Глава 9. «Гриф», «Кондор» и «Альбатрос»

Агония Дьенбьенфу должна была стать объектом международных разногласий между Францией, Соединенными Штатами и Великобританией, последствия которых все еще дают о себе знать более десяти лет спустя. Со стороны коммунистов, Дьенбьенфу представляет собой тот вид военной победы, которая имеет широкий политический эффект. На Западе, Дьенбьенфу представляет собой для французов крайнюю степень американской нерешительности и британской черствости. В Соединенных Штатах, которые в 1966 году глубоко привержены обеспечению выживания Республики Южного Вьетнама (Республика Вьетнам — прим. перев.), призрак Дьенбьенфу все еще преследует умы военных и политических планировщиков. Что по сей день остается важным, так это эпизод, который привел к провалу действий союзников по предотвращению поражения Франции при Дьенбьенфу. Здесь действия Америки во Вьетнаме после преднамеренной бомбардировки территории Северного Вьетнама 8 февраля 1965 года, красноречиво показывают, что некоторые выводы из предыдущего опыта были сделаны.

Именно потому, что политическая подоплека, имевшая место в те трагические дни весны 1954 года, все еще актуальна сегодня для Соединенных Штатов, трудно получить целостную картину того, что именно происходило, из американских официальных источников. К счастью, французские и британские источники больше не связаны такими ограничениями. Несколько высокопоставленных чиновников обеих стран (например, среди прочих, занимавший тогда пост министра иностранных дел Великобритании сэр Энтони Иден; и занимавший тогда пост премьер-министра Франции Жозеф Ланьель) опубликовали отчеты, которые в значительной степени согласуются друг с другом в отношении последовательности событий. В Соединенных Штатах, том мемуаров, опубликованных президентом Эйзенхауэром, и некоторые статьи в прессе, правильность которых не отрицал покойный госсекретарь Джон Фостер Даллес, также вносят вклад в общую картину.

В американской внешней политике судьбы Кореи и Индокитая считались тесно связанными с момента начала войны в Корее в июне 1950 года и до окончания правления администрации Трумэна в январе 1953 года. Эта общая концепция политики включала в качестве одного из своих основных принципов, что ни одна из западных держав, участвующих в военных операциях против коммунистического агрессора, не будет вести переговоры о сепаратном прекращении огня, поскольку непосредственным результатом станет увеличение бремени для других театров военных действий. В качестве услуги за то, что французы прервали ведущиеся с Вьетминем переговоры, Соединенные Штаты согласились брать на себя все возрастающую часть финансового бремени войны в Индокитае. Близость отношений между Индокитаем и войной в Корее становится действительно очевидной, если вспомнить, что Женевская конференция 1954 года, хотя она касалась почти исключительно Индокитая, все еще официально объявлялась конференцией по урегулированию как проблемы Кореи, так и Индокитая.

Однако, на самом деле, администрация Дуайта Эйзенхауэра сочла более важным выполнить свои обязательства перед американскими избирателями по урегулированию дорогостоящего корейского тупика путем какого-либо прекращения огня. Когда коммунистические державы согласились на договоренность, по условиям которого две Кореи оставались разделенными по линии фронта, которая более или менее лежала по изначальной 38-й параллели, администрация ее одобрила, и 27 июля 1953 года было подписано соглашение о прекращении огня. Не удалось пока найти записи, показывающие предпринимало ли французское правительство того времени решительные усилия либо для предотвращения одностороннего прекращения огня в Корее, либо для того, чтобы поставить его в зависимость от аналогичных проявлений доброй воли со стороны коммунистов во Вьетнаме. Но тогдашний премьер-министр ясно дает понять в своей книге на эту тему, что он лично информировал Наварра на заседании французского Комитета национальной обороны (эквивалент американского Совета национальной безопасности), что французское правительство намерено начать переговоры о прекращении огня, как только будет подписано такое соглашение в Корее. В любом случае, как я знаю из личного опыта, так как я был в Ханое в течение всего лета 1953 года, возросший объем новых поставок для коммунистов и китайских инструкторов для Вьетминя дал о себе знать сразу же после прекращения огня в Корее. Эта причинно-следственная связь между окончанием войны в Корее и увеличением военного бремени в Индокитае с готовностью признается президентом Эйзенхауэром:

«К концу 1953 года последствия прекращения военных действий в Корее начали ощущаться в Индокитае. Китайские коммунисты теперь смогли сэкономить значительное возросшее количество материальных средств в виде оружия и боеприпасов (в основном поставляемых Советами) для использования на фронте в Индокитае. Направлялось все больше советников и китайцы могли передать Вьетминю свой опыт по организации тылового снабжения, полученный ими во время войны в Корее».

Другие современные американские источники ясно дают понять, что эти последствия прекращения огня в Корее были в то время четко осознаны, но, по-видимому, считалось что это приемлемый риск. Главный переговорщик в Корее Артур Дин, который также был юридически партнером Джона Фостера Даллеса, свидетельствовал перед комитетом Сената по международным отношениям в январе 1957 года, «что было заранее известно, что перемирие в Корее высвободит китайские войска для нападения на французский Индокитай». На вопрос занимавшего тогда пост сенатора Хьюберта Хамфри, сложилось ли у него впечатление что коммунисты согласились на перемирие в Корее «для того, чтобы иметь возможность свободно переместиться в Индокитай», Дин ответил что это его мнение и продолжил, сказав что в июне 1953 года администрация направила генерал-лейтенанта Джона О'Дэниэла, занимавшего в то время пост командующего вооруженными силами США на Тихом океане, чтобы провести обзор ситуации в Индокитае, и что по результатам его миссии, французы могли противостоять давлению при увеличении американской помощи. Как и в случае с самим Дьенбьенфу, оптимизм генерала О'Дэниэла не был оправдан последующими событиями. В отсутствии каких-либо документов со стороны коммунистов, трудно утверждать, восприняли ли Москва, Пекин (тогда еще тесно с ней связанный) и Вьетминь в джунглях, одностороннее прекращение огня в Корее как «сигнал» о том, что прямая американская помощь французам при еще большем ухудшении ситуации в Индокитае будет чем-либо еще, кроме заверений.

С другой стороны, когда Соединенные Штаты вышли из военной конфронтации с коммунизмом на условиях, которые могли (и были подвергнуты) критике правыми элементами как «умиротворение», администрация Эйзенхауэра больше не была особо заинтересована в создании в Индокитае еще одной ситуации, которая могла привести только к еще одному примирению с коммунизмом на основе, которая была далека от победы. Эта точка зрения привела осенью 1953 года к значительному ужесточению американской позиции относительно переговоров в Индокитае. Непосредственным результатом этой новой позиции стало значительное ослабление давления на Францию с целью предоставления, или завершения предоставления независимости государствам Индокитая; предоставление Франции дополнительных 385 миллионов долларов США для конкретной цели реализации плана Наварра и обмен письмами 29 сентября 1953 года, который предусматривал более широкие консультации между правительствами двух стран в отношении Индокитая, что было истолковано во французском парламенте так, что Франция не может вести переговоры о прекращении огня в Индокитае с Вьетминем или Пекином без предварительного одобрения Америки. В самой Франции поддержка Америкой стратегии добиваться улучшения военной ситуации до начала переговоров, была хорошо воспринята консервативной коалицией, которая тогда контролировала французское правительство. Предложение, сделанное Хо Ши Мином через Швецию 29 ноября 1953 года (то есть, едва ли через неделю после первой высадки французов в Дьенбьенфу), о прямых переговорах с Францией на основе простого перемирия на поле боя, так и не получило официального ответа.

В течение зимы 1953-54 годов мало что произошло, что заставило бы Париж или Вашингтон по иному взглянуть на ситуацию. Согласно его собственным воспоминаниям, президент Эйзенхауэр все еще считал в январе 1954 года, что сухопутные войска Соединенных Штатов не потребуются в Юго-Восточной Азии и что американские воздушные удары в поддержку французов против сил коммунистов, развернутых в джунглях, будут малоэффективны и по его словам, «создадут двойную угрозу; это был бы акт войны, который мог повлечь за собой риск вмешательства и поражения». В любом случая, такая поддержка со стороны американцев в то время рассматривалась чисто гипотетически. Как было показано ранее, американские военные наблюдатели, которым доверял лично президент, с готовностью отвергли пессимистические заявления, даже сделанные высокопоставленными французскими чиновниками, которые были в лучшем положении, чтобы знать, как обстоят дела у их военных в Индокитае. Насколько сильно дезинформирована администрация в Вашингтоне, стало ясно после первых атак на Дьенбьенфу. Даже десять лет спустя Эйзенхауэр все еще задавался вопросом о пессимизме, проявленном французами после падения опорных пунктов «Беатрис» и «Габриэль», поскольку, по его мнению, «хорошо окопавшиеся» французы не должны были испытывать проблем с отражением даже более многочисленных атакующих войск. Очевидно, генерал О'Дэниэл не заметил, или не сообщил об очевидных недостатках позиции Дьенбьенфу, помимо ее расположения на дне долины.

Но была еще одна проблема, которая глубоко волновала французов: что, если китайцы бросят в бой свои военно-воздушные силы? За предыдущие два года французская разведка сообщила о наличии нескольких китайских аэродромов в непосредственной близости у северо-вьетнамской границы. На этих аэродромах были замечены современные на тот момент МиГ-15, и на некоторых из них, как утверждалось, были опознавательные знаки Вьетминя, а не Китая. Во время предыдущих конференций «Квинпарт», была рассмотрена возможность нападения китайцев, по аналогии с Кореей, на французов в Индокитае и французы разработали на случай непредвиденных обстоятельств план под подходящим кодовым названием «Дамокл», который предусматривал немедленное отступление всех французских войск в Северном Индокитае на плацдарм в дельте Красной реки и занятие оборонительной линии через узкую талию полуострова Индокитай до тех пор, пока не прибудут войска американцев и остальных союзников. «Дамокл» также предусматривал немедленно вмешательство военно-воздушных сил Соединенных Штатов над Индокитаем. Как будет видно, в течение следующих нескольких недель государственный секретарь Даллес, вице-президент Ричард М. Никсон и занимавший в то время пост председателя Объединенного комитета начальников штабов адмирал Артур Б. Рэдфорд использовали все имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы показать, что условия для запуска «Дамокла» действительно имели место в Индокитае, и особенно в долине Дьенбьенфу.

