Бернард Фолл. Ад в очень маленьком месте. Глава 7. Удушье
Глава 7. Удушье
Вьетминь не счел исход битвы за Пять холмов и ОП «Югетт» безоговорочной победой. Безусловно, войска коммунистов были в гораздо лучшем положении, для восполнения своих потерь при Дьенбьенфу, но генерал Зиап также занимался делами всего Индокитайского полуострова. В то время как Дьенбьенфу поглотил, возможно, пять процентов боевых сил французов, включая восемь-десять первоклассных батальонов, то же сражение связало пятьдесят процентов войск коммунистов и подавляющую часть военных поставок, предоставленных Китаем. Оценки французской разведки позже показали, что из возможного общего числа 23 000 человек потерянных Вьетминем при Дьенбьенфу, более 10 000 были выведены из строя к 5 апреля, то есть, захват внешних обводов на высотах обошелся ужасно дорого и до сих пор не имел решающего значения. Собственная точка зрения Зиапа на битву ясно указывает на то, что происходил пересмотр тактики для следующей фазы осады:
«Наше наступление на восточных высотах центрального сектора добилось важных успехов, но не смогло достичь всех поставленных целей… Поэтому мы решили продолжать выполнять задачи, предусмотренные для второго этапа нашего наступления: продвигать наши линии выхода в атаку и окружения, улучшать наши позиции и занимать новые; постепенно еще больше усиливать нашу хватку, чтобы полностью перекрыть пути подхода подкреплений и снабжения… использовать траншеи, которые будут выдвигаться вперед, пока не коснутся линий противника, тактику «грызть врага по кусочкам»».
Каждое утро новые аэрофотоснимки и карты рассказывали историю этой техники осады. Истребитель-разведчик «Биркэт» из 80-й заграничной разведывательной эскадрильи низко проносился над лагерем и сбрасывал для де Кастра сумку, с официальной корреспонденцией, почтой для войск и расшифровкой аэрофотоснимков и карт, демонстрирующих кажущееся неудержимым продвижение системы траншей противника по всей долине.
Вторник — пятница, 6 - 9 апреля 1954 г.
6 апреля был днем подведения итогов. Картина была не из приятных. Боеприпасы для артиллерии сократились до 371 снаряда калибра 155-мм, 7500 снарядов калибра 105 мин и 1500 120-мм минометных мин, то есть примерно столько, сколько артиллерия Дьенбьенфу выпускала за одну ночь достаточно серьезного боя. Больше не осталось мин, которые можно было бы установить перед тыловыми опорными пунктами, такими как «Югетт-1» или недавно организованный ОП «Лили», выделенный из «Клодин-1», и недавно отрытая система блиндажей между «Югетт-5» и «Клодин-5». 7 апреля эту позицию заняли остатки 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров майора Николя. Также не было 60-мм мин для легких минометов передовых пехотных частей. Вечером 6 апреля в укрепрайоне закончились осветительные 81-мм мины. Поэтому легко представить себе отчаяние гарнизона, когда очередной рейс С-119, очевидно дезориентированный зенитками противника, сбросил свой груз из восемнадцати тонн гаубичных снарядов перед линиями коммунистов недалеко он Бан Ко Мой. На следующий день, пришлось организовать еще один прорыв пехоты, чтобы собрать, по крайней мере, часть груза. Фактически, потери боеприпасов в результате ошибок при сбросе стали настолько значительными, что один из офицеров Лангле предложил намеренно сбросить паллеты с боеприпасами, содержащими заминированные снаряды. Они, будучи заряженными в гаубицы противника, заставили бы их взорваться, что, учитывая насколько они были неуязвимы для контрбатарейного огня французов, несомненно привело бы к большим потерям, чем от французской артиллерии и могло бы помешать в дальнейшем Вьетминю использовать неверно сброшенные снаряды. Эта идея так и не была принята Ханоем, который не хотел отвлекать скудные возможности снабжения для подобных не опробованных экспериментов. По всей вероятности, некоторые из планировщиков опасались, что боеприпасы предназначенные для «неправильного» сброса могут с безошибочной точностью попасть внутрь Дьенбьенфу и подорвать артиллерийские орудия французов.
Не считая изолированного гарнизона ОП «Изабель», который на 3 апреля насчитывал 1613 человек, основной гарнизон в Дьенбьенфу теперь сократился до пяти десантных батальонов, ни в одном из которых (за исключением 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, получившего еще 177 бойцов) не было более 300 человек; двух батальонов Иностранного легиона, общей численностью около 600 человек; и ненадежные остатки подразделений тай и североафриканцев, в общей сложности менее 2600 пехотинцев. Фактически, эти крошечные силы пехоты все еще удерживали периметр протяженностью почти десять километров, а также защищали более тысячи раненых и 2200 военнопленных коммунистов, содержащихся в лагере. Эти войска также охраняли «Нам-Юмских Крыс», дезертиров и разоруженных горцев-тай до конца битвы. В дополнение к нехватке хорошей пехоты, Дьенбьенфу также продолжал медленно истекать кровью из-за нехватки специалистов. Битва поглощала с невероятной скоростью артиллеристов, экипажи танков, корректировщиков и радистов. В 19.30 6 апреля Дьенбьенфу запросил трех командиров танков, двух танкистов-наводчиков, одного водителя и одного радиста.
Даже в этот спокойный день не обошлось без волнительных минут, так как в этот день в Дьенбьенфу приземлился последний самолет. Это был разведывательный «Кузнечик», «Моран-500» из 23-й группы артиллерийских наблюдателей, базирующихся на лаосской взлетно-посадочной полосе Мыонгсай, примерно в 120 километрах на юго-восток от Дьенбьенфу. Крошечные разведывательные машины из алюминия и ткани 21-й и 23-й групп наблюдателей французской армейской авиации продолжали летать над полосой зенитной артиллерии противника, чтобы предоставить минимум информации для артиллерии Дьенбьенфу, которая не имела наблюдательных пунктов с момента потери французских позиций на высотах. Поскольку за появлением невооруженных «Кузнечиков» над полем боя, обычно следовал более точный огонь французской артиллерии, они стали приоритетной целью для зенитного огня противника. Именно 21-я группа потеряла семь самолетов в Дьенбьенфу и еще шесть в результате диверсионного рейда Вьетминя 7-го марта на французскую авиабазу в Кат-Би. Многие из ее пилотов теперь летали на самолетах 23-й группы. Таким образом, сержант Рибьер, пилот из 21-й авиагруппы находился за штурвалом «Кузнечика» и летел с артиллерийским наблюдателем Шуе де Ла Местри, из 23-й авиагруппы. В этот безоблачный день зенитный огонь противника был чрезвычайно редким, и возможно, пилот «Кузнечика» стал слишком самоуверенным и снизился ниже, чем следовало; внезапно, маленький самолет оказался в окружении черных клубов разрывов зенитного огня коммунистов, за которым последовали трассирующие пули крупнокалиберных пулеметов. Через несколько секунд Рибьер сообщил, что де Ла Местри тяжело ранен, и он попытается совершить аварийную посадку в Дьенбьенфу. Быстро снижаясь, самолетик почти вертикально устремился к земле, и начал свой короткий посадочный вираж на южном конце полосы. Спасательная команда из подразделения ВВС бросилась к самолету, в надежде спасти не только экипаж, но и машину, но было слишком поздно. С безошибочной точностью орудия коммунистов уже переключились на свою излюбленную мишень и начали кромсать самолетик в клочья. Лейтенант де Ла Местри погиб на месте, но сержанта Рибьера извлекли из-под обломков живым. Через несколько минут «Кузнечик» яростно пылал.
За пределами Дьенбьенфу переговоры с Соединенными Штатами о крупной операции по бомбардировке войск, осаждающих Дьенбьенфу забуксовали (см. главу 9) и генерал Наварр теперь начал разрабатывать план диверсионной операции из Лаоса в направлении Дьенбьенфу, предназначенной, если уж не удастся прорваться к осажденным войскам, по крайней мере, отвлечь от них части дивизий коммунистов, окруживших долину. Наварр решил доверить эту операцию командующему французскими войсками в Лаосе, полковнику Буше де Кревкеру, старому специалисту по Индокитаю, с почти двадцатилетним опытом службы в стране. Новая оперативная группа должна была состоять из трех батальонов, усиленных рядом французских диверсионных групп. Когда Наварр разговаривал с Кревкером на авиабазе Сено в южной части Лаоса в 13.00 6 апреля, он не питал особых иллюзий относительно ее успешного завершения, но приказал начать ее 13 апреля. Ее кодовое название должно было быть «Кондор». Кревкер, кстати, переводится на английский как «Разбитое сердце».
Необычное затишье в Дьенбьенфу продолжалось 7 апреля. Все больше и больше траншей теперь появлялось вокруг ОП «Изабель». Их пришлось снова зачистить в дорого обошедшейся контратаке с рукопашной. На «Югетт-2» произошла еще одна незначительная катастрофа, в виде дезертирства того, что оставалось от 12-й роты 3-го батальона тай капитана Гильмино. Гильмино был ранен несколько дней назад, после чего горцы почувствовали, что их узы верности французам разорваны. Для них война была очень личным делом: они сражались за Гильмино, а не за какое-то абстрактное правительство в Сайгоне (городе, о котором они никогда не слышали), или в абстрактной войне между «свободным миром» и «коммунизмом». К счастью, «Югетт-2» еще не был на линии огня, и хотя люди дезертировали с большей частью своего личного оружия, ситуация была быстро взята под контроль. Капитан Бизар и его маленькие крутые вьетнамские десантники из 1-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона, окружили и разоружили оставшуюся часть роты, отправив ее присоединиться к «Нам-Юмским крысам». Те, кто остался добровольцами, были переведены в артиллерию. Смешанные с африканскими орудийными расчетами, они больше не могли причинить вреда.
В 10.50 де Кастр отправил краткий личный запрос в Ханой: «У меня на руках 60 раненых коммунистов. Могу ли я вернуть их врагу?» Действительно, проблема раненых коммунистов в руках французов была дополнительным крестом, который должен был нести гарнизон. Вопреки практике 1961-1967 годов, когда обе стороны действовали так, будто не существовало правил ведения войны и конвенций об обращении с военнопленными, как французы, так и Вьетминь, предпринимали некоторые усилия для ведения войны в рамках, по крайней мере, некоторых гуманитарных правил. Следовательно, Ханой не возражал против того, что бы де Кастр направил радиосообщение противной стороне со следующим текстом:
«Командующими осадными силами Народной армии. Мы сообщаем вам, что двадцать ваших раненых будут доставлены на носилках в Бан-Бан сегодня вечером в 22.00. Люди, которые придут за ними, должны быть без оружия. До полуночи в этой зоне не должно происходить никаких боевых действий или стрельбы.»
Передача состоялась. Когда французы с носилками во главе со старшим сержантом прибыли в Бан-Бан, там в полной тишине стояла с носилками группа бойцов Вьетминя. Не обменявшись ни единым словом с французами, вьетнамцы забрали своих раненых и исчезли в ночи.
Учитывая этот опыт, 9 апреля де Кастр отправил пленного офицера Вьетминя под белым флагом во главе небольшой колонны грузовиков с оставшимися ранеными коммунистами. Конвой дошел до позиций противника в 800 метрах к югу от «Элиан-2». Аванпост противника пропустил офицера Вьетминя, но французских медиков и их раненых подопечных оставили ждать на открытом месте, в тишине и неприкосновенности. Когда офицер Вьетминя не вернулся и стало ясно, что со стороны коммунистов никто не придет за оставшимися ранеными, французы также вернулись на свои позиции. Позже, той же ночью пришло радиосообщение со стороны противника:
«Мы получили ваше сообщение о раненых. Мы ожидаем указаний сверху и надеемся, что сможем дать вам завтра точное время для встречи. Командир полка Народной армии, к востоку от Дьенбьенфу».
Командование Вьетминя предложило произвести обмен ранеными, при этом раненые французы должны были быть оставлены в двух километрах к северу от ОП «Доминик», в то время как пленные коммунисты будут доставлены к югу от ОП «Клодин». Возвращение французских раненых в Дьенбьенфу, хотя и понятное с точки зрения человечности, конечно, свело бы на нет все надежды на разгрузку переполненных госпиталей внутри осажденного укрепрайона. И все же с этим нужно было смириться. Однако после французской контратаки на «Элиан-1» 10 апреля, верховное командование Вьетминя кратко проинформировало де Кастра, что дальнейшие обмены не состоятся. По воспоминаниям Лангле, именно де Кастр в конце концов отказался от альтернативы — просто оставить раненого коммуниста в определенной точки на ничейной земле — из страха, что коммунисты намеренно оставят их умирать без помощи. В любом случае, быть раненым в Дьенбьенфу было незавидной судьбой. На стороне коммунистов раненым приходилось несколько дней тащиться пешком и получать скудную медицинскую помощь. У Вьетминя был только один настоящий хирург, доктор Тон Тат Тунг и шестеро не слишком хорошо обученных практикующих врачей, чтобы позаботиться о нуждах почти 50 000 человек. На французской стороне было девятнадцать врачей и построены удивительно хорошие операционные, но раненым приходилось сталкиваться с неопределенным по длительности пребыванием под огнем в подземном блиндаже, с возможность быть убитым или снова раненым снарядами коммунистов, лежа в госпитале.
8 апреля капитан Бизар и его небольшая рота из 5-го вьетнамского парашютного батальона вернулись на «Югетт-6», чтобы сменить капитана Мино и его смешанную роту из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка. Мино и почти все остальные офицеры в ротах II/1 RCP (лейтенанты Сюбрежис из 4-й роты, Шардини из 2-й и Рюйтер из 3-й) были ранены во время контратаки 5 апреля. Однако Мино остался на своем посту. Небольшая группа Бизара была усилена в течение дня другой сводной ротой, собранной из подразделений 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, под командованием лейтенанта Франсуа. И все же, было похоже, что Вьетминь устал от лобовых атак на «Югетт-6». Вместо этого аэрофотоснимки, сброшенные на следующий день, показывали, что противник прокладывал ряд траншей по обе стороны от «Югетт-6» с очевидным намерением отрезать эту позицию.
Инициатива в следующем раунде битвы принадлежала не Вьетминю, а скорее неукротимому майору Бижару. В связи с неожиданным выживанием гарнизона в Битве за Пять холмов и ОП «Югетт», генерал Коньи теперь был согласен с выброской в Дьенбьенфу еще одного воздушно-десантного батальона, но только после того, как еще раз попытался заменить некоторыми из своих менее желательных вьетнамских частей оставшихся элитных десантников. Де Кастр, или Лангле за подписью де Кастра, в 09.25 9 апреля отправил короткую телеграмму непосредственно Наварру: «Ждем обещанный (Вами) 2-й парашютный батальон Иностранного легиона, а не 1-й вьетнамский парашютный батальон. Предотвратите это мошенничество».
Ходили слухи, что двое командиров батальонов бросили жребий за честь первыми прыгать в Дьенбьенфу. Победил майор Юбер Лизенфельт из 2-го парашютного батальона Иностранного легиона.
Уверенный в получении подкреплений, 6 апреля Бижар принял решение отбить ОП «Элиан-1». С «Элиан-1» в руках Вьетминя, остальные позиции на холмах были почти непригодны. Никто не мог передвигаться по «Элиан-4», не будучи немедленно обстрелян отборными меткими стрелками, засевшими на «Элиан-1». Даже винтовочные гранаты летели в окопы днем и ночью. Бижар, его люди из 6-го колониального парашютного батальона и одна рота из 5-го вьетнамского парашютного батальона, жили как троглодиты в узких щелях и похожих на могилы ячейках. Вечером 8 апреля Лангле одобрил план Бижара. В ожидании одобрения своего старшего командира, Бижар (копируя методы противника) приказал своим людям рыть ночью штурмовые траншеи от «Элиан-4» в направлении «Элиан-1». Чтобы не выдать надвигающуюся атаку, Бижар решил начать артиллерийскую подготовку с собственных 81-мм минометов и 120-мм минометов лейтенанта Аллэра. Вдобавок, каждая 105-мм гаубица во всем Дьенбьенфу, двенадцать в самом Дьенбьенфу и восемь в ОП «Изабель», откроет огонь по «Элиан-1», выпустив 1800 выстрелов за десять минут. Минометы будут вести непрерывный заградительный огонь в двадцати метрах впереди первой волны пехоты, а артиллерия будет вести огонь в опасной близости, от сорока до ста метров, впереди французов. Но это было еще не все. Как только начнет действовать артиллерия, оставшиеся четыре танка, выстроенные на дороге ниже «Элиан-4», накроют вершину холма «Элиан-1» огнем прямой наводкой, как и «четыре-по-пятьдесят» из ОП «Ястреб-перепелятник». Наконец, шесть пулеметов и двенадцать автоматических винтовок, установленных на «Элиан-2», будут прижимать все, что еще движется на вершине «Элиан-1». Бижар намеревался сохранить людские ресурсы, которые он не мог позволить себе потерять, за счет большой, хорошо нацеленной огневой мощи. Фактически, силы пехоты, выделенные для этого предприятия, состояли из того, что осталось от 6-го колониального парашютного батальона. Это было немного, даже несмотря на то, что небольшое подкрепление, сброшенное с парашютами, позволило воссоздать три стрелковые и штабную роты (каждая из этих так называемых рот насчитывала всего восемьдесят человек). Все зависело от того, доставит ли Ханой резервный воздушно-десантный батальон.
