габриэль». Он отправил эту карту, на которой были показаны окопы коммунистов на севере и северо-западе менее чем в 200 метрах от его позиции в штаб де Кастра утром 13 марта. В том же докладе, де Мекнан также упомянул, что его патрули 11 марта видели как коммунисты устанавливали минометы на высоте 701, господствовавшей над его позицией и он оценил численность противника, непосредственно вокруг ОП «Габриэль» в три полных пехотных батальона. Тем временем, отряды Ботелла и Моро вернулись на ОП «Габриэль» в полном порядке, но не без дополнительных потерь от минометного огня коммунистов. В 16.00 батальонный врач, лейтенант Шовё, был ранен и был заменен в течение часа военврачом Дешелоттом, который под усиливающимся обстрелом сумел добрался в открытом джипе до ОП «Габриэль» без происшествий.

В 17.00, когда начался обстрел «Беатрис», бойцы на ОП «Габриэль» стали свидетелями еще одного зловещего зрелища: на высотах 633, 674 и 701, в нескольких сотнях метрах к северу и западу от них, до сих пор нераскрытые и не обнаруженные батареи противника начали атаковать оставшиеся самолеты, отчаянно пытавшиеся взлететь с аэродрома. Идеально расположенные относительно взлетной оси аэродрома, они были способны стрелять словно по индейкам по любому самолету, достаточно безрассудному, чтобы отважиться на это.

На данный момент, у майор Ка и де Мекнана (который, как вы помните, должен был передать командование своему сменщику на прошлой неделе) были другие проблемы. Их тяжелая минометная батарея, которой было поручено вести поддерживающий огонь для ОП «Беатрис», была подавлена, вместе с остальной частью позиции, чрезвычайно плотным и точным огнем артиллерии коммунистов, за которым в 19.00 последовало просачивание противника на отдельных участках первой линии обороны. Это обошлось 5-му батальону 7-го полка алжирских тиральеров в несколько разрушенных блиндажей и двадцать раненых, включая недавно прибывшего военврача Дешелотта. Последнего поздно вечером следующего дня заменил сержант Иностранного легиона Солдати, который оказался полноценным доктором медицины из Чехословакии. Через несколько минут после полуночи 13 марта первая атака на ОП «Габриэль» была отбита и ее гарнизон устроился мрачно наблюдать за агонией соседнего ОП «Беатрис».

В штабе 2-й воздушно десантной группы 13 марта было обычным днем. Полковник Лангле вернулся с послеполуденного доклада на командном пункте де Кастра. В 17.00 он принимал душ под старой бочкой из-под бензина, установленной его людьми на четырех опорах, когда внезапно услышал первые выстрелы артиллерии противника в горах, за которыми последовал оглушительный грохот снарядов поблизости. Мокрый Лангле схватил свою униформу одной рукой и совершенно голый побежал к своему командному пункту. Пока он одевался, земля и пыль продолжали падать сверху, по мере того как вражеские снаряды ложились все ближе.

Лангле немедленно попытался связаться с Гиро и Турре, командирами 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 8-го ударного парашютного батальона, но две телефонные линии уже были разорваны в нескольких местах артиллерийскими снарядами. Его линия связи со штабом все еще работала и штабной офицер, затаив дыхание, сообщил ему, что опорный пункт «Беатрис» уже подвергся сильному нападению. Несколько минут спустя Лангле установил радиосвязь со своими двумя десантными батальонами. Там все было под контролем, хотя теоретически оба батальона находились в резерве для контратаки, они также удерживали участок фронта, из-за нехватки личного состава. До сих пор снаряды противника их миновали. В 17.30 крыша блиндажа Лангле получила прямое попадание. Восемь человек в блиндаже были погребены под песком и упавшими балками, но остались невредимыми. Едва они поднялись на ноги, как услышали визг второго снаряда, за которым последовала внезапная тишина, нарушенная чьим-то голосом, сказавшим: «Смотрите, полковник, нам повезло». Второй снаряд прошел по траектории первого через крышу, промахнулся на несколько дюймов мимо плеча одного из офицеров штаба Лангле и вошел в стену, где и торчал на виду неразорвавшимся. В 19.50 зазвонил телефон. На линии был сам полковник де Кастр:

- Это Вы, Лангле? Гоше только что был убит, вместе со всем своим штабом. Вы принимаете на себя обязанности командира центрального подсектора…

На командном пункте Гоше сражение началось без излишнего волнения. Все были на своих местах, полковник и его помощник в одном блиндаже, в то время как начальник штаба, майор Мишель Вадо, и его помощники работали в соседнем блиндаже. Они договорились, что не будут находиться в одном месте, чтобы не стать одновременно жертвами в случае прямого попадания. Под качающимся светом голых электрических лампочек, свисающих с низких потолков, радисты продолжали свои тихие переговоры с ОП «Беатрис», позициями артиллерии и штабом. То тут, то там можно было услышать сквозь треск помех голос радиста с ОП «Беатрис», вызывающего «Солнце — Солнце главному», когда он вызывал командный пункт Гоше по его позывному.

К 18.15 штурмовые подразделения 141-го и 219-го полков 312-й дивизии Народной армии оказывали серьезное давление на внешний периметр ОП «Беатрис» и майор Пего запросил последний заградительный огонь, то есть, артиллерию как можно ближе к его собственным оборонительным линиям. В открытых орудийных двориках снаружи, французские и африканские орудийные расчеты бросились к своим орудиям под сильным обстрелом, в то время как офицеры управления огнем выкрикивали новые приказы для стрельбы. Однако, контрбатарейный огонь противника собрал тяжкую дань: в течении нескольких минут были подбиты две 105-мм гаубицы, а большинство орудийных расчетов понесли тяжелые потери. Но продолжали вести огонь.

В 18.30 командный блиндаж на ОП «Беатрис» был накрыт серией прямых попаданий, убивших Пего и весь его штаб, событие, которое станет привычным в течение следующих нескольких дней. Однако Гоше удалось восстановить контакт с отдельными ротами опорного пункта «Беатрис», которые теперь сражались сами по себе, неся тяжелые потери от штурмующих войск противника. Фактически, источник со стороны коммунистов, показывает, что последние французские заграждения из колючей проволоки вокруг опорного пункта были прорваны зарядами взрывчатки только после 20.30 и ценой очень больших потерь. Один из солдат Вьетминя, возглавлявший штурм северо-восточного блиндажа «Беатрис», командир отделения Фан Динь Зиот, стал первым героем осаждающих войск коммунистов. Когда французский пулемет, ведущий огонь из дзота, поставил под угрозу волну штурмующих своим анфиладным огнем, Фан Динь Зиот бросился своим телом на амбразуру. Его изрешетило пулеметной очередью, но он заблокировал пулемет, на время, достаточное для прохода штурмовой волны.

В блиндаже командного пункта полковника Гоше проблема назначения исполняющего обязанности командира для ОП «Беатрис» должна была быть решена немедленно, поскольку было невозможно продолжать руководить боем по рации. В землянке майора Вадо, находившейся через небольшой коридор от землянки Гоше зазвонил телефон и Гоше попросил Вадо прийти, чтобы вместе с майором Мартинелли (заместителем Гоше) решить, кто из командиров рот на «Беатрис» мог бы стать подходящим временным командиром батальона. Вадо вошел в небольшое помещение своего начальника, уже переполненное присутствием Гоше, Мартинелли, их помощников и радиста. В поисках места, где можно присесть, Вадо наконец пристроил свое длинное тело на койке Гоше в углу КП. Это, вероятно, спасло ему жизнь. В тот самый момент, когда Гоше должен был начать разговор, артиллерийский снаряд противника попал в вентиляционную шахту блиндажа, проник в комнату Гоше и взорвался буквально перед полковником. Когда дым рассеялся, оба помощника лежали при смерти, Мартинелли был ранен, а Вадо, если не считать нескольких царапин и контузии от взрыва, остался невредим. Но полковник Гоше лежал на полу под обломками своего стола, с оторванными руками, раздробленными ногами и разорванной грудью. И все же, он был в сознании, когда бригадный капеллан, отец Тренкан, вошел в землянку, и попросил капеллана вытереть ему лицо и дать чего-нибудь выпить. Санитарный джип из госпиталя проскочил через огонь артиллерии, чтобы доставить Гоше в операционную, но тщетно. Он умер на руках отца Анриша, главного капеллана Дьенбьенфу, после того как двое иностранных легионеров внесли его внутрь. Теперь ключевой центральный подсектор остался без командира.

Радиоволны продолжали приносить плохие новости от ОП «Беатрис». К 20.30, 10-я рота, удерживающая северо-восток «Беатрис», перестала отвечать на вызовы по рации. За несколько минут до 21.00 11-я рота кратко сообщила что «Вьеты повсюду» и что они сражаются вокруг блиндажа командного пункта. Это было их последнее сообщение.

К тому времени на ОП «Беатрис» в строю не осталось ни одного офицера. Им командовали старшие сержанты и командиры отделений. 9-я рота все еще держалась вокруг остатков взорванного КП с сержантом Кубьяком. Невероятно, но это задержало противника еще на два часа, во много благодаря плотному артиллерийскому огню гаубиц полковник Пирота. Но в одиннадцать часов, штурмовые подразделения Вьетминя перегруппировались для последней атаки. Их артиллерия теперь плотно обкладывала оставшихся на опорном пункте, где у защитников заканчивались боеприпасы. Также стало очевидно, что вопреки их ожиданиям, немедленной контратаки со стороны Дьенбьенфу не последует. В 00.15 14 марта рация 9-й роты вышла в эфир. Как рассказал об этом сержант Кубьяк, последним сообщением радист запросил огонь артиллерии прямо по оставшемуся блиндажу. Радиста разорвало пополам одним из французских снарядов. В 02.00 Кубьяк и остатки 3-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона покинули ОП «Беатрис» и до рассвета прятались в близлежащих джунглях. Они очень хорошо знали, что если попытаются приблизиться к основным позициям французов ночью, их примут за солдат противника, использующих уловку, и вероятно убьют прежде, чем они смогут себя идентифицировать.

В 02.25 14 марта радиотелеграф в штабе генерала Коньи в Ханое начал выводить краткое сообщение из Дьенбьенфу: «Без связи с ОП «Беатрис» с 00.15. Прослушивание по внутренней радиосети подтверждает что опорный пункт в руках коммунистов. Полковник Гоше мертв». Так закончился первый день битвы при Дьенбьенфу.

Воскресенье, 14 марта 1954 года

Дождевые облака тяжко нависли над долиной на следующее утро, полностью препятствуя прибытию самолетов с грузами снабжения и воздушной разведке в непосредственной близости от укрепрайона. Боевые командиры приготовились контратаковать и отбить ОП «Беатрис». Когда сержант Кубьяк и 100 с лишним выживших из 3-го батальона 13-й полубригады пошатываясь вошли в долину, они обнаружили десантников 2-й воздушно-десантной группы, уже готовых к выходу. Без лишних церемоний, выжившим раздали карабины, бандольеры с патронами и подсумки с ручными гранатами и немедленно распределили по штурмовым ротам, направлявшимся на ОП «Беатрис». При поддержке танков они начали выдвигаться в 07.30 по шоссе №41 и почти сразу же попали под сильный огонь противника. Очевидно, Вьетминь ожидал контратаки и его бойцы были готовы и ждали. Пока французы перегруппировывались для повторной атаки, внезапно, с другой стороны к ним направился, пошатываясь, раненый офицер-легионер. Это был лейтенант Тюрпен, из 11-й роты. Он был тяжело ранен и весь перевязан, и передал сообщение от командира 312-й дивизии Вьетминя, в котором тот предлагал французам перемирие с 08.00 до 12.00, чтобы забрать своих раненых у ОП «Беатрис».

Де Кастр связался с генералом Коньи по радиотелефону в Ханое и спросил, может ли быть принято перемирие; и Коньи, передав этот вопрос в штаб-квартиру в Сайгоне, уполномочил де Кастра согласиться. В мировой прессе французы представили этот великодушный жест как признак слабости противника, намекнув, что именно коммунисты попросили перемирия, чтобы забрать своих убитых и раненых. В результате, подобные гуманные жесты со стороны Вьетминя не повторялись в больших масштабах до окончания битвы. За несколько минут до девяти часов, небольшой конвой, состоящий из джипа с большим флагом Красного креста, 2,5-тонного грузовика и санитарной машины, обошла ожидающих десантников и направилась по дороге к ОП «Беатрис». В переднем джипе ехал батальонный врач 3-го батальона 13-й полубригады, капитан Ле Дамани и бригадный капеллан, отец Тренкан. Сержант Кубьяк попросил разрешения быть в числе примерно дюжины безоружных солдат, которые вызвались пойти и забрать раненых. Дорога казалась пустынной, пока они не достигли подножия ОП «Габриэль», где их ждала небольшая группа солдат и офицеров Вьетминя. После обмена безупречными воинскими приветствиями, начался мрачный поиск. Вся оборонительная система ОП «Беатрис», так безупречно отстроенная за прошедшие три месяца, была полностью разрушена снарядами противника и подрывными зарядами и непригодна для всех практических целей, . Раненые коммунистов были уже убраны, вместе со всем исправным снаряжением. Вонь от почти 300 мертвых легионеров, лежавших на палящем солнце была невыносимой. Наконец, были найдены восемь выживших раненых, один из которых скончался на месте, после того, как отец Тренкан провел последние обряды. К 10.00 небольшой конвой вернулся в лагерь. Когда был произведен окончательный расчет, оказалось, что двое лейтенантов и 192 человека из 750 в гарнизоне, выжили в восьмичасовом бою. Остатки 9-й и 10-й рот отправились на опорный пункт «Югетт» с 1-м батальоном 2-го пехотного полка Иностранного легиона, в то время как остатки 11-й, 12-й и штабной роты были приписаны к штабу полубригады. Их моральный дух был сильно подорван. 17 марта двое легионеров 10-й роты дезертировали из «Югетт» без оружия. В первые дни апреля, еще десять легионеров из 3-го батальона 13-й полубригады перешли на сторону противника.

Все еще оставался открытым вопрос о контратаке на ОП «Беатрис». Стоило ли оно того? Учитывая, что произошло прошлой ночью, и учитывая разрушенное состояние оборонительных сооружений на высоте, было бы почти невозможно удержать опорный пункт, если бы он не был постоянно связан с остальной частью главного центра сопротивления. Это означало бы, по мнению де Кастра, привлечение его резервов, воздушно-десантных батальонов, танков и артиллерии для защиты позиции, ценность которой была весьма сомнительной. Были и другие факторы. Самым важным, был тот факт, что первая ночь артиллерийской дуэли обошлась французам в 6000 105-мм гаубичных снарядов, или в четверть их запасов. Поскольку аэродром находился под обстрелом, а над всей долиной нависли тяжелые муссонные облака, воздушное движение было почти остановлено, и быстрое пополнение запасов было маловероятным. Де Кастру также срочно требовался воздушно-десантный батальон, для замены уничтоженного 3-го батальона 13-й полубригады, чтобы иметь достаточно войск для немедленной контратаки на высоте «Габриэль». Ни у кого не было сомнений в том, что «Габриэль» теперь станет следующей целью противника. Поэтому де Кастр решил, по согласованию с Коньи, отложить контратаку на «Беатрис» на более поздний срок. На самом деле, она так никогда и не была предпринята.

