Новелла «Бермуды», глава 41
Канал не пропагандирует ЛГБТ, для лиц строго старше 18
Глава 41
- Если вы дадите мне выкурить сигарету, я отвечу.
Флинн и следователь из Северного отделения, которые были сосредоточены, тихо вздохнули, как будто выдохлись, как только услышали слова Леонардо. Однако, в отличие от них двоих, следователь Экисон, похоже, почувствовал, что поведение Блейна было вызовом для него, и продемонстрировал весьма неприятное выражение лица.
На игривое поведение Леонардо Экисон что-то тихо пробормотал и уставился на него еще более свирепым взглядом.
Однако Блейн ответил ему тем же, не теряя своего типичного надменного выражения и самообладания. Тогда следователь обратился к Леонардо несколько принудительным тоном:
- Леонардо Блейн. Похоже, Вы не понимаете своего нынешнего положения. Вам уже предъявлено обвинение в нанесении ущерба при отягчающих обстоятельствах и за организацию беспорядков на Императорской площади. Неужели Вы думаете, что Вы, преступник, имеете право что-то здесь требовать?
- Ах, Вы случаем не знаете того командира батальона, который приходил за мной ранее? Тот, что использует древесную магию? Его запах похож на тот, что я курю, так что, если возможно, я бы хотел его...
Когда Леонардо легкомысленно проигнорировал его и сказал то, что хотел сказать, следователь, возмущенный таким поведением, хлопнул по столу и вскочил со своего места. Благодаря этому в комнате для допросов воцарилась недолгая тишина.
- Как долго Вы собираетесь быть таким высокомерным? Осознайте свое положение.
Блейн, столкнувшись с откровенным взглядом Экисона, полным гнева, догадался, почему тот так странно действовал ему на нервы с самого начала.
Как бы сильно следователь ни провоцировал его, Леонардо в ответ вел себя так, словно был выше этого, тем самым действуя другому человеку на нервы. Блейн обнаружил направленное на него "презрение", которое с первой минуты читалось в глазах Экисона.
Человек, который как следователь должен быть честным и объективным, надел маску мелочного судьи и клеветал на него. В одно мгновение весь этот допрос показался Леонардо нелепым.
Под пристальным взглядом следователя, смотрящего на него свысока и говорящего ему осознать свое положение, словно в нем самом был какой-то огромный изъян, слабая улыбка на лице Блейна медленно исчезла.
Он уже давно перестал обращать внимания на эмоции, которые выражали по отношению к нему люди, не знавшие его.
Поскольку слишком многие знали о его блестящем, но мрачном прошлом, он и так был достаточно обременен обидами и проклятиями, преследовавшими его с полей сражений и всевозможных миссий.
И Леонардо очень хорошо понимал, что если не будет игнорировать их, то сойдет с ума.
Сегодня он впервые увидел перед собой этого человека. Однако Блейн был недостаточно великодушен, чтобы принять во внимание эмоции этого следователя, который проявлял к нему явную враждебность, да и причин для этого у него не было.
Раз его уже выставили преступником, Леонардо больше не считал нужным сотрудничать с другой стороной и, не скрывая, выражал только что возникшую в нем враждебность.
Вскоре его глаза сузились, золотистые зрачки яростно сверкнули, и взгляд превратился в свирепый. Когда его поведение изменилось в одно мгновение, никто в комнате для допросов не проронил ни звука.
Тишину нарушило то, что Леонардо вскочил со своего места.
От резкого действия все внутри вздрогнули. Когда он сделал движение, как будто собирался броситься вперед, дверь комнаты для допросов резко распахнулась, и в помещение вошли вооруженные люди, направив на него свое оружие.
Тело Блейна было привязано к железному стулу, прикрепленному к полу, поэтому он не мог полностью встать. Однако даже в таком состоянии он излучал достаточно угрожающую ауру. Затем, как будто направленное на него оружие и вооруженные люди не имели для него никакого значения, Леонардо проигнорировал их всех и уставился только на Экисона, говоря леденящим душу голосом, словно заставляя собеседника хорошенько обдумать каждое его слово:
- Следователь Люк Экисон, слушайте внимательно. Вы называете мои действия "нанесением ущерба при отягчающих обстоятельствах", но, с моей точки зрения, это была самооборона, чтобы защитить себя.
- Если Вы хотите обвинить меня в преступлении и поговорить о правах, то Вы должны сначала отдать меня под суд и вынести вердикт. Мне плевать на вашу мелочную ненависть.