9 апреля над долиной было сброшено почти 180 тонн грузов снабжения, при этом к противнику попали всего десять процентов. В ту ночь муссонные дожди начали мешать выброске 2-го парашютного батальона Иностранного легиона. Тем не менее, 7-я и 8-я роты батальона и часть штабной роты, сумели без сучка и задоринки высадиться внутри укрепрайона. Они были немедленно отправлены на «Доминик-3».
Накануне вечером, на аэродроме произошел небольшой эпизод, свидетельствующий о высоком моральном духе гарнизона. Капитан Шарно и его люди из отряда ВВС, провели небольшую диверсионную операцию, чтобы вытащить обугленные останки лейтенанта де Ла Местри из остова сбитого разведывательного самолета, чтобы похоронить его должным образом.
На западе, между ОП «Клодин» и «Югетт» марокканцы строили новый опорный пункт, под названием «Лили» или «Лилиан». ОП «Клодин-1» стал «Лили-1», «Лили-2» был совершенно новым, а «Югетт-4» стал «Лили-3». Переданный под командование майору Николя, он был полностью введен в строй к 14 апреля.
В 18.00 два «Хеллдайвера» с авианосца «Арронманш», пилотируемые лейтенантом де ла Феррьером и мичманом Ложье, проревели прямо «над палубой» вдоль шоссе №41, разыскивая конвои снабжения коммунистов вблизи поля боя. Вскрылось гнездо зенитных пулеметов вокруг «Беатрис», и их трассирующие пули, казалось, следовали за самолетом мичмана Ложье почти до самой земли. Он разбился слишком далеко за линией фронта противника, чтобы до него мог добраться Шарно или кто-либо еще.
Суббота — воскресенье 10-11 апреля 1954 г.
Рассвет 10 апреля стал свидетелем французского штурма «Элиан-1», в точности, как и планировал Бижар. Термин Бижара «дирижирование операцией» именно это и означал. Чтобы управлять атакой на «Элиан-1» Бижар приказал своим людям отрыть ячейку на склоне, обращенном к цели, в которой он разместил полдюжины раций, каждая в пределах досягаемости. Там он укрывался следующие десять часов, покрытый песком и обломками от близких вражеских попаданий и «играл» всю битву на своих рациях, как будто они были безбожными музыкальными инструментами. Он прослушивал свои пехотные роты и их сообщения взводам; он разговаривал с начальником артиллерии и передовым авианаводчиком, минометами и танками.
Бижар лично проинструктировал всех ротных командиров накануне вечером: лейтенантов Траппа, Ле Пажа, Перре и Датена из пехоты и минометчика Аллэра. По возвращении в свои подразделения, они в свою очередь, проинструктировали своих командиров взводов. Час «Ч» был назначен на 05.50. Вопреки устоявшейся доктрине, Бижар сознательно избрал тактику коммандос. Пехота действовала очень небольшими подразделениями, продвигающимися как можно быстрее, оставляя очаги сопротивления противника, которые не были уничтожены артиллерией, для зачистки второй или третьей волной коммандос. Серьезным преимуществом этой тактики, по крайней мере в данном случае, было то, что командование Вьетминя не могло организовать свой заградительный огонь, так как французские войска были полностью перемешаны с его собственными. В 06.10, как только серия дымовых снарядов ознаменовала окончание французского огневого налета, ведущая рота лейтенанта Траппа начала подниматься по крутым склонам высоты «Элиан-1», в то время как французские пикирующие бомбардировщики, точно по расписанию, начали обрабатывать позиции противника в тылу «Элиан» и «Доминик», тем самым полностью изолировав поле боя. Однако, вскоре Вьетминь открыл ответный огонь по тылам французов. Рота Траппа была прижата высоко на западном склоне «Элиан-1». Теперь Бижар ввел роту Ле Пажа, вместе с командой огнеметчиков и стрелков с автоматическими винтовками. С Ле Пажем также отправился новый офицер, лейтенант Конбанейр, который спрыгнул с парашютом 8-го апреля. Свежая рота двигалась длинными перебежками, с тяжелыми потерями от вражеского обстрела 120-мм минометов. Группа стрелков с автоматическими винтовками была полностью уничтожена, а лейтенант Конбанейр получил тяжелое ранение в голову. Но Ле Паж и команда огнеметчиков прорвались. Через несколько секунд западный блиндаж «Элиан-1» исчез в реке пламени, за которым последовало черное облако и запах обугленной человеческой плоти. В 14.00 Трапп, Ле Паж и уцелевшие бойцы из их двух рот были на вершине «Элиан-1» и смотрели вниз на восточной склон в направлении Фальшивой горы, где «Хеллдайверы» из эскадрильи 3-F французских ВМС добивали то, что осталось от полнокровного батальона Вьетминя, удерживавшего высоту. В 16.00 Бижар заменил две свои роты на вершине «Элиан-1» на две свежие роты из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка, под командованием капитанов Мино и Шарля. Свежие роты спешно окапывались в рыхлом песке на «Элиан-1», когда противник обрушил тяжелый контрудар из минометов и артиллерии по опорному пункту.
Когда 6-й колониальный парашютный батальон докладывал о операции этим вечером, его потери составили 13 убитых, 26 раненых (включая трех офицеров) и 10 пропавших без вести. Это составляло треть от общего числа задействованных сил. Было еще шестеро вьетнамских десантников, которые, пережив шок от штурма, быстро дезертировали.
Обе роты едва успели ознакомиться с тем, что осталось от позиции, когда в 18.45 началась контратака противника. Ей предшествовал сильный артиллерийский обстрел не только самого «Элиан-1», но и района штаб-квартиры и артиллерийских позиций. Генерал Зиап, по-видимому, был готов уплатить цену за «Элиан-1»: с самого начала был задействован весь 98-й пехотный полк 316-й дивизии Вьетминя в составе трех батальонов. Шарль, Мино и их небольшой отряд обороняющихся, оказались в безвыходном положении. Хотя они были полностью вооружены автоматическим оружием, они были неспособны достаточно быстро скосить наступающие волны пехоты противника. К 20.00 когда авангард Вьетминя достиг вершины высоты, французы на «Элиан-1» продолжали сражаться небольшими изолированными группами.
Вскоре после 21.00 были ранены оба командира рот (это было второе ранение Мино за пять дней) и «Элиан-1» остался без управления. Бижар, наблюдавший за агонией позиции с ОП «Элиан-4» решил ее отстаивать. Отчаянные обращения по рации были направлены в контратакующие роты, организованные на постоянной основе во всех воздушно-десантных батальонах. Первой частью, откликнувшейся на призыв, был 1-й парашютный батальон Иностранного легиона, который отправил две небольшие роты по пятьдесят человек в каждой, под командованием капитанов Мишеля Брандона и «Лулу» Мартена в пылающую топку на вершине «Элиан-1». Одновременно генерал Зиап бросил в бой четвертый пехотный батальон.
Затем произошло нечто очень странное, Нечто такое, что по воспоминаниям тысяч людей, слышавших это в ту ночь, редко случалось раньше в Индокитае. Когда сотня легионеров и французских десантников прорвалась через низкую седловину между «Элиан-4» и «Элиан-1», они начали петь. Некоторые из песен французских десантников на самом деле, являются переводами песен десантников немецких, и теперь, когда они рванулись вперед, немецкие легионеры пели со своим серьезным тевтонским акцентом, в то время как французы пели на своем родном языке. На мгновение в битве, казалось, наступило короткое затишье — даже противник, казалось, пытался распознать новые странные звуки. Но песня и певцы растаяли в перестрелке на вершине «Элиан-1» и Бижар решил бросить в бой последние наличные резервы: 2-ю и 3-ю роты 5-го вьетнамского парашютного батальона. Это был тот самый батальон, который покрыл себя позором у брода Бан Ке Пхай 15 марта. Очищенный от своих ненадежных элементов и усиленный некоторыми французскими кадровыми военными, оставшимися от распавшихся батальонов тай, они очень хорошо зарекомендовали себя в предыдущих боях за «Югетт» и Пять холмов. И все же почему-то их больше никогда не воспринимали всерьез. Теперь пришла их очередь быть принесенными в жертву на «Элиан-1». Маленькие вьетнамцы и их французские кадровые бойцы непоколебимо начали подъем и они тоже пели. В 1954 году вьетнамская армия была еще молодой армией. У нее были собственные знамена и национальный гимн. Но до сих пор никто не нашел времени, чтобы снабдить эту армию зажигательной походной песней, которую можно было бы орать во всю глотку, хотя бы для того, чтобы заглушить свой страх. Но была одна песня, которая тогда все еще была в культурном багаже каждого вьетнамского школьника, и это был французский национальный гимн, «Марсельеза». Когда вьетнамские десантники, в свою очередь появились на выжженной огнем седловине между холмами, внезапно, в первый и последний раз за время войны в Индокитае зазвучала «Марсельеза». Ее пели, как во времена Французской республики, когда она была написана, чтобы стать ее боевым гимном. Ее пели в ту ночь на окровавленных склонах высоты «Элиан-1» вьетнамцы, сражавшиеся с другими вьетнамцами, в последней битве, в которой Франция сражалась как серьезная сила в Азии.
К полуночи остатки десантников из парашютно-егерского полка, Иностранного легиона и вьетнамского батальона снова зачистили «Элиан-1» в рукопашной схватке. Ошеломленные бойцы Вьетминя начали отступать. Когда рассвело, Бижар ввел на «Элиан-1» только что прибывшую 7-ю роту 2-го парашютного батальона Иностранного легиона капитана Делафона. Капитан был убит ранее тем же вечером снарядом коммунистов и роту теперь возглавлял лейтенант Лекур-Гранмезон, бывший свидетелем всего сражения со своей позиции в резерве на ОП «Доминик-3». Он также был непосредственным свидетелем контратак 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и 5-го вьетнамского парашютного батальона и знал, чего ожидать. Но огонь противника по «Элиан-1» ослабел и наступающий дневной свет обнажил бойню на этой позиции. Около 400 погибших коммунистов лежали вперемешку с многочисленными погибшими французами. Из двух небольших рот 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка одна прекратила свое существование, потеряв 10 убитыми, 21 пропавшими без вести и 66 ранеными, включая лейтенанта Рюйтера. У 1-го парашютного батальона Иностранного легиона и вьетнамского парашютного батальона также было потеряно около 100 человек. И все же они захватили и удержали «Элиан-1» и они будут удерживать его в течении двадцати долгих дней и ночей битвы. Роты оставались на «Элиан-1» в течении сорока восьми часов, истекали там кровью и возвращались на отдых. Затем следующая рота растерзывалась в клочья на вершине этой высоты. Тела друзей и врагов на «Элиан-1» заваливались тонким слоем мешков с песком и просто песка и использовались в качестве облицовки брустверов, только для того, чтобы снова и снова быть разорванными прилетающими снарядами. Французы оставались на «Элиан-1» почти до самого конца. Когда «Элиан-1» наконец пал, Дьенбьенфу оставалось жить всего несколько дней. Несмотря ни на что, подобно «группе братьев» из шекспировского «Генриха V», французские десантники в Дьенбьенфу праздновали день Святого Криспина.
После успешной контратаки на «Элиан-1», Лангле еще раз реорганизовал оборону Дьенбьенфу. Звание и старшинство производства больше не учитывались. Единственным критерием для командования были собственные заслуги офицера. Ряд подполковников и майоров оказались отстраненными или были переведены на второстепенные должности, не имеющие ничего общего с их званием или прошлым опытом. С другой стороны, фактическое управление сражением теперь полностью находилось в руках «Десантной мафии». Лангле разделил всю основную позицию на пять кварталов (районов) и назначил командовать каждым из них одного из своих самых доверенных помощников. Брешиньяк был назначен командовать Пятью холмами; Шенель из 2-го батальона тай командовал равнинными районами к востоку от Нам-Юм; Гиро, хотя и был ранен, принял командованием над северной частью собственно Дьенбьенфу; Турре командовал ОП «Ястреб-перепелятник»; а Вадо взял запад и юг Дьенбьенфу. Бижар теперь официально стал заместителем Лангле по контратакам и отныне делил с ним командный пост. Каждое утро в 09.00 проходило совещание, на котором присутствовали пять командиров районов, плюс Лангле, Бижар, полковник Вайан (начальник артиллерии), офицер, отвечающий за операции по снабжению (обычно майор де Бринон), Герен из ВВС и офицер, представляющий полковника де Кастра.
Прогрессирующая отстраненность, если не отчуждение де Кастра от битвы были частью процесса, который по сей день не совсем понятен даже тем людям, которые были этому свидетелями. Безусловно, каждый день Бижар считал своим долго лично докладывать де Кастру о решениях принятых командной группой во время утреннего совещания. Очевидно, его более уравновешенный характер лучше подходил де Кастру, чем более взрывной Лангле. Обычно эти доклады оставляли мало места для дальнейшего принятия решений номинальным командующим укрепрайона, за исключением, возможно, того, чтобы изложить зачастую жестко прямолинейные сообщения от командиров-десантников, в терминах более приемлемых для утонченных ушей тылового командования в Ханое. На 11 апреля 1954 года, помимо Лангле в оборонительном периметре Дьенбьенфу находилось шесть подполковников и около двадцати майоров. И все же, судьба Дьенбьенфу, да и всей войны в Индокитае, находилась в руках Лангле и его маленькой «группы братьев». Позже Бижар сказал, что утренние совещания служили не только для того, чтобы уточнить ситуацию в лагере, спланировать контратаки и установить графики поставок снабжения, но также (и возможно, прежде всего) служили ценным стимулом для поднятия боевого духа. Он выразил это простыми словами: «Наше товарищество было превосходным — и в конце концов, мы дрались за наши шкуры».
Противник также переосмыслил ситуацию. Зиапу было ясно, что завоевание Дьенбьенфу лобовыми атаками ценой уничтожения значительной части его регулярных войск сыграет на руку французскому верховному командованию. Для многих подчиненных Зиапа ситуация в Дьенбьенфу после первых быстрых, но дорого обошедшихся побед над французами, теперь опасно напоминала некоторые сражения, в которых Народная Армия сражалась против французов на подготовленных позициях и которые стоили ей чрезвычайно тяжелых потерь. Нет никаких сомнений в том, что неделя с 11 по 18 апреля была той, в течение которой боевой дух на стороне коммунистов был самым низким, а на французской стороне — самым высоким. Фактически, французская радиоразведка в укрепрайоне перехватывала взволнованные сообщения от командиров низового звена, сообщавших что некоторые подразделения отказывались подчиняться приказам. Пленные открыто признавали, что в некоторых случаях их заставляли идти вперед под реальными угрозами быть застреленными в спину их собственными пулеметчиками. Поэтому Зиап решил вернуться к испытанной тактике ведения окопной войны на Ипрском выступе Первой мировой войны. С десятками тысяч кули, занятых на строительстве дорог на путях снабжения, каждая французская позиция вскоре была окружена паутиной штурмовых траншей, многие из которых тщательно зарывались под землю на длинные отрезки, пока не оказывались внутри периметра французской колючей проволоки или даже на линии французских блиндажей. В некоторых случаях, были отрыты минные галереи, особенно в районе Пяти холмов, где линию фронта удерживал 98-й полк 316-й дивизии Народной армии. 98-й полк был набран в основном из вьетнамцев района Донгчье, являющимся одним из основных районов добычи угля в Северном Вьетнаме. Многие из бойцов 98-го были бывшими шахтерами и были знакомы с рытьем шахт и подготовкой зарядов взрывчатки. Однажды удивленному Лангле сообщили из Ханоя, что он получит партию «геофонов». Действительно, спустя несколько дней был сброшен с парашютом груз плоских французских армейских винных фляг с медицинскими стетоскопами, а также краткая инструкция о том, как прослушивать шумы от подземных работ. Ханой также дал много хороших советов о том, как устраивать контрмины — в том случае, если у вас есть неограниченное количество строительного леса, рабочей силы и динамита.