Тем временем, весь лагерь лихорадочно готовился к следующему раунду. В госпитале, майор Гровен запросил экстренную доставку шести литров свежей крови из Ханоя и высадку с парашютами воздушно-десантной хирургической бригады на вспомогательной взлетно-посадочной полосе рядом с «Изабель». В 08.00, майор Клод Девуку, командир 53-й авиационной связной эскадрильи из Ханоя, бросил свой маленький одномоторный «Де Хевилленд Бивер» сквозь облака, чтобы совершить короткую пробежку по взлетно-посадочной полосе. Он оставил драгоценные сосуды с кровью и подобрал четырех тяжелораненых и Полу Буржада, секретаря полковника де Кастра. Она была единственной европейской женщиной, постоянно работавшей в Дьенбьенфу и уехала, протестуя против прямого приказа своего начальника. В 15.00 воздушно-десантная хирургическая бригада под командованием лейтенанта медицинской службы Резилло, была по ошибке сброшена в заграждения из колючей проволоки на главной позиции Дьенбьенфу. Под спорадическим огнем артиллерии коммунистов, люди медленно выбрались из колючей проволоки и доложили о своем прибытии в Дьенбьенфу. Затем они сели в грузовик, чтобы совершить опасную пятимильную поездку в ОП «Изабель».

Тем временем, основная взлетно-посадочная полоса в Дьенбьенфу стала непригодной для полетов. Артиллерийский огонь отметился как на ней, так и на обшивках самолетов, над которыми лихорадочно работали бригады механиков, чтобы поднять эти семь оставшихся истребителей-бомбардировщиков «Биркэт» в воздух. Примерно в 14.00 три самолета, насколько можно было судить, были подготовлены к вылету. Пилоты, лейтенант Парисо и сержанты Фуш и Брюан, завели двигатели в капонирах и с ревом вылетели из них на максимальной скорости. Они поднялись в воздух раньше, чем артиллеристы коммунистов смогли оправиться от изумления и добрались до аэропорта Кат-Би возле Хайфона без каких-либо инцидентов. Артиллерия коммунистов теперь сконцентрировалась на оставшихся самолетах и строениях аэродрома. Последние шесть «Биркэт» были изрешечены снарядами и в конечном итоге уничтожены, диспетчерская вышка была частично разрушена, а радиомаяк, необходимый для самолетов, пытающихся выйти на Дьенбьенфу ночью или в облаках, был уничтожен полностью. Один вертолет был серьезно поврежден на взлетной полосе и еще один получил легкие повреждения, пытаясь взять на борт раненых возле госпиталя. В 19.30 был сожжен последний разведывательный самолет «Кузнечик». Так, в первый же день после начала битвы, Дьенбьенфу потерял всю местную воздушную поддержку.

Тем не менее, боевой дух гарнизона повысился, когда в 14.45, волна за волной, с высоты 600 футов на старые знакомые зоны высадки «Наташа», «Октавия» и «Симона» транспортные самолеты высадили 5-й вьетнамский парашютный батальон майора Андре Ботелла. В то время как зенитная артиллерия противника оказалась довольно неточной (и распределение высадки по трем различным зонам помог ввести ее в заблуждение), артиллерия противника оказалась эффективной в накрытии огнем большей части районов высадки. Некоторые из маленьких вьетнамских десантников погибли, даже не долетев до земли. 1-я рота и штабная рота, сброшенные на «Наташу», возле основной взлетно-посадочной полосы, понесли особенно тяжелые потери. К 18.00 батальон перегруппировался на другой стороне Нам-Юм, возле опорных пунктов «Элиан» 4, 1, и 2. Многие из солдат, которые прошли десять миль под артиллерийским огнем с тех пор, как их сбросили с парашютом, были вымотаны, когда добрались до своих позиций за рекой на ОП «Элиан». И все же, им пришлось немедленно отрыть несколько простейших траншей для защиты от спорадического артиллерийского огня противника. Ливни, начавшиеся после полудня, еще больше усугубили их дискомфорт. К 20.00, отрыв позиции для минометов, 5-й вьетнамский парашютный батальон начал участвовать в разворачивающейся битве за высоту «Габриэль», силуэт которой был четко очерчен на фоне ночного неба залпами вражеской артиллерии по его вершине. В течение нескольких минут артиллерия коммунистов накрыла минометы десантников. В 21.00, один за другим, три минометных расчета были уничтожены прямыми попаданиями противника.

Тем временем, 5-й батальон 7-го полка алжирских тиральеров, под командованием майора де Мекнана, приготовился отразить атаку, которая несомненно, должна была последовать этой ночью. ОП «Габриэль» был самым хорошо оборудованным опорным пунктом из всех, и единственным, у которого была вторая линия обороны. В предыдущие недели некоторые из его офицеров сухо отмечали, что его размерения 500 на 200 метров в точности соответствовали стандартной зоне рассеивания огня 105-мм гаубицы, стреляющей со средней дистанции; и позиция была настолько заполнена войсками и минометами, что любой упавший на нее снаряд, должен был привести к жертвам. Однако полковник Пирот, однорукий начальник артиллерии, со смехом заверил де Мекнана, что его позиция не будет даже «поцарапана» артиллерией противника.

Методично де Мекнан и его сменщик, майор Ка, проверили позиции своих людей. Утром 14 марта количество пайков и боеприпасов на «Габриэль» было увеличено, чтобы обеспечить четверо суток непрерывных боев. Де Мекнан попросил своего связного офицера-артиллериста, лейтенанта Колина, чтобы батареи 11/4 RAC пристрелялись по узкому перешейку долины к северу от ОП «Габриэль» и по новым глубоким штурмовым траншеям, отрытым коммунистами у подножия высоты «Габриэль». Среди французов и алжирцев царило чувство полной уверенности. В конце концов, алжирцы были профессионалами и гордились тем, что были по крайней мере, так же хороши, если не лучше, чем иностранные легионеры. Они знали, что их опорный пункт выстроен лучше, чем ОП «Беатрис», и до него легче было добраться из тыла. Насколько высоким был дух боевого товарищества среди алжирцев, возможно, лучше всего проиллюстрировал старшина Абдеррахман Бен Салем (с которым я познакомился девять лет спустя, уже как с майором Алжирской национальной народной армии), командир взвода в 1-й роте капитана Нарбе на ОП «Габриэль». Абдеррахман был ранен в январе осколками гранаты в обе ноги. Он был эвакуирован в Ханой, но когда получил письма от своих друзей, в котором говорилось, что на «Габриэль» может быть начата атака, он бросил вызов своим врачам и тайком пробрался на борт самолета, чтобы вернуться на ОП «Габриэль» 12 марта.

В 15.00 де Мекнан приказал эвакуировать военнопленных коммунистов, которые выполняли на опорном пункте обязанности санитаров и рабочих. Они добрались до своего лагеря в Дьенбьенфу без происшествий. В 17.00, сержант Солдати, новый врач из чехов и третий, занимавший этот пост на ОП «Габриэль» за столько же дней, прибыл из Дьенбьенфу, последний, кто сделал это перед началом боя. Теперь два майора распорядились выдать всем по полной порции горячей пищи. Офицеры также расположились за их последней совместной трапезой. Де Мекнан и Ка отдали свои приказы. Французские ВВС заверили их, что «сигнальный корабль» С-47 будет освещать поле боя в ночное время. Им была обеспечена сильная артиллерийская поддержка. Чтобы командный эшелон опорного пункта не был уничтожен одним случайным попаданием, в офицерской столовой был размещен дополнительный командный пункт с радиостанцией. Де Мекнан с улыбкой указал на несколько бутылок шампанского стоявших в холодильнике в углу столовой: «Мы собираемся их выпить вместе после боя, когда вьеты будут разбиты».

Ровно в 18.00 начался обстрел из вражеских 120-мм тяжелых минометов из Ба На Тен, менее чем в двух километрах от высоты. За этим налетом последовал часовой обстрел батареи 105-мм гаубиц, находящейся в трех километрах к северу от опорного пункта. Блиндажи «Габриэль» могли выдержать артиллерийский огонь, но немногие полевые укрепления могли выдержать непрерывный обстрел, подобный обрушившемуся на этот район. К 20.00 рухнули дзоты тяжелого вооружения в районе 4-й роты лейтенанта Моро. К 22.00 был уничтожен КП 4-й роты. Лейтенант Моро (чья жена прибыла в Ханой несколькими днями ранее, как член французского Женского армейского корпуса) погиб под обломками своего блиндажа. Также были уничтожены два 81-мм батальонных миномета. Тяжелые 120-мм минометы 5-го полка Иностранного легиона, приписанные к «Габриэль», теперь также оказались под сильным огнем. После нескольких первых залпов их командир, лейтенант Клерж, обнаружил, что его рация вышла из строя. Он отдал последний приказ вести заградительный огонь и отправился в офицерскую столовую, чтобы связаться по ее рации с штабом артиллерии.

Настоящая угроза нависла над 4-й ротой. После уничтожения КП Моро, пехота противника начала медленно просачиваться на её позиции. Это не был штурм людскими волнами. Вьетминь, по-видимому, не желал платить такую же высокую цену, которую они уплатили накануне вечером на ОП «Беатрис». Как выяснилось позже, в атаке участвовали 88-й и 102-й полки 308-й дивизии Народной армии, и вероятно, они были усилены на рассвете подразделениями из еще двух полков. Это гарантировало превосходство над обороняющимися французами по меньшей мере восемь к одному. К полуночи де Мекнан и Ка решили задействовать свои последние резервы для контратаки, чтобы спасти 4-ю роту. Старший сержант Лобю и взвод горцев тай из 416-й роты погонщиков мулов, вместе с взводом сержанта Ружича из 2-й роты возглавили ее. Ружич в гражданской жизни был водителем автомобиля в побеге самого известного послевоенного гангстера Франции Пьеро ле Фу (Сумасшедший Пьер) и решил присоединиться к французской армии в Индокитае, когда полиция начала подбираться к его работодателю. В ту ночь, на «Габриэль» он подтвердил свою репутацию. Медленно продвигаясь с боем вперед, Ружич, Лобю и их бойцы зачистили вторую линию обороны 4-й роты с помощью автоматов и ручных гранат, закрыли брешь, образовавшуюся в районе 3-го взвода 4-й роты и вместе с выжившими алжирцами мрачно приготовились к ночи ближнего боя. Когда полностью обойденный с фланга Ружич отступил в 07.30 15 марта, у него осталось ровно 7 человек. Тем временем артиллерия Пирота посылала залп за залпом 105-мм и 155-мм снаряды, крушившие передовые линии коммунистов, очевидно, с разрушительными результатами. Так же внезапно, как и начался, артиллерийский огонь коммунистов по «Габриэль» прекратился 15 марта в 02.30. Так же произошло и с атаками пехоты противника. Алжирцы уже продержались дольше, чем элитные части Иностранного легиона на ОП «Беатрис». Де Мекнан, осмотрев свою сильно потрепанную, но в основном не нарушенную позицию, кратко доложил по рации в штаб де Кастра и затем заполз в свою землянку для краткого отдыха после передачи командования Ка.

Понедельник, 15 марта 1954 года

Отсрочка, предоставленная защитникам ОП «Габриэль» была кратковременной. Ровно в 03.30 коммунисты снова начали артиллерийский обстрел, при котором обнаружили себя еще две батареи противника, ведущие огонь с северо-востока. Теперь противник пытался проникнуть вдоль хребта высоты «Габриэль» с севера на юг, разделяющего позиции 1-й и 4-й рот (см. карту). Эта попытка прошла относительно легко благодаря тому факту, что сам гребень скрывал проникновение, пока траншеи 1-й роты не попали под фланговый огонь наступающего Вьетминя. По-видимому, продвижение коммунистов остановили пулеметы, ведшие огонь из самого северного дзота 1-й роты. Но вьетнамский наводчик Фам Ван Туй, тащивший 75-мм самодельную безоткатку, выставив ее на расстоянии 150 ярдов от дзота, сумел добиться трех прямых попаданий, заставив замолчать его пулеметы. Позже он получил «Боевую звезду» 3-го и 1-го класса за свой подвиг.

Неясно, удачные ли выстрелы Фама Ван Туя, или возобновление губительного артиллерийского огня противника, привели к гибели капитана Нарбе, командира 1-й роты и ранению единственного оставшегося офицера роты, лейтенанта Ру. Факт остается фактом: к четырем часам 1-я рота осталась в руках двух алжирских командиров взводов, Нуреддина и Абдеррахмана. Через несколько минут противник также выбил оставшиеся 81-мм и 120-мм минометы, после чего лейтенант Колин, артиллерийский офицер, запросил заградительный огонь по участку до второй линии обороны. Де Мекнан, которого около четырех часов разбудил звук артиллерийского огня, переговорил по рации с де Кастром и ему пообещали весь возможный огонь артиллерии, включая 155-мм. Его также заверили, что пехота и танки будут предоставлены для быстрой контратаки, если в этом возникнет необходимость. С этой новостью де Мекнан вернулся на боевой КП, где майор Ка и штаб батальона руководили боем.

Когда все старшие офицеры опорного пункта собрались вместе со штабом и радистами, вражеский фугасный снаряд с взрывателем замедленного действия поразил КП с опустошительным эффектом. Майор Ка потерял ногу (он умер в руках коммунистов 27 марта), де Мекнан был изрешечен осколками и контужен взрывом, а его заместитель и связной офицер-артиллерист были серьезно ранены. В то же время все радиостанции, связывающие КП с пехотными ротами и сам опорный пункт с Дьенбьенфу были выведены из строя. ОП «Габриэль» остался без командиров. Почему старшие офицеры опорного пункта находились на командном пункте в одно и то же время? Ответ дал мне лично де Мекнан (уже полковник) девять лет спустя. Он сказал, что встреча всех старших офицеров была делом чистой случайности и должна была продлиться всего несколько минут. Существует арабский термин, широко используемый во французской армии для обозначения дикой удачи: баракка! Полковник де Мекнан сказал мне позже: «Я всегда верил в свою баракку». По-видимому, она закончилась для опорного пункта «Габриэль» в 04.30 15 марта 1954 года.

С ранением обоих майоров командование над ОП «Габриэль» перешло к капитану, который был заместителем де Мекнана, но этот офицер потерял самообладание. Но другой офицер, молодой капитан Жандр, командир 3-й роты, принял временное командование где-то в 05.00. Лейтенант Клерж, командир минометной батареи, переживший уничтожение его минометов, занял пост связного офицера-артиллериста, хотя уже был ранен. Оборона ОП «Габриэль» теперь управлялась с КП 3-й роты. Жандр немедленно потребовал мощной контратаки пехотой и танками из центра укрепрайона. Это контратака была ему обещана и он получил приказ держаться любой ценой. Тем временем, алжирцы из 1-й роты несли на себе основную тяжесть сражения. Сержанты, видя что их обошли с фланга, вывели роту на вторую линию в относительном порядке, но 1-й взвод Нуреддина был в значительной степени похоронен снарядами противника, разнесшими в пыль всю систему траншей. Однако Абдеррахман, обнаружив, что у него больше нет радиосвязи с штабом своего батальона, обнаружил, к своему большому удивлению, прямую связь с командой сетью де Кастра, которая прослушивалась на радиоканалах отдельных рот. Ему было приказано держаться на своих позициях, так как его вскоре усилят танками и десантниками.

Следующая фаза битвы за ОП «Габриэль» была проиграна в штабе де Кастра в Дьенбьенфу. В то время как сражение бушевало на позициях высоты, Вьетминь начал диверсионное проникновение между опорными пунктами «Элиан» и «Доминик» на восточном фланге укрепрайона, поддерживая беспокоящий огонь по «Клодин», «Доминик» и удаленному ОП «Изабель». Сегодня неясно, было ли проникновение около 4.00 на восточном фланге ошибочно воспринято как прелюдия ко второму полномасштабному наступлению, которое в сочетании с уже начавшейся атакой на «Габриэль» возьмет Дьенбьенфу в огромные клещи и возможно, рассечет его надвое. Некоторые из участвовавших в этом французских офицеров, чьи аргументы явно эмоциональны, сочли, что принятое в итоге решение представляло собой «эгоистичное» желание бывшего командира десантников подполковника Лангле сберечь его людей от боя, который, как он чувствовал, наверняка приведет к тяжелым потерям. Следует помнить, что Лангле только накануне принял на себя командование всем центральным сектором. Его начальник штаба, высокий и вежливый майор Юбер де Сеген-Паззис, одновременно принял командование над воздушно-десантной группой. В то время как Лангле должен был вести битву в целом, на самом деле он все еще был глубоко вовлечен в судьбу своих десантников. По-видимому, это и побудило выбрать его в качестве ударной силы контратаки недавно прибывший и смертельно уставший 5-й вьетнамский парашютный батальон, а не более опытный 1-й парашютный батальон Иностранного легиона и 8-й ударный парашютный батальон. На поспешном совещании в блиндаже де Кастра было высказано предположение, что вьетнамцы 5-го вьетнамского парашютного батальона вряд ли смогут найти дорогу через лабиринт колючей проволоки и минных полей. Соответственно, Лангле согласился включить роту капитана «Лулу» Мартена из 1-го парашютного батальона Иностранного легиона в оперативную группу, которой должен был командовать Сеген-Паззис. Танковый эскадрон капитана Эрвуэ должен был возглавить контратаку.

