Дионисий Иванович Четвергов

О биографии и ранних годах жизни Дениса Ивановича, как его именуют причетники и прихожане общины г. Бишкек, к сожалению, сведений крайне мало. Частично биографические данные можно восстановить по его собственным запискам, документам общины, старообрядческой периодике и со слов информантов, непосредственно общавшихся с Денисом Ивановичем.

Он родился 25 июля 1918 года в семье староверов поморского согласия г. Пржевальск (в 1922 — 1939 гг. и с 1992 г. - г. Каракол). Стоит сказать, что в это время в Пржевальске имелась община поморцев, прекратившая свое существование в нач. 2000-х гг. Д.И. Четвергов закончил восьмилетку и строительный техникум, однако работать по специальности не смог ввиду болезненности. В 1934 г. он вместе с родителями переехал в г. Фрунзе (ныне г. Бишкек). Вероятно, в 1940-е гг., по собственному свидетельству, ему даже «предлагали вступить в ком. партию и доверяли ответственные посты». Однако Четвергов отказался «от такой чести». В 1950 г., после знакомства с неким «старцем» поморского согласия, он начинает активно участвовать в жизни фрунзенской поморской общины. В 1960-х гг. он был избран помощником местного наставника, в отсутствии которого исполнял его обязанности. Уставщиком Четвергов служил при духовных отцах бишкекской общины — Елисее Ивановиче Гритчине и Николае Евдокимовиче Трофименко. В некрологе, опубликованном в 2001 г., подчеркивалось, что во время исполнения богослужебных обязанностей «Господь Бог помог ему за его старания и исцелил его».

Перед своей кончиной в 1981 г. Николай Евдокимович благословил Дионисия Ивановича на служение в чине духовного отца. С этого времени вплоть до 2001 г. Д.И. Четвергов служил наставником православной общины г. Фрунзе. Официально он значился в должности сторожа, живя все это время при храме. В 1990-х гг. Денис Иванович входил в Совет старейшин при Российском Совете Древлеправославной Поморской Церкви. Время его наставничества запомнилось прихожанам строгим исполнением правил церковного благочиния. Особенно настаивал бишкекский отец на проведении индивидуальной исповеди. Данный факт также отложился в памяти нынешних членов общины. Ответственное отношение Дениса Ивановича к таинству исповеди подтверждается его письмами — в них он называет обычай проводить одну общую исповедь (без индивидуальной) «ересью, извращающей святое таинство покаяния».

Примерно с конца 1950-х гг. Д.И. Четвергов начинает вести активную литературную жизнь. В силу разных обстоятельств все его сочинения не могли быть опубликованы в условиях советского времени и не выходили за пределы Фрунзенской поморской общины. Исключения составляют, пожалуй, лишь письма, среди адресатов которых известные деятели поморского старообрядчества ХХ в. — И.И. Никитин, А.Л. Мурников, а также наставники соседних общин и духовные дети. Кроме писем, от Дениса Ивановича сохранились черновики выступлений на собраниях общины, а также многочисленные разрозненные сочинения, озаглавленные как «Нравоучения». Судя по почерку и материалу письма их можно датировать 1950 — 90-ми гг. Они представляют собой несистематизированные рукописи в отдельных школьных тетрадях и тетрадных листах. Текст написан почерком сер. XX в., синими чернилами, карандашом и шариковой ручкой, имеет многочисленные авторские правки.

