«На одного окопного — один из штаба»: О главном отличии армии от «Вагнера». Интервью с бойцом "Голень". Часть 5
Он служил по контракту в армии, где на строевом смотре офицеров из штаба было не меньше, чем солдат в окопах. А в «Вагнере» он увидел обратное: ни одного лишнего человека, все на своих местах и никакого «дебилизма» с зимними стельками. Жесткое сравнение двух систем из первых уст.
Прошу обратить внимание, что Автор не несет ответственности за высказывания и мнение героев интервью, которое Вам может не понравиться. Материал записывается со слов участников интервью, без поправок Автора. Статьи не являются рекламой или призывом к действию.
Вадим Белов: Что было по приезду? Это было до СВО?
Голень: Да, это было, по-моему, начало весны. Я отработал, как сказал, эти вахты, поехал в Краснодар. У меня здесь уже друзья жили, кто-то три-четыре года. Кстати, процентов девяносто моих друзей, пацанов, с кем мы общаемся, они не служили, и нормально, это мне не мешало. Это не то что я военный до мозга костей, у меня обычная жизнь.
Приезжаю в Краснодар, друг меня у себя селит, слава богу, место было. Звоню куратору, позывной необязательно. Звоню, говорю, вот так и так, договаривались. А на его телефоне уже был другой человек, с кем я договариваюсь, его уже не было — может, в командировку уехал. Короче, был другой, и он говорит: «Дальнее направление закрыто, осталось только ближнее». Ближнее — мы поняли друг друга сразу, что это такое - Украина. Только туда, остальное закрыто. И он говорит: «Думай, тебя никто не тащит", - это всё по телефону. Я даже еще не ездил на место. «Подумай, надумаешь — звони, всё, и дальше будем действовать».
Вот у меня и началось. Не было мысли «Я хоть куда, раз приехал». Я начал всё это очень сильно обдумывать, потому что понимал всю ответственность своего решения. Думал, настраивался, сомневался. На это ушло примерно две недели.
Потому что я понимал, что такое быт, как это всё, что предстоит. Слава богу, что у меня было понимание, чеченское, как это всё: окопы, как работать. Я задавал себе вопросы и отвечал на них: Могу копать окопы? Ну, могу копать. Не могу крепануться с голодом? Ну, могу, конечно. Не смогу пожить где-то в лесу? Ну, конечно.
И второе: в теории это всё может выглядеть не так. Это всё равно что прочитать двадцать лучших книжек про любовь и так и не почувствовать это чувство, когда идешь с любимым человеком за руку. Это совсем другое, когда ты это на своей шкуре почувствовал. Теория — это одно, а практика — другое, это все-таки разные вещи.
Некоторые люди, которых я встречал, были не готовы к таким совпадениям, когда всё в одном моменте сразу: недосыпание, спишь в земле, что сам себе выкопал, и живешь с лопатой. Плюс тебе еще надо работать, причем не самая безопасная работа в мире. Она может быть самая лучшая, но не самая безопасная уж точно. И когда это всё складывается в один комок, не каждый его с кондачка может взять и понести. Это все-таки тяжело, трудно. Плюс еще угроза опасности, что можешь просто остаться калекой.
Я для себя выработал кое-какие правила, потом о них расскажу. Это чисто для меня. Кстати, я уже, по-моему, у тебя в канале видел или слышал, что кто-то говорил, и у нас абсолютное стопроцентное совпадение получилось. Я читал у кого-то интервью у тебя, и он говорил моими словами. То есть идентичная ситуация.
Я настраивался, понимал, что такое черенок, как это вообще всё предстоит, этот быт, всё-все-все. Долго думал, но потом решил, что согласен и ко всему готов. К единственной вещи я не был готов, чуть позже расскажу, я не был готов к ней абсолютно. А со всем остальным смирился: что можно умереть, что можно не вернуться, или приехать не целиком. Это я всё переваривал. Но одна вещь была, которая мне очень была, скажем, не то чтобы неожиданная, но очень непредсказуемая.
Собрался, всё, звоню. Конечно, съездили на море, еще посидел с друзьями. Настроился, в общем, собрался и поехал. Меня кореш повез туда, в Молькино с вещами. У меня такая сложилась невольная традиция: я везде прихожу, приезжаю с пакетиком. Всегда, куда командировка или что-то, у меня всегда пакетик самым необходимым, такой полутревожный чемоданчик, скучный тревожный чемоданчик, потому что там ничего нет, кроме: трусов, носков, всё. Просто я видел, как приезжали ребята, которые одеты на двести-двести пятьдесят тысяч и больше, у них чего только не было. Я думал: «Ничего себе, вот это люди». То есть они где-то заработали. Может, кто уже не первоходы в компании, может, у них деньги были. Что я на вахте заработал? Поэтому у меня всегда с собой пакетик с самым необходимым. Короче, такой не очень тревожный чемоданчик.