Можно себе представить чувства вьетнамских десантников, промокших насквозь в своих наспех вырытых окопах уже находящихся под беспокоящим артиллерийским огнем, когда они быстрым маршем пересекли почти всю ширину Дьенбьенфу и половину его длины по направлению к пылающему аду, который они до этого наблюдали из безопасного места. Чрезмерная самоуверенность всего командования Дьенбьенфу начала приносить нежелательные плоды. В то время как капитан Эрвуэ в прежние дни разведывал дорогу для своих танков на джипе, командиры танков и их громоздкие машины никогда сами по себе не выбирались на дорогу и уж точно не ночью под артиллерийским огнем. Никто также не обращал особого внимания на блок-пост коммунистов, ранее установленный у брода через реку близ Бан Ке Пхай. Контратака началась в 05.30 усиленной ротой Иностранного легиона Мартена, с танками во главе, и вьетнамцами майора Ботелла, замыкавшими тыл. Сеген-Паззис, которого задержало отдание последних приказов в штабе де Кастра, промчался на джипе под сильным огнем коммунистов по всему аэродрому и догнал свои войска, когда они собирались войти в критический проход. В 07.00 оперативная группа достигла брода Бан Ке Пхай, и находившиеся в тяжелом положении защитники ОП «Габриэль» могли слышать гул танковых двигателей. Но внезапно, на левом фланге колонны разверзся ад. В районе брода обнаружился, как казалось, батальон войск противника, поддерживаемый чрезвычайно точно пристрелянным огнем артиллерии. Будучи опытными войсками, знакомыми с местностью, десантники Иностранного легиона ускорили шаг, тесно прижались к танкам и без особых трудностей форсировали брод. За ними последовали 3-я и штабная роты, с частью 2-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона. Но лейтенант Тью из 2-й роты застыл на месте, а вместе с ним 1-я и 4-я роты. С этого момента, контратака отряда Сеген-Паззиса стала безнадежной. Было 07.30.

Тем временем, на вершине «Габриэль» ситуация все больше ухудшалась. В 06.00 проникновение противника в районе 4-й роты переросло в прорыв, который затронул и 1-ю роту. В этот момент сержант Абдеррахман и один из тиральеров попытались отнести раненого лейтенанта Ру в перевязочный пункт на вершине центрального плато высоты «Габриэль». Когда они добрались на рассвете, они столкнулись с пехотинцами Вьетминя, медленно продвигающимися к КП. Двое алжирцев уронили носилки, бросились на землю и скатились с вершины на свою позицию. Сам лейтенант Ру скатился с носилок в ближайшую траншею. Он целый день притворялся мертвым и преодолев ползком 400 метров по кустарнику, был подобран французами в 04.00 16 марта.

К этому времени 1-я рота была на пределе своих возможностей: у нее не только кончались боеприпасы, но и французский контрбатарейный огонь, теперь направляемый приказами капитана Жандре, начал ложиться слишком близко, нанося потери алжирцам. Абдеррахман связался по рации со штабом де Кастра, чтобы прекратить огонь артиллерии, но его рация получила попадания прежде, чем он закончил передачу. К 07.30 со всех сторон начали появляться шлемы регулярных войск Вьетминя. Сержант Нуреддин и его взвод отступил к последнему уцелевшему дзоту, но бойцы Вьетминя начали забрасывать их гранатами с вершины холма, которую они уже заняли. Люди начали медленно вставать, оставляя свое оружие на земле. Очень быстро офицер Вьетминя, опознаваемый только по планшету с картой, приказал ошеломленным остаткам 1-й роты спуститься с холма на север, к линиям Вьетминя. Это означало пересечь французскую колючую проволоку и минные поля. Когда алжирцы заколебались, бойцы Вьетминя приказали им идти по телам погибших коммунистов, которые в некоторых местах практически устилали заграждения из колючей проволоки. Подгоняемые тычками в ребра стволами автоматов их конвоиров, Абдеррахман и его люди начали двигаться. Внезапно, Абдеррахман встал как вкопанный. Перед ним, изрезанный от бока до бока и с кишками, свисающими кровавой массой на колючей проволоке, был стрелок Вьетминя, еще живой. На самом деле, когда увидел приближающуюся колонну пленных, его глаза расширились, а губы зашевелились, как будто он хотел что-то сказать. Офицер Вьетминя быстро пробрался вперед, к голове колонны, чтобы посмотреть, что ее остановило. Затем он жестом подозвал Абдеррахмана вперед и сказал:

- Ты можешь наступить на него. Он выполнил свой долг перед Народной армией.

Настал час для 2-й и 3-й рот. Капитан Жандр, следивший за продвижением отряда Сеген-Паззиса, стал очевидцем ряда противоречивых приказов, полученных им из штаба в ходе операции. Первый приказ, очевидно, состоял в том, чтобы колонна двинулась к ОП «Габриэль», ослабила давление на гарнизон и преследовала противника по пятам. Когда оперативную группу перехватили у Бан Ке Пха, она получила приказ продвинуться как можно дальше на север, в направлении «Габриэль», чтобы облегчить отход остатков гарнизона. Наконец, около 07.00 Сеген-Паззис получил третий набор приказов, предписывающих ему отправиться к «Габриэль» и там уже решить, закрепиться или эвакуироваться. Как теперь можно с долей вероятности (поскольку он умер от дизентерии в концлагере коммунистов) установлено, Жандр получил только второй набор приказов по своей рации и отдал приказ 2-й и 3-й ротам начать отступление в направлении десантников в 08.00.

До этого солдаты сражались под впечатлением, что позиция будет удержана и подкреплена. Теперь было очевидно, что позиция будет оставлена и что дальнейшие потери для ее удержания будут бессмысленными. Часть 3-й роты обратилась в паническое бегство. Вторая рота, теперь под командованием капитана Карре, начала отход с позиции между 07.15 и 07.30, не обращая внимания на остатки 1-й и 4-й рот и штаба батальона, все еще удерживающих несколько траншей на передовой. На самом деле, многое из того, что происходило на передовой, граничило как с героизмом, так и с нелепостью. В 07.30, раненый де Мекнан вошел в блиндаж в районе, где 1-я рота испытывала сильный натиск, только для того, чтобы найти французского сержанта, скрупулезно заполнявшего бланки на своей пишущей машинке, в то время как вокруг бушевал бой. Одним яростным жестом майор швырнул пишущую машинку на землю и недвусмысленно приказал сержанту выйти и помочь алжирцам в перестрелке. Сержант позже умрет в концентрационном лагере коммунистов. Его майор лично поможет вырыть ему могилу. Де Мекнан ненадолго вернулся в офицерскую столовую, где майор Ка еще лежал на носилках с ранеными. Он сообщил Ка, что попытается отойти на юг и получить подкрепление от 2-й роты, которая по-видимому, все еще была в безопасности. Ка спокойно посмотрел на своего коллегу и сказал:

- До свидания, старина, отправляйся. У тебя еще много дел.

Но когда де Мекнан побежал на юг вдоль хода сообщения, два вражеских солдата напали на него и взяли в плен. Он так и не выпил припасенного для победы шампанского, которое оставил остывать на своем командном пункте.

В точке, расположенной недалеко от вершины высоты «Габриэль», иностранные легионеры из роты тяжелых минометов, минометы которых были разбиты, сражались как пехотинцы. Уцелевший офицер-минометчик лейтенант Клерже и его оставшиеся пятнадцать человек, начали отступать в направлении 2-й роты с большей частью своих раций и снаряжения. Двое легионеров, Пуш и Циммерман, проложили путь ручными гранатами. Клерже попытался связаться с Дьенбьенфу, чтобы запросить дополнительную огневую поддержку, но обнаружил, что батареи сели и вернулся на старую позиция с двумя другими легионерами, чтобы подобрать запасные прямо из под ног первой штурмовой волны противника. Поскольку северный сектор 3-й роты теперь был полностью прорван, горстка легионеров оказалась в безвыходном положении. Тем не менее, казавшиеся неутомимыми Пуш и Циммерман подобрали два ручных пулемета на брошенной позиции и вели огонь на уничтожение по штурмовой волне коммунистов. За короткое время они отбили две атаки и колючая проволока перед ними была покрыта телами противника. Тем не менее, противник наступал. Как раз в тот момент, когда они собирались их смять, оба солдата и сержант-алжирец бросили одну за другой восемь ручных гранат и проложили себе путь в направлении Дьенбьенфу. Для остальной части небольшой группы наступил конец. В 07.45 артиллерийский снаряд разбил последнюю исправную рацию Клерже, когда он и его люди уже видели танки и десантников деблокирующего отряда, выходившие из дыма и муссонного дождя. Когда они начали отступать, их накрыли ручные гранаты, за которыми последовали полчища пехоты противника.

В 08.30 остатки 2-й и 3-й рот 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров присоединились к десантникам и танкам у подножия высоты «Габриэль». Последние также были прижаты сильным огнем противника и несли серьезные потери. Один из танков был подбит базукой Вьетминя и сержант Гюнц, командир 3-го танкового взвода, был убит. Отступление от «Габриэль», при дневном свете, в прямой видимости противника, которых теперь удерживал гребень высоты «Габриэль» был сущей агонией. Переправа в Бан Ке Пхай все еще была блокирована огнем противника и даже большое количество снарядов контрбатарейного огня французов не оказало заметного эффекта. Тем не менее, к 09.00 15 марта выжившие из 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров и потрепанной оперативной группы Сеген-Паззиса вновь вошли в оборонительный периметр опорных пунктов «Анн-Мари» и «Югетт». Вдалеке, там где в утреннем тумане лежала высота «Габриэль», раздалось несколько выстрелов, где окруженные французы и алжирцы вели свой последний отчаянный бой.

Бой за ОП «Габриэль» был ожесточенным и потери были тяжелыми. Почти 500 человек из 5-го батальона 7-го полка алжирских тиральеров были потеряны, из которых по меньшей мере 80 были убиты. Оба батальонных командира попали в плен. 416-я рота погонщиков мулов также прекратила свое существование, лишь горстке легионеров из минометной роты удалось спастись. Рота десантников Иностранного легиона капитана Мартена потеряла четверть своих бойцов, а у самого Мартена была пуля в руке. Один танк был серьезно поврежден и недавно десантированный 5-й вьетнамский парашютный батальон практически разложился. В целом, французы потеряли в ту ночь около 1000 солдат. После потери ОП «Беатрис» потеря ОП «Габриэль», который долго был известен как самый хорошо оборудованный из всех опорных пунктов Дьенбьенфу, оказала катастрофическое влияние на моральный дух гарнизона. Но самой жестокой критике полковника Лангле подверглись подразделения 5-го вьетнамского парашютного батальона, под командованием капитана Ботелла, форсировавшие брод в Бан Ке Пхай. Побелевший от ярости, Ботелла выстроил своих людей по ротам и приступил к безжалостной чистке их рядов от всех солдат и офицеров, чье поведение не было безупречным. Они были немедленно уволены из батальона и оставлены на произвол судьбы в лагере в качестве кули.

Для коммунистов, бой за «Габриэль» тоже не был легким. Согласно французским данным воздушной разведки, Вьетминь потерял, вероятно, более 1000 убитыми и возможно, от 2000 до 3000 ранеными, из некоторых лучших имеющихся подразделений. Радиопередачи противника, перехваченные в тот день французами, указывали на то, что генерал Зиап остро нуждался в пополнении войсками для своих потрепанных дивизий и прежде всего, в большом количестве боеприпасов с тыловых складов в Туанжао. Но у Бо-Дои (пехотинцев) 88-го и 102-го полков Народной армии 308-й дивизии, были причины для радости. Они выполнили обещание данное президенту Хо Ши Мину, когда политкомиссар их дивизии вручил ведущей штурмовой группе 88-го полка новое красное знамя, которое, как говорили, были передано самим Хо Ши Мином, с надписью «Сражаться и побеждать». Двадцатипятилетний сержант по имени Тран Нгок Доан водрузил флаг над блиндажом майора де Мекнана около 07.00 15 марта. Четверо бойцов его взвода были ранены при попытке это сделать. Войска коммунистов знали высоту «Габриэль» как Док-Лап, вьетнамское слово, переводимое как «Независимая», «Изолированная» или «Одинокая».

Несмотря на низкую облачность и почти отсутствующую видимость, два истребителя-бомбардировщика, которые все еще находились на ремонте в Дьенбьенфу, попытались вмешаться в ход боя за высоту «Габриэль». Но звено «Савар Синий» почти сразу же попало под сильный и чрезвычайно точный зенитный огонь. Ведущий «Савар Синий» сбросил свои бомбы примерно в 6,5 километрах к северу от взлетно-посадочной полосы, в то время как «Синий» №2 сбросил свои примерно в 5 километрах. Затем, ведущий «Синий» казалось, распался в воздухе, так как в него почти одновременно попали несколько зенитных снарядов. Его пилот, сержант Али Сахрауи, алжирец из эскадрильи 2/22 «Лангедок», погиб мгновенно. «Савар Синий» №2 удалось спастись, но лейтенанту Леспинасу, пилотировавшему пикирующий бомбардировщик ВМС из эскадрильи 11-F, не так повезло. Он стал вторым погибшим в этот день пилотом. Поскольку облака продолжали низко нависать над полем, диспетчерская вышка была разрушена, радиомаяк УКВ вышел из строя, а на самой взлетно-посадочной полосе были воронки от снарядов, в тот день в Дьенбьенфу было сброшено с парашютами только 12,5 тонн грузов снабжения. Это было слишком мало, чтобы даже частично восполнить огромный расход боеприпасов и других предметов снабжения.

Но авиационная поддержка и материально техническое обеспечение были не единственными проблемами, с которыми пришлось столкнуться Дьенбьенфу 15 марта. Штаб полковника де Кастра трещал от напряжения битвы. Полковник Пирот, веселый однорукий начальник артиллерии, провел добрую часть ночи, наблюдая постепенную нейтрализацию его огневой мощи, когда точный смертоносный артиллерийский огонь коммунистов накрыл артиллерийские позиции. Две 105-мм гаубицы были уничтожены вместе с расчетами. Одна из четырех 155-мм вышла из строя, и вся батарея тяжелых минометов на ОП «Габриэль» была уничтожена. Насколько можно было судить, результаты контрбатарейного огня французов были незначительны, исключая огонь по пехоте противника. Не было никаких доказательств, что артиллеристы Пирота заставили замолчать даже небольшую часть своих противников. От жизнерадостной самоуверенности Пирот теперь впал в крайнее отчаяние. Он переходил с одного командного пункта другой, под плотным огнем противника, чтобы извиниться за то, что считал своим провалом как руководителя. Командующий северным сектором Дьенбьенфу, полковник (позже генерал) Транкар, который был личным другом Пирота, позже вспоминал, как последний вошел в его блиндаж, откуда следил за агонией «Габриэль» и сказал ему со слезами на глазах:

- Я полностью обесчещен. Я обещал де Кастру, что вражеская артиллерия нас не коснется, но теперь мы проигрываем сражение. Я ухожу.