Трехнедельная поездка для ознакомления с делами в Индокитае, предпринятая министром обороны Франции Рене Плевеном, лишь усилила пессимизм французского правительства. В ходе заседания французского Комитета национальной обороны 11 марта 1954 года, Плевен сообщил премьер-министру, что во избежание каких-либо недоразумений с Соединенными Штатами, которые, по его словам, все еще «казалось, рассчитывали на возможность довольно быстрого военного решения», он отправит председателя французского Объединенного комитета начальников штабов генерала Поля Эли в Вашингтон. Генерал Эли ранее служил в Вашингтоне в качестве старшего представителя Франции в Постоянной группе НАТО и был известен своими дружескими чувствами к Соединенным Штатам, и таким образом, был хорошим выбором для этой задачи, за исключением того факта, что его понимание английского языка было несколько ограниченным.

Когда Эли 20 марта прибыл в Вашингтон, «Беатрис» и «Габриэль» пали после короткого боя, а «Анн-Мари-1» и «Анн-Мари-2» были тремя днями ранее оставлены 3-м батальоном тай. Когда Эли начал свои беседы с госсекретарем Даллесом, его братом Алленом Даллесом, занимавшим тогда пост директора Центрального разведывательного управления, вице-президентом Никсоном и генералом Мэтью Риджуэем, начальником штаба Армии США, аэродром Дьенбьенфу находился под сильным огнем и эвакуация раненых была под угрозой . Эли также встретился с президентом Эйзенхауэром и — редкая привилегия для иностранного офицера — присутствовал на заседании Объединенного комитета начальников штабов США. Когда Джон Фостер Даллес снова встретился с Эли во вторник, 23 марта, на официальной рабочей сессии в Государственном департаменте, он благоразумно не связал Соединенные Штаты обязательством предпринимать какие-либо действия в поддержку французов.

Доступны две версии обсуждаемых ключевых моментов. Согласно меморандуму, подготовленному Даллесом для президента Эйзенхауэра, Даллес сказал Эли, что Соединенные Штаты не могут позволить себе рисковать своим престижем в военной операции «и потерпеть поражение, которое будет иметь последствия во всем мире». По словам Эли, возможность американского вмешательства была прямо поднята, но, говорит Эли, «- и я настаиваю на этом — стала бы возможной только в случае гипотетических действий китайской авиации в Индокитае».

Но пока Эли был в Соединенных Штатах, Вьетминь в Дьенбьенфу явил свою новую мощную артиллерию, и прежде всего, свои китайские зенитные батареи. Вопреки ожиданиям, тогда китайское вмешательство приняло форму не воздушных ударов, а довольно масштабной специализированной поддержки на земле, на которую планы на случай непредвиденных обстоятельств старого проекта «Дамокл» не имели ответа. Легко было предвидеть, что китайская зенитная артиллерия устроит Дьенбьенфу катастрофу с той же легкостью, что и китайские МиГи. В свете новой ситуации Рэдфорд, который уже в предыдущих беседах с Эли предположил, что американское военное вмешательство будет осуществимо, если об этом официально попросит французское правительство, теперь предложил Эли возможность кратковременных американских действий против позиций зенитной артиллерии коммунистов. По мнению Рэдфорда, это было просто, если использовать термин, очень популярный в настоящее время, соответствующей «эскалацией» в отношении предоставленной Северному Вьетнаму многочисленной артиллерии и материально-технического обеспечения. И здесь Эли снова настаивает на том, что инициатива исходила от адмирала Рэдфорда.

Едва 27 марта Эли прибыл в Париж, как 29 марта госсекретарь Даллес выступил с важной речью по политике в Азии перед Зарубежным пресс-клубом в Нью-Йорке. На языке, которые все еще использовался в 1966 году для объяснения американской позиции по Южному Вьетнаму, Даллес сначала отметил детали участия китайских коммунистов в деятельности Вьетминя, тем самым, по словам французов, скомпрометировав некоторые очень ценные французские разведывательные сети в удерживаемых коммунистами районах Вьетнама. Затем госсекретарь продолжил предупреждать что «навязывание Юго-Восточной Азии» коммунизма «должно быть встречено объединенными действиями. Это может быть сопряжено с серьезными рисками. Но эти риски намного меньше, чем те, с которыми мы столкнемся через несколько лет, если мы не осмелимся сегодня быть решительными». Даллес также напомнил, что 24 марта президент Эйзенхауэр заявил, что Юго-Западная Азия имеет «исключительное значение» для свободного мира. Речь, которая была объявлена как заранее одобренная президентом Эйзенхауэром была встречена в Париже со значительным воодушевлением.

Премьер-министр Ланьель, который тем временем организовал специальный закрытый «военный комитет» для принятия решений о политике в Индокитае, состоящий из Объединенного комитета начальников штабов и некоторых ключевых членов кабинета министров, встретился с Эли и комитетом 29 марта, чтобы обсудить то, что казалось твердым предложением американцев. Для французов, хотя и заманчивое, это предложение не было явным благословением: что произойдет, если один такой американский налет, или даже серия, не смогут уничтожить осаждающие войска Вьетминя, но с другой стороны, приведут к массовому вмешательству китайцев по образу и подобию Кореи, начиная с роев истребителей МиГ? Или, если такой налет приведет к разрушению всех надежд на мирное урегулирование войны в Индокитае в Женеве 26 апреля, должны ли коммунистические державы принять решение о выходе из конференции? Столкнувшись с несколькими близкими вызовами в парламенте по проблеме Индокитая, расширение войны, вызванное американским вмешательством, может привести к выходу из коалиции Ланьеля левоцентристских партий, в которых он нуждался, чтобы остаться у власти. Ланьель и военный комитет решили послать полковника Броона, помощника Эли, который был с ним в Вашингтоне и присутствовал на всех важнейших конференциях, в Сайгон, чтобы выяснить у Наварра, считает ли он, что ситуация в Дьенбьенфу такова, что необходимо было пойти на любой риск, чтобы спасти его гарнизон.

Когда Броон, наконец, встретился с Наварром 2 апреля в Ханое, первая битва за Пять холмов только что приняла катастрофический оборот, который могло обратить вспять только массовое уничтожение зенитных орудий противника. Существуют две одинаково авторитетные французские версии следующего акта драмы. По словам полковника Жюля Руа, чей отчет об этом событии базируется на воспоминаниях генерала Коньи, Броон упомянул, что проект предусматривал использование «нескольких атомных бомб» в районе Дьенбьенфу. По словам майора Жана Пуже, который в то время был личным адъютантом Наварра, вопрос о применении атомного оружия никогда не поднимался «даже в завуалированной форме». Аналогичное расхождение существует и по ответу Наварра. По словам Руа, ответ был отрицательным. Пуже, с другой стороны, приводит полный текст ответа Наварра Эли, отправленный по радио его личным кодом в ночь с 3 на 4 апреля: «Вмешательство, о котором говорил со мной полковник Броон, может иметь решающее значение, особенно, если оно произойдет до штурма Вьетминя».

Другие источники подтвердили эту точку зрения на факты. Поскольку никаких письменных записей об этих сверхсекретных заседаниях не велось, неизвестно, кто первый дал планируемой операции ее окончательное зловещее кодовое имя, но ее первое письменное упоминание, похоже, было в другом сообщении, отправленном Эли Наварром 6 апреля. Эта телеграмма начиналась с простой фразы: «Запланированное вмешательство получило кодовое имя «Гриф»».

В то время как французское правительство и французские военные пытались выработать общую политику в Париже, Сайгоне и Ханое, Джон Фостер Даллес и адмирал Рэдфорд одновременно готовили Конгресс США к началу «Грифа». В субботу, 3 апреля 1954 года, восемь высокопоставленных законодателей были вызваны в Государственный департамент для секретной конференции с госсекретарем Даллесом, адмиралом Рэдфордом и некоторыми из их старших помощников. Законодателями была двухпартийная группа, включавшая в себя сенаторов Линдона Б. Джонсона (в то время лидера меньшинства), Ричарда Б. Рассела, Эрла К. Клементса, Уильяма Ф. Ноулэнда и Юджина Милликина; и представителей Джона У. Маккормака, Дж. Перси Приста и Джозефа Мартина.

Даллес заявил, что президент Эйзенхауэр сам попросил его созвать совещание, и что президент хотел, чтобы Конгресс принял совместную резолюцию, разрешающую ему использовать воздушную и морскую мощь в Индокитае — другими словами, резолюцию, предоставляющую ему гораздо более ограниченную свободу маневра, чем та, что была предоставлена президенту Линдону Б. Джонсону в августе 1964 года. Затем Рэдфорд кратко обрисовал ситуацию в Индокитае и, в частности, отчаянное положение Дьенбьенфу. На языке, который должен был быть использован снова почти дословно спустя десять лет, госсекретарь Даллес предупредил, что падение Индокитая вполне может привести к потере всей Юго-Восточной Азии и что «Соединенные Штаты, в конечном итоге, могут быть вынуждены вернуться на Гавайи». Он также добавил, что неспособность Соединенных Штатов поддержать французов и местные правительства в настоящее время, могут привести французов к отказу от войны. В своем наброске «Грифа» Рэдфорд заявил, что он будет базироваться на двух американских авианосцах «Эссекс» и «Боксер», усиленных самолетами наземного базирования с авиабазы Кларк Филд на Филиппинах. Согласно французским источникам, должно было быть задействовано в общей сложности шестьдесят тяжелых бомбардировщиков Б-29, каждый из которых должен был нести по девять тонн бомб и около 450 истребителей, если удар будет наносится обычным оружием. Однако согласно официальным американским источникам, основное бремя миссии должны были нести Б-29 «Суперфортресс», из двух крыльев размещенных на Окинаве и одного на аэродроме Кларк Филд, всего девяносто восемь тяжелых бомбардировщиков, каждый из которых нес по четырнадцать тонн бомб (так в тексте, справочники указывают для B-29 Superfortress бомбовую нагрузку до 9 тонн. Прим. перев.). Кроме того, 450 реактивных истребителей должны были прикрывать их от возможных вылазок китайских МиГов. Отвечая на вопросы, Рэдфорд якобы заявил, что планируемая акция может втянуть Соединенные Штаты «в войну» и что если первоначальный удар не принесет полного облегчения положения укрепрайона, были предусмотрены последующие удары.

Он уклонился от ответа относительно возможности в конечном итоге задействовать американские сухопутные войска в войне и признал, что никто из начальников штабов других родов войск не согласился полностью с его планом. Как обычно, лидер меньшинства в Сенате начал с вопросов представителям администрации, и он делал это с большим вниманием и энергией. На самом деле, как позже вспоминал также присутствовавший председатель Комитета Сената по вооруженным силам Ричард Ю. Рассел, «дискуссия была энергичной и часть ее, можно было бы назвать жаркой».