В случае Дьенбьенфу, драгоценное грузовое пространство для парашютных выбросок иногда приходилось использовать для сброса с парашютом минимального количества строительных материалов, необходимых просто для поддержания некоторых опорных пунктов, которые быстро разрушались под совокупным воздействием муссонных дождей и артиллерии противника. Но когда ночи были спокойными, защитники «Элиан-1» и «Элиан-2» могли слышать звон кирок и лопат почти у себя под ногами. И они могли их слышать, даже не используя «геофоны». В тот же день Вьетминь начал усиливать свою хватку вокруг «Югетт-1», которая до сих пор находилась в тылу линии фронта. На самом деле, контратака на Пяти холмах и кровавая борьба за «Элиан-1» полностью скрыли из виду общее ухудшение дел на «Югетт». Там, те что остались от 1-го батальона Клемансона из 2-го пехотного полка Иностранного легиона, стремительно истекали кровью. 8-го апреля, последние остатки 1-й и 3-й рот были сведены в «маршевую» (временную) роту под командованием лейтенанта Франсуа, а сержантское учебное подразделение было распущено и переформировано в маршевую роту «3/13» в память о батальоне, погибшем в первый день боев за ОП «Беатрис». Этой ротой командовал капитан Филипп. 9 апреля, произошла новая реорганизация, поскольку битва за «Элиан-1» истощила последние резервы. Рота Франсуа сменила роту Кледика из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка на «Югетт-6», а «Югетт-4» был передан смешанной марокканской роте и стал частью нового опорного пункта «Лили», под названием «Лили-3». Наконец, уже раненый капитан Бизар сменил Мино и его 4-ю роту 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, чтобы они смогли принять участие в атаке на «Элиан-1». Бизар принял командование «Югетт-6», а Филипп и его заместитель, лейтенант Легро обосновались с недавно сформированной ротой «3/13» на «Югетт-2». Это оставило лейтенанта Спозио, который уже был ранен во время боя за «Югетт-7» 2 апреля, с его сильно ослабленной 2-й ротой 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, удерживать «Югетт-1». И в это воскресенье бойцы Спозио предприняли еще одну попытку зачистить щупальца окопов коммунистов, которые их окружали. Они были практически затоплены тремя ротами Вьетминя, которые, как казалось, появились из ниоткуда. В течение нескольких минут один взвод с «Югетт-2» и еще один, из 4-й роты, были заняты спасением Спозио от захвата. В бой вступили 105-мм с ОП «Клодин» и через несколько минут, два готовых к бою танка под командованием младшего лейтенанта Манжелля. Но новая тактика удушения коммунистов, казалось, сработала идеально. Один из французских танков получил попадание из базуки, и оба, Спозио и Легро, были тяжело ранены. В то время, как Спозио его бойцы еще смогли оттащить, Легро пришлось оставить в руках коммунистов, где он и умер, несколько часов спустя. Но это было еще не самое худшее: 2-й роте не удалось вырваться из окружения и впервые коммунисты удержались, подойдя к окопам средь бела дня. Это не предвещало ничего хорошего в будущем.
Понедельник, 12 апреля 1954 года
С наступлением ночи в воскресенье, артиллерия коммунистов вновь открыла огонь по «Элиан-1», за которым в течение нескольких минут последовали 215-й и 439-й батальоны 98-го полка Народной армии. На этот раз генерал Ву Ман Хунг был полон решимости захватить и удержать «Элиан-1» навсегда. Ввиду отсутствия каких-либо препятствий перед первыми траншеями на «Элиан-1», бой сразу перешел в рукопашный. Из-за просачивающихся между «Элиан-1» и «Элиан-4» коммунистов, Брешиньяк приказал ротам Траппа и Ле Пажа из 6-го колониального парашютного батальона вступить в бой; и так продолжалось всю ночь, человек против человека в окопах и блиндажах «Элиан-1». К 07.00 98-й полк выдохся; те, кто остались от двух батальонов первой волны (215-го и 439-го). участвовавших в штурме, начали откатываться вниз по восточному склону «Элиан-1», снова преследуемые минометами и артиллерией Дьенбьенфу. Согласно наставлению Вьетминя по штурму укрепленных позиций, требовалось превосходство нападающих над обороняющимися в соотношении три к одному. В той ночной атаке Вьетминь имел превосходство семь к одному, но тонкая линия десантников держалась. И снова их потери были тяжелыми. Только две небольшие роты парашютно-егерского полка потеряли девятнадцать убитыми и шестьдесят шесть ранеными, в том числе, двух офицеров, в то время как парашютный батальон Иностранного легиона потерял сорок семь человек. Это означало, что 154 человека из подкреплений для 2-го батальона Иностранного легиона, которые были сброшены с парашютами в Дьенбьенфу той ночью, просто восполнили потери за ночь, но не увеличили его численности. 3-я и 4-я рота 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка были теперь настолько истощены, что Брешиньяк расформировал их и свел в маршевую роту под командованием младшего лейтенанта Легера. Это оставило 1-ю роту 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка под командованием лейтенанта Перью в качестве последнего готового к бою резерва. Незадолго до этого, Брешиньяк поручил им защищать «Элиан-1». С Перью на «Элиан-1» и Кледиком, теперь выведенным в резерв на «Элиан-4», 2-й батальон 1 парашютно-егерского полка заодно решил одну из своих главных проблем — безопасность голосовой радиосвязи. Поскольку коммунисты были в изобилии оснащены захваченными американскими радиостанциями того же типа, что и у французов, защищенная радиосвязь (за исключением совершенно секретной сверхвысокочастотной радиосвязи между де Кастром и Ханоем и кодированных сообщений) отсутствовала и часто Вьетминь успешно глушил французские передачи или просто подключался к ним; в любом случае, их постоянно прослушивали. Это было особенно неприятно, когда по связи передавали точное время смены подразделений. В некоторых случаях, например при общении между де Кастром и подполковником Лаландом на ОП «Изабель», использовался английский, поскольку оба офицера на нем свободно говорили и по крайней мере, в 1954 году, шансы на то, что у Вьетминя будут радисты, понимающие три языка, были почти равны нулю. Та же система использовалась между Клемансоном и Бизаром, поскольку последний получил образование в Лондоне. Североафриканские подразделения часто разговаривали на арабском, чтобы сбить с толку нескромных слушателей, но в случае с Кледиком и Перью переговоры были абсолютно надежными, так как оба были бретонцами; их язык, похожий на валлийский, был непонятен не только вьетнамцам, но и остальным французам (за исключением других бретонцев). Эти разговоры на совершенно незнакомом языке, конечно, также были перехвачены французской радиоразведкой и привели, по крайней мере, к одному срочному сообщению, информирующему Ханой о том, что вблизи Дьенбьенфу были перехвачены радиопередачи «на неизвестном азиатском языке».
Если новости на земле были не слишком обескураживающими, главной заботой гарнизона в тот день оставалась воздушная поддержка. В 11.30, четырехмоторный бомбардировщик «Приватир» 28-й эскадрильи французских ВМС, который бомбардировал позиции противника недавно полученными американскими авиабомбами «Лэзи Дог» был сбит зенитным огнем противника к северо-западу от «Анн-Мари» и уничтожен. Его первый пилот, мичман Манкановски, погиб вместе с самолетом, чтобы дать возможность прыгнуть двум другим членам экипажа, старшинам Карпантье и Керронесу. Они благополучно спустились на парашютах и были взяты в плен. Несколько минут спустя, в 12.00 бомбардировщик Б-26 по ошибке бомбил ОП «Ястреб-перепелятник», что помимо урона, нанесенного опорному пункту, сильно тряхнуло подполковника Лангле. На одно мимолетное мгновение он запаниковал, думая что в сражение вмешались китайские ВВС. Это, по мнению всего Дьенбьенфу, означало скорую смерть. Как рассказывал Лангле, он оставил командира ОП «Ястреб-перепелятник» майора Турре несколько озадаченным, когда, узнав по телефону что его опорный пункт бомбил французский самолет, воскликнул: «Слава Богу, это были наши!»
Но это было только начало особенно неудачной операции по поддержке с воздуха. На следующий день, все должно было стать еще хуже.
В то время, как наземная война на некоторое время затихла, Дьенбьенфу снова столкнулся с проблемами с воздушным транспортом. Слишком большая часть драгоценных грузов была просто неверно сброшена на сторону противника. Эффект ощущался не только в перебоях со снабжением гарнизона, но и в таких тревожных ситуациях, как интенсивный обстрел в ночь с 12 на 13 апреля большей части Дьенбьенфу крайне эффективными 105-мм снарядами, оснащенными новыми американскими взрывателями замедленного действия, взятыми непосредственно из неверно сброшенных грузов. Многие французские блиндажи и подземные сооружения, которые до сих пор успешно противостояли артиллерийскому огню противника, теперь были пробиты снарядами и разрушены. Франко-американское сотрудничество в области снабжения также оставляло желать лучшего. Двадцать четыре из двадцати девяти самолетов С-119, выполнявших полеты в рамках французских операций по снабжению, имели американские экипажи по контракту с тайваньской корпорацией «Гражданский воздушный транспорт» (CAT). Официально, экипажи все были «гражданскими», но фактически, несколько американских военных пилотов были по тихому прикомандированы к CAT для ознакомления с регионом на случай американского воздушного вмешательства от имени французов.
Поскольку экипажи не говорили по-французски, а большинство французских воздушных диспетчеров не говорили по-английски, связь часто была затруднена, особенно на передовой. Дьенбьенфу с его ограниченными средствами радиосвязи часто приходилось иметь дело одновременно с тридцатью или сорока самолетами, работавшими вблизи и над долиной. Вместо того, чтобы вступать в длительные и иногда бесполезные разговоры с землей, американские экипажи часто следовали собственному опыту, или за своим лидером звена. Это также произошло в ночь с 12 на 13 апреля и в 09.30 13 апреля де Кастр горько пожаловался, что «американские экипажи отказались принимать во внимание все указания данные нашим собственным штабом связи с воздушными силами». Когда позже в тот же день французские ВВС добавили горечи, трижды разбомбив некоторые из удерживаемых французами опорных пунктов, а Дьенбьенфу также выяснил, что именно содержалось в грузах, утерянных С-119-ми прошлой ночью, де Кастр лично отправил еще одну радиограмму в Ханой, информируя их о бомбежке и о том факте, что груз пяти полностью загруженных самолетов представлял собой «по меньшей мере, 800 артиллерийских снарядов. Без комментариев. (подпись) Де Кастр».
Весь день продолжался в том же духе. В 14.25 истребитель-бомбардировщик сбросил свои бомбы между опорными пунктами «Югетт-1» и «Югетт-6», в то время как еще один сбросил свои бомбы на французский склад боеприпасов в Дьенбьенфу, который взорвался, убив нескольких солдат в этом районе и уничтожив около 1000 драгоценных 105-мм гаубичных снарядов. И пока это продолжалось, еще один С-110 снова умудрился сбросить весь свой груз 105-мм снарядов на северо-восточный склон, удерживаемого коммунистами «Доминик-1».
И снова, как и в предыдущие недели, возникла острая потребность в специалистах. Например, во 2-й воздушно-десантной группе организация связи была изначально рассчитана на работу с тремя отдельными батальонами. Теперь воздушно-десантная группа поддерживала связь с шестью воздушно-десантными батальонами, и в любом случае, теряла связистов чаще, чем получала дополнительных. То, что оставалось от двух частей Иностранного легиона в основном центре укрепрайона было едва ли достаточно для одного батальона, не говоря уже о полубригаде, и де Кастр настоял на том, чтобы туда были переброшены пополнения Иностранного легиона. (Судя по новостям, целый батальон Иностранного легиона в дельте Красной реки, включая его командира, вызвался добровольцами.) Тем не менее, пополнение прибывшее прошлой ночью, составило всего семьдесят одного человека, включая еще одну воздушно-десантную хирургическую бригаду (№5), под командованием капитана Анца, которая была развернута в районе штаба полубригады, что было едва достаточным чтобы восполнить потери за день.
Наконец, в 19.15 без всякой видимой причины, артиллерия коммунистов снова открыла огонь по району штаба и артиллерийским позициям на ОП «Клодин». Орудийные дворики 4-й батареи 2-й группы 4-го колониального артиллерийского полка, казалось, были избраны для особой кары. Вражеский залп наконец попал в цель, полностью уничтожив одну гаубицу и поджег склад боеприпасов. Командир батареи, доблестный лейтенант Бранбрук, спасший две недели назад ОП «Доминик-3», лежал при смерти на своем полуразрушенном командном пункте, его спина была располосована осколками снаряда, но он еще был в сознании. «Продолжайте стрелять!» - сказал Бранбрук одному из командиров расчета, стоявшему рядом с ним, – «Мы должны показать им...»
Он был все еще в сознании, когда отец Тренкан ползком добрался из штаба, чтобы дать ему отпущение грехов и спокойно умер через несколько минут.
Когда 14 апреля рассеялся туман, первые французские патрули, вышедшие к опорным пунктам «Югетт-1» и «Югетт-6» внезапно столкнулись с препятствием, появление которого прошлой ночью было заглушено шумом артиллерийского обстрела. Диверсанты коммунистов проникли ночью на аэродром и взрывами проделали траншею почти по всей ширине южной трети аэродрома, примерно на полпути между «Югетт-1» и «Югетт-2». Почти одновременно в 10.20 ОП «Югетт-1» сообщил, что он почти полностью окружен по западному периметру вьетнамскими траншеями, всего в пятнадцати метрах от внешнего периметра колючей проволоки. Последний также был взорван ночью бангалорской торпедой и в нем была пробита почти трехметровая брешь, доходящая до крайних внутренних нитей. В 12.00 подразделения 6-го и 8-го колониальных парашютных батальонов попытались прорваться к «Югетт-1», но оказались заблокированными к северу и западу от «Югетт-5», к востоку от «Югетт-2» и к северу от ОП «Ястреб-перепелятник» новыми минными полями, размещенными по всей территории аэродрома и чрезвычайно плотным минометным огнем коммунистов. Фактически, это означало, что и «Югетт-1» и «Югетт-6» были теперь почти полностью изолированы от остальной части Дьенбьенфу. Если бы оба пали, то Дьенбьенфу потерял бы двадцать процентов своей площади, включая две трети своего аэродрома. Не то, чтобы последнее было само по себе важно, но его потеря означала бы, что коммунисты могли бы установить зенитные пулеметы ближе к основному центру Дьенбьенфу и для сброса с парашютами, самолетам приходилось проходить через еще более плотную зенитную завесу, чем раньше. Итак, началась вторая битва за ОП «Югетт».
На самом деле, по мере того как битва на северо-западе укрепрайона начинала приобретать свои очертания, появились и другие признаки того, что противник, далекий от того, чтобы отказаться от над Дьенбьенфу, если не сможет взять его к 15 апреля, фактически укреплял свои позиции. Сообщения, перехваченные и расшифрованные французами, указывали, что 910-й и 920-й батальоны знаменитого 148 горного полка отзываются из Лаоса вместе с 970-м батальоном 176-го полка 316-й дивизии; все три эти батальона действовали в Лаосе в качестве «советников» местных повстанцев Патет-Лао. Зиап также приказал, чтобы 900-й батальон 148-го полка, который был сводным элитным подразделением, обеспечивающим поддержку штаба 148-го полка, выделил для несения службы в Дьенбьенфу такие дополнительные подразделения как 523-я рота связи и 121-я рота тяжелого вооружения, с ее шестью безоткатными орудиями и четырьмя минометами. Кроме того, 9-й полк 304-й дивизии получил приказ присоединиться к своему братскому 57-му полку 304-й дивизии в осадном кольце Дьенбьенфу; и наконец, Китай получил запрос о предоставлении дополнительных 720 тонн боеприпасов и одного полностью укомплектованного зенитного полка из шестидесяти семи 37-мм зенитных пушек. С тысячами отдельных резервистов, вызванных из тыловых учебных лагерей, осаждающие войска Вьетминя могли с лихвой восполнить прежние потери, даже если некоторые из нового пополнения были неопытными и часто чрезвычайно молоды.
Когда начались последние бои за взлетно-посадочную полосу, генерал Зиап все еще мог выставить по меньшей мере 35 000 бойцов на линии фронта и 12 000 артиллеристов и саперов. Французы — даже после успешных воздушных десантов в первой половине апреля — все еще имели в своем распоряжении менее 5 000 бойцов. Действительно, прибытие двух воздушно-десантных батальонов и других отдельных пополнений, сброшенных с парашютами, было слабым утешением перед лицом статистики собранной майором Гровеном для полевых госпиталей Дьенбьенфу: с 1 по 15 апреля был госпитализирован 751 раненый, из которых 310 потребовались хирургические операции, а 76 умерли. Эти цифры, конечно, не включали сотни людей, относительно легко раненых снова и снова, или тех кто погиб на своих позициях. Что касается условий, в которых приходилось находиться раненым, что они ухудшились от просто ужасных до невыносимых, когда муссонные дожди начали просачиваться в подземные блиндажи в середине апреля. Последствия этой новой катастрофы для раненых вскоре стали очевидны — 17 апреля госпитали сообщили о первых случаях гангрены.