Транкар вспоминал, что поглощенный боем, он дал Пироту какой-то уклончивый ответ. Но некоторые другие офицеры вспомнили, что когда Пирот высказал подобное измотанному подполковнику Лангле, которому теперь предстояло нести ответственность за оборону всего центрального сектора, последний резко повернулся и сказал что-то в том духе, что действительно, сейчас самое время для того, чтобы остаться без артиллерии.

Не говоря больше ни слова, старый полковник вышел из командного блиндажа и направился к собственной землянке. Будучи одноруким, он не мог взвести затвор своего служебного пистолета. Но ему не составило труда найти ручную гранату в ящике с боеприпасами. Вероятно, на рассвете 15 марта, полковник Пирот лег на свою походную койку, зубами вытащил предохранительную чеку, а затем прижал гранату к груди. Полковнику де Кастру, несомненно, немедленно сообщили о смерти Пирота, но судя по телеграммам, отправленным в Ханой, похоже, была предпринята попытка скрыть самоубийство Пирота. В первоначальном сообщении, которое, по-видимому, было отправлено три дня спустя, говорилось, что Пирот погиб, как и несчастный Гоше за день до него, от прямого попадания снаряда в его блиндаж. Эта версия была заменена в одном тексте сообщения, который по-видимому, указывал на то, что полковник Пирот объявлен «пропавшим без вести», когда его послали в качестве парламентера к противнику для переговоров, цель которых так и не была ясна. Офицер французской разведывательной службы, имевший собственную радиостанцию для связи с внешним миром, 20 марта сообщил своему начальству ,что Пирот пропал без вести в течении последних трех дней, вместе с джипом и что только трем офицерам сообщили, что произошло на самом деле.

Пирот, несомненно, погиб от собственной руки, где-то между 15 и 19 марта.

Тем временем начальник штаба де Кастра, подполковник Келлер, получил нервный срыв, и его можно было увидеть в самой глубокой землянке штабного комплекса в стальном шлеме. В кратком обмене телеграммами с генералом Коньи, де Кастр предложил сменить Келлера и вернуть его в Ханой для «доклада». Эпизод был замаскирован, чтобы (по словам де Кастра, в одной из телеграмм) «не навредить карьере Келлера». Таким образом де Кастр был лишен всего своего первого командного эшелона офицеров, именно тех людей, на которых он полагался и которые были лучше всего знакомы с планированием укрепрайона и мышлением его командира.

День закончился еще одной плохой новостью. В 20.00 стрелки тай из 12-й роты капитана Гильмино на «Анн-Мари 3» начала бросать свое оружие и пробираться через минные поля и заграждения из колючей проволоки в направлении близлежащих холмов. Горцы тай из 3-го батальона были набраны в далеких Сон-Ла и Нгиало. Их семьи уже находились в руках коммунистов. Теперь они сражались на территории, не находящейся под юрисдикцией их собственного племени. С их точки зрения, это была уже не их война. Пропаганда коммунистов, направленная на них в течение предыдущих недель, очевидно, начала приносить плоды, и уничтожение гарнизона высоты «Габриэль» на их глазах, доделало все остальное. Французские офицеры и сержанты, а также несколько унтер-офицеров и солдат тай, оставшихся верными присяге, провели неприятно одинокую ночь в ожидании атаки коммунистов, которая, несомненно, сомнет их. К счастью, этого так и не произошло.

В штабе генерала Коньи в Ханое высокий оптимизм сменился глубоким унынием. Неофициально, узнав о провале контратаки на «Габриэль», Коньи заявил группе своих штабных офицеров, а также двум журналистам, Люсьену Бодару и Максу Кло, что в течение «нескольких месяцев», он говорил генералу Наварру, что Дьенбьенфу ничто иное как «мышеловка». И в тот же день, он направил срочную совершенно секретную записку своему главнокомандующему, в которой сообщил последнему, что «катастрофа» в Дьенбьенфу теперь должна рассматриваться как вполне вероятная. В этом случае, продолжал Коньи, его северному командованию в дельте Красной реки потребуется три мобильные группы, две из которых должны быть на месте в течении восьми дней. По мнению Коньи, соотношение сил в жизненно важном районе Красной реки было следующим: противник имел в своем распоряжении всю воссозданную 320-ю дивизию Народной армии, плюс шесть регулярных отдельных полков, в общей сложности тридцать девять батальонов, из которых двадцать четыре были из регулярных сил. Кроме того, в дельту проникло более 100 рот местных сил и вдобавок 50 000 деревенского коммунистического ополчения. На стороне французов у Коньи было восемьдесят французских и вьетнамских батальонов и двадцать так называемых «легких батальонов», но большая часть этих войск была связана несением караульной службы на стационарных позициях линии маршала де Латтра и охраной многочисленных аэродромов, мостов и поселков в долинах. Это означало, что только двадцать семь из 100 батальонов были пригодны для мобильной войны и из них только шестнадцать были сосредоточены в мощных мобильных группах, необходимых для противостояния крупным регулярным подразделениям противника. В своем послании Коньи также предложил Наварру отменить операцию «Атлант» на юге Вьетнама, чтобы сэкономить технику и живую силу для серьезных боевых действий на севере.

Поскольку Наварр был 15 марта в Ханое и разговаривал в этот день с Коньи, было очевидно, что меморандум был написан для более поздних исторических записей, а не для немедленных действий. Это объясняет, почему Наварр позволил пройти пятнадцати дням, прежде чем ответить на него в максимально краткой форме, совместимой с административной вежливостью: «Я полностью понимаю Вашу точку зрения, но не могу принять ее во внимание». Очевидно, что связь между этими двумя людьми для всех практических целей была уже нарушена.

Вторник, 16 марта 1954 года

В 01.09 Дьенбьенфу проинформировал Ханой, что южная часть взлетно-посадочной полосы должна быть использована днем как зона выброски, и что в число подкреплений должен быть включен личный состав целой артиллерийской батареи, поскольку за последние сорок восемь часов были потеряны шесть 105-мм гаубиц и восемь полных артиллерийских расчетов. В 04.48 Дьенбьенфу сообщил о среднем, переходящим в сильный дожде, и в 06.30 установил систему приоритетов для дневных выбросок с воздуха: сначала личный состав, затем новый УКВ-маяк, потом медицинские грузы, которые должны были быть сброшены на основную зону выброски. Разобранные гаубицы и боеприпасы к ним должны были быть сброшены на зону выброски «Октавия», к западу от ОП «Изабель», вслед за ними боеприпасы для пехоты и продовольствие. Боеприпасы внезапно стали приоритетной задачей, поскольку Дьенбьенфу истратил пятидневный запас боеприпасов за три дня: 12600 снарядов к 105-мм гаубицам из 27000; 10000 выстрелов к 120-мм минометам из 23000; и пятую часть из 3000 выстрелов к 155-мм гаубицам. Дьенбьенфу также предупредил, что «нейтрализация зенитной артиллерии не может быть гарантирована».

Проблема высадки подкреплений включала не только защиту зон выброски и посадочных зон от огня артиллерии противника, но также их защиту от захвата войсками противника. Это было особенно верно с зоной выброски «Октавия», которая была наконец занята после вылазки с «Изабель» в 09.00. Но противник понимал, что происходит. Довольно плотный артиллерийский огонь велся по зонам выброски личного состава и снаряжения в течении всего дня. Наконец, в 11.05, когда солнце разогнало дождь и туман, которые толстыми слоями лежали над долиной, первые волны транспортных самолетов начали высаживать первые группы 6-го колониального парашютного батальона майора Бижара.

Это была уже вторая высадка батальона Бижара в Дьебьенфу. Но теперь батальон был не таким большим и свежим как в ноябре прошлого года. С тех пор он участвовал в боях за южный Лаос и был отозван в воздушно-десантный резерв в Ханой и в аэропорт Кат-Би в Хайфоне, только для того, чтобы принять участие в жестоком ночном бою с коммандос коммунистов капитана Мин Кхана, заместителя командира 204-го батальона Народной армии. В ночь на 7 марта Хан проник на тщательно охраняемую авиабазу и прикрепил заряды взрывчатки к шести разведывательным самолетам «Кузнечик» и четырем бомбардировщикам Б-26. Преследовавшие их десантники поймали некоторых диверсантов, но это было слабым утешением в свете потерь, понесенных и без того слабыми военно-воздушными силами Франции в Северном Вьетнаме.

Несмотря на это, 613 десантников (из которых 332 были вьетнамцами), болтавшиеся в своих парашютных подвесных системах над «Октавией», были приятным зрелищем для усталых защитников Дьенбьенфу. За ними также последовали еще 100 человек пополнения для 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 8-го ударного парашютного батальона; три полных орудийных расчета из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка завершили дневную выброску личного состава. Несмотря на артиллерийский огонь, высадки прошли на удивление хорошо — без сомнения, потому что они были рассредоточены по довольно широкой территории двух зон высадки, которые артиллерия коммунистов не могла как следует накрыть одновременно. Более того, 6-й колониальный парашютный батальон был опытной элитной частью, хорошо знакомой с местностью. Таким образом, только двое человек, один убитый и один раненый, были отнесены на счет действий противника. Еще двое пострадали при прыжке, сам майор Бижар и врач батальона, лейтенант Ривье, оба вывихнули лодыжки. Бижар доковылял до близлежащего ОП «Изабель» и взял там джип, который зигзагообразным курсом доставил его в штаб де Кастра. В 16.30 весь батальон и остальные пополнения, сопровождаемые танковым эскадроном капитана Эрвуэ, невредимыми достигли Дьенбьенфу. Одна рота из 6-го батальона на время переместилась на истощенный ОП «Анн-Мари», в то время как остальная часть батальона пересекла Нам-Юм под огнем и расположилась на склонах высот «Элиан-1» и 4. В 18.58 Дьенбьенфу сообщил, что все выброски прекращены и все сброшенное успешно доставлено в безопасное место.

Артиллерийский огонь Вьетминя продолжал наносить ущерб. Последние два разведывательных самолета «Кузнечик» были уничтожены в тот же день, и прямым попаданием противника был подожжен склад бомб с напалмом. Хотя никто не пострадал, пожар накрыл лагерь удручающим грибовидным облаком дыма. На местах имели место просачивание коммунистов с западной, северной и восточной сторон ОП «Анн-Мари». Ближе к вечеру снова возросло давление на ОП «Доминик». Тем не менее, репутация майора Бижара и 6-го колониального парашютного батальона была такова, что осажденные, от командиров до раненых в подземном госпитале майора Гровена, снова начали набираться храбрости: в конце концов, Бижар бывал в самых отчаянных ситуациях в Индокитае и всегда выходил из них живым. Во второй половине дня 16 марта де Кастр издал приказ на день, который был передан всем подразделениям в долине и, вероятно, был адресован как им, так и подслушивающим врагам:

«Мы ведем в Дьенбьенфу сражение, в котором будет решена судьба всей войны в Индокитае.
Мы получили несколько довольно сильных ударов и потеряли много людей, но их сразу же заменили два воздушно-десантных батальона. Еще пять из них готовы к высадке.
Наша артиллерия цела и готова ко всем оборонительным огневым задачам. Орудия, как и артиллеристы, были сброшены с парашютами.
Следовательно, прибывшие подкрепления вполне компенсирует наши потери. Вьеты не могут сказать о своих того же в той же мере.
Возможно, вы удивлены, тем, что не видите больше бомбардировщиков, но следует понимать, что текущая погода не позволяет выполнять все задачи.
При самом первом прояснении неба, вся воздушная мощь, доступная в Индокитае, будет над Дьенбьенфу.
Здесь все зависит от нас. Еще несколько дней и мы победим, и жертвы, принесенные нашими товарищами, не будут напрасны.

Подпись: де Кастр».

Личные чувства де Кастра были выражены в двухстрочной телеграмме, которую он отправил в 17.30 в Ханой:

«Лично генералу Коньи. Нынешняя ситуация требует постоянной готовности одного батальона для переброски по воздуху. Подпись: де Кастр».

Коньи в 22.25 ответил столь же лаконичным сообщением, в котором де Кастру сообщалось, что у него остался только один парашютный батальон в Северном Вьетнаме, и что во всем Индокитае их еще осталось только два.

Атмосфера этого третьего дня битвы была описана на листках бумаги, которые французский боевой фотограф добавил к рулонам отснятой пленки, покинувшей Дьенбьенфу в течение следующих нескольких дней на одном из санитарных самолетов. Фотограф Жан Перо выжил в нацистских концентрационных лагерях и был опытным наблюдателем, не склонным к драматизму. Его реакция на 16 марта в Дьенбьенфу была следующей:

«Воздушная высадка 16-марта — Вьетминь бомбардирует зоны выброски и аэродрома — Кавалькада солдат под огнем — Наша артиллерия разбита Вьетминем — Попытка погрузить раненых под огнем 105-мм Вьетминя — Трагедия — Много раненых — Мрачная атмосфера напоминает немецкие концлагеря — Катастрофическая.»

Записки должны были быть доставлены в Ханое другому журналисту, Франсуа Сюлли, который позже освещал другую войну во Вьетнаме для «Ньюсвик», но Сюлли получил только часть пленок и не получил записки. Я нашел записки десять лет спустя, во французских военных архивах, помеченные красным резиновым штампом со словом «Изъято». Французские военные цензоры в Ханое решили, что их немедленное опубликование было бы слишком деморализующим.

Ранее, в тот же вечер, офицер коммунистов под флагом перемирия приблизился к опорному пункту «Анн-Мари» и передал письмо, адресованное де Кастру, в котором говорилось, что утром 17 марта восемьдесят шесть раненых, оставшихся в живых на высоте «Габриэль», будут оставлены в 600 метрах к северу от ОП «Анн-Мари 2». Это предложение, как и другие, которые последуют, по крайней мере на некоторое время поставило де Кастра перед жестокой дилеммой. Очевидно, для поддержания боевого духа невозможно было отказаться забрать своих раненых, но с другой стороны, ограниченные медицинские помещения Дьенбьенфу были уже безнадежно переполнены и шансы эвакуировать кого-либо были почти нулевыми. Несмотря на совершающиеся невероятно отважные подвиги, хлипкие и маломощные вертолеты того времени были способны поднять лишь горстку раненых, и было очевидно, транспортные самолет вскоре не смогут приземлиться.

Враг знал это так же хорошо, как и де Кастр. Поэтому, возвращение на французские позиции французских раненых не только сопровождалось отказом Вьетминя разрешить посадку санитарных самолетов, но и отказом забрать собственных раненых! Генерал Зиап полностью осознавал, каким бременем для французского командования будет масса раненых и принял решение, что раненые, Вьетминя и французов, должны будут сыграть свою роль в сражении.

Ввиду ужасающих условий в районе госпиталя, который, несмотря на отмечавшие его флаги Красного креста, стал излюбленной мишенью артиллерии противника, 17 марта майор Гровен предложил де Кастру создать нейтральную «медицинскую деревню», между Дьенбьенфу и «Изабель», где медицинский персонал Вьетминя и французов беспристрастно ухаживал бы за ранеными с обеих сторон. Эта идея была передана де Кастром в Ханой, и по-видимому, отвергнута. До сих пор неясно, было ли это решение принято в одностороннем порядке французами или после отказа верховного командования противника.

Среда 17 марта 1954 года.