По словам Чалмерса Робертса, «Линдон Джонсон задал другой ключевой вопрос в форме небольшой речи». Лидер меньшинства в Сенате заявил, что война в Корее на девяносто процентов финансировалась и велась Соединенными Штатами, а затем спросил Даллеса, консультировались ли с какой-либо другой союзной нацией (за исключением французов, которые уже были вовлечены в войну) относительно того, присоединятся ли они к Соединенным Штатам во вмешательстве во Вьетнаме.

Оглядываясь назад, это, по-видимому, было ключевым вопросом и ключевым камнем преткновения. Когда Даллес признал, что ввиду срочности ситуации он еще не консультировался ни с какими другими союзниками, восемь лидеров Конгресса категорически отвергли идею совместной резолюции и сообщили администрации, что поддержка Конгрессом «Грифа», или любой другой операции, будет зависеть от трех условий:

1. Соединенные Штаты должны вмешаться только будучи частью коалиции, включающей другие свободные нации Юго-Восточной Азии, Филиппины и Британское Содружество.

2. Французы должны согласиться ускорить свою программу предоставления независимости для государств Индокитая, чтобы помощь Соединенных Штатов не выглядела как поддержка колониализма.

3. Французы должны согласиться продолжить войну.

По всем практическим соображениям, это убило все шансы на спасение Дьенбьенфу, поскольку было очевидно, что будет абсолютно невозможно создать что-либо похожее на «единый фронт» союзных держав за достаточное время, чтобы воздушные удары остались эффективными. Тогда возникает вопрос, были ли последующие действия госсекретаря Даллеса по созданию такого фронта просто попыткой переложить вину на остальных союзников, таких как британцы — мнение, которое открыто выражалось позднее, - или он действительно считал, что такие совместные действия, даже если они не осуществились вовремя, чтобы спасти Дьенбьенфу, все еще могут пригодиться для последующего американского вмешательства в войну, или в качестве дипломатической поддержки на предстоящей Женевской конференции. В отсутствие каких-либо опубликованных американских документов по этому вопросу, сегодня трудно оценить, считалась ли тогда эта вторая альтернативна приемлемой запасной позицией. Имеющиеся свидетельства всех французских участников, ясно показывают, что только первая альтернатива — то есть, спасение находящегося в тяжелом положении Дьенбьенфу — была в их умах в первую очередь, и что они не были особо заинтересованы во второй альтернативе, которая, даже в случае успеха, могла только обеспечить провал Женевской конференции и продление по времени, или возможно, по масштабам, войны в Индокитае.

В те же выходные, полковник Броон возвращался из Индокитая в Париж. Он прибыл в воскресенье, 4 апреля, и сразу же говорил с генералом Эли. Он пересказал ему сомнения Наварра по поводу «Грифа», в частности, что это может привести к развязыванию рук Китаю; но в этот самый момент в руки Эли доставили совершенно секретную телеграмму Наварра с просьбой о вмешательстве США. Вооруженный телеграммой и подкрепленный присутствием Броона, Эли отправился к министру обороны Плевену, и тот отвел их обоих прямо к премьер-министру. Ланьель, в свою очередь, решил после ужина созвать заседание военного комитета. На драматическом позднем вечернем заседании, полностью осознавая, что их решение может привести к расширению войны и разрушению всех надежд на разрядку отношений с советским блоком, военный комитет решил сделать официальный запрос о воздушном вмешательстве США в войну. В полночь Ланьель попросил посла Соединенных Штатов в Париже Дугласа Диллона немедленно приехать к нему в Матиньон, официальную резиденцию премьер-министра. В 01.00 5 апреля — или примерно в то же время, учитывая разницу часовых поясов, когда французы в Дьенбьенфу отбили ОП «Югетт-6» - премьер-министр Франции объяснил французскому послу серьезность ситуации в Дьенбьенфу. Он подчеркнул, что только американские тяжелые бомбардировщики смогут уничтожить глубоко окопанную артиллерию Вьетминя на холмах вокруг Дьенбьенфу и что только такая операция все еще могла спасти гарнизон. В то время как американский посол передавал телеграмму по своим канал в Вашингтон, Эли также проинформировал своего преемника в Постоянной группе НАТО в Пентагоне, генерала Валлуи, о решении, принятом для того, чтобы максимально ускорить военные меры, которые собирался предпринять адмирал Рэдфорд. По словам Эли, Валлуи позвонил ему из Вашингтона днем после обеда по парижскому времени (то есть, до полудня по вашингтонскому), чтобы сообщить, что дела с американскими военными идут удовлетворительно. В то же время посольство Франции в Вашингтоне вновь сообщило, что явно инспирированные пресс-релизы и неподтвержденные заявления упоминали о сильном вмешательстве во Вьетнаме и, похоже, готовили американскую общественность и мнение Конгресса к американскому вмешательству в Дьенбьенфу.

В тот же день президент Эйзенхауэр написал длинное личное письмо Уинстону Черчиллю, который, как ему казалось, в восемьдесят пять лет снова занял пост премьер-министра своей страны. В письме, в основном опубликованном в первом томе мемуаров президента, Эйзенхауэр изложил Черчиллю новую концепцию «единого фронта»: «Важно то, что коалиция должна быть сильной и она должна быть готова присоединиться к борьбе, если это необходимо. Я не предвижу необходимости в каких-либо заметных наземных силах с вашей или нашей стороны… Если я могу еще раз обратиться к истории, мы не смогли остановить Хирохито, Муссолини и Гитлера не действуя в единстве и вовремя. Это ознаменовало начало многих лет ужасной трагедии и отчаянной опасности. Не может ли быть так, что наши народы что-то усвоили из этого урока?… С наилучшими пожеланиями — Айк»

Как теперь известно из воспоминаний занимавшего тогда пост министра иностранных дел Великобритании сэра Энтони Идена, американская просьба была воспринята с ужасом. Сэр Уинстон и британское общественное мнение после почти семи лет Холодной войны были решительно настроены против любого шага, который поставил бы под угрозу перспективы предстоящей Женевской конференции. Поэтому Черчиллю потребовалось три дня, чтобы ответить своему доброму другу военного времени и его ответ был прост: британское правительство обсудит этот вопрос с Даллесом в Лондоне 12 апреля. Через два дня после официального запуска план Даллеса-Рэдфорда уже встречал серьезное сопротивление на нескольких ключевых фронтах.

По имеющимся записям трудно оценить, сколько времени потребовалось французам, чтобы осознать тот факт, что операция «Гриф», в том виде как она планировалась изначально, уже находилась под серьезной угрозой. Должно быть, это было почти сразу после телефонного разговора между Валлуи и Эли, потому что 7 апреля Наварр отрицательно ответил на сообщение генерала Эли, запрашивавшего согласится ли он использовать пятнадцать тяжелых бомбардировщиков В-29 для полетов с авиабазы Кларк Филд с экипажами французских ВВС из Индокитая. Отказ Наварра в использовании Б-29 таким образом основывался, по меньшей мере, на трех серьезных возражениях: во-первых, на индокитайском театре военных действий ощущалась острая нехватка летных экипажей. Было больше машин, чем французских пилотов, чтобы ими управлять, и Франции потребуется месяц, чтобы заменить тридцать пилотов с опытом управления многомоторными самолетами, которые отправятся в Манилу. Лишить и без того перегруженный воздушный транспорт для Дьенбьенфу тридцати экипажей было бы катастрофой. Во-вторых, по американским оценкам, даже подготовленным пилотам с опытом управления многодвигательными самолетами, потребуется четыре месяца, чтобы полностью освоить Б-29; к тому времени судьба Дьенбьенфу была бы уже решена и весь проект был бы в значительной степени неуместен. В-третьих, внезапное появление такой небольшой группы тяжелых бомбардировщиков с французскими опознавательными знаками, но без сильного истребительного прикрытия, было бы открытым приглашением для китайцев одержать легкую победу, отправив отряд МиГов, чтобы их сбить, тем самым ускорив операцию «Дамокл», но без какой-либо гарантии американской поддержки. Трудно оценить, насколько далеко продвинулись планы в отношении этого конкретного подварианта «Грифа». Однако, мне говорили, что В-29 с французскими трехцветными эмблемами можно было увидеть наготове на аэродроме авиабазы Кларк Филд.

То, что французам не хватало пилотов многомоторных самолетов, было в такой же степени их собственной виной, как и планировщиков НАТО. Поскольку Франции в рамках альянса была отведена в области авиации роль исключительно оборонительная, французские пилоты готовились исключительно к задачам истребителей-перехватчиков. Во времена Дьенбьенфу фактически не существовало отдельного французского бомбардировочного командования, а во времена Второй мировой войны Соединенные Штаты не предоставили «Свободной Франции» ни одного боевого самолета большего чем двухмоторный Б-26. Та же проблема возникла и в сфере воздушного транспорта. Поскольку планы НАТО не предусматривали роли Франции в этой области, тактический транспорт французских ВВС был сведен к минимуму. Конечном результатом всего этого было то, что кроме уже задействованных экипажей «Приватиров» французского военно-морского флота, у французов не было личного состава для управления В-29; к моменту окончания битвы при Дьенбьенфу во всей Франции оставалось в резерве только сорок экипажей двухмоторных транспортных самолетов. Французы неофициально признали, что они дезинформировали Соединенные Штаты о состоянии готовности французского летного состава. Теперь всем были видны последствия этого недостатка откровенности в Дьенбьенфу.

Реалистично, Наварр понимал, что было бы глупо предполагать, что «Гриф» будет запущен в той или иной форме в ближайшем будущем. Кроме того, как уже было замечено, Наварр в тот же день начал планировать диверсионную операцию против блокадного кольца коммунистов на основе небольшого вспомогательного отряда тай из Лаоса, о котором подробнее будет сказано позже. Кодовым названием для этого предприятия, чтобы соответствовать птичьим мотивам, выбранным ранее для налетов на Дьенбьенфу, было «Кондор».

Но в то время как Вашингтон, по-видимому, списал «Гриф» со счетов, американские планировщики на местах продвигались вперед, в полной уверенности, что миссия по спасению французов будет выполнена. В начале апреля 1954 года генерал-лейтенант «Пат» Эрл Э. Патридж, командующий силами ВВС США на Дальнем Востоке, прибыл в Сайгон и начал переговоры со своим французским коллегой генералом Лозеном, а также с Наварром. Он привез с собой бригадного генерала Джозефа Д. Кальдара, занимавшего тогда пост начальника бомбардировочного командования ВВС США на Дальнем Востоке — человека, который должен был летать и командовать миссиями «Грифа».