При этих словах выражение лица следователя заметно исказилось. Блейн посмотрел на Экисона с холодной усмешкой, затем снова заговорил с яростным напором:
- Неужели Вы думаете, что у Вас, у кого есть только подозрения, что я помог бежать великому магистру, есть право самовольно обвинять меня в отдельных преступлениях, обращаться со мной как с преступником и заставлять меня сотрудничать со следствием?
После слов Леонардо в комнате для допросов снова воцарилась тишина. Вокруг повисла леденящая атмосфера, и взгляды Экисона и Блейна свирепо уставились друг на друга, словно не желая отступать.
И в этот момент через открытую дверь и среди вооруженных людей, заполнивших комнату для допросов, к Леонардо потекла знакомая энергия. Обладатель этой прохладной маны заговорил с парнем своим звучным и низким голосом.
При звуке величественного голоса следователи и клерки, включая Флинна, повернули головы, за исключением вооруженных сотрудников.
Когда Агризендро появился в комнате для допросов, Экисон отдал ему честь с немного взволнованным выражением лица. Все сидевшие также встали и отдали ему честь. Однако Хьюго не ответил на их приветствия и лишь уставился на Леонардо.
Блейн холодно посмотрел на Экисона, затем перевел взгляд на Агризендро, который бесстрастно смотрел на него, и отвел взгляд, усмехнувшись.
Как и ожидалось, стало очевидно, что он следил за всем со стороны, как и предсказывал Блейн.
Леонардо раздражало, что за ним наблюдают со всех сторон, что его выражение лица, действия, тон голоса и даже причина его существования скрупулезно изучаются, а он делает вид, что ничего не знает об этом, поэтому, нахмурившись, парень сел обратно на жесткий стул и стиснул зубы, словно обдумывая что-то.
При словах, явно предназначенных для того, чтобы их услышали, брови Хьюго слегка нахмурились.
Тем не менее Агризендро ничего не сказал, а вот лицо Экисона покраснело, будто он услышал оскорбительное замечание в свой адрес. После чего наклонился всем телом вперед, словно собирался схватить Блейна за воротник.
- Этот ублюдок, что за неуважение к Командиру!
- Все в порядке, следователь Экисон.
Хьюго остановил мужчину своими словами. Экисон тут же закрыл рот, но его глаза по-прежнему смотрели на Леонардо.
С другой стороны, парень прислонил свое тело по диагонали к железному стулу, как будто его это совершенно не волновало. На его вызывающее поведение Агризендро слегка вздохнул и спокойно сказал:
- Я дам Вам выкурить сигарету.
При этих словах, когда следователь собирался что-то удивленно сказать, Командующий выставил перед ним ладонь, как бы останавливая его, и холодно посмотрел на него.
Столкнувшись с безмолвным взглядом, Экисон молчаливо опустил голову. Хьюго снова перевел взор на Леонардо и продолжил говорить:
- Кроме того, как Вы и сказали, до разъяснения всех обстоятельств, мы будем относиться к Вам как к лицу, представляющему интерес только в связи с инцидентом на территории Фрост.
- Взамен пообещайте, что после курения будете снова добросовестно сотрудничать со следствием.
Леонардо не ответил, продолжая смотреть в сторону. Однако Агризендро не стал торопить его и продолжил ждать.
Блейн уставился на разложенные на столе папки бессмысленным, затуманенным взглядом, точно размышляя о чем-то.
С того момента, как он вернулся в столицу Империи, ему приходилось иметь дело со всевозможными эмоциями, направленными на него, и он был истощен как физически, так и морально, став довольно чувствительным. Однако тот факт, что эта ситуация была для него неблагоприятной, парень знал лучше, чем кто-либо другой.
Леонардо на мгновение закрыл глаза, будто у него разболелась голова, опустил её и провел связанными руками по лицу, словно умываясь. Он потер свои острые брови, несколько раз моргнул напряженными глазами, а затем до некоторой степени подавил свое возбужденное состояние. Казалось, это облегчило пульсирующую головную боль.
В конце концов, он снова поднял голову. Затем, посмотрев на Агризендро, который все еще ждал его ответа, он с усталым и сложным выражением лица произнес:
Агризендро вывел Леонардо из комнаты для допросов и направился на террасу на верхнем этаже западного крыла здания Совета. Это было потому, что Блейн настоял на том, чтобы курить там.