Утром, еще до того как начал рассеиваться туман, пришло краткое сообщение от артиллерийского офицера, находящегося на опорном пункте «Анн-Мари 2», гласившее: «Тай убираются отсюда к черту». Действительно, без суеты и особого шума, горцы тай с ОП «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2» ускользали через колючую проволоку и проходы в минных полях к своим любимым горам на горизонте. Это произошло так внезапно и так тихо, что французские офицеры, сержанты и немногие оставшиеся верными тай не смогли их удержать. В самом деле, зачем их вообще было удерживать? Очевидно, что они сбежали бы при первой же серьезной атаке. Как показали листовки, найденные в окопах, коммунисты выполняли свою пропагандистскую работу по наилучшим возможным каналам — через гражданское население. Как это ни невероятно, но многие деревни, окружающие французские позиции не были полностью эвакуированы (по приказу де Кастра, они должны были быть полностью эвакуированы к 20 марта). Можно было видеть каждый день, как женщины из отрядов ополченцев, из двух полевых мобильных борделей, и из туземцев мео подразделения французской разведывательной службы, закупаются на рынках в Бан Ко Муй или Бан Лой. Там их встречали другие туземцы из контролируемых коммунистами районов, которые приносили с собой коммунистическую пропаганду. Излишне говорить, что некоторые из этих туземцев были обученными шпионами, которым было легко вернуться в Дьенбьенфу, вместе с возвращающимися гражданскими лицами. Частичное дезертирство 3-го батальона тай, за которым последовала полная деморализация 2-го батальона тай и многих бойцов из оставшихся легких рот тай, была крупной победой психологической войны коммунистов, поскольку это стоило французам почти пятой части их гарнизона без единого выстрела со стороны коммунистов.

ОП «Анн-Мари 4», удерживая 9-й ротой капитана Дезире, была единственной, которая устояла, когда оставшиеся подразделения французов и тай с «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2» начали отступать примерно в 14.00. С «Анн-Мари 3» капитан Гильмино позвонил Дезире, сообщая ему что дела идут не слишком хорошо, но что он может держаться с легионерами. На вопрос из штаба укрепрайона, Дезире подтвердил, что сможет гарантировать оборону «Анн-Мари 4» по крайней мере, в течение двадцати четырех часов. К наступлению ночи, вопрос о том, должны ли северные позиции ОП «Анн-Мари» быть отбиты и удержаны вновь прибывшими десантниками, стал академическим. Вьетминь теперь быстро продвигался вперед, чтобы захватить последние высоты, удерживаемые французами к северу от аэродрома. Фактически, из-за артиллерийского обстрела, который продолжался весь день в северном секторе ОП «Анн-Мари», отступающие подразделения французов не смогли взять с собой тяжелое вооружение батальона, установленное на передовых позициях.

Любопытно, что 3-й батальон тай, который в прошлом году очень хорошо сражался на укрепленной позиции в Нашанге и всего несколько месяцев назад отличился в операциях против 320-й дивизии в труднодоступной местности, теперь распался после двух дней боев при Дьенбьенфу. Возможно, свою роль сыграл тот факт, что члены семей бойцов батальона теперь частично находились в руках коммунистов. Однако более чем вероятно, что недавняя смена командиров батальонов, психологическая война коммунистов и непривычное давление непрерывного обстрела артиллерией противника на неподвижной позиции (под Нашангом у Вьетминя была артиллерия, но не такой плотности), должно быть, сыграли решающую роль. Последний оставшийся вопрос, заключается в том, почему де Кастр не использовал часть своего восстановленного резерва десантников, чтобы вернуть драгоценный участок возвышенности, который был потерян при гораздо менее достойных обстоятельствах, чем «Беатрис» и «Габриэль».

Де Кастр, по-видимому, мог бы ответить что оборона «Анн-Мари» могла стоить ему больших потерь, которые он не мог с легкостью восполнить, поскольку Коньи сообщил ему, что в настоящее время он может рассчитывать только на еще один воздушно-десантный батальон. Кроме того, имелись убедительные доказательства, что следующий удар может быть нанесен по жизненно важным оставшимся высотам к востоку от Нам-Юм, где алжирские и марокканские части также проявляли признаки боевой усталости. Поэтому де Кастр и Лангле решили не сражаться за ОП «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2», а присоединить «Анн-Мари 3» и 4 к опорному пункту «Югетт» с 20.00 того же вечера. «Анн-Мари 3» стал «Югетт 6», а «Анн-Мари 4» стал «Югетт 7».

17 марта был плохим днем в воздухе. Скверная погода свела снабжение с воздуха к минимуму, и коммунисты теперь накрывали все возможные зоны выброски беспокоящим артиллерийским огнем. Последний, который удалось починить, разведывательный самолет «Кузнечик», был наконец нащупан артиллеристами противника в своем капонире и подожжен, склады горючего и боеприпасов ВВС также были взорваны артогнем противника. Однако в 15.00 измученный медицинский персонал Дьенбьенфу с облегчением увидел безупречную высадку 6-й воздушно-десантной хирургической бригады под командованием лейтенанта медицинской службы Видаля. Их прибытие позволило доктору Гровену развернуть дополнительный госпиталь на другом берегу Нам-Юм, тем самым избавив тяжелораненых от опасной поездки по открытому мосту. Но большой проблемой доктора Гровена по-прежнему оставались раненые, которых нельзя было эвакуировать. Здесь противник избрал максимально эффективный способ действий. Он прекращал огонь, пока грузовики с развевающимися огромными флагами Красного креста не прибудут на аэродром, и не приблизятся к санитарному самолету на стоянке. Затем, когда самолет и раненые будут наиболее уязвимы, артиллерия коммунистов открывала огонь в полную силу и самолет взлетал либо пустым, либо загруженным более легко ранеными, или даже невредимыми трусами, отчаянно пытавшимися покинуть долину. Тем не менее, два С-47 это сделали. Один, пилотируемый капитаном Корну, быстро сбросил необходимые медикаменты и взял на борт тридцать два раненых вместо двадцати четырех, на которых был рассчитан самолет. Другой самолет, которым командовал капитан Дард, приземлился в 19.00 под огнем тяжелой артиллерии и пять минут прождал на земле, прежде чем снова взлететь пустым. Ни один из санитарных грузовиков не смог подъехать к взлетно-посадочной полосе.

В полдень, в Дьенбьенфу был посетитель: генерал Коньи летал над крепостью целых полчаса, наблюдая за битвой. Позже поговаривали, что вид истерзанного укрепрайона, изрытого постоянным дождем снарядов коммунистов (и судя по тону сообщений от его командования, в очевидном низком состоянии морального духа), вдохновил Коньи на мысль о том, что он должен приземлиться, при возможности и управлять битвой, так же как его собственный учитель, покойный маршал де Латтр, сделал в 1951 году, во время битвы за Виньйен. В Виньйен де Латтр приземлился на связном самолете «Кузнечик» в центре окруженного французского подразделения и столкнувшись с мольбами своего начальника штаба о том, что он находится в смертельной опасности, блестяще ответил: «Так приезжайте и заберите меня отсюда». В защиту окончательного решения Коньи не делать этого, Жюль Руа утверждал, что Дьенбьенфу был работой не Коньи, а Наварра. Рисковать ради него жизнью было бы равносильно признанию того, что он был «ответственен» за Дьенбьенфу.

Этот аргумент, на мой взгляд, показателен. Как командующий северным театром военных действий, где находился Дьенбьенфу, Коньи отвечал за его оборону, даже если Дьенбьенфу выбирал не он. Развертывание артиллерии, импровизированный характер контратак, плохое использование резервов и плохой выбор подразделений, направленных в Дьенбьенфу, были его ответственностью и только его. Имеющиеся документы и заявления, впоследствии сделанные Коньи или Наварром, никоим образом не отменяют этого факта. Как только Коньи сделал свой выбор не в пользу отставки, а продолжения руководства битвой, которую он, по-видимому, теперь полностью не одобрял, он взял на себя историческую ответственность, от которой будет трудно уклониться.

Четверг, 18 марта 1954 года

Проблемы со снабжением, с которыми столкнулся Дьенбьенфу, становились все хуже и хуже. Артиллерия противника теперь занимала все высоты вокруг долины и 37-мм зенитные орудия начали вести огонь непосредственно по посадочной глиссаде аэродрома, с недавно захваченных позиций на вершинах высот «Габриэль» и «Анн-Мари». Одной из главных проблем сброса грузов снабжения по ночам, было то, что гарнизон еще не приспособился к сложной задаче сбора и распределения более чем 100 тонн разнообразных грузов в течение нескольких часов. В 01.25 18 марта Дьенбьенфу предложил Ханою, что отныне проще будет сбрасывать грузы с парашютом непосредственно на опорные пункты, а не на зоны выброски. Туман в утренние часы всегда давал усталому гарнизону некоторую передышку, так как было достаточно светло, чтобы выполнять самые важные дела, не будучи замеченными наблюдателями противника. Первая рота 5-го вьетнамского парашютного батальона под командованием лейтенанта Рондо воспользовалась туманом, чтобы сменить 9-ю роту тай капитана Дезире на «Югетт 7» и Дезире, проведя перекличку среди своих людей, с удовлетворением заметил, что отсутствуют только трое. Методично, его люди собирали вещи для десятикилометрового марша на ОП «Изабель», их новый пункт дислокации.

На аэродроме марокканцы из 31-го саперного батальона использовали утреннюю передышку для ремонта пробитых стальных плит взлетно-посадочной полосы. Снаряды противника разносили ее на куски, пока от нее не осталось всего 600 метров. После нескольких поспешных ударов кувалды и сварки под ведущимся вслепую беспокоящим артиллерийским огнем, взлетная полоса стала пригодна в пределах 1000 метров. 19 марта, дальнейшая правка и латание снова сделают ее работоспособной в пределах 1500 метров. Работа саперов окупилась. В 10.55 санитарный самолет, пилотируемый лейтенантом Бисвангом успешно приземлился и забрал двадцать три раненых, лежавших в открытых траншеях возле рулежной дорожки. Майор Дард подошел вплотную сзади и начал катиться по полю, когда его накрыл минометный залп, пробивший хвост самолета и серьезно ранивший врача, находившегося на борту. Два вертолета 1-й эвакуационной роты легких вертолетов постигла та же участь. Первый приземлился прямо возле главного госпиталя и смог погрузить на борт одного раненого. Другой вертолет попытался совершить посадку на КП 9-й мобильной группы, где подполковник Гоше был убит пятью днями ранее, но ему дали отмашку уходить, прежде чем он смог приземлиться.

В ту ночь майор Жак Герен нашел решение проблемы ночной посадки, которое некоторое время позволило эвакуировать большое количество раненых. Один французский С-47 будет действовать как «приманка» и летать над долиной на высоте сброса грузов с парашютом, что бы гарантированно привлечь внимание большинства зенитчиков противника. В то же время, самолет с погашенными бортовыми огнями, и почти зафлюгелированными пропеллерами при помощи очень немногочисленных узконаправленных фонарей, наводящих его на полосу, попытается спланировать на ВВП. Среди пилотов разгорелись жаркие споры о том, что опаснее — играть в приманку, или приземляться на затемненный аэродром под огнем артиллерии. Тем не менее, уловка работала до 27 марта, когда осветительная мина, выпущенная в неподходящий момент с «Югетт 6», ярко осветила взлетно-посадочную полосу и выдала схему коммунистам. Таким образом, были отправлены 223 раненых, а еще 101 эвакуирован вертолетами, предоставив по крайней мере, кратковременную передышку сильно перегруженным госпиталям долины.

На земле изменился характер давления со стороны коммунистов. Поскольку внешний периметр обороны Дьенбьенфу прочно удерживался в руках Вьетминя, генерал Зиап решил перейти на более экономные методы осады. Тысячи кули начали прибывать в долину, и вскоре начали рыть огромную систему соединительных траншей, предназначенную для того, чтобы в конечном итоге полностью окружить укрепрайон. В 15.25 де Кастр сообщил Ханою, что траншеи, вырытые всего в километре к югу от опорного пункта «Элиан», теперь достигли Нам-Юм, перерезав таким образом лучшую прямую дорогу между Дьенбьенфу и ОП «Изабель». До сих пор «Изабель» действовал как подчиненный Дьенбьенфу и в значительной степени полагался на ежедневные конвои, которые продолжали пробиваться сквозь засады коммунистов, забирая раненых и доставляя припасы. Теперь изоляция «Изабель» стала весьма вероятной.

Пятница, 19 марта 1954 года

В течение ночи вертолеты и самолеты С-47 эвакуировали под сильным огнем в общей сложности тридцать шесть раненых. Тяжелые «Летающие вагоны» С-119 американской «Компании гражданского авиатранспорта» теперь сбрасывали огромные грузовые поддоны весом в тонну или больше, и хотя это было эффективно, с точки зрения использования самолетов и возможностей пилотов, огромные поддоны были совершенно неподъемные вручную под огнем противника. Проблема еще более усугублялась, когда такой поддон, обычно груженый боеприпасами или другой взрывчаткой, падал на минное поле и взрывался вместе с ним, или из-за отказа парашютов врезался во французскую траншею или блиндаж со всей ударной силой тяжелой бомбы. В результате, в 20.38 Дьенбьенфу потребовал, чтобы впредь по возможности, сбрасывались меньшие грузы. Было предложено ограничиться индивидуальными упаковками, по 100 килограмм или менее.

На земле началось удушение. Новые траншеи были обнаружены в 600 метрах к западу от ОП «Клодин» и теперь даже самые мелкие патрульные вылазки натыкались на сильный огонь пехоты. О влиянии на моральный дух одинокого де Кастра можно догадаться по совершенно секретному сообщению, которое он в 15.00 отправил лично генералу Коньи. Он предвидел скорое падение Дьенбьенфу «за которым последует неизбежное падение «Изабель». Де Кастр запрашивал разрешение для подполковника Лаланда и его людей в ОП «Изабель» взорвать свою артиллерию и пойти на прорыв в направлении Муонг-Хуа и Мыонгсай в Лаосе.

Ответное сообщение Коньи было уклончивым по данному вопросу и содержало небольшое ободрение на будущее:

«Вы правы, рассматривая на своем командном уровне даже самые катастрофичные гипотезы. Дам вам указания относительно того же самого. Но я совершенно уверен, что Вы добьетесь успеха, благодаря Вашей воле к сопротивлению на месте, доведенной до сведения важных соратников (под Вашим командованием) на их улучшенных позициях, и Вашему агрессивному духу, переданному внутренним контратакующим войскам, а также тем, кто занимается превентивными внешними действиями (sic), цель которых состоит в том, чтобы помешать войскам противника на их линии отхода. С теплой дружбой — Коньи».

Здесь снова можно заподозрить, что сообщение было отправлено с целью включения в будущую летопись историков, или просто для того, чтобы помочь де Кастру пережить трудный психологический момент. Тем не менее, оно было явно нереально с точки зрения условий внутри укрепрайона. Хотя эффективность командиров была важна, противник превосходил их в четыре раза. Позиции французов отнюдь не стали лучше, за исключением того, что под сильным огнем артиллерии коммунистов, все теперь копали более глубокие и лучше оборудованные траншеи и блиндажи. Они потеряли большую часть жизненно важных высот, которые обеспечивали жизнеспособность Дьенбьенфу. А что касается контратак и «превентивных действий извне», то для этого потребовалось бы больше людей, больше артиллерии и больше поддержки с воздуха, чем де Кастр мог себе представить в своих самых смелых мечтах. И все же, было очевидно, что теперь Коньи осознал серьезность кризиса командования в Дьенбьенфу. Он должен был вернуться к той же теме в течение следующих дней. Он также предоставит де Кастру старших офицеров, взамен тех, кто был потерян в течение первой недели сражения.

В ночь на 19 марта, небольшой эскадрилье из пяти транспортников во главе с подполковником Дескавье удалось забрать девяносто пять раненых, самое большое число на этот день. Ранее, в течение дня, было проведена еще одна спасательная операция. Вертолеты, отмеченные знаками Красного креста, подобрали уцелевших пилотов из истребительной группы 1/22 «Сентонж», изолированных в Дьенбьенфу с тех пор, как их самолеты были уничтожены в середине марта.