Американцы прибыли в аэропорт Сайгона Таншоннят на незаметном самолете Б-17, чтобы не привлекать внимания враждебных глаз к незнакомой конфигурации Б-29 «Суперфортресс». С самого начала американцы были потрясены полной неготовностью французов к управлению крупными соединениями бомбардировщиков. Например, Кальдара вскоре обнаружил, что во всем Индокитае не было навигационного радара ближнего действия (SHORAN), который был абсолютно необходим для точного наведения тяжелых бомбардировщиков, наносящих удары по противнику, тесно окружающему дружественные войска: колебания в несколько секунд, минутная ошибка наведения и сотни тонн фугасных бомб уничтожат французов, а не Вьетминь.

Кальдара сам решил оценить ситуацию. 4 апреля 1954 года, глубокой ночью, он пролетел на своем В-17 с американским экипажем над долиной Дьенбьенфу, позже повторил миссию с французской «Дакотой», а затем еще раз с Б-17. В Ханое, где он встретился с Коньи и Дешо, он выяснил, что им очень не терпится увидеть пробу «Грифа». Коньи предложил, чтобы три наземные группы с SHORAN были сброшены на парашютах в джунгли, чтобы наводить бомбардировщики, даже если их придется принести в жертву. Американцы, однако, чувствовали, что в этом варианте было слишком много элементов случайности. Вместо этого Кальдара предложил контурный полет и бомбардировку с помощью визуальной навигации, даже если это повлечет за собой больший риск для американским экипажей. Во всем остальном, план был достаточно прост: два крыла с Окинавы и одно с Кларк должны были встретиться к востоку от столицы Лаоса Вьентьяна, направиться к своей цели и выйти из Индокитая через Тонкинский залив. Был отдан строгий приказ, что любой поврежденный «Суперфортресс» сделает все возможное, чтобы крушение произошло над открытым морем, а не на земле, где коммунисты могли обнаружить Б-29 и, что еще хуже, живой американский экипаж; это могло иметь ужасающие политические последствия.

Тем временем, когда французы начали понимать, что американцы тянут время, пока Вашингтон не примет решения, обмен посланиями стал более ожесточенным не только между французами и американцами, но и между американскими командующими ВВС и их собственными дипломатами на месте, поскольку последние полностью осознавали последствия поражения Франции при Дьенбьенфу.

Когда ближневосточное командование ВВС США объявило о своих требованиях к наличию наземного навигационного радара ближнего действия, миссия в Сайгоне сообщила, что они были разочарованы, обнаружив что Стратегическое Авиационное командование не является «всепогодными» войсками. Сами французы на высшем политическом уровне, казалось, понятия не имели об ужасной разрушительной силе 98 «Суперфортресс» и предположили, что при необходимости, шанс гибели некоторых из французских защитников Дьенбьенфу не должен препятствовать проведению рейда. Стукнув кулаком по столу, один из американских генералов напомнил своим коллегам, что задачи по бомбежке не выполняются на такой основе.

Временный поверенный в делах США Роберт Макклинток попытался разрядить атмосферу, процитировав знаменитую фразу Жоржа Клемансо о том, что, возможно, «война слишком серьезное дело, чтобы полностью оставлять ее генералам».

Но сейчас было уже не время для шуток. Генерал Кальдара развернулся, посмотрел на Макклинтока и тихо сказал:

- Если эта миссия состоится, я собираюсь лететь в ведущем Б-29 на эти чертовы зенитки, а Вы можете занять кресло второго пилота.

8 апреля Даллес наконец сообщил французам, что никакие действия американцев в отношении Дьенбьенфу не могут быть предприняты без какой-либо общей позиции Запада. Это, конечно, переложило бремя принятия решений с американской исполнительной власти на союзников, особенно британцев. Мемуары Идена, по-видимому, ясно показывают что Британия никоим образом не желала делать даже символический жест, который заставил бы китайцев поверить, что Лондон готов поддержать американо-французское «союзническое» военное предприятие до Женевы. Однако госсекретарь Даллес, судя по мемуарам Эйзенхауэра, сообщил президенту, что ему удалось преодолеть большинство возражений Великобритании против совместных действий. Это было, мягко говоря, абсолютно неверное понимание позиций Великобритании, но нет сомнений в том, что продолжая свое путешествие из Лондона в Париж 14 апреля, Даллес передал аналогичное толкование своим французским партнерам, премьер-министру Ланьелю и активисту-радикалу, французскому министру иностранных дел, Жоржу Бидо. (Бидо, ярый сторонник сохранения французского Алжира, позже участвовал в заговоре против де Голля и сейчас живет в изгнании в Латинской Америке).

Именно в ходе этой конкретной встречи Даллес якобы поднял вопрос об использовании атомных бомб для спасения французского гарнизона в Дьенбьенфу. Согласно одному чрезвычайно хорошо информированному источнику, чье заявление, когда оно было опубликовано, никогда не опровергалось, Даллес сказал Бидо по-французски: «А если мы дадим вам две атомные бомбы, чтобы спасти Дьенбьенфу?» Следует подчеркнуть, что Даллес, который в юности учился в Сорбонне, хорошо говорил по-французски и что Бидо до прихода в политику был преподавателем английского языка. Следовательно, вероятность того, что один из них неверно понял другого, была минимальной. Бидо ответил, что применение таких бомб уничтожит гарнизон также, как и Вьетминь, а генерал Эли, хотя и отрицал, что применение атомных бомб когда-либо серьезно рассматривалось, тем не менее говорил о наличии ядерного сдерживающего фактора, представленного авианосцами Седьмого флота в Тонкинском заливе.

Возможно, на данный момент несущественно, было ли такое применение атомного оружия в районе Дьенбьенфу возможным или даже желательным — и автор, например, на основе своих личных исследований уверен, что его применение в тот или иной момент серьезно рассматривалось военными планировщиками, но факт остается фактом: даже министр иностранных дел Великобритании Иден, похоже, был убежден, что применение такого оружия не было полностью исключено и что оружие было готово для применения. Дополнительные косвенные доказательства на этот счет были представлены премьер-министром Франции, на парламентских дебатах 4 мая 1954 года, незадолго до падения Дьенбьенфу, когда он заявил, что в предыдущих «военных переговорах с нашими союзниками были изучены все решения, способные улучшить ситуацию, подобную ситуации в Дьенбьенфу»; но он добавил, по-видимому в качестве зловещей запоздалой мысли, что те решения, которые «до Женевской конференции включали риск расширения конфликта», были отвергнуты.

Когда гарнизону Дьенбьенфу, вопреки всем ожиданиям, удалось выжить в сражении за Пять холмов и первом сражении за «Югетт», Зиап запросил новые поставки из Китая. Таким образом, проблема бомбардировок линий снабжения коммунистов, а не Дьенбьенфу, вновь вышла на первый план. Теперь, вопреки своему заявлению десятью днями ранее, Наварр был бы рад получить от пятнадцати до двадцати Б-29 для бомбежек шоссе №41 между Красной рекой и основным пунктом снабжения Вьетминя в Туанжао, к северо-востоку от Дьенбьенфу. Но теперь, когда Британия сдала назад, оказалось, что и этой альтернативы больше нет. В кратком послании Эли писал Наварру: «Рэдфорд отклонил это решение. Все или ничего».

Но пока Даллес все еще обсуждал «Грифа» с французскими лидерами в Париже, командующий ВВС США на Дальнем Востоке генерал Партридж прибыл в Сайгон. Его беседы с верховным комиссаром Франции Морисом Дежаном и Наварром, возродили их надежду на то, что американское вмешательство в той или иной форме все еще не было полностью исключено. Но остальная часть недели — в то время как битва при Дьенбьенфу висела на волоске, боевой дух коммунистов был на самом низком уровне, а боевой дух французского гарнизона обрел жизнеспособное равновесие — обернулась полным отказом от «Грифа».

Даллес, все еще действуя с ошибочным убеждением, что британское обязательство о поддержке у него в кармане, созвал 20 апреля в Вашингтоне встречу послов Австралии, Великобритании, Камбоджи, Франции, Лаоса, Новой Зеландии, Филиппин, Таиланда и Вьетнама, с целью создания механизма «объединенных действий». Черчилль и Иден, не желая, как выразился последний, «поддерживать ради единства плохую политику», на этот раз проявили недвусмысленную твердость. Они дали указание своему послу в Вашингтоне, сэру Роджеру Макинсу, не присутствовать на этой встрече. Этот бойкот убил конференцию. Горечь и отчаяние французского правительства, оказавшегося между настоятельными сообщениями с просьбами о спасении из Индокитая и «американскими горками» обещаний и отказов США, стали глубокими. Прибыв в Париж на правительственную встречу НАТО, которая должна была начаться 23 апреля, Даллес имел достаточно возможностей встретиться со своим французским коллегой наедине, поскольку он должен был пробыть там три дня, до начала Женевской конференции 26 апреля. Согласно сообщению, отправленному Эйзенхауэру Даллесом 23 апреля в 20.00, Бидо достиг точки нервного срыва и непоследовательности. С началом конференции в Женеве через несколько дней стало ясно, что коммунисты во Вьетнаме попытаются покончить с потрепанным укрепрайоном, чтобы «преподнести» его поражение в качестве начала разговора со своей стороны в Женеве. Следовательно, любое продление его существования до момента, когда в Индокитае можно было бы добиться хотя бы временного прекращения огня, было бы, по мнению французов, огромной выгодой. Соответственно, они буквально умоляли Даллеса нажать для реализации «Грифа».

Следуя твердым инструкциям Эйзенхауэра, Даллес теперь стоял на своем. Не будет никакой американской операции по бомбардировке в районе Дьенбьенфу, которая не соответствовала бы требованию мандата лидеров Конгресса от 3 апреля: действия американской авиации только в рамках войск союзников и только после обсуждения и голосования по предложенной совместной резолюции. Возможно, сам того не сознавая, Линдон Б. Джонсон 3 апреля 1954 года принял свое первое ключевое решение по Вьетнаму.

К вечеру того же дня (23 апреля) и без ведома французов, Даллес полностью списал Дьенбьенфу. В 22.00 по парижскому времени он направил более краткое сообщение Эйзенхауэру, в котором признал, что «ситуация здесь трагическая», но в котором он также подтвердил, что «конечно, нет военной или логической причины, по которой падение Дьенбьенфу должно привести к краху Франции...» Это оценка была правильной, поскольку в Дьенбьенфу были задействованы только четыре процента боевых сил французов в Индокитае, но, по-видимому, не учитывала такие аспекты, как боевой дух французов и вьетнамцев, или усталость от войны французского общественного мнения дома. Если Даллес 23 апреля не смог понять, что поставлено на карту в Дьенбьенфу, то это просто еще один пример ограниченности многих дипломатов в оценке нематериальных аспектов данной политической проблемы.