В сочинениях православного наставника пересекаются два дискурса: церковный и советский, что известно нам как явление, благодаря публикациям аналогичных сочинений поморского наставника Усть-Цильмы С.А. Носова, авторов часовенного и страннического согласий ХХ в. Обращает на себя внимание тот факт, что Д.И. Четвергов в своих рассуждениях занимает позицию «образованного старообрядца». Кроме широко известных в старообрядческой крестьянской среде церковных авторов и отцов церкви он также цитирует труды поморских начетчиков XIX — нач. ХХ в. Л.Ф. Пичугина, И.М. Кокунина, решения первых двух Всероссийских Соборов старообрядцев поморского согласия. Кроме того, автор демонстрирует знание светских писателей, чьи сочинения были посвящены церковному расколу и старообрядчеству — Д.Л. Мордовцева, П.И. Мельникова-Печерского, историка С.М. Соловьева. В сочинениях Дениса Ивановича довольно часто присутствуют пространные отступления исторического характера, а также острая реакция на современные ему события советской реальности, затрагивавшие жизнь скромной по размеру Фрунзенской старообрядческой общины. Прежде всего стоит отметить, что Д.И. Четвергов, как носитель традиционного религиозного мировоззрения, воспринимает память о прошлом в свете этических установок христианства. «Господь подкрепляет дух мой, укрепляет мою веру своими напоминаниями о прошлом» – такие слова, свидетельствующие о некоей ценностной обусловленности исторической памяти, содержатся в одном из его «Нравоучений». Религиозная ценность и «поучительность» истории актуализируется полемическими потребностями. Поводом к рассуждениям об одном из ключевых событий старообрядческого прошлого — церковного раскола — послужило письмо некоего прибалтийского старообрядца Бориса Евгеньевича, который, как становится ясно из контекста, искал сближения с патриархийной церковью на волне экуменических тенденций кон. 80-х гг. Денис Иванович стремится всеми мерами доказать ошибочность такой позиции, для чего и прибегает к детальному разбору событий XVII в. Как уже было сказано ранее, в оценке тех или иных исторических фактов Д.И. Четвергов стремится занять позицию «образованного старообрядца», философа и начетчика, хотя в одном из своих писем он из этикетной скромности говорит, что не является ни тем, ни другим. Поэтому представления о церковном расколе он основывает на трудах «историка» митрополита Макария (Булгакова) и «профессоров» Голубинского, Соловьева, Каптерева, Субботина и Ключевского. Неожиданно в этот ряд попадает филолог Гудзий, вероятно, известный Денису Ивановичу как редактор самого распространенного издания «Жития» протопопа Аввакума. «Вся правда о расколе», по мнению Четвергова, высказана в сочинениях упомянутых выше «умнейших ученых». Она сводится к следующему: «Никонианская Церковь ... со времен ее становления в 1666 г. со всей человеческой страстностью пошла по роковым путям Западной Церкви. Она усвоила западный рационализм, западную властность вместе с мыслью о непогрешимости своих действий». В неозаглавленном сочинении 1960-х гг. Четвергов формулирует общую, характерную для книжной старообрядческой культуры, картину исторического процесса в духе идей «Третьего Рима». Любопытно то, что он проводит явную параллель между событиями 1666 и 1917 гг. Церковный раскол наставник называет «революцией религиозной», а «митрополитов Никонов, грозных Иоакимов и других, наводивших ужас на всю Русскую землю», именует «духовными революционерами». И церковные реформаторы, и большевики для Четвергова являются «западниками», стремящимися «к царству князя мира сего». В церковном расколе XVII в. для поморского наставника заключается корень последовавших бед Российского государства, воспринимаемых в эсхатологическом ключе.

Как уже было сказано ранее, наиболее негативную реакцию у Д.И. Четвергова вызывает современная ему советская идеология, которую он считал явным порождением «антихристианского» духа и признаком скорого конца света. Непосредственным поводом к обличению советской власти являлось частое в 1950-80-х гг. вмешательство государственных органов во внутренние дела зарегистрированных групп верующих. В 1960-х гг. Фрунзенская община пережила серьезные нестроения. Некто И.Н. Вальков, занимавший должность заместителя председателя, попытался стать руководителем общины после смерти ее предыдущего главы — Карпа Максимовича Шварева. Насколько можно судить по черновику выступления Дениса Ивановича, община считала «брата Валькова» недостойным и поэтому выбрала на должность председателя П.И. Смолина. Несмотря на это выяснилось, что советская администрация в лице уполномоченного по делам религиозных культов утвердила в должности именно Валькова, отвергнув «общественное избрание», т. е. решение собрания общины. Это событие, возможно, бывшее не единственным в своем роде, подвигло Д.И. Четвергова на детальное опровержение советской идеологии, к которому он постоянно обращался в своих сочинениях. Другим важным фактом, вызывавшим непосредственную реакцию бишкекского наставника, было участие руководителей прибалтийских поморцев во «Всемирном совете мира», основанном в 1950 г. К содействию с этой организацией руководство СССР принуждало представителей различных конфессий дабы наглядно продемонстрировать отсутствие нарушений прав верующих и подобрать их деятельности соответствующую социально-политическую нишу. Д.И. Четвергов, резко отрицая советскую идеологию, неоднократно в своих сочинениях выступает против поддержки «Всемирного совета мира». Сотрудничество с советской властью он воспринимает как общий негативный тренд, ссылаясь на аналогичные процессы, происходившие в 1950 — 60-е гг. у баптистов. В «Нравоучении» 1970-х гг. он пишет: «Если люди разорвали союз и мир с Богом, то они и будут преданы по Божьему суду ... И никакими словесными заклинаниями и выступлениями и пожертвованиями в защиту мира невозможно предотвратить Божественного возмездия». В письме к эстонскому поморскому наставнику А.Л. Мурникову он не без иронии порицает позиции руководителей старообрядцев Латвии и Литвы, находившие выражение в публикациях, размещавшихся на страницах старообрядческих календарей: «если ком. партия ведет нас к счастью и благополучию, если она свет миру, тогда зачем же мы читаем евангелие и учение Св. Отцов? Не лучше ли вместо евангелия заняться изучением полного собрания сочинений Маркса, Энгельса, Ленину!»