Это явное нарушение Конвенции Красного креста, безусловно, не ускользнуло от внимания передовых наблюдателей Вьетминя. Командир французской вертолетной группы позже отметил, что Вьетминь сначала воздерживался от стрельбы по вертолетам или самолетам медицинской эвакуации, пока не увидел, как садятся пилоты. Затем сразу же началась стрельба по вертолетам второй волны. «Это серьезное нарушение (с французской стороны)» - говорилось в докладе, - «впоследствии стоило нам двух вертолетов и экипажей и было использовано (противником) в качестве предлога для стрельбы по другим самолетам Красного креста». Тем не менее, нарушения продолжались, поскольку французы доставили на санитарных самолетах или вертолетах подполковника Дюкрюи (новый начальник штаба де Кастра), подполковника Лёмёнье (нового командира 9-й мобильной группы) и полковника Вайан (начальника артиллерии, заменившего Пирота). Хотя сомнительно, что санитарные самолеты доставляли все, кроме медикаментов, как утверждал Вьетминь, подтвержденные нарушения правил Красного креста дали коммунистам желанный предлог для их игнорирования.

23 марта, когда генерал Наварр обратился с открытым радиосообщением к Зиапу (в котором он впервые назвал его «генералом») с просьбой о защите санитарных самолетов, и, при необходимости, их проверке международной комиссией Красного креста, его предложение было встречено со стороны Зиапа каменным молчанием. Более того, пропагандистские передачи «Голоса Вьетнама» обвинили французов в том, что они доставляли на санитарных самолетах боеприпасы.

Поздно вечером того же дня де Кастр принял решение изгнать население тай из окрестных деревень в долине с 20 марта, как для того, чтобы уберечь его от все усиливающихся обстрелов, так и для предотвращения проникновения в лагерь агентов разведки. Это не положило конец присутствию гражданских лиц на поле боя, или даже внутри Дьенбьенфу. 8-я группа коммандос капитана Эбера, которая была местным подразделением французской центральной разведывательной службы, руководила небольшой группой оперативников из племени мео, чьи жены и дети больше не могли вернуться в свои родные районы. Эвакуация жен и детей бойцов смешанных диверсионных групп глубокого проникновения в Ханой также больше не представлялась возможной. Наконец, были два мобильных полевых борделя. Один состоял из алжирских девушек из племени Улед Наиль, другой — из вьетнамских девушек. Оба разделили судьбу гарнизона. Присутствие гражданских элементов должно было усилить напряженность внутри лагеря, и в конечном итоге, судьба гражданских лиц оказалась намного хуже, чем у солдат.

В ночь с 19 на 20 марта на опорный пункт «Доминик» упали листовки на французском и арабском языках, призывающих алжирцев из 3-го батальона 3-го полка алжирских тиральеров отказаться от дела «французских империалистов».

Суббота, 20 марта 1954 года

20 марта был спокойный день, если не считать беспокоящего артиллерийского огня. В Ханое генерала Коньи по-прежнему беспокоило то, что он считал кризисом морального духа среди старших командиров в Дьенбьенфу. Рано утром он отправил де Кастру новую директиву из пяти пунктов, которых, как ни странно, существует две несколько разные версии. Первую Коньи представил Руа, а вторая содержится во французских военных архивах. Директива, с альтернативными изменениями, гласит следующее:

1. Прежде всего, нужно иметь ввиду успех битвы.

2. Воздушно-десантная (полковая) группа ускорено готовится, но должна оставаться в резерве для ввода в бой с целью развития успеха.

3. Единственная непосредственная возможность — усилить вас одним батальоном, чтобы компенсировать ваши потери; но даже высадка этого батальона может быть разрешена только при условии, что будет гарантирована целостность укрепленного лагеря.

4. Любой опорный пункт, на который ступит нога Вьетминя, должен быть отбит у врага на месте. (Альтернативный текст: «будет отбит немедленным контрнаступлением с помощью ваших собственных средств»)

5. В неудачной и бесконечно невероятной гипотезе, которая была рассмотрена (здесь альтернативный текст конкретно ссылается на телеграмму де Кастра от предыдущего дня), была изучена возможная операция по спасению прорывающихся войск.

И здесь снова бросается в глаза разница между текущей ситуацией и ее оценкой в Ханое. «Гарантия» целостности того, что осталось от позиции Дьенбьенфу, в данных обстоятельствах была совершенно бессмысленной. Изречение вернуть любой потерянный опорный пункт «на месте» (смягченное до «немедленно» в тексте, очевидно переданном в Дьенбьенфу) также мало что значило, ввиду значительно превосходящей пехоты и огневой мощи противника, которые сокрушили опорные пункты «Беатрис» и «Габриэль». Было сказано, что сообщения от 19 и 20 марта, а также те, которые последовали в течение следующих нескольких дней, были призваны поднять настроение местного командования. Если это было так, то они потерпели неудачи. Получатели позже сказали, что они были раздражены тем, что, по их мнению, было недостаточным пониманием опасности их положения.

Разблокирование дороги между ОП «Изабель» и Дьенбьенфу столкнулось с относительно небольшими проблемами на блокпосту коммунистов в Бан Хо Лай. Тем не менее, это стоило пятерых погибших, двух пропавших без вести и пяти раненых, в том числе младшего лейтенанта Алана Гамбьеза, сына генерала Гамбьеза, начальника штаба генерала Наварра. Гамбьез в тот же вечер пролетал над Дьенбьенфу, на штабном самолете, совершая ежедневный облет долины, для координации снабженческих полетов и авиационной поддержки. Гамбьез настоял на том, чтобы его сын не был объектом особого отношения, а был эвакуирован только тогда, когда придет его очередь.

В 22.43, когда большая часть срочного радиообмена была закончена, отдел по вопросам личного состава в Дьенбьенфу напомнил отделу по вопросам личного состава в Ханое, что все еще необходимы в большом количестве артиллерийские специалисты, особенно расчет для 155-мм гаубицы, уничтоженный контрбатарейным огнем Вьетминя.

Воскресенье, 21 марта 1954 года

Резкий звук взрыва разбудил лагерь в 03.00, когда подразделение коммандос Вьетминя, проскользнувшее прямо мимо патрулей и опорных пунктов «Югетт», пробило дыру на взлетно-посадочной полосе возле «Югетт 1». Патрули замечали на ВВП и раньше, но не так близко к центральной позиции.

На ОП «Доминик» было весьма неспокойно. Листовки противника заменили «Открытые письма», поименно адресованные алжирским сержантам. Позже последуют листовки и призывы по громкоговорителю на немецком языке. Противник пытался «размягчить» не французские подразделения гарнизона. Кроме того, посты прослушивания («сонеты», или «дверные звонки») далеко на ничейной земле за пределами ОП «Югетт», «Доминик» и «Элиан» начали сообщать о контактах с патрулями противника.

На юге, у ОП «Изабель» легионеры провели еще один трудный день, пытаясь прорваться на главную позицию. Постепенно, вражеская хватка у Бан Хо Лай и Бан Нхонг Нхай становилась все более жесткой. Теперь для этого потребовались танковые взводы, как аджюдана Каретта, так и лейтенанта Прео, обеспечившие прорыв к 16.55, вместо полудня, как обычно.

Тем не менее, де Кастр, памятуя о наставлениях Коньи и лично желая вести наступательные действия как можно дольше, решил на следующий день предпринять крупные вылазки. Сильная оперативная группа из состава 1-го парашютного батальона Иностранного легиона под командованием капитана Вьеля, поддерживаемая ныне сражающимся на земле отрядом французских ВВС капитана Шарно, удивительно хорошо воевавшим как пехота, и алжирцами с танками из ОП «Изабель» попытались зачистить блок-пост у Бан Хо Лай. В дополнение к артиллерийской поддержке ВВС выделили для операции восемьдесят восемь боевых самолетовылетов.

Еще до того как вылазка началась в воскресенье вечером, майор Бижар повел ветеранов своего 6-го колониального парашютного батальона на север от ОП «Доминик» по шоссе №41 на разведку боем, чтобы проверить сообщения об опасном скоплении противника в этом районе.

День закончился там же, где и начался — на аэродроме. В 22.00 патруль бородатых саперов-легионеров из штабной роты 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона столкнулся с патрулем Вьетминя и вступил с ним в перестрелку без заметных результатов. В полночь, после того как С-47 из транспортной авиагруппы 2/64 «Беарн» совершил успешную посадку вслепую и был на взлетной позиции с полным грузом раненых, лазутчики Вьетминя прострелили ноги его пилоту, лейтенанту Арбеле. И он, и груз его раненых, были возвращены в госпиталь доктора Гровена.

В 23.00 патруль, состоящий из капрала и двух легионеров, исчез на ничейной земле между «Югетт 7» и крошечным ОП «Франсуаза». Больше о нем никто ничего не слышал.

Понедельник, 22 марта 1954 года

К рассвету десантники Бижара оказались под сильным давлением. Они столкнулись с сильными подразделениями противника очень близко от ОП «Доминик» и были прижаты. Потери были бы серьезными, если бы противник обнаружил их на открытом месте, после того как рассеется утренний туман. Вскоре в бой вступили минометы батальона, за которыми последовали гаубицы 2-го дивизиона 4-го колониального артиллерийского полка. Теперь Бижар осторожно вывел своих людей из ловушки.

На западе патруль 1-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона сообщил о занятии противником брошенных ОП «Анн-Мари 1» и «Анн-Мари 2», что привело к тому, что «Югетт 7» оказался в поле видимости противника. Кольцо осады, по-видимому, стало герметичным по всей северной части. Насколько тесным оно было на юге, станет известно позже, в этот же день.

Тем временем, туманные утренние часы были с пользой использованы в других местах лагеря. Лейтенанта Арбели, с его забинтованными ногами, отвезли обратно на аэродром, вместе с ранеными накануне вечером и ему удалось вернуть свой самолет в Ханой, несмотря на огонь Вьетминя. Группа артиллеристов из пятнадцати человек, из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, во главе с лейтенантом Иезекиилем, была сброшена с парашютами на ОП «Изабель» в качестве подкреплений для 3-го дивизиона 10-го колониального артиллерийского полка.

Операция по зачистке блокирующей позиции у Бан Хо Лай началась в 07.30. Сначала все шло невероятно гладко. Противник не оказывал никакого сопротивления. Однако, когда передовые части достигли Бан Хо Лай, тактика удушения противника проявила себя в полной мере. Каждый день к тому, что должно было стать сплошным кольцом траншей вокруг укрепрайона Дьенбьенфу, Вьетминь добавлял что-то новое. Вскоре стало ясно, что 1-й парашютный батальон Иностранного легиона, даже усиленный танковым взводом под командованием сержанта Не, не сможет в одиночку прорвать блокаду. В бой были брошены подразделения 2-го батальона 1-го полка алжирских тиральеров с ОП «Изабель», за которыми последовал танковый взвод и стрелки тай из подгруппы Вьема. Тем не менее, две роты противника, окопавшиеся в Бан Хой Лай, сражались до последнего. Только когда французы отправили оставшиеся четыре танка из эскадрона Дьенбьенфу, им наконец удалось соединиться с отрядом из «Изабель» в 12.00. Это была первая победа французов в долине. Противник дорого заплатил за свое упорство: в одной из рот 57-го полка, удерживающих окопы в Бан Хо Лай в живых осталось только девять человек. С французской стороны потери также были тяжелыми: 151 убитый, в том числе три офицера-десантника Иностранного легиона, 72 раненых и один пропавший без вести. В 23.05 3-я воздушно-десантная хирургическая бригада в ОП «Изабель» передала по рации, что срочно требуются три галлона свежей крови, 50 пар хирургических перчаток, 100 упаковок кетгута и больше хирургического оборудования. Очевидно, дорога к ОП «Изабель» превращалась в мясорубку, которую французы не могли себе позволить бесконечно.

На командном пункте де Кастра и в штабе генерала Коньи в Ханое «мозаика» аэрофотоснимков долины, ежедневно делаемых самолетами разведчиками 80-й разведывательной эскадрильи заморской службы, начала рассказывать историю о плотной сети траншей, которые начали удушение Дьенбьенфу. Старшие офицеры, служившие в Первую мировую войну, вспоминали свои знания о траншейной войне, минных галереях и контрминах, вырытых под системами траншей противника. Коньи приказал де Кастру готовиться к ведению боев в траншеях. В личной телеграмме во второй половине дня в понедельник, 22 марта, де Кастр сообщил Коньи, что ему не хватает специалистов и саперного оборудования для ведения окопной войны. На следующий день он запросил четыре экземпляра положения об организации обороны местности и других документов по окопной войне. Только 23 марта де Кастр отдал приказ о том, что все опорные пункты должны быть соединены ходами сообщения и легкие ночные разведывательные группы должны минировать недавно отрытые траншеи противника.

Вторник, 23 марта 1954 года

На следующий день, два вертолета с лаосской базы в Мыонгсай попытались забрать раненых из ОП «Изабель» в разгар артиллерийского обстрела. Пилот первого приземлился прямо на крышу госпиталя, потому что у него было письмо для доктора Резилло. Ввиду того, что начался сильный артобстрел, ему было приказано взлетать немедленно, не дожидаясь, пока погрузят кого-нибудь из раненых. Когда он взлетел, второй вертолет из звена (по-видимому, ни один из них не докладывал о себе авиадиспетчерской службе Дьенбьенфу, прежде чем совершить посадку) приземлился на посадочной площадке, только что освобожденной первым вертолетом. Его пилот, аджюдан Анри Бартье, вбежал в госпитальный блиндаж и подхватил лейтенанта Гамбьеза. Он уже взлетал, когда залп вражеских снарядов уничтожил головной вертолет. Те же самые осколки также попали в корму фюзеляжа машины Бартье, которая рухнула вниз и развалилась, загоревшись. Бартье, который недавно совершил свой тысячный боевой вылет в Индокитае и спас на своем вертолете 250 человек, вытащили из вертолета. Но для лейтенанта Гамбьеза было уже слишком поздно. Магниевый сплав вертолёта яростно пылал и молодой лейтенант сгорел вместе с ним. Еще один вертолет приземлился в Дьенбьенфу и успешно доставил нового старшего офицера, подполковника Вуано, который должен был командовать западным сектором Дьенбьенфу, то есть ОП «Югетт» и «Клодин».

Позже, в тот же день, подполковник Лангле сопровождал вновь прибывших полковника Лёмёнье и полковника Вуано на ознакомительную экскурсию в ОП «Изабель». Сопровождаемые алжирцами капитана Жансенеля на ОП «Изабель», они не столкнулись в этот день с блокпостами коммунистов на дорогах: очевидно, 57-й полк Народной армии все еще зализывал свои раны. Ближе к вечеру гарнизон наблюдал за операцией французских ВВС «Нептун», массированной бомбежке напалмом траншей на позициях противника в районе Дьенбьенфу. В то время как столбы пламени и черного дыма, стелющегося над холмами впечатляли, эффект от применения напалма в заболоченном тропическом лесу казался сомнительным. Через несколько минут после окончания бомбежки, наземные наблюдатели сообщили что напалм прогорел, но не вызвал распространения огня. На следующее утро штаб в Дьенбьенфу лаконично сообщил, что эти усилия «не дали заметных результатов». Не смутившись, ВВС начали операцию «Эол» на участке шоссе №41, ведущем в долину Дьенбьенфу. Эти усилия также не дали заметных результатов.

Среда, 24 марта, 1954 года

В 07.10 утра 24 марта, подполковника Келлера, сломавшегося от напряжения начальника штаба де Кастра, посадили на санитарный самолет. Теперь де Кастру предстояло сражаться вместе с совершенно новой группой подчиненных. Однако, это было неактуально, так как де Кастр больше не руководил сражением. Он отстранился от своих людей и даже от своего штаба. Хотя то, что как позже утверждали некоторые люди, будто де Кастра сидел в своем хорошо защищенном блиндаже в стальной каске (как это сделал Келлер) и не правда, тем не менее факт, что он редко покидал свою подземную штаб-квартиру. Жюль Руа сказал о де Кастре, что он действовал «так, будто внутри у него сломалась пружина». Когда Лангле предстал перед французской правительственной комиссией по расследованию битвы при Дьенбьенфу в 1955 году, он лаконично описал роль де Кастра в битве: «Он передавал наши сообщения в Ханой».