24 апреля Иден также прибыл в Париж на заседание Совета НАТО и адмирал Рэдфорд лично взялся убедить его в необходимости, по крайней мере, предоставить Соединенным Штатам символическую декларацию о поддержке. Иден однако, остался непреклонен и заявил своим американским собеседникам, что, как и в Корее, политика, основанная на воздушных ударах, вскоре после этого будет сопровождаться обязательствами отправки наземных частей со стороны Соединенных Штатов. И как показывает опыт, за таким обязательством снова последует американское давление на союзников с целью «совместных действий», то есть, задействования их войск в боях. Британцы были полны мрачной решимости дать шанс Женеве, и Иден вылетел обратно в Лондон в воскресенье 25 апреля, чтобы принять участие в специальном заседании кабинета министров, чтобы решить проблему раз и навсегда.

В те выходные провалились все попытки спасти Дьенбьенфу с помощью авиаудара американцев. Но оставалось внести последние штрихи во всеобъемлющую историческую летопись и сделать последние дипломатические шаги. Днем 24 апреля госсекретарь Джон Фостер Даллес направил Бидо меморандум, составленный в ходе встречи в американском посольстве в Париже, первое предложение которого (переведенное с французского) представляет интерес для чтения в 1966 году. «Акт войны может быть осуществлен только с разрешения Конгресса». Остальная часть письма просто подтвердила прежнюю американскую позицию и добавила к ней новую позицию для отступления, согласно которой, фактически, Дьенбьенфу был не настолько важен, больше не мог быть спасен воздушными ударами и в любом случае, уже дорого обошёлся врагу. Ответ Бидо, также датированный тем же днем, начинался с повторения уже известных аргументов, но добавлял к ним тот факт, что большая концентрация боевых сил противника в непосредственной близости от Дьенбьенфу позволит нанести сокрушительные воздушные удары, которые не только спасут Дьенбьенфу, но и вполне могут изменить общий баланс войны.

Оставалась последняя попытка — прямое противостояние между французами и старым британским лидером. Оно состоялось в Лондоне, во вторник 27 апреля; западные миссии уже прибыли в Женеву с целью обсуждения корейского и индокитайского вопросов с коммунистическим блоком. Поздним утром Рене Массигли, посол Франции при Сент-Джеймсском дворе, был принят Черчиллем, но Черчилль остался непреклонен. Британия не упустила бы возможности урегулировать нерешенные вопросы войны и мира с коммунистическими державами ради небольшого гарнизона, судьба которого, по всей вероятности, была решена в любом случае.

- Давайте не будем поколеблены в нашей решимости, - заявил старый лидер. - Я сам пережил много неудач. Я выстоял против них. Я не сдался.

- Я перенес Сингапур, Гонконг, Торбрук; у французов будет Дьенбьенфу…

В тот же день Черчилль заявил ликующей Палате общин, что правительство Ее Величества «не готово давать никаких обязательств в отношении военных действий Соединенного Королевства в Индокитае до результатов Женевы».

Операция «Гриф» умерла медленной смертью. Бригадный генерал (позже генерал-майор) Кальдера, командир группы Б-29 на авиабазе Кларк Филд, совершил еще один визит в Индокитай 26 апреля, все еще с целью подготовки варианта американского воздушного налета на Дьенбьенфу. Этот последний вариант якобы предусматривал рейды восемьюдесятью самолетами в течение трех ночей подряд в окрестностях долины Дьенбьенфу и в районе складов коммунистов в Туанжао, на этот раз со смешанными американо-французскими экипажами. Здесь снова, похоже, обсуждались подварианты, включающие более точные дневные налеты, выполняемые смешанными экипажами на самолетах с французским триколором. Вся операция по прежнему должна была проходить в режиме «боевая готовность в течение семидесяти двух часов» и старший офицер ВВС Франции из Сайгона уже отправился на авиабазу Кларк Филд для подготовки операции. Возможно, не все еще было потеряно.

Заключительный акт этой трагедии был полностью американским. На драматической встрече между Эйзенхауэром, Рэдфордом, начальниками штабов видов вооруженных сил и несколькими другими высокопоставленными должностными лицами 29 апреля в Вашингтоне, вся ситуация была рассмотрена еще раз. Из присутствующих только адмирал Рэдфорд по-прежнему полностью поддерживал даже одностороннее американское обязательство предотвратить поражение при Дьенбьенфу. Главком ВМФ адмирал Роберт Ю. Карни и начальник штаба ВВС генерал Натан Ф. Твининг не были в восторге от операции, но генерал Мэтью Б. Риджуэй, начальник штаба Армии США, был категорически против этой идеи. Как бывший командующий вооруженными силами Соединенных Штатов в Корее, Риджуэй имел четкое представление об ограничениях воздушных действий в таких обстоятельствах — в Корее операция «Удушение», направленная на уничтожение линий сообщения коммунистов, потерпела сокрушительный провал, - но он также чувствовал, как и сэр Энтони Иден, что за воздушными ударами, по всей вероятности, последует участие крупных американских наземных сил в еще одной неубедительной и дорогостоящей войне на материковой части Азии. Группа наблюдателей из Армии США уже была направлена Риджуэем в Индокитай в начале этого года, и она вернулась в ужасе от условий, в которых американским войскам придется действовать там в случае наземной войны. В этом его полностью поддержал генерал-лейтенант Джеймс М. Гэвин, известный как прославленный командир-десантник Второй Мировой войны, а в 1954 году — начальник отдела исследований и разработок в Пентагоне. Больше, чем кто-либо еще, Гэвин знал, насколько плохо Соединенные Штаты были подготовлены к ограниченной сухопутной войне в Азии, и он значительно усилил непреклонную позицию Риджуэя против политики, которая, по его мнению, приведет Соединенные Штаты к такой ситуации. (В 1966 году, уже ушедший в отставку генерал Гэвин все еще придерживался того же мнения и публично выразил его в отношении ввода войск во Вьетнам — и его также в свою очередь, поддержал ушедший в отставку генерал Риджуэй.) Как позже сообщил известный военный историк Хэнсон У. Болдуин, Чальз Э. Уилсон, занимавший в то время пост министра обороны, поддержал Риджуэя и Гэвина — и на этот раз президент Эйзенхауэр выступил против Даллеса и остальных начальников штабов видов вооруженных сил. Решение не приходить на помощь французам вот-вот должно было стать окончательным.

Теперь фишки были поставлены на кон. Время остановилось на очень короткое мгновение не только в Вашингтоне, но и в Дьенбьенфу. Там 29 апреля французы удерживали позиции на Пяти холмах, на южных опорных пунктах «Югетт», и на опорном пункте «Вьем». Благодаря запасным частям, сброшенным с парашютом, у французов все еще оставалось девятнадцать 105-мм гаубиц. В Ханое 1-й колониальный парашютный батальон был готов к отправке в Дьенбьенфу в качестве подкрепления; а гигантские американские С-124 «Глоубмастер» из
322-й авиационной дивизии были в процессе переброски по воздуху в Индокитай совершенно нового 7-го колониального парашютного батальона. Индия, опасаясь быть обвиненной Китаем и СССР в оказании помощи находящимся в тяжелом положении французам, отказалась разрешить американским самолетам пролетать над территорией Индии или остановиться для дозаправки. Неуклюжим самолетам пришлось делать большой крюк над Индийским океаном и дозаправляться в Коломбо на острове Цейлон, что не вызвало подобных возражений. С уничтожением части вражеской артиллерии в результате воздушных налетов, и со свежими войсками, брошенными в бой сформированными подразделениями, вместо раздробления, все еще оставался бесконечно малый шанс продержаться достаточно долго, чтобы быть спасенными от поражения прекращением огня. В конце концов, именно это произошло с египтянами, окруженными в 1948 году в Фалудже, когда они были спасены от полного уничтожения израильтянами, благодаря прекращению огня, введенному ООН. (Если бы этого не произошло, полковник Насер был бы израильским военнопленным). И с сильно пострадавшими складами коммунистов в Туанжао, пехотные дивизии в Дьенбьенфу оказались бы в середине сезона муссонов под угрозой голодной смерти. Именно это годом ранее побудило 308-ю дивизию Вьетминя прекратить наступление на королевскую столицу Лаоса Луангпхабанг. С одобрением Великобританией, или без него, операция все еще была осуществимой и полезной в военном отношении. Теперь решение полностью лежало на Эйзенхауэре.

Это решение, конечно, было отрицательным, но, как ни странно, об этом никогда не упоминается в мемуарах президента. Вместо этого он предлагает объяснение движущих им соображений, которые все еще имеют отношение к ситуации во Вьетнаме двенадцать лет спустя: «В ходе этой встречи, я отметил, что если Соединенные Штаты в одностороннем порядке позволят втянуть свои войска в конфликт в Индокитае, и в череду азиатских войн, конечным результатом будет истощение наших ресурсов и ослабление нашей общей оборонительной позиции. Если бы мы, без союзников, когда-либо оказались сражающимися в разных местах по всему региону, и если агрессивное участие красного Китая было бы четко определено, тогда мы вряд ли смогли бы этого избежать, сказал я, учитывая необходимость нанести удар прямо в голову, а не в хвост змеи, самого красного Китая.»

Поэтому отказ от попытки спасти французов в Дьенбьенфу был, в конечном счете, как и должен был быть, полностью американским решением, и на самом высоком уровне, с участием высших руководителей Конгресса, Объединенного комитета начальников штабов и президента. Тем не менее, почти сразу же после того, как решение было принято, начался едва уловимый процесс сваливания всей вины за провал «Грифа» на Британию. Госсекретарь Даллес лично заявил в общенациональной телепередаче 12 июня 1954 года, что, как и у госсекретаря Генри Стимсона в случае агрессии Японии против Китая в 1931 году, его собственные попытки спасти Индокитай посредством совместных действий, были отвергнуты союзниками.

Комментируя эти оправдания на следующий день, Джеймс Рестон из «Нью-Йорк Таймс» заявил, что эта картина, без каких-либо ссылок на оппозицию Конгресса или Белого дома применению силы в Азии, что в 1931 году, что в 1954 году, является одним из самых вводящих в заблуждение упрощений, когда-либо произносимых госсекретарем США, но он перекладывает вину и обеспечивает алиби.

И в своей собственной резкой статье на эту тему Чалмерс Робертс отметил, что независимо от действий или бездействия союзников, Конгресс, по всей вероятности, предоставил бы президенту запрошенный мандат: «… при условии что он убедительно попросил об этом и объяснил факты и их связь с национальными интересами Соединенных Штатов… Но выясняется тот факт, что президент Эйзенхауэр никогда не ставил вопрос о вмешательстве на кон».

Именно это Линдон Б. Джонсон — возможно, памятуя о своих собственных действиях в апреле 1954 года — не преминул сделать в 1964 и 1965 годах.