Приехали в Молькино. Мне объяснили, как идти. Всё, с корешем попрощались. Пошел. Первое КПП: что, откуда, куда, от кого, все стандартные вопросы. «Иди туда, вот туда, еще иди туда». Всё, понимаю, надо еще сколько-то идти. Прихожу, ворота: «Кто такой, от кого, зачем, куда? Всё, сиди, жди". Сижу, жду.
Проходит час, может, полтора. Я опять к тому, который на воротах стоит, назовем его «боевой вратарь». Говорю, что прошло полтора часа. А он мне сразу же, даже не задумываясь: «Ты что, устал, что ли? — очень повелительным тоном. Но я понимаю, что мне тут не грубить, ничего не надо, я здесь пока гость. Всё, опять сижу. Ко мне выходит человек, сел со мной, поговорил пять минут, покурили. «Ну, пошли», — говорит. Всё, пошли.
Заходим, я удивился: сразу же в глаза бросились телефоны, прибитые гвоздями к стене. Нормальные такие, хорошие телефоны, расстрелянные гвоздями очень опытным, видимо, человеком. Всё, я знаю, что правил не надо нарушать, хитрить не надо. Какой смысл, если здесь такие правила? Со своим уставом... Я понимаю, что ничего не надо, всё как есть, как сказали. Я просто понял всю серьезность организации, тем более занимающейся нешуточным делом. Это такая страна в миниатюре.
Меня проводили, показали, и началась учебка. Она продлилась у меня, не знаю, к счастью или нет, недолго. Всего пять дней, по-моему, я там пробыл. Запомнилось многое.
Во-первых, сразу бросается в глаза прямая, простая вертикаль власти, без всяких излишних людей. Вообще там нет лишних людей.
Если говорить в сравнении, то сейчас коснемся службы в армии. Когда я служил по контракту, у нас, помню, был строевой смотр. Выходят люди, которые служат: мотострелки, разведчики, саперы, БТРщики, все-все. И выходит штаб. Я удивился, что в штабе на построение вышло не меньше людей, чем тех, которые в окопе. То есть на одного «окопного» человека, который реально работает руками, — один из штаба. Зачем? Я не понимаю. И до сих пор, кстати, не понимаю. Для меня это загадка. Не знаю, что там делает половина из штаба. Для меня это "кубик-рубик", который я никогда не соберу. Не назову их дармоедами, но близко. Это абсолютно всем, мне кажется, понятно
И вот что меня еще поразило чем отличается. Когда у нас был строевой смотр, это была зима, Сибирь, минус двадцать-двадцать пять. Холодно. Стоим мы, контрактники, стоят срочники. У них должны быть в руках зимние стельки. То есть они их показывают. Подходит офицер, они представляются и показывают ему стельки. Все. Срочники — раз, и у каждого в руке стелька. А справа через одного сзади меня стоит пацан, срочник. У него в руках ничего нет. Я думаю: «Сейчас ему попадет». Как это обычно бывает в армии, слово такое — «проебал».
До него доходит офицер, я думаю, что будет.
Офицер говорит: «Где твои стельки?».
Тот отвечает: «На мне, я их надел, потому что холодно».
Это был, кажется, пятнадцатый год, плюс-минус. Я стою, слушаю и думаю об этой ситуации.
А офицер начинает на него орать:
-Ты что, долбоёб?! Солдат, блядь, ты что, не знаешь, что у тебя стельки в руках, нахуй, должны, блядь, быть эти, нахуй, зимние, теплые, блядь стельки?! А ты какого хуя их надел, блядь?».
Вот так он говорит, не стесняясь выражений. А тот стоит и объясняет:
-Ну, холодно, я надел, нормально теперь. Видно, что реально холодно, в Сибири кто бывал, там очень прохладненько. И я тогда стою и думаю: Вот это армия, во-первых, очень много дармоедов, на одного раба, как говорится, три прораба. Плюс вот этот дебилизм.
И вот что хочу сказать: когда я приехал в Молькино, я увидел абсолютно другую картину. Нет запасных людей, все на своих местах, все четко, конкретно, знают, что делают, знают свою работу, ничего лишнего, всё по делу. Вот если бы такая была срочная служба, именно так поставлена: физическая подготовка, боевая подготовка. Повара варят, уборщицы убирают, ну или сами убираем. Мы в Молькино тоже сами убирались, нас распределяли методом спортивного лото, из шапки тянули бумажки, кому что достанется. И всё. Никто ничего не спорил. Кто в туалет, кто куда. Всё понятно, все взрослые люди. Ничего лишнего не было. В армии очень много лишнего. Это такой бич современной нашей армии, мне кажется. Я бы постеснялся на их месте, кто сейчас служит в срочную, делать какую-то дембельскую форму с аксельбантами, вот эти все пышные штуки. Потому что пацаны не видели на этой срочке ничего: один раз съездили на стрельбы, десять патронов выстрелили и всё.