То, что произошло в Дьенбьенфу 24 марта, никогда не было полностью описано, но похоже ответ Лангле комиссии по расследованию не был шуткой; это была правда. По словам старших офицеров, которые были очевидцами этой драмы, подполковник Лангле, окруженный командирами десантных батальонов в Дьенбьенфу в полном вооружении, вошел в кабинет де Кастра и прямо заявил ему, что отныне командование укрепрайоном будет в его собственных руках, но что касается внешнего мира, де Кастр сохранит видимость командования и будет посредником между командирами десантных частей и Ханоем.

Странно, что до сих пор эта ситуация, которая была хорошо известна довольно значительной группе старших офицеров, как в Дьенбьенфу, так и в Ханое, не излагалась публично. Ни в одной опубликованной работе по Дьенбьенфу, об этом не упоминается, хотя Лангле в конце своей собственной книги делает значительную ссылку на объем своих собственных обязанностей, которые были бы чрезмерными, если бы не тот факт, что он де-факто командовал Дьенбьенфу после 24 марта:

«Хотя в начале сражения, я был всего лишь простым подполковником-десантником, под моим непосредственным командованием находилось 10 000 человек; но никто в Ханое или где-нибудь еще не пытался лишить меня этого изрядного командования. Тем не менее, не было ничего проще добраться до Дьенбьенфу с парашютом на спине; или, вплоть до 29 марта, просто приземлившись там. Я был в этой проклятой долине по самую шею и я оставался в ней до самого горького конца.»

Учитывая впоследствии прекрасные личные отношения между Лангле и де Кастром, трудно описать то, что произошло 24 марта как «мятеж» или путч, организованный тем, что некоторые штабные офицеры называли «десантной мафией» или «мозговым трестом Лангле». На самом деле формального захвата власти не было и де Кастр не протестовал против этого изменения. Перефразируя слова старшего офицера, который там был, 2-я воздушно-десантная группа заняла место командной организации, которой больше не существовало, и осуществляла прерогативы, эффективное использование которых командир укрепрайона перестал осуществлять.

Только один старший офицер, недавно прибывший полковник Вуано, попытался сопротивляться реорганизации командной структуры, продавливаемой Лангле. Лангле вошел в комнату с картами и якобы выплеснул в лицо Вуано стакан виски, заявив ему и всем остальным, находящимся в пределах слышимости выйти на улицу и решить этот вопрос по-мужски, если он не согласен с реорганизацией. Никто этого не сделал. Позже Лангле извинился перед Вуано за опрометчивый жест, и они работали вместе в гармонии до конца битвы. Та же вежливость и дружба царили между Лангле и де Кастром. До самого конца Лангле вместе с Лёмёнье и Вуано оставался одним из партнеров де Кастра по ночному бриджу.

Реорганизация командования Дьенбьенфу установила следующую структуру: Лангле теперь отвечал за всю оборону, а Лёмёнье был его заместителем. Сам Дьенбьенфу был разделен на два подсектора, разграничительной линией между которыми была река Нам-Юм. Ключевым восточным подсектором (ОП «Доминик» и «Элиан») непосредственно командовал Лангле из штаба 9-й мобильной группы, в то время как подполковник Вуано принял командование западным подсектором (равнинная часть Дьенбьенфу) из бывшего командного пункта северного сектора полковника Транкара. Транкар, которого Лангле обвинил в потере ОП «Габриэль» и «Анн-Мари», остался в распоряжении де Кастра. Сеген-Паззис сохранил за собой командование 2-й воздушно-десантной группой, в то время как Бижар стал заместителем Лангле по «вторжению», то есть, контратакам. Лангле зарезервировал за собой использование танков и «четыре по пятьдесят». Все контратаки должны были согласовываться с ним.

Задача, возложенная на западный подсектор, заключалась в поддержании в целостности опорных пунктов на равнине - «обеспечить воздух днем и уши ночью» (то есть, вести наступательные действия днем и быть настороже ночью) и обеспечивать защиту взлетно-посадочной полосы и самолетов, пытающихся на нее приземлиться.

Подписанный лично де Кастром, этот приказ был одним из последних письменных документов, дошедших до Ханоя до того, как Дьенбьенфу был запечатан навсегда. Из незначительных комментариев, сделанных штабом Коньи, было очевидно, что его истинное значение было понято неправильно. Безусловно, Ханой был удивлен возросшей ответственностью Лангле, но только по бюрократическим причинам, таким, как тот факт, что выполняя функции командующего восточным подсектором, Лангле будет теоретически находится под командованием Лёмёнье, своего собственного заместителя, находящегося в звании на один год меньше. Штаб отметил, что в приказе не содержались никакие боевые директивы для восточного подсектора, которым должен был командовать сам Лангле, и неизвестная рука написала на оригинале документа: «Должно быть, этот приказ написал сам Лангле». Комментарий, как Лангле сказал автору этих строк десять лет спустя, был правильным.

По сей день трудно оценить, какое влияние на само сражение оказала смена командования. Оглядываясь назад с расстояния в десять лет, Сеген-Паззис чувствовал (и Лангле в определенной степени подтвердил это в собственных трудах), что де Кастр оказывал благотворное влияние на руководство обороной. Между Лангле, который видел спасение только в постоянном наступлении, какой бы высокой не была цена, и де Кастром, который видел спасение в том, чтобы продержаться достаточно долго, чтобы спасение пришло извне, битва чередовалась между упорной обороной, как лучше всего проявилось в последовавшей битве за позиции «Югетт» и решительным наступлением, как в боях за высоты «Элиан». Постоянным примером компромиссов между де Кастром и Лангле было использование осветительных ракет с самолетов над полем боя. Лангле часто требовал, чтобы самолеты-осветители прекратили свою работу, потому что они мешали «его битве», в то время как де Кастр также настойчиво требовал, чтобы они продолжали действовать, потому что они облегчали «его логистику». Когда приходилось выбирать между использованием грузоподъемности самолетов для десантников или для боеприпасов, Лангле обычно выбирал войска, отмечая, что боеприпасы не принесут ему никакой пользы без бойцов; в то время как де Кастр равно справедливо утверждал, что войска без боеприпасов также принесут мало пользы. В любом случае, противостоящие силы в битве при Дьенбьенфу в конце-концов возглавили французский подполковник, который по сути командовал целой дивизией, и вьетнамский преподаватель истории, который по сути командовал целой армией.

В тот же день пришло еще одно длинное письмо от генерала Коньи для полковника де Кастра, которое просто подчеркивало мир нереальности, царящей в Ханое. Это был еще один документ, который должен был храниться в архиве для истории. В нем Коньи заверял де Кастра, что противник понес тяжелые потери, ему трудно найти пополнение своим измотанным частям и он испытывает трудности с материально-техническим обеспечением, особенно в части боеприпасов и риса.

«Приближающийся сезон дождей» - писал Коньи - «поставит под угрозу их линии коммуникаций и будет предоставлять серьезное препятствие в виде грязи для строительства его полевых укреплений».

Все было с точностью до наоборот. Муссонные дожди обеспечили конвоям снабжения коммунистов дополнительную защиту от рыщущих французских самолетов и еще больше подорвали эффективность системы снабжения французов, которая теперь полностью зависела от сбрасываемых с парашютом подкреплений и грузов снабжения. Траншеи коммунистов и их полевые укрепления вокруг Дьенбьенфу были либо выше на горных склонах, чем у французов, либо, по крайней мере к югу от «Клодин» и «Элиан», на одном уровне с ними. Артиллерия коммунистов, глубоко окопанная на склонах холмов, занимала позиции которые не могли быть затоплены, в то время как французские блиндажи и подземные укрытия разрушились бы скорее от дождя, чем артиллерийских снарядов коммунистов.

Коньи повторил свое обещание де Кастру о воздушно-десантном батальоне, но ограничил свое обещание о дополнительной воздушно-десантной группе до тех пор, пока «противник, разложенный или измотанный вашим агрессивным сопротивлением не покинет игру». Что касается проблем снабжения Дьенбьенфу по воздуху, Коньи полагал, что продолжающиеся непостоянные посадки самолетов, особенно легких и вертолетов из Муонг Сай, останутся выполнимыми.

Коньи также рекомендовал, по возможности максимально спутать планы атаки на Дьенбьенфу и ввести в заблуждение его разведку о французских боевых порядках строительством ложных артиллерийских позиций и периодическим перемещением полевых орудий на запасные огневые позиции.

Когда этот приказ достиг Дьенбьенфу, посадка легких самолетов и вертолетов стала почти невозможной. Последний С-47, вылетевший целым и невредимым, поднялся в воздух 27 марта. Последний вертолет или легкий самолет покинул долину в последний день месяца. Что касается оборудования ложных огневых позиций и введения в заблуждение разведки противника, то это имело мало смысла в ситуации, когда каждый доступный ярд местности был уже забит пехотой, складами и артиллерийскими орудиями. Более того, все французские пехотинцы и саперы лихорадочно работали над поддержанием или улучшением существующих полевых укреплений. Кроме того, наблюдатели коммунистов с обычными полевыми биноклями могли читать каждое движение французов днем как открытую книгу, и в любом случае, постоянный поток пленных и дезертиров гарантировал разведке противника постоянный поток свежей информации. «И таким образом» - продолжал Коньи, - «вы будете отражать атаки до того дня, когда сезон муссонов сделает их невозможными».

Затем Коньи продолжил объяснять де Кастру, что, чтобы избежать удушения, он должен в первую очередь попытаться подавить зенитную артиллерию противника и наносить наступательные удары пехотой, «чтобы еще больше оттеснить слишком дерзких артиллеристов и слишком предприимчивых пехотинцев».

Коньи, должно быть, понял, что французы в Дьенбьенфу также пострадают от дождей. Тем не менее, с беспечностью стиля, сложно передаваемой в переводе, он рекомендовал де Кастру перенести центр тяжести всей позиции с низменностей к западу от Нам-Юм на линию высот на востоке, как будто никогда не было сражений за залитый кровью ОП «Беатрис» и крутые холмы в джунглях к востоку от «Элиан», и как будто 312-я и 316-я дивизии Народной армии были математическими абстракциями. Что касается французской артиллерии в ОП «Изабель», Коньи дал одну рекомендацию: поскольку орудия были установлены для стрельбы в направлении Дьенбьенфу, их было бы легко защитить, закопав глубоко в землю в казематах. Тот факт, что в ОП «Изабель» не было ни одной лишней доски, очевидно, никогда не приходил в голову генералу Коньи. Более того, ОП «Изабель» постоянно находился под артиллерийским огнем. Наконец, он постоянно призывал де Кастра держать в резерве два полных батальона, если не три. Эта рекомендация была дана, когда у Лангле была ровно одна смешанная рота легионеров и десантников под командой капитана Филиппа как общий резерв для всего Дьенбьенфу.

В заключение Коньи заверил де Кастра, что полное следование директиве обеспечит ему победу:

«Поэтому вы победите. Вы задержите атаку, вы выиграете оборонительное сражение и вырветесь из Дьенбьенфу. Затем вы перейдете к фазе развития успеха, чтобы, по крайней мере, вы могли уменьшить напряженность для своей организации и приступить к выводу на отдых подразделений, которые этого вполне заслужили.»

Вот-вот была должна начаться вторая фаза битвы. Утром 24-го марта, иностранные легионеры 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, обнаружили траншеи коммунистов, приближающиеся к колючей проволоке ОП «Югетт 6» на расстоянии едва превышающем пятьдесят метров и вышли с танками, чтобы их засыпать. Позже, в тот же день, 6-й колониальный парашютный батальон, поддерживаемый танковым взводом сержанта Не, снова приступил к процедуре разблокирования дороги в направлении ОП «Изабель», но напоролся на еще один блок-пост коммунистов у Бан Онг Пет. На этот раз коммунисты были готовы бороться с танками. Метко выпущенная из базуки бойцом Вьетминя ракета повредила танк «Позен», который пришлось отбуксировать обратно на базу.

В 16.00 транспортный самолет был сбит огнем зениток противника и потерпел крушение на рисовом поле. Весь экипаж погиб. Позже склад 120-мм минометных мин был поражен огнем противника и взорвался с оглушительным грохотом.

Четверг — суббота, 25-27 марта 1954 года

На рассвете 25 марта траншеи коммунистов обвились, подобно щупальцам, вокруг ОП «Доминик», особенно вокруг «Доминик-1» и «Доминик-6». Положение «Доминик-6» стало настолько опасным, что Лангле решил вывести измотанную 2-ю роту 5-го вьетнамского парашютного батальона и прикрыть район фланкирующим огнем с более высоких фланговых позиций «Доминик-1» и «Доминик-2». 24 марта солдаты Вьетминя зашли на вершину «Доминик-6». 4-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона вновь заняла ее контратакой после короткого артиллерийского налета. 25 марта «Доминик-6» был дополнительно усилен 3-й ротой, занявшей там позицию, чтобы прикрыть фланг 8-го ударного парашютного батальона майора Турре, который пытался расчистить подходы к «Доминик-1». Когда противник атаковал десантников, завязалась перестрелка. К югу от ОП «Доминик» 1-й парашютный батальон Иностранного легиона Гиро и остальная часть 5-го вьетнамского парашютного батальона Ботелла при поддержке танкового взвода Не, также занимались зачисткой от проникших бойцов Вьетминя со стороны «Элиан-4». Перо, французский армейский фотограф, участвовал в этом бою и его фотографии были, вероятно, последними французскими фотографиями, покинувшими долину. Его заметки за день ясно указывают на улучшение морального духа гарнизона:

«Штурм траншеи с ручными гранатами - вызвал шквал гранат Вьетминя — стрельба наших танков — потрясающая атмосфера! У меня должно быть несколько очень красивых фотографий. Закончилась 35-мм пленка. Две «Дакоты» сбиты зенитным огнем Вьетминя… пленки (для меня?) не оставляют сомнений в отличном боевом духе пилота второго сбитого самолета...»

Дальше к югу, настала очередь марокканцев майора Николя пробивать дорогу к ОП «Изабель». Недалеко от Бан Лой они обнаружили блиндажи Вьетминя и был вызван танковый взвод аджюдана Каретта. В конце концов, потребовалось также прибытие танкового взвода из ОП «Изабель», чтобы вновь пробиться по дороге на юг.

Далеко на севере, где находился аэродром, как бесконечная пустыня по сравнению с тесными квадратами остальной части Дьенбьенфу, подразделение ВВС под командованием старшего сержанта Пейрака отчаянно прорывалось вперед средь бела дня к одну из сбитых транспортных самолетов, упавшему, но не загоревшемуся. Из шести человек в спасательном отряде четверо, включая Пейрака, были ранены осколками снарядов коммунистов. И все же им удалось вытащить контуженный экипаж из самолета до того, как его уничтожили наводчики коммунистов.

За пределами аэродрома, «Югетт-6» и «Югетт-7» вели свое уединенное существование в трех километрах от центра Дьенбьенфу и были отделены от него пустынным пространством аэродрома. Траншеи Вьетминя были теперь близко. На самом деле, ситуация стала настолько критической, что 26-го чтобы засыпать траншеи, душившие «Югетт», контратаковали две роты 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, усиленные двумя полными танковыми взводами. 27-го горцы-тай из 2-го батальона майора Шенеля таким же образом зачистили «Югетт-7». В отличии от 3-го батальона тай, который бросил ОП «Анн-Мари» неделей раньше, 2-й батальон тай еще держался. Однако, его позиция на внутреннем обводе ОП «Элиан» никогда не была такой открытой как у 3-го батальона, и он не был так подвержен пропаганде коммунистов, как 3-й батальон тай.