Неспособность американцев принять раннее решение, то или иное, в отношении операции «Гриф» причудливым образом преследовала администрацию Эйзенхауэра даже после смерти Джона Фостера Даллеса. Статья в журнале «Лайф» от января 1956 года в которой появился термин «балансирование на грани войны» и в которой Даллес намеренно еще раз возложил вину на Британию и даже утверждал, что до Женевы его «политика смелости произвела впечатление на коммунистов» и позволила премьер-министру Франции и Идену в Женеве «торговаться с помощью силы Даллеса», вызвала такую бурю протеста, что потребовалось полноценная пресс-конференция госсекретаря в ее защиту.

Когда после смерти госсекретаря Даллеса был опубликован первый том мемуаров сэра Энтони Идена, в него вошли несколько документов, категорически противоречащих официальной американской позиции; президент Эйзенхауэр 13 января 1960 года еще больше усугубил существовавшую ранее путаницу в отношении операции «Гриф», заявив что «никогда не было разработано никакого плана для приведения в исполнение в Индокитае». Затем президент отверг все усилия, предпринятые его покойным госсекретарем в марте-апреле 1954 года, чтобы выработать совместную позицию для вмешательства в Дьенбьенфу, заявив, что Даллес был «очень убедительным человеком. Он вполне мог бы говорить о возможностях, которые к тому времени могли бы рассматриваться как предложения, когда они вовсе не подразумевались как таковые». Очевидно, что к тому времени, когда в 1963 году были опубликованы его собственные мемуары, у президента было время собраться с мыслями по этому вопросу и принять точку зрения, которая несколько менее противоречила имеющимся фактам.

18 апреля в сообщении, отправленным его личным кодом, Эли уведомил вооруженные силы, немедленно сообщив о факте явного провала «Грифа» Наварру, и Наварр немедленно полностью осознал значение этого факта для гарнизона Дьенбьенфу. Операция «Кондор» уже шла полным ходом, но новая ситуация требовала более отчаянных мер. Совершенно секретной телеграммой №24, отправленной его личным кодом, Наварр 30 апреля сообщил Эли, что теперь он изучает «прорыв гарнизона в направлении Лаоса… что представляет огромные трудности и при наилучшем стечении обстоятельств спасет лишь часть личного состава. Неизбежно придется оставить раненых. Эта операция последнего шанса будет названа «Альбатрос»».

К счастью, лишь немногие из французов знакомы с «Сказанием о старом мореходе».

В этот промежуток времени между сообщениями Наварра и Эли, произошел один из самых странных эпизодов всей войны: один из офицеров разведки Наварра установил контакт с членом правительства Хо Ши Мина. Это событие было настолько секретным, что Наварр запросил (и получил) разрешение не упоминать обо всем этом высшему гражданскому представителю Франции в Индокитае, генеральному комиссару Морису Дежану.

18 апреля, в сообщении отправленным личным кодом, Эли одобрил продолжение контакта, но призвал Наварра проявлять максимальную осторожность, чтобы не попасть в ловушку врага. Эли также посоветовал ему проконсультироваться с правительством в Париже, прежде чем брать на себя какие-либо обязательства, и подтвердил, что Наварру следует утаить информацию от генерального комиссара, который был широко известен своими «утечками». Ответ Наварра на следующий день был коротким и по существу: «Я не проявлял никакой инициативы. Контакты совершенно секретны. Моего представителя всегда можно дезавуировать. Никаких результатов не ожидается ранее чем через неделю».

Что произошло дальше и кем именно был этот высокопоставленный контакт с северовьетнамцами, до сих неизвестно публике. Но он существовал и он был важен, потому что 12 мая, после падения Дьенбьенфу и начала Женевской конференции, Наварр связался с Эли по радио: «Контакт со стороны Вьетминя сейчас с делегацией Вьетминя в Женеве. Все прекращено. (Переговоры) могут быть возобновлены, если Женева потерпит неудачу».

В Женеве Вьетминь представляла делегация из шести человек: Фам Ван Донг, тогда занимавший пост министра иностранных дел, а ныне премьер-министр правительства Ханоя; Та Куанг Буу, заместитель министра обороны, получивший образование в Оксфорде; Ха Ван Лау, полковник Народной армии, который с 1954 года отвечал за отношения Ханоя с Международной контрольной комиссией; Фан Ань, преподаватель колледжа, занимавший несколько важных постов в правительстве Хо с 1945 года; Хоанг Ван Хоан, занимавший тогда пост посла в Пекине; и Тран Конг Туонг, опытный юрист, занимавший тогда пост заместителя министра юстиции. Это мог бы быть любой из них. Но в возобновлении тайных контактов не было необходимости. В конце концов, Женева не провалилась.

Первоначально «Кондор» планировался еще в декабре 1953 как операция, предназначенная для преследования, в связи с французскими войсками в Дьенбьенфу, осаждающих войск Вьетминя, предположительно выбитых в результате успешной обороны долины французами. В своей первоначальной форме план предусматривал четыре этапа: в первой фазе группа из четырех батальонов должна была уничтожить войска коммунистов к югу и западу от реки Намоу на тридцатикилометровом фронте между Муонг-Хуа и Пак-Луонгом. Вторая фаза — отряд «Кондор» затем повторит операцию 2-й воздушно-десантной группы в декабре 1953 года. Третий этап — он будет продвигаться к Хюей-Нга-На-Сон, где соединится с боевой группой воздушно-десантных войск, численностью от трех до четырех батальонов, которая будет усилена батареей 75-мм безоткатных орудий 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка и 17-го воздушно-десантной саперной ротой. На четвертом этапе отряд в составе восьми батальонов затем двинется в направлении долины Дьенбьенфу. В начале третьего этапа, он должен был захватить и удержать Коль-де Калькайр (Известняковый перевал), между Тай-Чангом и Бан-На-Ти. Удерживая Известняковый перевал, оперативная группа будет наблюдать южный фланг Дьенбьенфу, и вероятно, будет в прямой видимости ОП «Изабель».

План также предусматривал вариант на случай, если десантирование воздушно-десантной группы на Хюэй-Нга-На-Сон окажется нецелесообразным, или в случае, если сопротивление коммунистов к западу от Известнякового перевала не потребует присутствия десантников. В этом случае воздушно-десантная группа должна была быть сброшена с парашютами к югу от ОП «Изабель», как только наземные части захватят Известняковый перевал. Этому варианту, чтобы соответствовать другим «птичьим» кодовым названиям, было присвоено кодовое название «Дятел». Общая численность войск, задействованных в исходной версии «Кондора» должна была составить около 5500 человек.

Проблема с этим планом заключалась в том, что он, как и первоначальная операция «Кастор», требовал около 115 самолетовылетов «Дакот» в день, или примерно вдвое меньше для С-119, и ежедневное снабжение этих войск — с учетом практически несуществующих дорог — требовало переброски по воздуху шестидесяти тонн грузов, или эквивалента двадцати четырех вылетов «Дакот» - не говоря уже о факте, что эти шестьдесят тонн должны были бы быть упакованными в 600 отдельных 100-килограммовых мешков каждый день. Операция такого масштаба, в дополнение к ежедневному снабжению Дьенбьенфу даже на минимальном уровне, просто сломало бы хребет всему воздушному транспорту. Другими словами, чтобы добиться успеха, «Кондор» также был сильно зависим от американского воздушного транспорта, как «Гриф» от американских бомбардировщиков.

Следовательно, когда стало ясно, что «Кондор» станет не операцией по преследованию уже побежденного врага, а последней отчаянной попыткой спасти Дьенбьенфу от полного уничтожения, его основная структура была полностью изменена в течение последней недели апреля 1954 года. На совещании старших командиров в Сайгоне 28 апреля воздушно-десантная фаза операции была значительно сокращена, если не ликвидирована полностью, поскольку имеющиеся воздушно-десантные батальоны, по всей вероятности, будут десантированы в сам Дьенбьенфу. С другой стороны измененный план теперь предусматривал создание наземной оперативной группы из четырех пехотных батальонов, усиленной тайно проникшими диверсионными группами CGMA. И здесь снова командующий транспортной авиацией, полковник Нико, облил присутствующих холодной водой даже в отношении урезанного плана. Его математические расчеты были абсолютно безупречны: Дьенбьенфу требовалось 150 тонн грузов в день, а пересмотренной версии «Кондора» по прежнему требовалось ежедневной сорок пять тонн.

Другая проблема заключалась в том, что большая часть самолетов С-119 летала с американскими гражданскими экипажами, которые изначально не нанимались для полетов в такую смертельную ловушку, как обреченная долина. В конце апреля существовала очень высокая вероятность, что американцы просто откажутся выполнять полеты в боевой обстановке, и фактически, эта ситуация возникла в период с 2 по 6 мая, когда как американские, так и французские экипажи отказались выполнять задачи по снабжению Дьенбьенфу, если не будет предоставлено надлежащее количество истребителей сопровождения. 28 апреля Нико был полностью осведомлен об этой ситуации, а это означало, что он в любой момент мог потерять почти половину имеющегося у него транспортного тоннажа. Фантастически жонглируя приоритетами, Нико наконец согласился с тем, что он мог бы предоставить как Дьенбьенфу, так и «Кондору» минимально необходимый тоннаж снабжения, если бы весь Индокитай в течение шести дней был полностью лишен воздушного транспорта, за исключением двух С-47, оставленных для южного лаосского аэродрома в Сено. Но первая фаза «Кондора» уже шла полным ходом, с того дня, когда генерал Наварр встретился с полковником де Кревкером в Сено двумя неделями ранее.

Вопреки утверждениям, сделанным позже такими различными источниками как Жюль Руа, который утверждал что «Кондор» был более или менее фиктивным, и президент Эйзенхауэр, который заявил в своих мемуарах, что в нам просто участвовала «одна спасательная колонна из 300 местных военнослужащих, предпринявших слабую попытку спасти Дьенбьенфу», «Кондор» - во всяком случае, на земле — был четко организован для выполнения по крайней мере, части своей задачи. Полковник де Кревкер передал все командование «Кондором» полковнику Тьену. Последний имел в своем распоряжении по состоянию на 13 апреля 4-й и 5-й батальоны лаосских егерей; 1-й лаосский парашютный батальон; 2-й батальон 2-го полка Иностранного легиона, 1-й батальон которого под командованием майора Клемансона находился в Дьенбьенфу; и группу коммандос подполковника Молла, состоящую из более чем 800 лаосцев и туземцев-мео; в общей сложности, 3088 человек, из них 1682 лаосца. Пехотные войска, под командованием подполковника Годара были официально названы Северной мобильной группой. Она была разделена на две части, подгруппу «Восток» под командованием майора Кокле (5-й батальон лаосских егерей и 1-й лаосский парашютный батальон), и подгруппа «Запад» под командованием непосредственно Годара (4-й батальон лаосских егерей и 2 батальон 2-го полка Иностранного легиона).