Но главной проблемой для Гровена была нехватка места. Подобно осьминогу, госпиталь продолжал расширяться во всех направлениях. Каждую ночь имевшиеся в распоряжении марокканские саперы 31-го саперного батальона работали, выкапывая в земле новые туннели, чтобы освободить место для раненых. Наконец, было просто некуда больше идти, кроме как в блиндажи других частей. Здесь требования госпиталя также разожгли давнюю вендетту между Лангле и французской Центральной разведывательной службой. С самого начала сражения, Лангле чувствовал что местное подразделение Центральной разведывательной службы, 8-я диверсионная группа, стала совершенно бесполезной и ее оперативники должны быть включены в состав пехоты укрепрайона, как и авиаторы. Поскольку командир отряда, капитан Эбер, фактически не подчинялся никому в Дьенбьенфу, отвечая только перед своим руководством в Ханое и Сайгоне, Лангле был не в состоянии заставить его выполнить приказ. После этого 22 марта он направил официальную записку всем частям десантников, сообщив им, что Эбер и его отряд предпочли остаться в удобных блиндажах, а не вступать в бой. Лангле пошел еще дальше, 28 марта, будучи старшим офицером-десантником в долине, он приказал капитану Эбер (который также был из десантников) прекратить носить священный красный берет колониальных десантных частей.
Лангле, чья импульсивность была хорошо известна, был несколько несправедлив к 8-й диверсионной группе. Эбер был далек от того, чтобы быть «диванным» офицером разведки, заработав свои крылья десантника в ходе опасных заданий во вражеском тылу во время Второй мировой войны, в которых он был тяжело ранен; в результате одна нога была на семь сантиметров короче другой. Тем не менее, в октябре 1953 года он добровольно вызвался прыгнуть с парашютом на вражескую территорию в Индокитае с одним из отрядов CGMA и был за свои заслуги произведен в рыцари ордена Почетного легиона. Теперь Лангле воспользовался возможностью раз и навсегда ликвидировать то, что он называл «государством в государстве» в лице станции Центральной разведывательной службы. Столкнувшись с настоятельными потребностями госпиталя Гровена в большем пространстве, Лангле 9-го апреля в сопровождении нескольких вооруженных десантников явился в блиндажи 8-й диверсионной группы и просто приказал горцам мео освободить их. Сначала они пытались пройти через кольцо осады противника, даже рискуя быть схваченными и замученными Вьетминем. Двое из них были убиты в ночь на 10, а еще один — в ночь на 11, в то время как многие другие, включая женщин и детей, были ранены огнем с обеих сторон. В радиосообщении своему руководству в Ханое, Эбер утверждал что «все здесь боятся Лангле» и просил поддержки. Мягкий упрек де Кастра в адрес Лангле только усилил ярость последнего против Центральной разведывательной службы, и 14 апреля Лангле фактически отправил отряд крутых иностранных легионеров в район 8-й диверсионной группы с прямым приказом очистить помещения, если потребуется, ручными гранатами.
В конце концов потребовался прямой приказ от генерала Коньи и угроза «серьезных персональных санкций» для Лангле, чтобы оставить в покое последние остатки 8-й диверсионной группы. Но ему удалось предоставить госпиталю Гровена достаточно места в блиндажах более чем для 200 раненых, хотя этот район был отделен от госпиталя постоянно занятым участком шоссе №41, который проходил прямо через лагерь. Неутомимые саперы 31-го батальона решили эту проблему за одну ночь, выкопав траншею полного профиля через дорогу и накрыв ее деревянными балками и стальными плитами с аэродрома. Это оставило Гровена еще с одной проблемой. Постоянное расширение кладбища рядом с госпиталем (один из оставшихся бульдозеров мало что делал в относительно безопасные ночные часы, кроме как рыл огромные траншеи для мертвых следующего дня), привело к появлению огромных скользких белых личинок, которые теперь проникли в похожие на могилы галереи, где лежали раненые, и которых вскоре можно было найти ползающими по открытым гноящимся ранам. Просто не было никакого способа сдержать их, или уничтожить. В длинном списке неотложных приоритетов для сброса грузов с воздуха, медикаментам приходилось часто занимать второстепенное место по сравнению с боеприпасами и бензином.
Было просто невозможно найти место для сотен фунтов средств дезинфекции, которые требовались, когда свежая кровь, плазма и даже простые предметы, как спирт для ран, поступали в тщательно отмеренных количествах. Гровен объяснил раненым, что личинки питаются только мертвыми или гниющими костями и плотью и, несмотря на весь их нездоровый вид, способствуют поддержанию ран в чистоте. Неизвестно, заставило ли его объяснение кого-нибудь почувствовать себя лучше, но по крайней мере, оно успокоило панику тех раненых, которые считали, что появление личинок в их повязках было верным признаком приближающейся смерти.
Еще одной проблемой, которая обострилась 14 апреля, была проблема продовольствия. Снабжение изолированных войск численностью 16 000 человек в течение пятидесяти шести дней в боевых условиях было подвигом, который за аналогичный промежуток времени был сравним только со Сталинградом. Чтобы понять, насколько сложной была проблема снабжения продовольствием для Дьенбьенфу, необходимо осознать, что было выделено шесть различных видов продовольственных пайков: европейские, североафриканские, африканские, вьетнамские, для вспомогательных войск тай и военнопленных. Например, мусульманам, было невозможно скормить обычное в американских и французских консервированных пайках свиное мясо. Европейцы не могли бесконечно питаться рисом, в то время как все вьетнамцы считали рис основным продуктом питания. По мере того как готовить становилось все труднее и труднее, люди все больше полагались на консервированные боевые пайки. Поэтому существовала большая вероятность того, что большая часть гарнизона станет жертвами болезней, связанных с нехваткой витаминов, таких как цинга или авитаминоз. Поэтому были предприняты согласованные усилия, чтобы все ели сырой лук и фрукты, даже в самых тяжелых сражениях. Краткий перечень основных предметов снабжения показывает, что это означало на практике. Это также показывает некоторые из особенно «французских» аспектов проблемы:
Индивидуальные боевые пайки — 623 194 шт.;
Рационы выживания — 22 760 шт.;
Винный концентрат — 26 765 литров
Среди других предметов, сброшенных с парашютами, можно отметить в общей сложности 2952 тюбика зубной пасты и всего 16 460 бритвенных лезвий. Даже если признать, что гладкокожие вьетнамцы в гарнизоне почти никогда не нуждались в бритье, это все равно означало, что за три месяца боев каждый мужчина употребил не более двух-трех бритвенных лезвий.
Сужение кольца осады вокруг зон выброски вынуждало как Ханой, так и командование в Дьенбьенфу ежедневно делать мучительный выбор чем заполнить ограниченное пространство в имеющихся в наличии самолетах — подкреплениями, боеприпасами и медикаментами, или продовольствием. Результатом, очевидно, стало то, что продовольствие имело наименьший приоритет и что подразделения в критические моменты были вынуждены жить за счет рационов выживания, которые обычно употреблялись только в чрезвычайных ситуациях. Так, 7-го апреля в Дьенбьенфу закончились продовольственные пайки, за исключением тех, что уже были распределены по отдельным подразделениям. В то время, как бушевала битва за «Югетт-1», а северная часть ОП «Югетт» была отрезана, 11 апреля сражающимся частям было разрешено употребить по одному в день (из трех, имевшихся теоретически у них в наличии) рациону для выживания.
Следующие дни принесли некоторое облегчение, так как 13-14 апреля сбросы с воздуха поднялись на никогда больше недосягаемую высоту в 217 и 229 тонн. Но произошедшее вечером 14 апреля разрушило все надежды на создание достаточных запасов. Когда уцелевшие грузовики и джипы собирали продовольствие в районе штаба, чтобы обеспечить его надлежащее распределение, град артиллерийских снарядов коммунистов поджег незащищенную груду легко воспламеняющейся пищи. Было потеряно более 300 килограммов сыра, 700 килограммов чая, 700 килограммов кофе, 450 килограммов соли, 110 килограммов шоколада и 5080 индивидуальных пайков. Эта катастрофа совпала еще с одной, несколькими днями ранее, когда был подожжен весь табачный запас лагеря, инцидент, который заставил Лангле сказать что «весь Дьенбьенфу пах так, будто он курил гигантскую трубку». С 14 апреля и далее Дьенбьенфу был вынужден начать сокращать рационы, и к 29 апреля они были урезаны наполовину. Гарнизон не только был обескровлен противником и испытывал нехватку боеприпасов, но и большую часть времени сражался на пустой желудок.
14 апреля также достигла своего наивысшего уровня борьба с обеих сторон между Лангле и воздушно-десантной бюрократией. В телеграмме, которая очевидно, была подготовлена Лангле для подписи де Кастром, последний недвусмысленно сообщил Коньи, какова была точная ситуация внутри укрепрайона и начал свое сообщение с того, что оказалось невероятно точным пророчеством:
«1. Обратитесь к своей телеграмме 19-31 (о выброске не имеющих парашютной подготовки). Судьба центральной позиции будет решена 10 мая, независимо от правил парашютной подготовки. Сообщаю вам, что эффективные 1-й батальон 13-й полубригады, 1 батальон 2-го пехотного полка Иностранного легиона, 3-й батальон 13-й полубригады удерживают западный фланг и насчитывают соответственно 354, 380, 80 человек. 1-й батальон 4-го полка марокканских тиральеров удерживает юго-запад с двумя боеспособными ротами. Общее число боеспособных в воздушно-десантных батальонах приближается к 2500, они удерживают остальные фланги и составляют резерв. Абзац.
2. Продвижение (вражеских) работ угрожает «Югетт-1» и «Югетт-6». Попытка зачистить «Югетт-1» этим утром наткнулась на многочисленные заминированные зоны между «Югетт-1», «Югетт-3» и «Югетт-5», а также минометный и артиллерийский огонь. Повторная попытка будет предпринята с наступлением темноты, одновременно с ремонтом взлетно-посадочной полосы. Абзац.
3. В 08.00 передатчик 102-го полка (308 дивизии) объявил своим подчиненным подразделениям, чтобы они «были готовы к важным новостям». Абзац.
4. Еще раз настаивайте на том, чтобы каждую ночь сбрасывать пять самолетов личного состава. Абзац, конец.
В остальном в тот день в Дьенбьенфу мало что еще произошло. Один электрогенератор, срочно необходимый для обеспечения укрепрайона электроэнергией для его передатчиков, водоочистителей и минимального освещения был сброшен с парашютом, но был так плохо упакован, что разбился при приземлении; и кто-то в Ханое еще не слышал о воздействии давления при жестком падении с воздуха на полностью заполненную канистру с бензином. Вместо того, чтобы оставить внутри немного свободного пространства, сброшенные канистры были заполнены до краев, и они моментально лопнули при приземлении. Де Бринон, майор Иностранного легиона, которого перевели из 1-го батальона 13-й полубригады, чтобы служил в качестве диспетчера воздушных выбросок, отправил краткое сообщение в Ханой: «Скажите ротам, занимающихся снабжением по воздуху, чтобы делали свою работу правильно. Теперь у нас не хватает бензина, чтобы поддерживать на ходу наши танки».
Действительно, во французской системе снабжения по воздуху были проблемы. До битвы при Дьенбьенфу, никто, по-видимому, и не мечтал, что такой большой гарнизон придется снабжать сбросами с воздуха. Только постоянный приток американских парашютов из Японии удерживал усилия по снабжению с воздуха от краха. До конца сражения, готовить и укладывать грузовые парашюты был способен только центр снабжения воздушно-десантных войск в Ханое, в результате чего, парашюты, прибывшие в Хайфон по воздуху, или по морю, должны были быть доставлены для укладки в Ханой, а затем отправлены обратно в Хайфон для прикрепления к грузам. Французская миссия из Индокитая изучила операции по снабжению в ходе визита в 8081-ю квартирмейстерскую роту воздушно-десантного снабжения и упаковки Армии США на базе ВВС «Ашия» и вернулась, пораженная не столько эффективностью американских операций по снабжению (которая в Ашии не представляла собой ничего необычного), сколько изумительной планировкой всей базы. Меньшая национальная гордыня и большая готовность учиться у союзника очень помогли бы французам. Однако их нежелание уделять пристальное внимание квартирмейстерским проблемам возникло более десяти лет назад.
Также было удивительно видеть, что Дьенбьенфу потребовалось время до 14 апреля, чтобы запросить бронежилеты, которые впервые появились в большом количестве во время войны в Корее. Распределенные среди артиллеристов и остального личного состава, сражающегося на стационарных позициях, они вполне смогли бы предотвратить сотни, если не тысячи жертв. Первоначальный запрос был обработан вооруженными силами Соединенных штатов в Японии в течение пяти дней. Французской системе снабжения потребовалось еще восемь дней, чтобы сбросить с парашютами первый груз в Дьенбьенфу и он попал прямо в руки коммунистов. Вторая партия из 200 бронежилетов наконец прибыла в Дьенбьенфу 27 апреля, в то время как еще сотня была сброшена с парашютом в тот же день на ОП «Изабель». Эта поставка могла бы спасти половину артиллерийских расчетов укрепрайона, если бы ее запросили месяцем раньше.
В тот же день патрули 1-го батальона 13-й полубригады продвинулись на запад до Бан-Бан и Бан-Па-Пе. А на избитом «Югетт-6» трое командиров взводов, лейтенанты Растуйль, Франсуа и Мерик присели на корточках вместе с капитаном Бизаром, для краткого разговора о ситуации, пока они ели скудные боевые пайки, когда тяжелый снаряд врезался прямо в блиндаж, убив Растуйля и тяжело ранив Мерика. Бизар и Франсуа были едва оцарапаны. «Югетт-6» превратился в настоящий ад: его блиндажи были почти полностью разрушены, гарнизон постоянно подвергался воздействию либо муссонных дождей, либо палящего солнца на плоской равнине. Жажда теперь стала серьезной проблемой. Бизар в середине позиции начал рыть колодец, но до сих пор на поверхность не показывалось ничего, кроме грязной маслянистой жижи.
Было три пути добраться до ОП «Югетт-6» из основного центра сопротивления в Дьенбьенфу. Один из них шел прямо через открытое пространство аэродрома, более 1500 метров ровной, как бильярдный стол, равнины, безжалостно избиваемой вражеской артиллерией — явно самоубийственная операция. Второй путь был к западу от аэродрома, вдоль того, что осталось от тропы Пави, что подразумевало прохождение через завесу ныне прочно удерживаемой противником системы траншей вокруг «Югетт-3». Третий маршрут был на полпути между двумя другими опорными пунктами, и состоял в том, чтобы следовать по дренажной канаве аэродрома из опорного пункта «Ястреб-перепелятник» до точки к северу от узкого места «Югетт-1», но с другой стороны аэродрома, в этом месте надо было пробежать по ширине аэродрома и достичь относительной безопасности ходов сообщения, ведущих на север от «Югетт-1» до «Югетт-6». Все пути до «Югетт-6» были тяжелыми.
Потребности небольшого отряда капитана Бизара были просты: вода и боеприпасы. Еда в виде индивидуальных боевых пайков и рационов выживания была доступна, но изнуряющая жара вызывала обезвоживание, которое могло убить человека за двадцать четыре часа (и которое все еще доставляло неприятности морским пехотинцам США в Дананге в 1966 году). Каждый человек должен был выпивать, по меньшей мере, полтора литра жидкости в день. Для примерно 200 человек гарнизона это означало 300 литров в день, или двадцать стандартных американских канистр, которые приходилось тащить под огнем на тележке более трех километров. Это была работа для несчастных военнопленных-коммунистов, или PIM, которых на 13 марта в Дьенбьенфу было 2440 человек. PIM означало prisonnierinterne militaire – термин, придуманный французской армией для военнопленных Вьетминя, которые имели обычный статус военнопленного, в отличие от гражданских заключенных-коммунистов, которые передавались вьетнамским властям и которых, обычно, постигала варварская участь, мало чем отличающаяся от той, которую они все еще подвергаются в 1967 году, в полное нарушение соответствующих статей Женевской конвенции от 12 августа 1949 года. С PIM обращались более или менее в соответствии с правилами и их лагеря инспектировались месье Дюраном, одноруким швейцарским представителем Международного Красного Креста, или даже представителями противной стороны, такими как родной брат генерала Зиапа, проживавший во французской зоне. Но поскольку это была гражданская война, соблюдение Женевских конвенций зачастую шло с нарушениями, в результате чего PIM фактически делились на три неформальные категории: обычные военнопленные, должным образом зарегистрированные и содержащиеся в лагерях, военнопленные неофициально удерживаемые в подразделении, которое их захватило и используемые в качестве кули и рабочей силы и «обращенные» военнопленные, которые добровольно присоединялись войскам Французского Союза в качестве регулярных солдат. В последнем случае, обычно придерживались простого сценария, в ходе которое сначала сообщалось о «побеге» военнопленного, а затем о зачислении нового вьетнамского солдата, под именем, отличным от имени беглеца.
