Мы используем «я-конструкции». Мы делим друг друга на созависимых и контрзависимых. Мы не даём оценочные суждения и не лезем с непрошеными советами. Мы благодарим каждого, кто проявил к нам эмпатию. Мы такие все эмоционально зрелые: чувствуем, когда приближаемся к выгоранию, хвалим и обнимаем своих детей. Мы теперь признаём и признаёмся, когда стыдно, обидно, завидно, больно. Мы уже откопали десяток гештальтов. Сначала обвинили, а потом простили родителей. Научились говорить им, что любим. Мы стали гораздо лучше!
«Не одна, так другая», - говорили они. Говорили, игнорируя слюну, мерзко стекающую по подбородку. Они открывали Тиндер, выбирая кого-то из падших и отчаявшихся. Тех, у кого обхват груди явно превышает обхват души.
Я хочу сандалии с мигающими огоньками на подошве. Хочу с мамой одинаковые сарафаны. Хочу хитростью вытащить папу из дома на улицу, чтобы пойти за ирисками.
У меня высшее филологическое образование. Диплом магистра, да ещё и раскрасневшийся от гордости и хвастовства. В целом, у меня неплохая языковая интуиция, да и общий уровень грамотности редко меня подводит.
Если ты не здороваешься с бабушкой, сидящей у подъезда на лавочке, ты плохая девочка. Если бабушка не здоровается в ответ, она не плохая бабушка. Она имеет право.
Женщины имеют право сами выбирать, «нюд или красные», «пора замуж или нет», «утягивающие или кружевные», «свежая руккола или биг-тейсти». Мы сами решим, кем работать и с кем жить, когда высказаться, а когда промолчать, пить или не пить, даже если сегодня не пятница. Мы сами определимся, можно ли нам курить, материться, ездить на внедорожниках или ходить в бар с подружками.
На набережных, из кофеен, в такси. Но в такси с особой осторожностью.