А в Молькино всё было четко, понятно, очень быстро. Кто-то сюда, кто-то туда. Вот здесь спишь, обед, как положено, курилка и т.д. Полчаса хватило, чтобы понять всё. И начались мероприятия, процедуры, психологи. И еще очень важно отметить: фильтр действительно был фильтром, работал. Он действительно кого-то отсеивал.
Я видел, приходили люди совершенно умотанные. Может, они приехали перекумарить, думали, съездят как на сафари, на охоту, и заодно избавяться от чего-то. Их отсеивали. Причем довольно жестко, просто и без лишних эмоций. Нечего было себя показывать. Похеру, что у тебя было на гражданке. Как в кино: действительно неинтересно. Неинтересно, в Чечне ты был, в Афганистане или в Абхазии — не имеет значения. Сейчас вот кто ты есть. Какая разница, кем ты был, главное — кем ты стал.
Начались все процедуры: СБ, чистка телефонов, соцсетей, удаление. По сути, не так много, но очень важных процедур. И всё, ты готов. Не надо никаких миллионов непонятных, ненужных никому действий и процедур. Всё просто. Буквально день, два, три — мы всё прошли.
Потом были выходы на полигон со стрельбой, с учебой. Пацаны показывали, инструктора грамотные. Пацаны тоже все очень жестко объясняли, без каких-либо сантиментов. Подходишь, спрашиваешь, интересуешься — объясняют. Никто не отворачивался. Если что-то непонятно — каждому объяснят. Помню, про азимут нам говорят: «Пацаны, это надо будет». И действительно всё, что они говорили, было именно по делу, без дополнительной ненужной информации, типа длины мушки. Всё конкретно и по делу. И объясняли нам:
«Пацаны, вы приехали сюда, уже гордитесь этим, если не уедете домой. Уже можно сказать, что у вас есть яйца. Поедете наперёд — яйца станут железными и потом покроются вольфрамом. Вольфрамовые, так сказать, погремушки будут».
И всё вечернее время — свободная курилка. И я начал наблюдать абсолютно разный контингент: кого там только не было. Были иностранные граждане, по-моему, абхазы, потом были еще... Кто-то учитель, кто-то еще кто. Хорошо, что доходчиво объясняли на словах. Некоторые люди, посидев в комнате, один, помню, часа три-четыре посидел, походил, послушал, говорит: «Нет, пацаны, это не моё» — и ушел. И ради Бога.
У нас была комната примерно на пятнадцать человек, плюс-минус, сейчас точно не скажу. И примерно за эти дни один человек в день с нашей комнаты отсеивался. Сам по себе. Хватало правдивого, обыкновенного разговора. Никто никого не блудил, в заблуждение не вводил. Не говорили, как сейчас реклама всплывает: «Подписывай контракт, кем хочешь, тем и будешь. Хочешь — будешь БПЛАшником, хочешь — минометчиком, хочешь — в тылу. Выплаты первый год — восемь миллионов».
«Пацаны, вот такая зарплата, никто никого не наёбывает. Работа такая-то, можете погибнуть. Поедете сразу же на перёд, не будет вам ничего. Подумайте, пока не подписали, жетон не получили, все ли готовы на это. Обдумайте, пока вы здесь. Если уйдете до — это нормально, ничего страшного, заберете вещи и поедете домой, никто вас обвинять не будет. Но если уже потом начнете юлить, какие-то будут применяться санкции в виде работ, чтобы отработать то, что дала контора».
А контора дала действительно. Я приехал с пакетиком, а у меня было всё. Меня одели, обули, дали с запасом, всего-всего. Полные спальные мешки и всё прочее. Это было абсолютно полное обеспечение. Так вот, мы проходили.
И ещё хотел бы обратить внимание на людей. Там были очень любопытные персонажи. Обычно в курилке собирались по десять-пятнадцать человек, много бывало народу. И всегда находились люди, которые рассказывали очень интересные истории, хотя они сами были первоходами. Я помню, в основном рассказывали про Чечню. И так это интересно было. Помню одного пацана, он потом попал в шестое хозяйство. Он там и под водой где-то плавал, и нырял с парашютом, и с парашюта прыгал... Короче, всё он там. Я смотрю на него и думаю: «Ну, это вообще что за зверь?»