В 31-м саперном батальоне использовали военнопленных в основном для строительных работ. Хотя можно утверждать, что строительство мостов, дорог и мест размещения личного состава, как таковое, не является военной деятельностью, запрещенной Женевской конвенцией, нет сомнений в том, что строительство позиций батарей и подземных блиндажей было ее нарушением, как и использование военнопленных во время боя для сбора сброшенных с воздуха припасов и перевозка воды и боеприпасов под огнем их собратьев по оружию.
Лагерь военнопленных был расположен между ОП «Юнон» и «Клодин» и военнопленные распределялись каждый день в 07.30 и в 11.30 по различным подразделениям в соответствии с запросами. Слово «распределение» имело печальное последствие, когда политкомиссар Вьетминя Кхань обнаружил что часы распределения все еще вывешены у ворот лагеря после битвы: «Распределение! Можете себе представить?» - заявил комиссар. «Вы хотите сказать, что распределяете людей как какие-то предметы, вроде бобов или сухарей?»
Лагерь для военнопленных в Дьенбьенфу находился под контролем доброго молодого французского офицера, лейтенанта Патрико, возглавлявшего отряд охраны из восьми североафриканцев во главе с сержантом из Туниса. Первоначально предполагалось, что военнопленных вывезут по воздуху до начала битвы, но это оказалось невозможным. Также было невозможно освободить их, и таким образом предоставить противнику еще один полк хорошо накормленных войск, с огромным преимуществом в виде досконального знания укрепрайона. Следовательно, им пришлось разделить судьбу французов до последнего дня битвы. Поскольку им не было выделено никаких строительных материалов для лагеря, военнопленные с типичной вьетнамской изобретательностью разработали новый тип землянки, который вскоре был перенят боевыми частями. Она состояла из глубокой вертикальной шахты, на дне которой военнопленные отрывали узкий тоннель, достаточно широкий для одного лежащего тела. Если вы не страдали клаустрофобией, этот тип индивидуальной землянки был так же хорош, как и любой другой, построенный в Дьенбьенфу.
Верность военнопленных в Дьенбьенфу пленившим их, остается загадкой и по сей день. Только тридцать человек предприняли серьезную и успешную попытку сбежать, находясь на ничейной земле, собирая сброшенные припасы. Патрико отчетливо помнит следующий разговор между военнопленным и марокканцем-охранником, который запаниковал под артиллерийским огнем и сбежал со своего поста. Военнопленный побежал за марокканцем и привел его туда, где военнопленные «парились» за заграждением, заявив ему: «Ты, марокканец, здесь, чтобы стеречь военнопленного; ты стоять здесь». В ходе сбора припасов военнопленные часто натыкались на только что сброшенное с парашютами оружие, или находили полностью заряженное оружие на поле боя. Не было ни одного известного случая, чтобы военнопленный пытался такое оружие спрятать. Не было ничего необычного, что военнопленные отделялись от их охраны, когда они находились на ничейной земле и минных полях в поисках сброшенного груза; не раз один из аванпостов внезапно сообщал по рации, что к нему приближается «какой-то вьетнамец, несущий наши припасы».
При таких условиях жизни и работы потери, понесенные военнопленными, составили более пятидесяти процентов. Когда в один прекрасный день лазарет военнопленных был окончательно раздавлен одним из тех грузов в одну тонну, у которых не раскрылся парашют (погибли двенадцать пациентов), оставшиеся военнопленные и все новые поступающие пленные лечились в 29-м полевом госпитале майора Гровена, в надлежащем порядке срочности их ранений. После падения Дьенбьенфу, Вьетминь уделил особое внимание проверке того, получали ли его раненые пленные медицинскую помощь. К всеобщему облегчению, верховное командование противника не нашло причин для жалоб. Но высшее испытание чувств военнопленных к тем, кто их пленил, произошло в конце битвы. Вьетминь поклялся, что будет судить французских офицеров, которые работали с партизанами-тай, GCMA, разведкой и всеми, кто входил в состав отряда охраны военнопленных, как военных преступников. Сотни военнопленных знали лейтенанта Патрико в лицо и многие знали его по имени. Никто его не выдал. Майор Кольдебеф, чье имя («Бычья шея») точно описывало его телосложение и рост, также командовал большим отрядом военнопленных, в качестве заместителя майора Клемансона. Когда он, в свою очередь, с руками, туго связанными за спиной телефонным проводом, отправился в лагерь для военнопленных после битвы, он случайно прошел перед своим собственным отрядом PIM, ожидавшим транспорта на обочине дороги. Один за другим PIM встали и отдали ему честь. Один из них, говоривший по-французски, сказал: «Удачи, мой командир». Их избили ногами собственные освободители. Мало что известно о том, как Вьетминь обращался с собственными возвращающимися военнопленными. Возможно, с ними обращались как в Советском Союзе в 1945, как с трусами и дезертирами.
Но в середине апреля 1954 года для военнопленных все еще оставались последняя агония битвы и трудная задача по снабжению далекого ОП «Югетт-6». В ночь с 14 на 15 апреля большая часть 1-го и 2-го парашютного батальона Иностранного легиона предприняла попытку прохода по тропе Пави с отрядом носильщиков снабжения, численностью около пятидесяти военнопленных. Они были прижаты почти в течении четырех часов между «Югетт-1» и «Югетт-2», разделенные всего 200 метрами открытого пространства, обстрелянные не только артиллерией противника, но и его пехотой, все еще удерживающей траншею, оставшуюся от взрыва на аэродроме. Кроме того, теперь в фюзеляже уничтоженного самолета «Кертисс С-46 Коммандо» находилось пулеметное гнездо. На плоской равнине относительного возвышения около шести футов было достаточно, чтобы дать пулемету господствующую зону обстрела. Позже, это дорого обошлось французам. Наконец, в 02.40 конвой снабжения добрался до Бизара. Операция стоила французам больших потерь и в пути было потеряно значительное количество припасов. Теперь силам прикрытия предстояло столкнуться с мрачной перспективой обратного путешествия перед лицом противника, который знал об их присутствии. Лангле решил сбить Вьетминь с толку, предприняв две диверсионные атаки. Первую возглавляла рота лейтенанта Байи из 8-го ударного из ОП «Ястреб-перепелятник», против траншей Вьетминя на аэродроме. Вторую возглавляла сводная рота Иностранного легиона капитана Филиппа против настоящего опорного пункта противника - чего-то нового в осадном арсенале Вьетминя. Действительно, Вьетминь в течение одной ночи соединил систему траншей, которую он выстроил в предыдущие дни, с рядом дзотов и огневых ячеек, перед которыми даже были колючая проволока и несколько мин, собранных с опорных пунктов французов.
Неудержимо Филипп и его рота из 13-й полубригады двинулись вперед, но были прижаты огнем автоматического оружия и минометами. Рота начала нести тяжелые потери. В итоге Клемансон была вынужден бросить в бой свое последнее резервное подразделение, 2-ю роту. В конце концов, он вытащил остатки роты Филиппа из западни, по при этом потерял десять человек. В траншее на аэродроме Байи весь день пытался зачистить ее в рукопашной схватке, но нес потери, так как каждому из его людей приходилось сначала промчаться по открытому полю, прежде чем добраться до траншеи коммунистов. Наконец, в 16.15, когда две другие атаки потерпели неудачу, и конвой снабжения наконец вернулся на французские позиции, подразделения 8-го батальона отступили к дренажной канаве к востоку от взлетно-посадочной полосы. Половина аэродрома и пятая часть всей оставшейся территории Дьенбьенфу, а также 400 бойцов его лучших боевых частей теперь находились в серьезной опасности. 15 апреля снабжение Дьенбьенфу достигло своего небывалого максимума. С-47 и С-46, пилотируемые французскими военными и гражданскими экипажами, сбросили в долину почти 250 тонн грузов, что практически сравнялось с суточным максимумом, достигнутым Люфтваффе в Сталинграде. Несмотря на то, что по меньшей мере, пятнадцать процентов (а по словам Пуже, почти половина) попали на сторону коммунистов, это позволило испытывающему трудности укрепрайону пополнить свои запасы до следующих уровней: продовольствия на два дня, 105-мм снарядов на пять дней и 120-мм мин на шесть дней. Поскольку сбросы с воздуха были теперь настолько большими и жизненно важными для выживания укрепрайона, коммунисты взяли за правило наводить пулеметы на некоторые наиболее заметные грузы и молча ждать ночной темноты, пока какое-нибудь движение с французской стороны не покажет, что предпринимается попытка их забрать. Затем пулеметы противника открывали огонь по командам сбора грузов (зачастую состоявшие из несчастных военнопленных) с опустошительным результатом.
В 17.00 истребитель-бомбардировщик с авианосца «Арроманш» должен был сбросить совершенно новый набор аэрофотоснимков долины, включая все французские позиции, и набор карт, специально изготовленных в Ханое в очень крупном масштабе 1:25 000, на которых были показаны все новые позиции французов, а также все обнаруженные зенитные позиции противника. Кроме того, была карта меньшего масштаба 1:100 000 всего Северного Вьетнама, со всеми французскими кодовыми обозначениями целей противника и подробными обозначениями узких мест транспортной системы противника. Когда самолет приблизился к центру Дьенбьенфу, чтобы сбросить сумку, пилот откинул свой тяжелый стеклянный фонарь, но в этот момент зенитка противника открыла по нему огонь. В последний момент, пилот попытался уклониться и сделал бочку через крыло. Тяжелая сумка, четко отмеченная для облегчения идентификации, выпала прямо из кабины и попала в руки врага. Теперь генерал Зиап не только знал почти столько же о Дьенбьенфу, сколько и де Кастр, но он также точно знал, что французы знают (или не знают) о его вооруженных силах. Это означало смену всех французских кодов по всему Индокитаю и возможно, десятки французских агентов заплатили своими жизнями за нервозность одного пилота. Что еще хуже, на следующий день было утеряно еще больше пакетов фотографий с другого самолета.
На ОП «Изабель» сильно потрепанная подгруппа тай на ОП «Вьем», удерживающая свой импровизированный опорный пункт с самого начала сражения, не сломавшись и не дезертировав под сильным давлением противника, была наконец, сменена 9-й тайской ротой капитана Дезире, единственным не разложившимся подразделением 3-го батальона тай. Враг засек на «Вьем» подозрительное движение и атаковал позицию в опасный момент, когда одно подразделение еще не было введено, а другое подразделение еще не было выведено; были потери как среди вновь прибывших, так и среди уходящих горцев.
Страстная пятница началась с еще одной дорого обошедшейся операции по прорыву на «Югетт-6». И снова, почти шестьдесят военнопленных шли в сопровождении подразделений как из обоих парашютных батальонов Иностранного легиона, так и из 6-го колониального парашютного батальона. К тому времени, операция превратилась в марш смерти, в котором у военнопленных с их лязгающими канистрами или ящиками с боеприпасами просто не было шансов. Они отправились в путь с 700 литрами воды и полудюжиной ящиков боеприпасов к стрелковому оружию. Согласно официальному отчету за этот день, во время прорыва были убиты или ранены 42 военнопленных, и только семь водоносов с пятью канистрами воды благополучно добрались до «Югетт-6». Таким образом у каждого человека в гарнизоне оставалось самое больше по половине литра воды, вместо необходимых двух литров. Стало ясно, что французы не могли себе позволить бесконечно снабжать «Югетт-6».
Примерно в то же время серьезно ухудшилась ситуация вокруг «Югетт-1». В 10.20 Дьенбьенфу сообщил, что траншеи коммунистов вокруг «Югетт-1» теперь достигли аэродрома и что опорный пункт, таким образом, полностью окружен. На «Югетт-2», где две роты из 1-го батальона 13-й полубригады с «Клодин», под командованием лейтенантов Виара и Шуне, сменили измотанные части 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, было принято решение попытаться победить Вьетминь в его собственной игре. Вместо того, чтобы пытаться пробиться в «Югетт-1» с помощью дорого обходящихся атак, легионеры теперь будут пытаться терпеливо прокладывать себе путь к «Югетт-1». Проблема, конечно, заключалась в том, что в какой-то момент траншея легионеров с севера на юг столкнется с траншеей коммунистов с запада на восток к югу от «Югетт-1». Будучи легионерами, они пересекут этот мост, когда доберутся до него.
Но среди службы тыла в Дьенбьенфу продолжалась старая и так и неразрешенная борьба между грузами снабжения и запросами личного состава. Безусловно, в середине апреля должны были пройти одни из лучших дней для транспортировки по воздуху, что при относительно хорошей летной погоде позволяло эффективно обеспечить защиту истребителями и истребителями-бомбардировщиками беззащитных транспортников. 16 апреля был еще один день, когда грузы снабжения, загруженные в Хайфоне и Ханое достигли 215 тонн (с десятью процентами неверно сброшенного груза и коэффициентом эффективного сбора на земле, возможно, два к одному), но де Кастр горько жаловался, что ему нужны механики и электрики, чтобы поддерживать в рабочем состоянии последние оставшиеся машины и прежде всего, драгоценные электрогенераторы и водоочистители. И наконец, орудийные расчеты артиллерии после тридцати двух дней постоянного дежурства в открытых орудийных двориках, достигли состояния полного физического и психологического упадка. Теперь начали страдать точность и скорость контрбатарейного огня. Люди еще двигались, но больше не было возможность добиться от них реакции, скорости и точности, необходимых для использования нескольких орудий и теперь строго нормируемых артиллерийских снарядов с максимальной эффективностью. Де Кастр еще раз потребовал, чтобы оставшаяся часть 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка была сброшена в долину. Из сорока девяти офицеров и солдат 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, которые были сброшены с парашютом в течение месяца, только двадцать семь будут пригодны для службы к 24 апреля, а оставшиеся воздушно-десантные артиллерийские расчеты за пределами долины были крайне необходимы и в других районах.
У Ханоя не было обнадеживающих ответов ни на один из этих вопросов. Все, что он мог предложить в этот день — это новость о том, что полковник де Кастр был повышен до бригадного генерала, и что большинство других старших офицеров в укрепрайоне продвинулись на одну ступеньку в списках на повышение. Лангле и Лаланд теперь были полковниками, Бижар стал подполковником, а многие капитаны, которые фактически в течение нескольких месяцев командовали батальонами, теперь были повышены до майоров. В качестве товарищеского жеста офицеры выше по званию передали свои знаки отличия недавно повышенным офицерам ниже по званию. Таким образом, полковник Лангле унаследовал свои пять лычек от де Кастра, но так как последний, будучи кавалеристом, носил их на красном поле, Лангле пришлось использовать чернила, чтобы закрасить его черным. Генерал-майор Коньи в Ханое, который был бригадным генералом еще год назад, отправил де Кастру свои собственные звезды, сброшенные с парашютом вместе с бутылкой шампанского. Они упали за пределы позиций французов, прямо в руки коммунистов.
Когда наступила ночь 16 апреля, еще одна колонна десантников из 6-го колониального парашютного батальона и двух парашютных батальонов Иностранного легиона сопроводила еще один конвой водоносов в ад «Югетт-6». Почти обычным порядком группа снабжения миновала блок-пост коммунистов рядом с их траншеями к югу от «Югетт-1», пробежала мимо пулеметного гнезда в обломках С-46 «Коммандо», и после незначительной перестрелки, наконец достигла «Югетт-6» в 01.25 с незначительными потерями. На этот раз конвою удалось доставить достаточно воды не только для минимального рациона гарнизона, но и для того, чтобы выпить за генеральские звезды де Кастра и Офицерский Крест Почетного Легиона, только что полученный капитаном Бизаром за свою доблестную оборону «Югетт-6».
Но даже этот небольшой успех, поставил вопрос о том, стоило ли удержание «Югетт-6» такой цены. Лангле подсчитал потери для поддержания открытыми путей сообщения с «Югетт-6» в течение прошлой недели и они оказались больше, чем потери убитыми и ранеными во время всех контрнаступлений для захвата «Югетт-1». На фоне этого в уравнение можно было включить два фактора. Во-первых, тот факт, что прошлой ночью на парашютах были сброшены всего восемьдесят человек подкреплений. Во-вторых, северная часть аэродрома, с учетом траншей коммунистов, которые теперь пересекали ее, была в любом случае бесполезна в качестве зоны выброски. Генерал де Кастр согласился с мнением Лангле о ситуации и в 18.20 решил эвакуировать «Югетт-6» в течение следующей ночи. В то же время, он запросил у Ханоя максимальные усилия в воздухе для поддержки операции по эвакуации. Трудно судить, имело ли оставление «Югетт-6» серьезные недостатки в аргументах по состоянию на 18 апреля. Решение, по-видимому, принималось двумя офицерами сухопутных войск без консультации с офицером по воздушным операциям, майором Гереном. За потерей ОП «Югетт-6» сразу последовало приближение зенитной артиллерии и пулеметов противника к взлетно-посадочной полосе. Это сделало полеты транспортных самолетов по заданному курсу еще более опасными чем раньше, и таким образом, существенно повлияло на способность Дьенбьенфу выжить.