Неоправданность членства прибалтийских поморцев во «Всемирном совете мира» и их участие в мероприятиях советской власти Четвергов доказывает исторической отсылкой к предшествующему опыту поморского согласия: «Когда царское правительство изданием манифеста 1905 года объявило свободу вероисповедания ... тогда наши старообрядцы не без рассмотрения приняли этот закон ... и статьи принимались только тогда, когда закон власти не противоречил закону Божию». Приспособленчеством наставник считал участие староверов в советских выборах, носивших идеологический характер. Насколько можно судить по сочинениям Четвергова, за резкие высказывания оппоненты неоднократно относили его к противникам любой власти, а следовательно, к противникам Бога (Римл. 13:2). В связи с этим любопытна следующая сентенция, приведенная им в свое оправдание в черновике речи перед собранием общины 1960-х гг.: «Спросить бы теперь этих избирателей, к кому же они отнесут тот старообрядческий полк, который во время революции добровольно сложил свои головы где-то в казахских степях, сражаясь против коммунистического нечестия, кто они — мученики или враги Божии?»

В связи с изложенным выше любопытна реакция Д.И. Четвергова на события перестройки. Бишкекский наставник встретил ее не без злорадства. Доклад М. Горбачева на XXVII съезде компартии, в котором признавались отрицательные характеристики плановой экономики, были восприняты Денисом Ивановичем как признак несостоятельности советской идеологии вообще: «Теперь всему миру стало ясно, что социализм не оправдал себя не только в экономической народнохозяйственной жизни, но ... и в духовно-нравственной ... »

В 1985 г. стартовала антиалкогольная кампания, получившая широкое освещение в советских СМИ. Это масштабное событие не могло не вызвать реакцию у Дениса Ивановича. В одном из своих рассуждений он пишет: «Ежедневно редакции центральных газет получают сотни, тысячи писем 166 от граждан, в которых женщины и дети с плачем и отчаянием просят принять меры против массового, поголовного опьянения». Рассуждая о причине того, почему «жизнь стала адом для людей», Четвергов не может удержаться от укола в адрес советской власти. Согласно его мнению, именно «духовные пастыри идеологов коммунизма» довели страну до столь бедственного положения. Не чужд поморскому наставнику и сарказм: «И если сейчас в переходный период к коммунизму, когда люди покупают спиртное за свои деньги, мы пожинаем такое счастье, а что будет при коммунизме, когда спиртное люди будут получать и употреблять бесплатно по потребности, а работать по способности» . В-целом, события перестройки были восприняты Д.И. Четверговым как признак слабости и несостоятельности советской власти и воспринимались двойственно. С одной стороны, разрушалась система, на протяжении десятилетий ущемлявшая права верующих. С другой стороны, на смену прежней идеологии не приходила новая, которая могла бы преодолеть кризис нравственности, столь беспокоивший Четвергова. Нестабильность кон. 80-х — нач. 90-х гг., особенно ударившая по союзным республикам и способствовавшая оттоку из них русскоязычного населения, нашла отражение в письмах Дениса Ивановича. Так, его беспокоит подорожание продуктов, он отмечает, что «в скором будущем у нас в стране не будет горючего, транспорт может встать». Из его писем В.Ф. Нечаеву в Москву мы узнаем об экономически бедственном положении общины в этот период. В кон. 1980-х гг. в Бишкекской общине насчитывалось 120 человек (для сравнения: в 1975 г. это число равнялось 175). Вероятно, Денис Иванович в это время еще не был благословлен в наставники, поэтому он писал: «Отца духовного нет, временно управляет общиной уставщик». К данному периоду в общине не осталось служителей, обладавших знанием крюковой нотации. Четвергов отмечает, что сохранилось лишь «самогласное» пение. Приход с каждым годом уменьшался, нуждался в наставнике и «грамотных людях».

Из письма ответственному секретарю Российского Совета Древлеправославной Поморской Церкви (далее ДПЦ) также становится известно об упадке старообрядческой общины в г. Пржевальск (Каракол), в это время насчитывавшей 20-30 человек и считавшейся «небольшой». Виной этому, насколько можно судить по письмам, было общее падение уровня религиозности и нежелание оставшихся членов общины следить за молитвенным домом, книгами и иконами: «Пока живы были старики они и держали общину, вели службу, а теперь продолжать их дело некому, их наследники дети мало заботятся о духовных делах». Такое положение дел приводило к проблемам во взаимоотношениях с государственными структурами, оформлении регистрационных документов.

Скончался отец Дионисий в 2001 г. и похоронен на русской части Бишкекского кладбища.