Но пока сражение на земле продолжалось, крутились маленькие шестеренки военной бюрократии. Очень немногое из того, что произошло в Дьенбьенфу можно отнести к юмору, но 26 марта произошли два забавных события. Французская армия в Индокитае, из уважения к многочисленным военнослужащим-мусульманам, каждый год организовывала для нескольких из них авиаперелеты в священный для мусульман город Мекку. Поскольку, согласно религии мусульман, человек совершивший хадж (паломничество), мог быть уверен в частичном отпущении своих грехов в загробной жизни, и уважении со стороны соратников и сограждан, эти паломничества были очень востребованы. Поэтому не было ничего удивительного, когда сержант Садок, марокканец из 31-го саперного батальона, получил обычную телеграмму, сообщавшую, что он получил разрешение немедленно отправиться в паломничество в Мекку. У Гренье, другого сержанта того же батальона, была другая проблема. Срок его военной службы истек, и учитывая ситуацию в Дьенбьенфу, он не собирался его продлевать. Поэтому он отказался от повторного зачисления на службу. С другой стороны, французской армии было сложно его репатриировать. Тем не менее, сержант категорически отказался записываться на службу. Так что он стал единственным «гражданским», несущим там боевое дежурство. Отдел по вопросам личного состава в Ханое 26 марта направил саперам бюрократическую радиограмму о том, что хотя «срок службы сержанта Гренье подошел к концу, его отказ продлевать срок службы, похоже, не требует немедленных административных действий». Невезучий бедолага получит осколок снаряда в грудь 16 апреля.

Наконец, в тот день 155-мм контрбатарейные орудия солидно увеличили свой счет: три из четырех 75-мм гаубиц батареи коммунистов, прозванной французами «YJ», расположенной в двух километрах к востоку от ОП «Изабель» были уничтожены прямыми попаданиями. На протяжении всего сражения, таких удачных попаданий будет немного.

Тем временем продолжалась бойня транспортных самолетов. Одна «Дакота», пилотируемая капитаном Бёглином, была сбита к западу от «Югетт» вечером 26 марта, но экипаж был спасен. Сам самолет горел как огромный погребальный костер, в течение нескольких часов. 27 марта в 07.00 капитану Дартигу удалось посадить свою «Дакоту» №267 и принять на борт полный груз раненых. Он благополучно доставил их в Ханой и сразу же начал второй рейс, только что того, чтобы быть сбитым в 10.00 на подлете к «Элиан». Весь экипаж погиб. В 17.50 еще одна «Дакота» из транспортной авиагруппы 2/63 «Сенегал» врезалась в землю к западу от ОП «Клодин». Она горела как факел. Сержант Пейрак и его спасательная команда мчались под обстрелом через аэродром, колючую проволоку и мины вокруг «Клодин», таща за собой углекислотные огнетушители, но они опоздали. Весь экипаж погиб. Позже, тем же вечером, последний транспортный самолет, пилотируемый капитаном Буржеро удалось приземлиться в Дьенбьенфу и забрать девятнадцать раненых, которые с тревогой ожидали в дренажной канаве возле стоянки на аэродроме. Самолет взлетел под градом минометных мин. Его экипаж (который, как и все санитарные самолеты в Индокитае включал медсестру из Женской службы ВВС), не знал об этом, но их рейс был последним, благополучно вылетевшим из укрепрайона.

В тот вечер два человека приняли решение о трагической ситуации с транспортными самолетами над Дьенбьенфу. Одним из них был полковник Нико, командующий транспортной авиацией в Ханое; другим был полковник де Кастр. Нико отправил в 19.30 сообщение генералу Лозену, главнокомандующими французскими ВВС на Дальнем Востоке:

«Вряд ли стоит настаивать на необходимости прекращения этой резни. Но экипажи самолетов, вдобавок к очевидной физической усталости, испытывают психологический шок… Необходимо немедленно прекратить низковысотные сбросы грузов с парашютами, и я отдал приказ сделать это с сегодняшнего вечера».

Для С-47 это означало, что дневные выброски с парашютом поднялась с 2500 футов до 6500 футов, а позже, когда зенитная артиллерия противника стала еще более совершенной и в значительной степени оснащенной советскими 37-мм пушками, до 8500 футов. В свою очередь, это означало, что грузы с парашютами должны были оснащаться устройствами замедления раскрытия на небольшом пиротехническом заряде, раскрывающими парашюты на заранее заданной высоте. Первые опыты с замедлителями оказались катастрофическими, потому весь груз либо попадал в руки противника, либо замедлитель вообще не срабатывал, и груз падал внутрь Дьенбьенфу, как бомба.

Де Кастру пришлось также столкнуться с тем фактом, что Дьенбьенфу погибнет и погибнет быстро, если ему не удастся временно подавить зенитный огонь противника, который превращал всю его систему материально-технического снабжения в руины. Неясно, действовал ли де Кастр по своей собственной инициативе, или по указанию из Ханоя, но 27 марта в 19.00 он позвонил майору Бижару, чтобы спланировать ограниченное наступление против гнезда легких зениток коммунистов возле Бан Онг Пет, в 2,5 километрах к западу от ОП «Клодин». С джентльменской сдержанностью, де Кастр сказал широкоплечему майору, которого он еще не слишком хорошо знал:

- Мой маленький Брюно (псевдоним Бижара с времен французского Сопротивления), тебе придется пойти и достать эти вьетнамские зенитки на западе.

- Когда ты хочешь этого хочешь?

- Завтра. У тебя есть карт-бланш. Бери все что тебе понадобится и организуй дело, как ты того пожелаешь.

- Хорошо, - сказал Бижар. - Я это сделаю, но я хотел бы сделать несколько замечаний: тебе придется смириться с довольно серьезными потерями среди лучших из имеющихся у тебя частей; и ты оставляешь мне очень мало времени, чтобы подготовить как положено операцию такого рода, которая должна быть точной, филигранной и быстрой и где каждый должен быть полностью проинформирован о своей задаче.

Бижар устроился в углу штабного командного пункта (его собственный командный пункт не был оборудован для таких скучных дел, как составление планов и написание полевых приказов) и лихорадочно работал в течение следующих шести часов. В два часа ночи в воскресенье 28 марта, он был готов поставить задачу командирам частей, которые через четыре часа будут участвовать в операции.

Воскресенье, 28 марта 1954 года

Постановка задачи, проводимая Бижаром в 02.00, была замечательной во многих отношениях. Он был майором, командиром батальона, который «дирижировал» операцией с участием пяти батальонов, требующей поддержки с воздуха, прибывающей с баз расположенных более чем в 200 милях, и огневой мощью двух полных артиллерийских дивизионов под командованием полковника. И все же, это был Бижар и это было в Дьенбьенфу, и, казалось, никто не возражал. На самом деле в Дьенбьенфу все старшие офицеры по общему согласию решили покончить с обычными военными формальностями и называть друг друга не только по именам, но и с французской фамильярностью на «ты». Постановка задачи Бижаром включала не только людей, непосредственно связанных с операцией — командиров трех десантных батальонов, Турре из 8-го ударного, Гиро из 1-го Иностранного легиона, капитана Тома, который командовал 6-м колониальным, с тех пор как Бижар был назначен командующим контратакующими силами и Клемансона, командующего 1-м батальоном 2-го пехотного полка Иностранного легиона на «Югетт» - но также вежливого и выглядящего как школьник капитана Эрвуэ, все еще командующего своим танковым эскадроном, с обеими руками в гипсовых повязках, полковника Вайан, командующего артиллерией, после самоубийства Пирота и, наконец, мертвенно-бледного (ибо он сильно страдал от амебной дизентерии) майора ВВС Герена.

Задача была сложной. Полк из состава 308-й дивизии, вероятно опытный и закаленный в боях 36-й полк, был назначен для прикрытия позиции зенитных орудий. На равнинной местности на западе спасение было в полной внезапности: короткий, но убийственный налет артиллерии, за которым будут как можно ближе следовать наступающая пехота и танки, быстрое использование возникшего хаоса и столь же быстрое отступление, прежде чем противник сможет перенести свой огонь согласно новой ситуации. Ибо, как обнаружили французы, единственная оставшаяся слабость войск коммунистов, заключалась в их относительно неопытных командирах артиллерии, которые еще не были способны быстро менять цели. Кроме того, поскольку позиции в Дьенбьенфу были стационарными, коммунисты окопали большую часть своих полевых позиций, чтобы они охватывали определенный сектор и не могли быстро перенести огонь на другое место, если этого потребует ситуация.

План Бижара был прост. 6-й и 8-й батальоны будут на линии развертывания в 05.30 и готовы к броску в 06.00, причем 8-й батальон будет находиться напротив Бан-Бан, а 6-й прямо напротив Бан-Пет, приблизившись к цели на 300 метров. Иностранные легионеры Клемансона будут стоять наготове в 05.00 на позиции резерва. Артиллерийское командование гарантировало Бижару использование двенадцати 105-мм и двух 155-мм гаубиц и двенадцати 120-мм минометов для массированного заградительного огня пятиминутными волнами с 06.00. В 06.15 одна половина огня артиллерии начнет концентрироваться по фронту 8-го ударного парашютного батальона и другая половина — по фронту 6-го колониального парашютного батальона. Танковый взвод Каретта будет поддерживать продвижение десантников, а истребители ВВС, вызванные на 06.30 изолируют поле боя и прижмут резервы Вьетминя.

Вся операция прошла без сучка и задоринки. Конечно, истребители ВВС задержались до 09.00 из-за чрезвычайно низкой облачности и плохой видимости, но они эффективно атаковали две деревни и холмы за ними. Сопротивление противника вокруг Бан Онг Пет было достаточно сильным, чтобы временно прижать 6-й колониальный парашютный батальон. Тогда Прео и его танковый взвод из «Изабель» вступили в бой и врезались в южный фланг позиции коммунистов. Два танка получили легкие повреждения от базук коммунистов, но к 15.00 дикая схватка закончилась и десантники с изумлением огляделись. Противник в беспорядке отступил и французы остались хозяевами поля боя. Кроме того, тела 350 вьетнамских коммунистов усеяли район, оставив нетронутыми пять 20-мм зенитных пушек, двенадцать крупнокалиберных зенитных пулеметов, две базуки, четырнадцать автоматических винтовок и сотни единиц других видов оружия.

Десять пленных позже рассказали своим конвоирам об удивлении и шоке, которые испытал противник, увидев как якобы деморализованные французы перешли в атаку. Тем не менее, достаточного количества войск, чтобы удержать и защищать захваченную территорию в Бан Онг Пет и Бан Бан, особенно с учетом линии командных высот за ними, не было. Вскоре после трех часов дня Бижар приказал отступить к основной линии обороны. В то время, как повышение боевого духа было огромным (даже пораженцы в Ханое, которые в течение нескольких дней ходили вокруг и говорили что гарнизон «спёкся» снова воспрянули духом), цена небольшой вылазки была тяжелой. В 6-м колониальном парашютном батальоне были убиты два лейтенанта (Вигуру и Жакоб) и пятнадцать десантников, один офицер и тридцать пять десантников были ранены. 8-й ударный парашютный батальон потерял трех десантников убитыми и четырех офицеров и пятьдесят десантников ранеными. С учетом других потерь, понесенных гарнизоном во время относительного затишья во время второй недели боев при Дьенбьенфу, общее число достигло выбывших из строя достигло 522, или целого батальона. Эти потери, вопреки заверениям генерала Коньи, не были восполнены парашютными десантами. Офицеры французской разведки сообщали об 284 погибших в общей сложности противниках за неделю до боя при Бан Онг Пет. Следовательно, потери сравнялись численно, но у коммунистов было в пять раз больше войск на линии фронта, чем у французов, и они были в гораздо лучшем положении, чтобы восполнить свои потери.

Далеко на севере, где 1-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона удерживала «Югетт-7» под постоянным изматывающим огнем противника с 18 марта, ее командир, лейтенант Рондо, был серьезно ранен в тот день (он упрямо цеплялся за жизнь до окончания осады) и заменен капитаном Бизаром, который прыгнул с парашютом в Дьенбьенфу 26 марта. Ситуация на двух северо-восточных опорных пунктах «Югетт», прикрывающих взлетно-посадочную полосу, серьезно ухудшилась. 27 марта майор Сеген-Паззис был вынужден возглавить большую часть 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 5-го вьетнамского парашютного батальона в полномасштабной операции по зачистке, в ходе которой 3-я рота вьетнамских десантников, усиленная ротой из 8-го ударного, продвинулась на север до злополучного брода у Бан Ке Пхай по дороге на ОП «Габриэль».

В 02.00 28 марта капитан ВВС Турнуа из транспортной авиагруппы 1/64 «Беарн» планировал вылететь из ханойского аэропорта Залям в качестве командира экипажа на самолете «Дельта-Кока №434» В последнюю минуту Турнуа был заменен майором Бланше, заместителем командира авиагруппы 1/64. Это был ознакомительный полет для Бланше, так как он еще не участвовал в ночных посадках санитарного самолета. Остальная часть экипажа уже была на борту, включая медсестру Женской службы ВВС, Женевьеву де Галлар, когда Бланше забрался в самолет. Когда в 03.45 они приближались к взлетно-посадочной полосе Дьенбьенфу, зенитный огонь противника был самым сильным. По всей вероятности, наземный персонал не ожидал еще одной ночной посадки, так как включаемые на несколько минут посадочные огни, которые обычно включали для ориентации приближающихся самолетов, были выключены. Бланше, тем не менее, удалось благополучно посадить самолет, но когда он заруливал на стоянку, то свернул в заграждение из колючей проволоки и произошла утечка масла. Не имея возможности работать в полной темноте и зная, что коммунисты откроют огонь по самолету при любом проблеске света, механики придумали гениальную стратегию: они подтащили разбитый С-47, который уже был хорошо известен артиллеристам противника, к месту выведенного из строя «Дельта-Кока» и поставили «Дельта-Кока» на место разбитой машины. Они надеялись, что коммунисты сосредоточат огонь на разбитой машине, и оставят новоприбывшую в покое, пока ее не починят. Уловка почти сработала. В ранние утренние часы атака французов на Бан Онг Пет отвлекла внимание коммунистов на другие дела. Но тяжелые бои также помешали механикам работать над самолетом. Однако, к полудню дыра в масляном баке была залатана. Двадцать пять носилок снова лежали в грязи рядом с дренажной канавой аэродрома, вместе со своей медсестрой. Затем наступил момент истины: двигатели самолета должны были быть запущены для проверки и краткого прогрева, прежде чем можно было грузить раненых. Запуск и вращение винтов не могли быть скрыты даже от самых тупых артиллерийских наблюдателей Вьетминя. С безошибочной точностью снаряды дождем посыпались на самолет. В 13.00, пораженный третьим снарядом, самолет начал гореть. К счастью, майор Бланше и его экипаж спаслись из горящего самолета.

Услышав эти новости, капитан Турнуа попытался приземлиться в Дьенбьенфу следующей ночью, но сильные ливни помешали посадке. В течение следующей ночи противник начал второй штурм Дьенбьенфу. Майор Бланше стал заместителем воздушного диспетчера Дьенбьенфу, майора Герена. Остальные члены экипажа присоединились к отряду ВВС капитана Шарно, в 4-й роте 1-го парашютного батальона Иностранного легиона. Медсестра Женевьева де Галар присоединилась к госпиталю майора Гровена. Она была скромной девушкой, с голубыми глазами, каштановыми волосами и улыбкой наготове. Для нее Дьенбьенфу был просто прерванной санитарной задачей. Там никто и никогда ее не называл «Ангелом Дьенбьенфу». Это прозвище было дано ей представителями прессы в тылу. Для людей в Дьенбьенфу она была известна как Женевьева.