Помимо подразделений 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, которые снова столкнулись с решительными прощупыванием коммунистов на «Элиан-1» и позже в тот же день контратаковали, Бижар в 20.00 повел для прорыва на «Югетт-6» основную часть 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, подразделения 8-го ударного парашютного батальона и отряды из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона с двумя танками. В 22.00 Бижар и его оперативная группа достигли траншеи противника, блокирующей аэродром на широте «Югетт-1». На самом деле слово «траншея» было больше не применимо, потому что коммунисты отрыли настоящую систему траншей, состоявшую из нескольких отдельных линий, обращенных как к окруженному опорному пункту, так и к основному узлу сопротивления, из которого должны были исходить контратаки. К 22.00 оперативная группа наконец пробилась через две линии траншей, но, по словам полковника Лангле «выдохшись, без людей и боеприпасов».
Пасхальное воскресенье, 18 апреля 1954 года
Четыре часа спустя, в 02.00 18 апреля, после того как Бижар бросил в бой все подразделения, которые еще можно было наскрести — а именно, слабую роту его собственного 6-го колониального парашютного батальона и еще одну роту марокканских стрелков из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров, атака полностью захлебнулась. Отряд прорыва, оказавшиеся частично на открытом аэродроме, а частично в недавно занятых окопах коммунистов, начал нести тяжелые потери. С рассветом французы отступили к системе блиндажей, строившейся саперами в дренажной канаве аэродрома, под названием «Опера», которая обеспечивала некоторую защиту от снарядов противника, несмотря на то, что подтопление было серьезной проблемой. Другая часть отряда прорыва отошла на запад за «Югетт-1», где саперы также сооружали новую небольшую позицию для удержания перекрестка к северу от «Югетт-2». В 07.30 даже крутой Бижар, человек, который вероятно, дольше всех верил, что у Дьенбьенфу есть шанс выжить, был готов признать, что попытка спасти «Югетт-6» провалилась и что новая попытка может поглотить людей и припасы в намного большем размере, чем любая выгода, которую можно было бы извлечь из спасения даже нескольких защитников «Югетт-6».
Бижар оставил майору Клемансону неприятную задачу, сообщить по рации Бизару, что ему придется прорываться самостоятельно, если это возможно. Но никто не упрекнет его, учитывая количество раненых, если ему придется их оставить, или, учитывая ничтожно малые шансы на прорыв с «Югетт-6», сдаться противнику. Чтобы быть уверенными в том, что коммунисты не поймут сказанного, весь разговор по рации между двумя офицерами проходил на английском языке. Но для молодого Бизара и его смешанной команды из иностранных легионеров, французских и вьетнамских десантников, о сдаче не было и речи. Он сообщил Клемансону, что попытка прорыва будет предпринята ровно в 08.00. Было принято решение прорываться широким фронтом, используя в основном ручные гранаты, оставив при этом всех раненых и все тяжелое вооружение противнику.
Чтобы защитить себя от воздействия осколков собственных гранат, большинство людей закрепили на груди и на спине частично заполненные мешки с песком, когда они выстроились лицом на юг в своей собственной передовой траншее всего в тридцати метрах от передовой коммунистов. Они знали, что прорыв будет трудным, но бойцы Бизара, по крайней мере, пользовались тактическим преимуществом, так как Вьетминь ожидал прорыва спасательного отряда с юга, не веря, что измученные уцелевшие на «Югетт-6» в их ослабленном состоянии предпримут что-либо столь отчаянное как прорыв. И поскольку сами коммунисты рассчитывали использовать свою траншею для окончательного штурма «Югетт-6», между ними и французским гарнизоном не было ни колючей проволоки, ни мин. Более того, ранний утренний туман, который, как обычно, покрывал большую часть долины, скрывал передвижения французских войск на «Югетт-6» от противника.
Наконец, по приказу Бизара, тонкая линия перелезла через бруствер траншеи. Под прикрытием своих ручных гранат и последней автоматической винтовки сержанта Иностранного легиона Ганзера, который, будучи раненым, вызвался остаться и прикрыть своих товарищей (и который погибнет через несколько минут от огня противника), они перепрыгнули через траншею коммунистов и головы бойцов Вьетминя и помчались на юг, в направлении передовой французов в 300 метрах. На правом фланге взвод сержанта Йозефа Франца наткнулся на траншею, заполненную бойцами Вьетминя и остановился, как вкопанный. На короткое мгновение воцарилась тишина, так как никто не выстрелил. Затем, голос со стороны Вьетминя сказал по-французски: «Опустите оружие! Сдавайтесь!» Это разрушило чары. На стороне французов легионер завопил «В атаку!» и бросил гранату в плотно забитую траншею противника. Загипнотизированный взвод Франца перепрыгнул через траншею, потеряв несколько своих людей и присоединился к остальному отряду Бизара.
Туман быстро рассеивался, и выживание заключалось в том, чтобы опередить огонь противника, в то время как французские тяжелые минометы, стрелявшие поверх голов бегущих с «Югетт-6», прижимали вражеских пулеметчиков. Лейтенант Берго, командир 1-й воздушно-десантной роты тяжелых минометов Иностранного легиона на ОП «Клодин», отчетливо помнит, что бойцы Бизара кричали и пели, когда они мчались на юг по совершенно пустым стальным плитам аэродрома, а некоторые испанские анархисты пели хорошо слышимую детскую песенку:
«Если мать твоя,
Ищет короля,
Их найдешь четыре
В карточной колоде»
Неизвестно, сколько человек пытались прорваться, так как их было трудно сосчитать, и не было точно известно, сколько из них было ранено или убито во время последнего прорыва. Но когда Бизар собрал в 10.40 своих людей на «Югетт-2», стали отчетливо видны точные размеры кровопролития: небольшой отряд потерял 106 убитыми, 49 были ранены, включая лейтенантов Кузена и Вайнбергера, 79 человек пропали без вести. Среди погибших были два лейтенанта, Франсуа и Донадье, которые почти месяц прослужили в гарнизоне «Югетт-6» и буквально за день до этого получили повышение на поле боя до звания капитана. У них так и не было возможности надеть свои новые знаки различия. Капитан Бизар и артиллерийский передовой корректировщик лейтенант Лагард, чудом спаслись без единой царапины. Из шестнадцати офицеров, которые в то или иное время служили на «Югетт-6», выжили только пятеро.
Битва за «Югетт-6» была закончена. Теперь начиналась агония «Югетт-1». Но эвакуация «Югетт-6» оставила во рту Бижара и де Кастра кислый привкус, как это было ясно видно из радиосообщений последнего в то пасхальное воскресенье в Ханой. По словам де Кастра, операции по прорыву были серьезно затруднены из-за неспособности Ханоя заменить потерянные в последние дни аэрофотоснимки, поскольку французские штурмовые отряды не имели четкого представления о размещении траншей коммунистов, в которые они собирались проникнуть. Прямое наблюдение также было затруднено в различных местах долины из-за того, что в Дьенбьенфу не было траншейных перископов и на запросы, сделанные 13 апреля, Ханой просто не ответил.
В некоторых частях теперь заканчивались взводные командиры: в доблестном 6-м колониальном парашютном батальоне больше не осталось ни одного способного сражаться командира взвода, как и в 3-й роте 31-го саперного батальона. Еще один офицер этой роты, лейтенант Мори, был ранен 21 апреля осколками снаряда, когда лично устанавливал минное поле перед новым опорным пунктом в дренажной канаве аэродрома. Работа на ОП «Опера» была еще более затруднена, как указывал де Кастр Ханою 18 апреля, огнем прямой наводкой с «Доминик-1» и излучины реки Нам-Юм. Была запрошена нейтрализация с помощью атаки с воздуха. Вдобавок, постоянный беспокоящий огонь артиллерии противника брал свое. В 16.00 два гаубичных снаряда упали в орудийный дворик 155-мм орудия батареи капитана Деаля, повредив ствол и убив часть расчета. Таким образом, теперь у Дьенбьенфу осталось всего два 155-мм орудия. В 18.00 другие вражеские снаряды сильно повредили две более легкие 105-мм гаубицы.
Однако в это время битва за «Югетт-1» уже приобретала очертания и новые методы удушения, опробованные генералом Зиапом на «Югетт-6», теперь достигли уровня смертельного совершенства. Вот почему было решено сменить потрепанную в боях 4-ю роту 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона 4-й ротой капитана Шевалье 1-го батальона 13-й полубригады майора Кутана. Размещенный до сих пор на относительно тихом опорном пункте «Клодин», 1-й батальон 13- полубригады был в лучшей форме, чем большинство частей, и то, что ожидало «Югетт-1», требовало первоклассных солдат.
Шевалье и его бойцы начали опасный поход на север вскоре после наступления темноты, съев последнюю горячую пищу на ОП «Клодин». К тому времени, большинство ходов сообщения в центральной части укрепрайона были накрыты перекрытиями. Поскольку аэродром пришел в негодность, его стальные плиты были безжалостно «каннибализированы» в качестве строительного материала. Поэтому припасы, подкрепления и раненые циркулировали в почти полной темноте того, что теперь действительно стало «метро», остановки которого были выходами к различным боевым опорным пунктам, или командным подземным пунктам. Бойцы Шевалье теперь ощупью продвигались вперед от «Клодин-2», мимо «Лили-1» к «Югетт-3», где их возглавил офицер из 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, удерживающего этот опорный пункт. Затем они прошли мимо «Югетт-2» и наконец, вышли из укрытия в открытую траншею, которую легионеры из 1-го батальона 2-го пехотного полка ИЛ вырыли в направлении поперечной траншеи коммунистов, отрезающей «Югетт-1» на юге и также проходящей через аэродром. Когда они подошли к концу французской подходной траншеи, они также оказались под огнем опорного пункта Вьетминя, который противник поставил к востоку от «Югетт-5». За последние несколько недель коммунисты не только научились закапывать артиллерию до такой степени, что она становилась невидимой и неуязвимой, но, очевидно, они также научились строить оборонительные траншеи и системы блиндажей, которые были наилучшими по устойчивости. Двенадцать лет спустя системы подземных блиндажей, построенные южновьетнамскими партизанами, точно так же будут выдерживать фугасные бомбы, сбрасываемые с американских бомбардировщиков Б-52. Уроки Дьенбьенфу не были забыты, по крайней мере, с одной стороны забора.
В Ханое мадам де Кастр рассказала репортеру Ларри Аллену из «Ассошиэйтед Пресс», что ее муж заявил ей по радиотелефону, что он уйдет в отставку со своего поста, если его немедленно не повысят в звании до бригадного генерала. Французская армия попыталась отозвать это заявление (как и многие другие, сделанные мадам де Кастр или, по крайней мере, приписываемые ей), но безрезультатно.
Пасхальный понедельник, 19 апреля 1954 года
Через тридцать минут после полуночи, рота Шевалье была полностью прижата на линии развертывания и Шевалье запросил сосредоточенный артиллерийский огонь и поддержку с воздуха, чтобы прорваться через последние 200 метров до «Югетт-1». С похвальной точностью и скоростью уставшие артиллеристы развернули свои тяжелые орудия и открыли сосредоточенный огонь по небольшой полосе местности между ОП «Опера», «Югетт-2» и «Югетт-1», за которыми на рассвете последовали «Биркэты» и «Хеллдайверы» французских ВМС. Пилоты военно-морских сил уже заслужили 10 апреля похвалу от генерала де Кастра за точность их работы по поддержке с воздуха и их готовность, по общему мнению, идти на более высокий риск в задачах на бреющем полете, чем их соотечественники из французских ВВС.
К 06.45 противник был достаточно ослаблен для прорыва. К 10.00 4-я рота 1-го батальона 13 полубригады была на месте внутри «Югетт-1», а 4-я рота 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона отступила на юг, при этом оба подразделения понесли потери. Подразделению Шевалье потребовалось около четырнадцати часов ожесточенных боев и изнурительного ползания, чтобы преодолеть 1500 ярдов между его прежней позицией и «Югетт-1». Опорный пункт во многом напоминал злополучный «Югетт-6». Какие бы ни были там полевые укрепления, они были полностью разрушены огнем противника. Большая часть его оборонительных сооружений, таких как колючая проволока и минные поля уже были разрушены в предыдущие недели боев. Вражеские окопы во многих местах проникли через французские проволочные заграждения. Проблема с водой на «Югетт-1» была такой же острой, как на «Югетт-6», но у гарнизона, по крайней мере, было слабое психологическое утешение в том, что он не находился в глуши, в конце, казалось бы, безграничного аэродрома.
Полковник Лангле использовал временную передышку, предоставленную в течение дня противником, чтобы сменить некоторые другие подразделения, которые находились на линии огня в течение нескольких дней. Не то, чтобы в Дьенбьенфу было куда пойти, где можно было бы спокойно спать, зная, что тебя не похоронит под тоннами земли и балок. Но по крайней мере, на большинстве внутренних опорных пунктов можно было найти защиту от тысяч единиц стрелкового оружия, пулеметов и легких минометов, которые превращали жизнь в сплошной кошмар на Пяти холмах и внешних ОП «Югетт». Вторая рота 2-го батальона 1 парашютно-егерского полка была сменена на «Югетт-7» 7-й ротой 1-го парашютного батальона Иностранного легиона; на ОП «Опера» воссозданная 2-я рота 5-го вьетнамского парашютного батальона Бизара сменила 1-ю роту того же батальона, которой командовал вьетнамский капитан Фам Ван Фу; в то время как 3-я рота того же батальона, которой с 16 апреля командовал едва выздоровевший (так как он был ранен 3-го апреля) капитан Гильмино, оставалась в резерве. Ранним вечером в 18.00 1-я рота из 1-го батальона 13-й полубригады сменила большую часть того что оставалось — за исключением самого Клемансона и его командного состава — от 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона с «Югетт-3». Сильно потрепанные иностранные легионеры с «Югетт» заняли позиции второй линии на «Клодин-2» и «Клодин-3». Замена Шевалье ранее утром обошлась 4-й роте 1-го батальона 2-го пехотного полка ИЛ в двое убитых, шесть раненых и шесть пропавших без вести.
Тем не менее, французы продолжали вести наступательные бои. В 14.00 того же дня, сводный отряд легионеров и марокканцев продвинулся на юг, проведя разведку боем до Бан Ко Ми, почти на полпути к ОП «Изабель», пока не встретил сильное сопротивление.
Как обычно, настоящей проблемой была поддержка с воздуха. В течение всей ночи с 18 на 19 апреля на Дьенбьенфу не было сброшено никаких грузов, а в понедельник было доставлено только около 100 тонн. Официально, причина заключалась в том, что погода над дельтой Красной реки сделала взлет невозможным, хотя погода над Дьенбьенфу была довольно хорошей. Общее впечатление гарнизона было таким, что внешний мир праздновал Пасху, и ему было наплевать на то, как обстоят дела в Дьенбьенфу. В тот день в Дьенбьенфу не хватало мин и колючей проволоки для нового опорного пункта и теперь в нем не хватало офицеров для 1-го парашютного батальона и обоих уцелевших пехотных батальонов Иностранного легиона. Когда в понедельник вечером в 22.00 наконец возобновились воздушные десанты, и без того напряженные отношения между гарнизоном Дьенбьенфу и французскими ВВС еще больше ухудшились, когда первые два самолета совершенно неправильно сбросили две группы добровольцев без парашютной подготовки вглубь территории, занятой противником. Большинство из них было уничтожено еще до того, как они смогли освободиться от своих подвесных систем. Однако некоторым из них удалось пробраться в Дьенбьенфу. Одного бородатого марокканца навсегда запомнили за его первое замечание, когда он наконец, добрался до французского аванпоста.
- Я этого просто не понимаю, - заявил сбитый с толку человек, который явно не был знаком с ненадежностью парашютного десантирования. - У вас есть какие-нибудь идеи, почему нас сбросили на Вьетминь?
Что было особенно огорчительно в этой ситуации, так это то, что многие штабные офицеры де Кастра начали обвинять в недостатках французских ВВС в Ханое горемычного майора Герена. Нет никаких сомнений в том, что над Дьенбьенфу был плотный вражеский зенитный огонь. Только в течение апреля зенитная артиллерия коммунистов сбила восемь самолетов и серьезно повредила сорок семь, включая два бомбардировщика Б-26, сбитых 26 апреля на высоте почти в 10 000 футов. Действительно, некоторые из пилотов постарше, летавшие десятью годами ранее в рейды на Германию, клялись, что плотность огня зенитной артиллерии коммунистов над Дьенбьенфу часто превышала ту, с которой они сталкивались над сильно защищенными промышленными районами в Германии. В ночь с 19 на 20 апреля 1954 года как французские, так и американские пилоты транспортных самолетов отказывались спускаться на более низкие высоты для сброса с парашютом из-за зенитной артиллерии противника — именно в тот момент, когда по неизвестным причинам вражеская зенитная артиллерия полностью замолчала. По-видимому, пилоты ошибочно приняли хорошо видимый наземный артиллерийский огонь за зенитный и отказались на слово поверить личному составу на земле, когда те сообщали что огня зенитных орудий не видно. Такое отношение должно было впоследствии подкрепить обвинения наземных командиров французских ВВС (за явным исключением пилотов с авианосцев) в чрезмерной осторожности, если не в трусости. Горечь штаба де Кастра подчеркивается в сообщении, отправленном в 10.00, когда стали очевидны результаты операций по снабжению с воздуха предыдущей ночью:
«За последние два дня мы должны были получить шестьдесят самолетовылетов С-119. На самом деле прибыли только двадцать три и три из них сбросили свои грузы на сторону коммунистов. Ситуация с продовольствием становится критической. У подразделений осталось продовольствия на одни сутки. Мы до сих пор не получили никаких тропических пайков; наши просьбы не принимаются во внимание. В 1-м батальоне 2-го пехотного полка Иностранного легиона осталось всего 300 человек и семь офицеров.»