Однако, дабы быть готовыми к любой ситуации, их сопровождали более десятка вооруженных людей и командир 3-го батальона Метерион.
Когда они подошли к перилам террасы, Хьюго ненадолго развязал веревки, удерживающие Блейна. Леонардо, чьи руки долгое время были зафиксированы в одном и том же положении и теперь были свободны, потер левую руку правой, словно она онемела.
Увидев это, Агризендро подбородком указал на члена Совета, стоявшего позади него, и вооруженный человек подошел к парню и протянул сигарету. Леонардо взял ее, осмотрел, а затем с разочарованным лицом обратился к члену Совета:
После чего Хьюго посмотрел на него сверху вниз и холодно сказал:
- Будьте благодарны, что Вас привели сюда.
Блейн сделал слегка недовольное выражение лица, но по сравнению с отношением того следователя, обращение Агризендро было определенно лучше, поэтому он не стал спорить дальше.
Вскоре парень сунул фильтр в рот, разжег пальцами маленький огонек и прикурил сигарету.
При этом Метерион, который держал цепь, соединенную с кандалами на правом запястье и лодыжке Леонардо, старался не показывать этого, но выражение его лица было весьма удивленным. Для него было невероятно, что Блейн использовал магию, даже будучи скованным этими массивными кандалами, удерживающими ману.
Однако Хьюго, похоже, ожидал, что тот сможет в какой-то степени использовать ману даже в своем нынешнем состоянии, поэтому отошел в сторону, ничего не сказав. Затем он также взялся за цепь, соединяющую кандалы на левом запястье и лодыжке Леонардо, и прислонился к колонне.
Блейн стоял в центре, Агризендро и Метерион стояли по обе стороны от него, держа в руках цепи и наблюдая за ним, а вооруженные сотрудники выстроились в один ряд позади них и ждали.
Леонардо прислонился к перилам, положил руки сверху и затянулся сигаретой, а затем выдохнул длинную струйку дыма.
Небо над столицей Империи уже погрузилось в бескрайние красновато-оранжевые сумерки. Выдыхаемый им дым рассеивался в направлении пейзажа имперской столицы, над которым сиял красный закат. Последние лучи солнца падали на лицо Леонардо, полностью окрашивая его облик в малиновый оттенок.
Какое-то время парень вглядывался в далекое небо, затем слегка опустил голову и медленно осмотрел раскинувшуюся перед его глазами столицу Империи.
Причина, по которой он настоял на том, чтобы его привели именно сюда, заключалась в том, что, в отличие от главного здания, окруженного обширным внутренним двором, отсюда открывался лучший вид на улицы имперской столицы.
Точно ничего не произошло, прежней суматохи нигде не было видно, и столица по-прежнему выглядела мирно.
Люди деловито сновали между видневшимися зданиями, а их длинные тени украшали улицы. Заходящее солнце отражалось в окнах, излучая искрящийся свет. Несмотря на то, что Леонардо хмурился из-за яркого света, он ни на секунду не отрывал взгляда от пейзажа.
Со слегка потрескавшимися от усталости губами, он держал сигарету во рту и снова выдыхал дым, смешанный со множеством эмоций, на фоне огромной столицы Империи.
Развевающиеся флаги и возвышающиеся шпили, звон колоколов, доносящийся с огромных часов на крыше. Прислушиваясь к звуку постоянно движущихся трамваев и стуку копыт проезжающих мимо экипажей, парень улыбнулся горьковато-сладкой улыбкой, идущей от самого сердца, и произнес:
- На самом деле, ничего не изменилось.
Лучи заходящего солнца падали на его длинные ресницы, отбрасывая на глаза тени, похожие на полосы, а дым лениво струился из его приоткрытых алых губ. Слегка приподнятые уголки его рта и немного нахмуренные брови, щурящиеся от яркого света, противоречили друг другу.
Хьюго, наблюдавший за этой противоречивой улыбкой со стороны, подумал, что эта сцена с глазами Леонардо, окрашенными в цвет сумерек, была такой жестокой и в то же время бесспорно прекрасной.
Однако даже на фоне этой живописной сцены облик Леонардо, ставшего здесь самым совершенным персонажем, почему-то показался ему глубоко печальным.
Его пленительные губы явно улыбались, но под изящными бровями, хотя и нахмуренными, глаза были окрашены в красный цвет заката, отчего казалось, что он плачет.