К 21 апреля полковник Тьен разработал свой измененный план для «Кондора». В качестве первого шага, чтобы дать некоторую передышку Дьенбьенфу, его развертывание будет построено таким образом, чтобы отвлечь в период с 25 апреля по 15 мая максимум сил коммунистов на северный фланг р. Намоу. Как только войска коммунистов будут отвлечены в этом направлении, Северная мобильная группа оставит на этом фронте легкую «завесу» из отрядов коммандос, в то время как основная часть сил обойдет хорошо известную трассу в Дьенбьенфу через Известняковый перевал и вместо того развернется в направлении на ОП «Изабель» по более южному маршруту, через Муонг-Хеюп. Если там будут четыре пехотных батальона, полковник Тьен надеялся, что он сможет добраться до опорного пункта «Изабель» примерно к 25 мая.

Чтобы еще больше запутать Вьетминь относительно фактической численности его войск, он попросил французское верховное командование перебросить ему по воздуху небольшие отряды из французских частей, размещенных в других районах Индокитая. Подобно «Шпиону, вернувшемуся с холода» Ле Карре, эти подразделения будут намеренно обмануты и их заставят поверить, что они составляют авангарды своих частей, которые должны будут переброшены в Лаос в составе сил операции «Кондор». Поскольку члены этих отрядов становились жертвами, или попадали в плен к коммунистам, вражеская разведка, по крайней мере на время, была бы введена в заблуждение относительно точной численности и местоположения французских частей. Вскоре небольшие одномоторные «Биверы» и «Нордхейны» начали перебрасывать эти французские подразделения в прифронтовые части по всему северному Лаосу, чтобы их намеренно подсунули врагу в качестве приманки. Позже появились некоторые доказательства, что до определенного момента эта уловка работала.

Наконец, Тьен запросил также два воздушно-десантных батальона. Все еще оставались 1-й и 3-й вьетнамские парашютные батальоны, которые Лангле не хотел видеть в Дьенбьенфу. А для переброски наземных частей на некоторые из имеющихся небольших взлетных полей, он запросил самолеты С-47, оснащенные дополнительными реактивными ускорителями, чтобы они смогли использовать короткие взлетные полосы.

В то время как «Кондор» начал обретать форму на бумаге, его фактическое исполнение натолкнулось на проблемы. Операция должна была состояться в период сильной жары и в районе, который даже в сезон муссонов был чрезвычайно засушливым. 17 апреля в 13.40 Тьен сообщил Наварру, что невозможно найти 500 носильщиков «даже силой», поскольку большая часть населения бежала в горы, и что 150 мулов и соответствующие для них вьючные седла, которые имели ключевое значение для тылового транспорта, также были недоступны. Кроме этого было важное требование к канистрам для воды и надувным спасательным плотам для пересечения многочисленных ручьев. Наварр приказал перебросить по воздуху мулов и 500 вьетнамских военнопленных в район сбора, тем самым усугубив проблемы планирования воздушного транспорта полковника Нико.

Тем временем, однако, Годар приступил к выполнению первой фазы «Кондора». 2 батальон 2-го полка Иностранного легиона начал продвигаться на север, вдоль реки Намоу, и 21 апреля перехватил крупную пирогу с грузом коммунистов, перевозившую 81-мм и 120-мм минометные мины. Трое захваченных пленных сообщили, что они из 230-й роты 72-го батальона 80 полка Народной армии, в состав которого входили 1200 вьетнамцев, говорящих на лаосском языке и 500 лаосцев. На следующий день войска Годара обнаружили склад боеприпасов коммунистов в Бан-Хат-Ден, где находились американские минометы, чешские автоматические винтовки, автоматы, патроны и 205 рюкзаков. 23 апреля легионеры захватили плацдарм к северу от Намоу, между Бан-Хат-Ден и Пакнуа. Пакнуа была небольшой деревней у слияния Намоу и меньшего притока, Нам-Нуа, а в Банлой, в 35 километрах к северо-востоку к Нам-Нуа присоединялась еще меньшая река: Нам-Юм. Оттуда до Дьенбьенфу оставалось всего пятнадцать километров.

22 апреля перехваченные радиосообщения Вьетминя, показали, что противник знал о начале операции «Кондор», о котором впервые сообщил 148-й полк двумя днями ранее, и что он правильно определил цель операции. Радиообмен также подтвердил предположение полковника Тьена, что коммунисты ожидали выброски десанта на Нга-На-Сонг и Соп-Нао, два города, через которые прошел Лангле в декабре 1953 года и которые находились на кратчайшем пути в Дьенбьенфу. Так же были указания на то что части 148-го полка, 940-го батальона 82-го полка и подразделения 970-го батальона 316-й дивизии получили приказ оставаться на месте и прикрывать фронт в Дьенбьенфу от сил «Кондора».

Подгруппа «Восток» также не оставалась в бездействии. 25 апреля 1-й лаосский парашютный батальон обрушился на такую редкость как укрепленный опорный пункт Вьетминя в двух километрах от важного города на реке, Муонг-Хуа. Он захватил опорный пункт и ценную добычу, включая 37 ящиков боеприпасов и 500 взрывателей для минометных мин. Но жара была ужасной; в тот день батальон сообщил о трех смертях от солнечного удара. 29 апреля оба крыла Северной мобильной группы соединились в самом Муонг-Хуа; как и все поселки в долине Намоу, которые теперь были вновь заняты, он тоже был полностью разграблен и большая часть населения страдала от голода.

Коммандос также не оставались без дела. Оснащенные для передвижения налегке — весь штаб подполковника Молла состоял из еще одного офицера и трех сержантов — они уже продвинулись глубоко на территорию Вьетминя. Они были разделены на три небольшие группы: группа «А» под командованием лейтенанта Меснье и трех сержантов состояла из 320 человек, группа «В», которой командовал лейтенант Ванг Пао, вождь племени мео и французский офицер, также насчитывала 300 человек. В 60-х года Ван Пао, в конечном итоге получивший звание генерала Королевской лаосской армии, должен был действовать в этом районе вместе с американскими войсками специального назначения, и был одним из немногих лаосских офицеров, хорошо зарекомендовавших себя в партизанской войне. Наконец группа «С» состояла из 200 туземцев и ей командовал сержант Марселин. Также существовал отдельный разведотряд №610 под командованием капитана Лусто, в чьи задачи входил сбор разведданных для французского верховного командования.

В дополнение к отряду коммандос Молла, в этом районе существовали уже заброшенные подразделения GCMA, которые были непосредственно подчинены французскому верховному командованию в Сайгоне. Под командованием скромного подполковника Рожера Тринкье они постепенно приобретали за последние два года все большее значение и теперь насчитывали 15000 человек, рассредоточенных небольшими подразделениями на всем пути от каучуковых лесов к северо-западу от Сайгона до китайской границы. Некоторые из них, как уже упомянутый «Кардамон» существовали довольно долгое время; другие, как те что действовали весной 1954 года в Лаосе, были довольно недавними. Это были те, кто сейчас готовился к операции «Кондор» и кто в конечном итоге подберет нескольких беглецов из Дьенбьенфу, а затем останется в тылу коммунистов до самого конца. Среди подразделений GCMA, задействованных в «Кондоре» и «Альбатросе» были: группа «Альфа», отряд из 300 человек, действовавших из Оу-Неуа в самом северном Лаосе; «Гамма», насчитывавшая 650 человек, проникшая к западу от Муонг-Те в северо-западный угол Вьетнама; «Грейпфрут», действовавший в районе Бан-Нам-Луонг в 15 километрах к юго-востоку от Известнякового перевала; «Банан», расположенный недалеко от Хат-Са на реке Намоу, и наконец, «Бетелевая пальма», на холмах к югу от Нга-На-Сонг.

По состоянию на 21 апреля Годар поддерживал связь с «Грейпфрутом», который действовал впереди него и оставался с отрядом до 8 мая, а «Бетелевая пальма» проинформировал отряд «Кондор» 29 апреля, что зона высадки в Нга-На-Сонг прикрыта и может быть использована для воздушных десантов. Другими словами, для выполнения второго этапа «Кондора» все было готово. Безусловно, войска страдали от чрезвычайно суровых условий — жара стала настолько сильной, что подразделениям пришлось пробиваться через обширные лесные пожары и в конце концов, прибегнуть к ночным маршам — но перспектива продвинуться вперед и, по крайней мере, принести некоторое облегчение, если не спасение, защитникам Дьенбьенфу, оказавшимся в трудном положении, заставила их идти дальше.

Но в других местах, где решалась судьба войны, все обстояло иначе. 22 апреля, в 20.00, Наварр отправил сверхсекретное сообщение своему заместителю главнокомандующего, генералу Боде (находившемуся тогда в Ханое), сообщив ему, что выполнение второго этапа «Кондора» будет отложено до дальнейшего распоряжения, а затем будет подлежать предварительному уведомлению за пять дней. Даже продолжение первой фазы будет зависеть от дальнейших сообщений. Объяснение задержки так и не было достаточно четко дано, но сверхсекретная «молния», отправленная Наварром полковнику де Кревкеру, 29 апреля, похоже, близка к истине. В этом сообщении Наварр уведомляет командующего войсками Французского Союза в Лаосе что плохие метеорологические условия над Дьенбьенфу, сделали невозможным обеспечение укрепрайона снабжением в необходимых объемах без дальнейшего сокращения воздушного тоннажа, необходимого для снабжения войск подполковника Годара. Это убило все шансы на высадку с парашютом воздушно-десантной группы в полном составе. В самом лучшем случае, по словам Наварра, эта воздушно-десантная группа могла быть предоставлена не раньше, чем через семь-восемь дней. «В таких условиях, я оставляю на Ваше усмотрение...», добавлял Наварр. Действительно, странная ситуация, когда генерал-лейтенант оставляет скромного полковника ответственным за судьбу целой операции.

После обмена сообщениями со своими подчиненными командирами, полковник де Кревкер решил, по крайней мере, пока постоять за себя. Лишенный ключевого подкрепления воздушным десантом, характер «Кондора» полностью изменился, и чтобы запутать противника, измененной операции было присвоено название чрезвычайно гористого французского района «Арьеж». Вместо дальнейшего продвижения в направлении Дьенбьенфу, Северной мобильной группе было приказано занять оборонительную позицию на северном берегу Намоу. Группа коммандос «Бетелевая пальма» покинула зону высадки в Нга-На-Сонг 2 мая, а 5-й батальон лаосских егерей, который поддерживал контакт с 221-й ротой 910-го батальона 148-го полка Народной армии с 27 апреля и захватил пятнадцать винтовок ценой потери десяти раций, отступил к Намоу в ночь на 3 мая, прикрываемый группой коммандос «Банан».