Но с другой стороны, война тоже брала свое. В 12.20, когда капитан Кледик и несколько человек из его роты 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка на «Элиан-1» смотрели вниз, на выжженные солнцем склоны опорного пункта со стороны позиций коммунистов, они внезапно заметили одинокого бо-дой, бешено мчавшегося в их направлении. Когда он подошел достаточно близко, чтобы его можно было четко различить, он начал размахивать белым носовым платком. Его отправили на допрос в штаб, и история, которую он рассказал об условиях в 312-й дивизии, показалась уставшим в боях защитникам укрепрайона знакомой.
По словам дезертира, он был солдатом 209-го полка этой дивизии. После тяжелых потерь в битве за Пять холмов 312-я дивизия была пополнена новобранцами, которые, по-видимому, теперь составляли в ней половину. Снабжение всех видов было трудным из-за последствий французских воздушных бомбежек шоссе №41. Во всяком случае, дожди также сделали условия жизни на холмах вокруг Дьенбьенфу крайне неудобными, и французская артиллерия все еще наносила страшные удары, когда внезапно открывала огонь по незащищенному подразделению противника. Дезертир рассказал, что новобранцы были довольно сильно подавлены тяжестью боев и их продолжительностью, но он также сообщил, что его политический комиссар заявил им, что атака на Дьенбьенфу будет продолжаться, несмотря на потери, и что кули решат трудности со снабжением, вызванные французскими бомбежками грузового транспорта. Но дезертир также принес новости более неприятного характера: у каждой 37-мм зенитки были китайские советники-коммунисты, что без сомнения, объясняло смертоносную точность этого вида оружия на холмах вокруг Дьенбьенфу. Китайские советники носили ту же униформу, что и войска Вьетминя, за исключением небольшой матерчатой нашивки с изображением солнца.
Возможно, не случайно, что в тот же день в 03.15 полковник Лаланд на ОП «Изабель» совершил успешную контратаку при поддержке танков за опорным пунктом «Вьем», в ходе которой 265-й батальон 57-го полка Народной армии понес потери и бросил много оружия. А в 03.45 атака на еще не законченный опорный пункт «Опера» с его небольшим гарнизоном вьетнамских десантников была отражена артиллерией, и прежде всего счетверенными «пятидесятками» лейтенанта Редона с ОП «Ястреб-перепелятник». По видимому, в последней половине апреля 1954 года обе стороны в Дьенбьенфу находились положении двух бойцов в состоянии «грогги», каждый из которых решил пережить другого в надежде выиграть бой техническим нокаутом, если не будет иного пути. Однако не лишено иронии было то, что Вьетминь, в конечном итоге, достигнет этой цели не за счет подавляющего численного превосходства, а за счет массированной огневой мощи — необходимого условия, обычно ассоциируемого западными военными формированиями. В Дьенбьенфу статистика тяжелых потерь показывала обратное: семьдесят пять процентов всех потерь французов были связаны с огнем артиллерии, а не с пехотными боями.
20 апреля в 10.00 Дьенбьенфу снова передал по рации в Ханой, что он сильно пострадал от огня прямой наводкой 75-мм безоткатных орудий с удерживаемого коммунистами «Доминик-1» по штабу и району батареи. «Мы еще раз настоятельно просим, чтобы военно-воздушные силы постоянно и сильно колошматили по «Доминик-1», иначе скоро мы обнаружим, что вся наша артиллерия разнесена в щепки, а наши склады в огне». Действительно, снаряд попал в склад боеприпасов в 14.30 и капитан Шарно и старшие сержанты Диренже и Пейрак из отряда ВВС (более знакомым чем наземные войска с противопожарным оборудованием) смогли потушить пожар до того, как он превратился в крупную катастрофу.
Ближе к вечеру, семеро бойцов из вспомогательных рот тай, включая сержанта, дезертировали с опорного пункта «Юнон», прихватив с собой три французских автомата. Без сомнения, когда несколько часов спустя офицер разведки коммунистов допрашивал их, они рассказали ему ту же историю, только в обратном порядке, которую дезертир из Вьетминя рассказывал офицерам французской разведки в Дьенбьенфу.
Среда — четверг, 21 — 22 апреля 1954 года
Ситуация с ОП «Югетт-6» теперь начала повторяться на «Югетт-1» с приводящей в отчаяние монотонностью. В ночь с 20 на 21 апреля прощупывание коммунистами против «Югетт-1» было поверхностным, но достаточно сильным, чтобы гарантировать отсутствие снабжения «Югетт-1» с юга. Тем не менее, легионеры из 1-го батальона 13-й полубригады и вьетнамцы с ОП «Опера», усиленные двумя из четырех оставшихся на ходу танков, снова попытались прорваться с припасами. В ожесточенной рукопашной схватке им, наконец, удалось пробить узкий коридор между 10.45 и 11.30, и в 14.00 Лангле приказал на время прекратить усилия. Это просто слишком дорого обходилось с точки зрения людей и боеприпасов.
Однако в других секторах французы не отказались от своей прежней агрессивности. В ночь с 20 на 21 апреля рота из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка совершила налет на «Доминик-6», который противник взял более месяца назад и без сомнения, считал полностью безопасным. Десантники обрушились на ничего не подозревавший Вьетминь как пресловутые летучие мыши из ада, убив девятнадцать из них и троих захватив, уничтожив при этом четыре вражеских дзота, чей точный огонь автоматического оружия сделал несчастной жизнь на лежащих ниже французских позициях. Они также принесли с собой две автоматические винтовки и четыре пистолета-пулемета, захваченные у противника. На ОП «Клодин» 1-й батальон 2-го пехотного полка ИЛ занял большую часть позиций, ранее занимаемых 1-м батальоном 13-й полубригады, а также начал дальнее патрулирование в направлении Бан Ко Май. Подразделения 6-го колониального парашютного батальона оставались в боевой готовности на «Югетт-2» и работали над укреплением позиций под артиллерийским огнем. Даже это невинное занятие стоило им в тот день одиннадцати убитых и пятнадцати раненых.
И снова сбрасываемые с парашютами подкрепления и припасы поступали медленными темпами, чему еще больше препятствовали чрезвычайно сильный зенитный огонь. Из 135 тонн грузов снабжения, запланированных на этот день, 19,4 процента попали на позиции коммунистов, а большая часть остального была использована непосредственно опорными пунктами, на которые попал груз. Когда началась битва, в Дьенбьенфу было сорок четыре джипа, сорок семь грузовиков 3/4-тонны, двадцать шесть 2,5-тонных грузовиков, одна санитарная машина и три бульдозера. Механики из различных подразделений технического обслуживания, и в частности, отряда ВВС, приложили героические усилия, чтобы поддерживать на ходу хотя бы несколько джипов, чтобы их можно было использовать для перевозки (или, часто буксировки) самых тяжелых грузов, сброшенных с воздуха. К сожалению, в отличии от немецких «Фольксвагенов» времен Второй мировой войны, которые имели двигатели с воздушным охлаждением, у французов в Дьенбьенфу были только американские машины, с размещенными впереди двигателями с чрезвычайно уязвимыми водяными радиаторами, которые постоянно пробивались осколками или огнем из стрелкового оружия. В результате, когда в ночь с 21 на 22 апреля артиллерийский огонь коммунистов уничтожил последние три грузовика укрепрайона, сбор более 100 тонн крупногабаритных грузов вручную стал практически невозможным, а также выматывал войска. Вскоре любые попытки поддерживать упорядоченную централизованную систему материально-технического обеспечения внутри Дьенбьенфу полностью провалились. Но наиболее серьезное негативное влияние на боевой дух было вызвано не столько нехваткой снабжения, сколько незначительным количеством пополнений личного состава, которые почти никогда не покрывали потери за день.
21 апреля несчастный молодой доброволец-парашютист, чей парашют раскрылся слишком быстро, зацепился за хвостовое оперение своего транспортного самолета и беспомощно волочился за ним, в течение, казалось, бесконечных минут, пока самолет кружил над долиной, в надежде освободить человека, прежде чем его парашют разорвется в клочья. Попытка, однако, не удалась. Через несколько минут доброволец рухнул на землю где-то внутри позиций коммунистов. В ту же ночь, командир авиабазы Залям, опытный подполковник, который был подменным пилотом на транспортнике с грузами снабжения, внезапно обнаружил, что его самолет взят в «коробочку» десятком ракет в трех милях к востоку от Дьенбьенфу. По спинам французских планировщиков пробежала дрожь. Если бы у врага были в любом количестве зенитные ракеты, Дьенбьенфу был бы обречен в течение 24 часов. Как оказалось, таких ракет было очень мало — по крайней мере, тогда. Но они будут там, в большом количестве, для американцев, двенадцать лет спустя.
Следующий день был похож на затишье перед бурей. В 08.40 оперативная группа с «Югетт-2» на короткое время прорвалась к «Югетт-1», после целой ночи боев и одна рота 6-го колониального парашютного батальона совершила рейд на «Доминик-5», уничтожив блиндаж коммунистов и захватив его вооружение. Штаб все еще жаловался на то, что они не получили никаких перископов и умолял о них в любом, даже самом примитивном виде.
На «Югетт-3» сержант Кубьяк, уцелевший из 3-го батальона 13-й полубригады на ОП «Беатрис», спокойно отпраздновал свой двадцать пятый день рождения. В соответствии с традициями Иностранного легиона, ему дали выходной и некоторые из его лучших друзей отдали ему свою порцию «Виногеля», недавно разработанного и ужасного на вкус винного концентрата французской армии. Но он не собирался наслаждаться полноценным дневным отдыхом в своем блиндаже: сержант, который должен был возглавить конвой снабжения на «Югетт-1», был ранен в 17.00 снарядом из гнезда безоткатных орудий на «Доминик-1», и как только настала ночь, Кубьяк, десять легионеров и пятнадцать военнопленных собрали свои канистры с питьевой водой и ящики с боеприпасами и начали поход к опаленному огнем «Югетт-1»
Чего сержант Кубьяк не знал, что в Дьенбьенфу был еще один Кубьяк — и что он сражался на другой стороне. Им был майор Стефан Кубьяк, поляк, родившийся в 1923 году в городе Лодзь. Сын бедного ткача, Кубьяк вступил в польскую коммунистическую партию после Второй мировой войны. Будучи достойным членом партии, он был направлен в школу армейских политических комиссаров. Когда он обнаружил, что у его жены была связь с одним из его начальников, он дезертировал из польской армии, перебрался в Западную Германию и в конце концов, записался в Иностранный легион. Отправленный в Северный Вьетнам в 1947 году, он вскоре разочаровался во французах и дезертировал из Иностранного легиона в 1947 году в Намдине, в дельте Красной реки.
Поначалу, принятый Вьетминем с недоверием, он вскоре оказал им важные услуги, обучая их войска использованию и обслуживанию американского оружия, которое они захватили у французов. Это было особенно важно, поскольку Вьетминь до начала 1950 года не имел хороших прямых сухопутных коммуникаций с китайцами. Кубьяк отличился своей храбростью во время битвы за выступ Хоабинь в 1951 году, и был «усыновлен» самим Хо Ши Мином, получив вьетнамское имя Хо Чи Туан. Повышенный в звании до капитана, а затем и до майора, Кубьяк служил в Дьенбьенфу в 312-й дивизии, и лично участвовал в атаке на ОП «Беатрис», в котором, возможно, сам не зная, столкнулся со своим французским тезкой. Это должно было произойти снова, когда в последние дни битвы, некоторые иностранные легионеры были также брошены в бой в районе Пяти холмов.
Тем временем, еще не знакомая с лабиринтом тоннелей и ходов сообщения, ведущих на север, группа сержанта Кубьяка на мгновение сбилась с пути, пробежав прямо в секторе огня «четыре-по-пятьдесят» с ОП «Ястреб-перепелятник», вернулась по своим следам на «Югетт-3», а затем последовала на звук орудий на северо-запад, где бился в агонии «Югетт-1». На «Югетт-2» они забрали свое сопровождение из 1-го парашютного батальона Иностранного легиона, и наконец, добрались до обычной стоянки в 150 метрах к югу от «Югетт-1». Там осколок, с кулак размером, пробил одну из канистр, которые нес Кубьяк.
Но вода больше не имела никакого значения, потому что «Югетт-1» умирал. В 02.10 капитан Шевалье сообщил штабу батальона на «Югетт-3», что хотя он не подвергался серьезным атакам, «вьеты, похоже, проникают отовсюду». Действительно, небольшие группы бо-дой выходили из бесконечного множества небольших окопов (аэрофотоснимки помогут идентифицировать около тридцати из них на следующий день) и бросались вперед на французские позиции. Многие из них были скошены огнем французов, только для того, чтобы их заменила еще одна группа людей в зеленом. Это не была атака «человеческой волной», потому что противник действовал малыми группами, от пяти до восьми человек. Даже слово «проникновение» не передавало того, что происходило, так же как и «просачивание». Некоторые из траншей Вьетминя были продвинуты вперед до середины французских заграждений из колючей проволоки, и поэтому, некоторые вражеские пехотинцы внезапно выскакивали посреди проволоки как чертики из коробки, стреляли залпом и снова исчезали в своей маленькой траншее. В 02.30 пришло последнее сообщение от Шевалье, в котором он срочно просил о помощи.
Для помощи было уже слишком поздно. Когда Кубьяк и его группа снабжения готовилась к последнему рывку на «Югетт-1», один из сержантов, дежуривших на аванпосту, вернулся и сказал им, что дальше идти смысла нет, так как «Югетт-1» пал. В 07.00 нескольким иностранным легионерам с «Югетт-1» удалось доползти до «Югетт-2» и сказать, что они видели как капитан Шевалье стоит на крыше своего собственного блиндажа с каре из десятка легионеров и умирает на месте. Сержант Кубьяк был свидетелем конца «Югетт-1» со своего наблюдательного пункта в ходе сообщения к северу от «Югетт-2». Когда он спросил, много ли попало в плен к Вьетминю, сержант с аванпоста легионеров сказал ему успокаивающем тоном: «Нет, они вряд ли попали в плен. Выглядит так, что это была сущая резня».
Потеря «Югетт-1» была зловещей по двум причинам: во-первых, потому что она продемонстрировала эффективность новой тактики коммунистов, «осада путем просачивания»; и во-вторых, потому что она давала Вьетминю постоянный контроль над девятью десятыми аэродрома, сделав относительно безопасную и точную высадку подкреплений практически невозможной. Как только серьезностью ситуации была понята Лангле и Бижаром с одной стороны и де Кастром с другой, на командном пункте последнего состоялась драматическая конференция.
Проблема была обманчива проста, поскольку она оставляла французам только два мучительных выбора — попытаться вернуть «Югетт-1» ценой тяжелых и безусловно, невосполнимых потерь (в ночь с 22 на 23 апреля в Дьенбьенфу прибыло всего тридцать пять человек, в то время как в тот же день были потеряны шестьдесят семь, не считая гарнизона Югетт-1), или смириться с потерей «Югетт-1» и таким образом, сохранить некоторые скудные остатки элитных войск для решающих атак, которые обязательно должны были произойти.
Штаб Коньи несколькими днями ранее направил в Дьенбьенфу обширный вопросник, в котором де Кастра спрашивали, что ему нужно, чтобы спасти Дьенбьенфу от затопления во время усиливающихся муссонных дождей. Его штаб работал над этой проблемой в течение двух дней и 23 апреля, по чистому совпадению, ответ для Ханоя был готов. Это было более или менее повторная редакция плана от февраля 1954 года: как и предполагалось, «Югетт-5», «Лили-3» и основные сектора «Клодин-3», «Клодин-4» и «Клодин-5», а также «Юнон» и север ОП «Ястреб-перепелятник» уже были частично затоплены и их обитатели жили в постоянной агонии в двух футах грязи, среди капающих и скользких стен траншей и разрушающихся затопленных блиндажей. Просто для того, чтобы вытащить из трясины раненых, склады и артиллерию, потребовалось бы контрнаступление, включающее возвращение, по крайней мере, всех первоначальных позиций на ОП «Доминик» и, предпочтительно, их дальнейшее расширение. Также рассматривался вопрос о привлечении всего гарнизона из «Изабель», что обеспечило бы основной гарнизон более чем тысячей бойцов, тем более что ОП «Изабель» также столкнулся с серьезной проблемой затопления. Как рассказывал мне почти через десять лет после битвы майор Гран д'Энон, бывший командир 3-го батальона 3-го пехотного полка Иностранного легиона на ОП «Изабель», к концу апреля незатопленная площадь на опорном пункте была ограничена несколькими десятками квадратных метров. Однако де Кастр в тот момент был против эвакуации ОП «Изабель», потому что это означало бы отказ от ее артиллерии, которая все еще оказывала полезную поддержку ОП «Элиан» и «Клодин» посредством флангового огня.
В целом, де Кастр также предвидел что полный повторный захват «Доминик» обеспечит Дьенбьенфу большой зоной высадки, которая больше не будет находиться в прямой видимости и под огнем минометов противника с близкого расстояния. Для проведения этой операции, по предварительным оценкам, потребуется десантирование всей 1-й воздушно-десантной группы, которая в настоящее время собирается в Ханое из постоянного потока подкреплений десантников из Франции. Неясно, объяснил ли де Кастр эту «общую картину» с достаточной ясностью Лангле и Бижару, чтобы заставить их посвятить себя отвоеванию «Югетт-1» с тем же энтузиазмом и энергией, которые они посвятили контратаке на Пяти холмах. Лангле в своей книге ясно дает понять, что он был категорически против операции на «Югетт-1», потому что это было бы серьезным истощением сил его последней сформированной резервной части, 2-го парашютного батальона Иностранного легиона.
Тот же аргумент был более подробно представлен де Кастру Бижаром. По его словам, даже 2-й парашютный батальон ИЛ теперь сократился до 380 человек и защищал ОП «Элиан». Учитывая состояние общей усталости гарнизона, существовала большая вероятность, что операция провалится. И даже если бы она увенчалась бы успехом, не оставалось войск, чтобы успешно удержать «Югетт-1».
Было ясно, что эти слова произнес не «старый» Бижар, который всего месяц назад клялся защищать «Элиан» до последнего человека. Следовательно, альтернативы тому, как были организованы и проведены контратаки на «Югетт-1» представляют собой одну из многих захватывающих «как-бы-это-могло-быть» битвы при Дьенбьенфу.
Примерно в 09.00, несмотря на возражения Лангле и Бижара, де Кастр настоял на своем приказе о том, что «невозможное» должно быть сделано и «Югетт-1» был отбит к 16.00 того же дня. Лангле, как и полагалась в его роли командующего обороной, последовал прецеденту и оставил организацию контратаки Бижару. Последний приступил к работе со своей обычной скоростью и компетентностью. В качестве первого шага, он приказал вывести 2-й парашютный батальон Иностранного легиона с ОП «Элиан» и заменить его подразделениями быстрого реагирования из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка, 6-го колониального парашютного батальона и 1-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона. Затем майор Герен запросил у тактической авиагруппы «Север» в Ханое «кредит» в размере двенадцати истребителей-бомбардировщиков и четырех Б-26 для работы над системой траншей коммунистов в районе «Югетт-1» в 13.45. Еще четыре Б-26 должны были быть в готовности к 14.00 для нанесения ударов по выявленным целям.
Как только воздушная поддержка завершит свою задачу, артиллерия и минометы должны будут выпустить 1200 снарядов по «Югетт-1», а затем дымовые снаряды по наблюдательным пунктам артиллерии коммунистов на «Доминик» и «Анн-Мари», после чего минометы «Югетт-2» и «Югетт-5», а также ОП «Ястреб-перепелятник» возьмут непосредственную поддержку атаки на себя. Последние три оставшихся танка под командованием лейтенанта Манжелля будут поддерживать южный участок атаки пехоты.
Затем последовало совещание пехотных командиров. Здесь Бижар принял судьбоносное решение не командовать операцией лично, а оставить ее выполнение майору Лизенфельту, чей батальон, в конце концов, примет на себя основную тяжесть атаки. Позже было выдвинуто множество причин для оправдания или критики этого решения. Было сказано, что общее командованием Бижаром контратакой на «Элиан» было оправдано, потому что в ней участвовало несколько разных батальонов, и кто-то должен был координировать различные задействованные подразделения. Однако, в случае контратаки на «Югетт-1» в операции участвовала одна отдельная часть. Другие говорили, что Бижар просто хотел умыть руки от этой операции, которую он не одобрял и был уверен, что она провалится. Сам Бижар считал, что операция, хотя и сложная, была из тех, с которыми 2-й парашютный батальон ИЛ уже сталкивался, и что части можно доверять, в плане компетентности. Более того, Бижар чувствовал, что дыхание в затылок Лизенфельта приведет к справедливому возмущению. Можно также добавить, что Бижар не спал всю предыдущую ночь, наблюдая за агонией Шевалье на «Югетт-1» и после нескольких недель скверной еды и недосыпа смертельно устал. Он лично проинформировал Лизенфельта, Манжелля, и четырех командиров рот десантников, лейтенантов де Бира, Буленгеза, Петре и Лекур-Гранмезона об их роли.
С точки зрения Бижара, операция должна была проводиться так же, как он провел контратаку на «Элиан»: много огневой мощи и щадящее использование пехоты в небольших группах, подобно коммандос. В 14.25 5-я рота де Бира должна была выскочить из хода сообщения к северу от «Югетт-2», а 6-я рота Буленгеза находиться в резерве на «Югетт-2», рядом с командным пунктом, с которого Лизенфельт будет координировать операцию. В то же время, к востоку от аэродрома, 7-я рота 2-го парашютного батальона ИЛ, под командованием Лекур-Грандмезона и так называемая CILE, индокитайская рота Иностранного легиона, под командованием Петре, должны были выскочить с опорного пункта «Опера», пересечь аэродром и миновать вражеский пулемет в обломках «Кертисс» С-46.
Операция поначалу шла как по маслу. Рота Вьетминя, которая удерживала «Югетт-1», была в течение нескольких минут порвана в клочья пикирующими бомбардировщиками «Хеллкэт» эскадрильи 11-F французских ВМС и сократилась до дюжины контуженных уцелевших. В 14.00 французы, легионеры и вьетнамские десантники вышли из своих окопов, тропическая жара немилосердно обрушилась на них: металлические плиты аэродрома были слишком горячими, чтобы залечь на них. Две роты вышли на открытое пространство на аэродроме, когда на них обрушился сильный пулеметный огонь из не разрушенного пулеметного гнезда в носу «Кертисса». Лейтенант Петре был тяжело ранен почти сразу, и как 7-я рота, так и индокитайская рота, понесли тяжелые потери, пока наконец, несколько точных выстрелов французской артиллерии не заставили пулемет замолчать. На южном фланге дела шли еще хуже. Пятая рота, как и сержант Кубьяк с его конвоем снабжения накануне вечером, заблудилась в лабиринте подземных тоннелей и ходов сообщения и не были на месте для рывка, когда закончилась воздушная бомбежка. Когда они и 6-я рота наконец были на месте, уцелевшие вражеские стрелки уже вылезли из своих щелей и при поддержке нескольких уцелевших пулеметных гнезд Вьетминя на ничейной земле к северу от «Югетт-2» начали вести непреодолимый заградительный огонь в лучших традициях окопных боев Первой мировой войны. Практически, контратака на «Югетт-1» уже провалилась. Коммунисты теперь полностью понимали что происходит и их артиллерия, хотя и частично стрелявшая вслепую, вступила в бой, так же как и их зенитки, уже сбившие французский флотский истребитель-бомбардировщик.
Командир батальона Лизенфельт ничего об этом не знал. Устроившись на своем командном пункте на «Югетт-2», Лизенфельт, очевидно, намеревался руководить своей операцией по рации, также как Бижар делал это на «Элиан», за исключением того, что Бижар руководил ей с голой вершины «Элиан-4» и имел беспрепятственный обзор своих собственных штурмовых частей, так же как коммунисты могли беспрепятственно видеть его самого. Отдав свои приказы, и зная поистине бесспорное превосходство своих ротных командиров, и если уж на то пошло, своих войск, Лизенфельт терпеливо ждал дальнейшего радиообмена с ними.
Тем временем, Бижар рухнул на свою койку и крепко спал, полагая, что 2-му парашютному батальону Иностранного легиона можно доверять в том, что тот выполнит свою задачу должным образом. К счастью для французов, штаб де Кастра сохранил привычку прослушивать боевые радиопереговоры и слышал отчаянные призывы о помощи от прижатых рот 2-го парашютного батальона. Когда, очевидно, никто кроме артиллерии на них не отреагировал, де Кастр лично вмешался в бой. Он разбудил Бижара и в старомодно-сдержанном британском стиле, который использует любой настоящий французский дворянин даже в худших обстоятельствах, сказал ему: «У меня сложилось впечатление, что атака не несет в себе должной целеустремленности» - де Кастр использовал английский термин в своей фразе - «Пойдите и посмотрите, что происходит».
Бижар быстро собрался и не обращая внимания на сильный вражеский обстрел, помчался на одном из последних исправных джипов через весь лагерь к «Югетт-2», где он нашел Лизенфельта, спокойно ожидающего событий в своем блиндаже. На вопрос Бижара о том, как идет операция, командир 2-го парашютного батальона ИЛ ответил: «Должно быть, все идет хорошо; я не ничего не получаю от своих подразделений». Бижар повернулся к рации Лизенфельта, посмотрел на нее, повозился с ней и по его собственным словам, завыл от ярости. Рация Лизенфельта была установлена немного не на ту длину волны, и он сидел в своем блиндаже, глухонемой, в то время как его батальон был прижат на открытом месте.
Теперь Бижар сам взял на себя управление боем. Будучи разумным человеком и тактиком, каким он был, он знал, что сейчас было бы бессмысленно вводить в бой новые силы. В 15.25 он отменил атаку и приказал оставшимся в живых бойцам 2-го парашютного батальона ИЛ быстро отступать к линии развертывания. В то же самое время, он приказал находящимся наготове Б-26 нанести удар бомбами с замедленными взрывателями по пулеметным гнездам коммунистов, в то время как французская артиллерия нанесла еще один заградительный удар по восточным высотам и по «Анн-Мари». Для двух рот, которые под огнем пересекли весь открытый аэродром и после уничтожения пулеметного гнезда в разбитом самолете, продвинулись на расстояние пятидесяти метров от «Югетт-1», потери при отступлении стали столь же тяжкими, как и при наступлении. Лейтенанту Герену, заместителю командира индокитайской роты, на обратном пути через аэродром артиллерийским снарядом повредило обе ноги. Вместо того, чтобы рисковать жизнями своих людей, которые начали ползти обратно на открытую полосу, чтобы его спасти, он покончил с собой, выстрелив себе в голову.
Провал контратаки на «Югетт-1» стал крупнейшей катастрофой, обрушившейся на Дьенбьенфу, со времен потери ОП «Доминик» и тот факт, что это произошло с элитным парашютным батальоном, оказал значительное влияние. В общей сложности, были убиты или ранены 150 человек (две полные роты), уничтожив последний оперативный резерв Дьенбьенфу. Лизенфельт был отстранен от командования и 25 апреля остатки его батальона были объединены с малочисленным 1-м парашютным батальоном Иностранного легиона. Новая часть была названа Сводным Парашютным батальоном Иностранного легиона, и была под командованием выздоровевшего майора Гиро.
Безусловно, противник дорого заплатил за свою победу, как откровенно признавался Бижару командир полка 308-й дивизии, после того как Бижар был взят в плен. Мало того, что рота противника, удерживающая «Югетт-1» была полностью уничтожена, но и войска противника в ходах сообщения также пострадали, а многие из них были потеряны, когда они неосторожно преследовали французов на открытом пространстве после их отступления. Вьетминцы также были удивлены, увидев что обычно агрессивные французские танки не смогли продвинуться вперед во время атаки; это, несомненно, было связано с тем, что танковые экипажи тоже ощущали отсутствие эффективного руководства. Также, вероятно, что экипажи, теперь в основном состоящие десантников, незнакомых с местностью, более неохотно использовали свои изношенные машины, все из которых имели в броне большие пробоины от вражеских снарядов, для атаки, в которой им явно не хватало поддержки пехоты. Вместо выделенных 1200 снарядов французская артиллерия выпустила 1600 снарядов калибра 105-мм, 1580 120-мм мин и 80 снарядов калибра 155-мм.
На том, что осталось от ОП «Югетт», иностранные легионеры из 1-го батальона 13-й полубригады продолжали сменять 1-й батальон 2-го пехотного полка Иностранного легиона. 3-я рота Капейрона 1-го батальона 13-й полубригады сменила 2-ю роту 1-го батальона 2-го пехотного полка на «Югетт-5». Остальная часть 1-го батальона 2-го пехотного полка ИЛ, усиленная горцами из белых тай с опорного пункта «Юнон» капитана ВВС Шарно, продолжила патрулирование к югу и западу от Клодин. 31-й инженерно-саперный батальон вел повсюду свои собственные битвы с механизмами. С нетерпением ожидавшийся ящик с запасными частями для электрогенераторов, упал недалеко от французских позиций и снайперы коммунистов вскоре его заметили. Французские и марокканские саперы безуспешно пытались защитить ценный груз, но безуспешно: прежде чем его удалось дотащить до ближайшей французской позиции, снаряды коммунистов разорвали посылку в клочья.
Среди пилотов истребителей-бомбардировщиков, которые в тот день выполняли ежедневные задачи по поддержке наземных частей на «Югетт-1», был лейтенант Бернард Клотц, из эскадрильи 11-F французских ВМС. Его кодовое имя было на тот день «Саварт Грин», он был ведущим, а его ведомым был старшина Гуазе. Оба совершили полный облет цели на высоте 8500 футов на своих самолетах, каждый из которых нес по две 500-фунтовые бомбы. В 14.15 Клотц принял решение о бомбометании с пикирования на «Югетт-1». Коренастый самолет американской постройки направился вниз и начал пикирование, но за ним сразу же последовал зенитный огонь с «Анн-Мари», «Доминик-1» и новой позиции зениток, к востоку от того места, где находился опорный пункт «Франсуаза». Когда самолет достиг высоты 6000 футов, Гуазе увидел что самолет его ведущего горит. Клотц спокойно принял сообщение, продолжил свой заход и сбросил свои бомбы прямо в цель, а затем вышел из пике и отвернул налево, на 180 градусов. Встревоженный Гуазе оставался со своим товарищем, пока не увидел, как Клотц вылезает из самолета и пытается раскрыть парашют. Пока Клотц боролся со своим парашютом, тот внезапно раскрылся и повредил ему связки на руке. Через несколько секунд он приземлился на мокром рисовом поле в 400 метрах к югу от «Элиан-2». Теперь между гарнизоном «Элиан-2» и Вьетминем с Лысой горы началась гонка, кто первым доберется до Клотца. Со своего высотного наблюдательного пункта старшина Гуазе ясно понял, что происходит, и в свою очередь, снизился для обстрела Старой Лысой горы. По-видимому, это замедлило Вьетминь ровно настолько, чтобы иностранные легионеры первыми добрался до Клотца. В тот же вечер доктор Гровен вылечил его плечо в госпитале и на следующий день Клотц присоединился к майорам Герену и Бланше в качестве авианаводчика, став первым представителем ВМС Франции в не имевшем выходов к морю Дьенбьенфу.
Битва за три северные ОП «Югетт» закончилась. Она продолжалась почти целый месяц и стоила врагу большей части трех его полков убитыми и ранеными. По меньшей мере, добрая треть, если не больше, артиллерии Вьетминя была постоянно направлена на обстрел трех крошечных позиций «Югетт-1», «Югетт-6» и «Югетт-7». С французской стороны потери составили 500 человек, включая многих лучших бойцов гарнизона и один танк. И все же, то, что полковник Лангле называл «тремя смехотворными квадратами рисового поля» заставило дорого заплатить врага за его овладение 800 метрами пустой взлетно-посадочной полосы.
В отрывке, необычно откровенном для военного командира коммунистов, генерал Во Нгуен Зиап ясно показал, чего стоила битва за «Югетт» его собственным войскам:
«Однако главной чертой этой фазы сражения был ожесточенный характер боев… битва длилась очень долго, и все больше войск, которым пришлось сражаться без перерыва, были уставшими, измотанными и сталкивались с большим нервным напряжением… Наши войска не смогли избежать опустошения, что потребовало быстрой реорганизации и усиления… среди наших руководящих кадров и бойцов появлялись негативные реакционные тенденции, чьи проявления это страх многих быть убитым, страх понести потери, столкнуться с усталостью, трудностями и лишениями...»
Осадным силам Вьетминя потребуется время до 1 мая, чтобы оправиться от битвы за «Югетт», пополнить некоторые из своих истощенных полков на передовой и пополнить запас боеприпасов для последнего наступления.