6 мая «Грейпфрут» сообщил о перестрелке с войсками Вьетминя вблизи своего района действий и сообщил в 13.00 на следующий день, что жители Бан-Нам-Луонга сообщили, что 10000 солдат Вьетминя из осаждающих сил Дьенбьенфу, как ожидается, скоро отправятся из долины в Лаос. По всей вероятности, это была разведывательная группа из состава «Грейпфрут», которая наблюдала за агонией Дьенбьенфу с края долины, хотя в настоящее время это не может быть полностью подтверждено.

В 10.20 7 мая 1954 года, за несколько часов до падения Дьенбьенфу, де Кревкер отправил сообщение генералу Коньи в Ханое, попросив ему немедленно сообщить по рации «в случае серьезного события, касающегося Северного командования». Коньи ответил несколько часов спустя, отправив Кревкеру кодовую фразу, наподобие тех, которые в форме так называемых «личных сообщений» транслировалась Би-би-си во время Второй мировой войны европейским силам Сопротивления, чтобы быть уверенными что все соответствующие подразделения будут проинформированы своевременно и четко. Кодовая фраза означала падение Дьенбьенфу, но не давала никаких указаний относительно дальнейших действий, которые должны были предпринять силы «Кондора». Как Ханой объяснил командующему французскими войсками в Лаосе, чьи войска в районе Дьенбьенфу подпадали под тактическое управление генерала Коньи, эти действия будут означать немедленное и полное отступление с максимальной скоростью, отказом от всего, потому что не будет никакой помощи, никакой поддержки с воздуха, никаких подкреплений, пока войска Годара не достигнут уже развернутой авиабазы в Мыонгсай, в 85 милях ниже по течению от Муонг-Хуа. Из-за безвкусицы, к которой склонны военные штабы, когда у них заканчиваются идеи, этому позорному отступлению было присвоено кодовое имя самой блестящей победы императора Наполеона: «Аустерлиц».

8 мая в 13.05 все участники операции «Арьеж» услышали кодовую фразу: «Плод созрел». Дьенбьенфу пал. Через несколько минут там же прозвучала вторая часть сообщения: «Аустерлиц». Несколько минут спустя, маленький «Моран» из 23-й группы воздушного наблюдения в Мыонгсай сбросил письменную копию приказа об отходе на командный пункт подполковника Годара. Почти одновременно аванпосты начали сообщать об интенсивных контактах с противником сразу в нескольких местах. К счастью, Годар получил предупреждение за день и начал минировать тропы, ведущие от Намоу. С 5-м батальоном лаосских егерей в качестве авангарда, отряд «Кондор» начал отступать, оставляя мины, установленные на срабатывание с задержкой в десять минут. И снова Годар поступил правильно в войне в джунглях (правило, о котором, по-видимому, слишком часто забывают в Южном Вьетнаме в последние годы): вместо того, чтобы повторить свой прежний путь, он приказал своей колонне проложить новую тропу через холмы в Куан-Рип. Вьетминь, ожидая что французы вернутся по своим следам, выставил перед ними отряд в засаде, который должен был оказаться на старом пути 10 мая. Вместо этого французская колонна прошла точку засады в ночь с 8 на 9 мая, тем самым застав на этот раз Вьетминь врасплох. В последовавшей перестрелке 4-й батальон лаосских егерей был сильно потрепан, потеряв почти две роты; 5-й батальон лаосских егерей также понес некоторые потери, но остальные силы «Кондора» вернулись в зону опорного пункта почти без дальнейших потерь, но с горьким привкусом во рту. Даже очень сдержанные официальные отчеты говорят о горечи офицеров и солдат подполковника Годара, которые перенесли чрезвычайные трудности ради своих товарищей в Дьенбьенфу и чувствовали, что Северное командование в Ханое, из собственных соображений, лишило их возможности помочь им в момент крайней нужды. Одна четверть от общей численного 1-го лаосского парашютного батальона дезертировала после окончания боев, и еще шестьдесят семь человек дезертировали из 4-го батальона лаосских егерей. И так закончилась последняя отчаянная попытка спасти Дьенбьенфу извне.

Провал «Кондора» также предопределил провал «Альбатроса». Официально Наварр поручил подготовку прорыва оперативному штабу генерала Коньи только 3 мая 1954 года, оставив детали операции и точную дату ее проведения на усмотрение генерала де Кастра. Общий план «Альбатроса» был следующий: общее направление прорыва должно было быть направлено на юго-восток в направлении Муонг-Ня и Муонг-Хеюп, при том французские силы прикрытия из Лаоса должны были быть выдвинуты в самый последний момент, чтобы избежать обнаружения Вьетминем.

Прорыв гарнизона с линии фронта внутри долины должен был быть поддержан максимальными усилиями всех артиллерийских орудий и минометов, еще остававшихся в наличии и всей боевой авиации. Все раненые должны были быть оставлены, а все солдаты с легкими ранениями будут прикрывать огнем отход бойцов прорывающегося отряда. Прорыв должен был состояться в конце дня, чтобы позволить войскам очень быстро укрыться в лесу. При себе будет только стрелковое оружие и боевой паек на четыре дня. Самый ранний срок прибытия на место различных подразделений «Кондора» тогда оценивался как 15 мая. Когда генерал Коньи, в свою очередь, сообщил основные контуры «Альбатроса» генералу де Кастру в длинной радиограмме 4 мая, оценка уже сместилась на 20 мая, и Коньи добавил в последнем абзаце, что «хорошо понимал, что до дальнейших распоряжений, командующий Северно-западной оперативной группой будет считать своей задачей стойко сопротивляться на месте, не думая об отступлении».

5 мая в 16.15 де Кастр ответил Коньи:

«Пути, ведущие на юг не позволяют достаточно быстро отвести 6000 человек. Единственное, что возможно — это одновременный прорыв в разных направлениях. Ввиду трудностей с сохранением секретности даже при использовании кода… Я настаиваю на том, чтобы не раскрывать своих намерений. Я должен просить вас доверять мне».

Вся концепция «Альбатроса» нашла множество критиков в Ханое. Начальник штаба Коньи, полковник Бастиани, официально заявил, что, учитывая пресечённую местность, силы противника и состояние полного истощения гарнизона, «Альбатрос» приведет только к полному разгрому и частичному уничтожению сил прорыва, от которых мало что, если вообще что-либо пригодное в военном отношении, будет спасено. Кроме того, такой позорный конец только бросил бы тень на то, что до сих пор было доблестной обороной.

4 мая один из старших офицеров штаба, работавший над деталями «Альбатроса», написал краткую оценку этой операции, которая хорошо подытоживала чувства большинства его коллег:

«Такая операция одновременно невозможна и немыслима. Это странно напоминает битву при Седане (1870). Северо-западная оперативная группа должна продолжать сопротивляться. Это продолжает изматывать войска Вьетминя. Любой орган командования в Индокитае, который подпишет такой приказ о бегстве, себя опозорит.»

И в последней строке, которая, очевидно, была упреком старшим генералам, которые задумали, спланировали и руководили битвой при Дьенбьенфу, записка заканчивалась предложением: «Человек должен знать, как принимать последствия своих поступков».

Наконец, 7 мая в 10.00, когда штурмовые отряды коммунистов находились в пределах 200 метров от его командного пункта, а последние резервы были разбиты в ходе тотальной обороны последних позиций на восточных холмах, де Кастр решил прибегнуть к «Альбатросу». Диалог между ним и генералам Коньи по радиотелефонной связи был полностью записан на пленку. Часть, относящаяся к «Альбатросу» гласит следующее:

- И тогда, Бог мой, я попытаюсь, если позволят обстоятельства, использовать максимум того, что у меня осталось, чтобы убраться на юг.

- Хорошо, понял. Вероятно, это будет ночью?

- Что?

- Ночью.

- Да, генерал, ночью, конечно.

- Все правильно, да.

- Мне нужно Ваше разрешение, чтобы это сделать.

- Я даю разрешение, старина.

- Ты даешь мне разрешение на это.

- Я даю тебе разрешение на это.

- Хорошо, я… Я продержусь… Я постараюсь продержаться здесь как можно дольше с тем, что осталось…

Они кратко обговорили остальные вопросы, а затем Коньи вернулся к теме прорыва:

- Хорошо. Ну, а что насчет отступления на юг? Как ты это видишь? По направлению к «Изабель» или во многих направлениях?

- Ну, генерал, в любом случае они должны продвигаться на юг, за пределы «Изабель», не так ли?

- Да, это так.

- Но я также дам «Изабель» приказ попытаться прорваться, если они смогут.

- Да, это понятно. Хорошо, держи меня в курсе, чтобы могли помочь тебе с максимумом авиации для этого дела.

Таким образом, нет никаких сомнений в том, что в последний момент де Кастр действительно решил попытаться реализовать план «Альбатрос», но, конечно, приказ пришел слишком поздно, чтобы быть выполненным организованным образом, и уцелевшие старшие офицеры сказали мне, что де Кастр, стремясь не допустить паники, до последнего момента отказывался информировать даже командиров батальонов о существовании такого плана.

У ОП «Изабель», в силу его расположения ближе к южному краю долины, было больше шансов успешно сбежать. В его случае в последнюю минуту возникли сомнения со стороны полковника Лаланда, видевшего разрушение основной позиции Дьенбьенфу, и опять же, по-видимому, в последнюю минуту со стороны Ханоя также была предпринята попытка избежать ответственности. 7 мая в 21.00 поступило радиосообщение от полковника Лаланда на самолет управления №545-YA, пилотируемого лично командиром Северовьетнамской бомбардировочной группы подполковником Дюссолем. Кружащий самолет управления выполнял функцию радиорелейного пункта связи между ОП «Изабель» и Ханоем с момента уничтожения самим де Кастром его мощного радиопередатчика в 17.00. В своем сообщении Лаланд запрашивал Ханой, был ли по прежнему предпочтительнее южный маршрут, поскольку с его точки зрения, бросок на запад в направлении Бан Лой казался более предпочтительным. Несмотря на неоднократные запросы с самолета управления, Ханой так и не ответил на этот вопрос. Через несколько минут после полуночи 8 мая 1954 года, остатки подгруппы тай Вьема и 12-й роты 3-го батальона 3-го полка Иностранного легиона пошли в прорыв к линии холмов на юге. Они добрались до южного края долины, и именно там погиб «Альбатрос».