У меня-то за спиной Кавказ, вторая чеченская, плюс какая-то подготовка в ОМОНе, но тут я смотрю — просто монстр. А вокруг ещё молодые пацаны, они его слушают взахлёб, рты пооткрывали, внимательно так. И как я выхожу, если он курит, всё — он сразу начинает своё повествование. Я не знаю, он, наверное, родился с автоматом. В общем, такое тоже было. Потом, кстати, у него, по-моему, что-то с головой было, не буду вдаваться в подробности, но что-то такое, что он в итоге уехал домой уже с СВО.
И у нас в комнате был такой же, видимо, так распределяли — в каждой комнате должен быть свой «лютый спецназовец». В нашей был спецназовец ростом метр пятьдесят, и он тоже где-то был в Чечне. И что самое интересное, он рассказывал про мой полк, про Буданова, мне же, хотя я ему не говорил, что я в этом полку служил.
И потом я тоже начинаю потихоньку, как в игре в покер, по одной карте доставать. Потихоньку даю ему понять, что я в этом полку на самом деле служил. И он что-то раз-раз и начинает немного в другую сторону, как говорится, поворачивать. То есть даёт лево руля, или право руля. Ну, ладно, я не стал на этом акцентировать. Просто чтобы он понял, что не надо ничего сочинять.
И у нас там ещё стоял телевизор, какой-никакой. Шёл какой-то военный фильм, то ли «Грозовые ворота», то ли что. И он сидит, его комментирует:
«Да таких броников там не бывает! Да это так не может быть! Да нет, это вот так!»
Ну, в общем, получилось, что прямо военная энциклопедия рядом со мной поселилась. А кровати у нас рядом стояли на нижнем ярусе, и телевизор был возле нашей кровати. И, наверное, молодые ребята думали: Как мне повезло с таким коллегой, мол, у него можно прямо в комнате всему ремеслу научиться.
Это действительно было перебором. Я ему уже начал говорить откровенно: «Ты уже завязывай преподавать». Он меня услышал, мы потом немного потише, чуть-чуть, это всё улеглось.
И вот про него же хочу сказать. Там спрашивали, кто кем хочет быть. Все стали говорить, например, я хотел бы вот это освоить, я там стрелял из того-то, из того-то. То есть можно было распределиться. И он говорит: «Я типа снайпер», — вот этот маленький ростом, полтора метра.
И было потом забавно, когда мы на полигон поехали. Снайперов там вывели, человека три, их отдельно куда-то повели стрелять. А мы все там стойки изучали, как лёжа переворачиваться, ну, все эти армейские штучки. И потом, когда мы в обед уже собираемся, построение, нам что-то доводят, и они приходят — снайперы. И у этого снайпера бровь разбита об оптику. Короче, все поняли, что он ещё тот снайпер. Ну, ладно, не судьба. Он потом, когда приехали на СВО, через неделю, по-моему, или через две, «запаниковал», ну, так скажем. Сказал, что "не туда" попал. Видимо хотел другую войну.
Я просто представляю, что эти люди потом дома рассказывают своим женам, детям или знакомым. Если бы военные пацаны слушали... А что гражданские подумают — там вообще! Мне кажется, он говорит, что у него титановые рёбра и пластины, он весь такой воин. Просто перед пацанами было бы стыдно такое говорить.
Ну и, в общем, вот так. Мы все прошли, все эти моменты, кто-то отсеялся. У нас собралась компашка в наш отряд, в пятое хозяйство, в комнате было человек, не помню, может, двадцать, может, даже чуть побольше, двадцать пять примерно. Не хочу ни преувеличивать, ни преуменьшать.
И я помню такой момент, почему-то он мне очень запомнился. Когда мы перед отъездом начали собирать вещи, шмурдяк, пацаны, которые уже были здесь, много говорили: «Да не надо, пацаны, вот это не берите, это вам не пригодится, это не пригодится». А я думаю: «Ага... Нет, я буду всё брать, а там уже разберусь, если что — выкину или оставлю, чтобы не тащить лишнее". Но я всё брал.
Со мной был пацан, мы с ним познакомились. Когда все уже спать легли, а мне нужно было кое-что подшить, подтянуть, вот эти все мелочи, бытовые вещи, чтобы всё лежало как надо. Я вышел в коридор, потому что только там был свет, а в комнате все уже спали. И там в коридоре сидел пацан и тоже что-то шил, что-то делал, суетился. Я ещё, помню, попросил у него ниток. Вот так мы познакомились.
И самое интересное, что из всех этих людей целыми вернулись только мы с ним вдвоем. Остальные — ну, там кто «300», кто «200»... Короче, невернувшиеся. Вот это к чему... Как будто нам было больше всех надо. Это почему-то очень запомнилось: мы сидим вдвоем в коридоре, каждый что-то делает — я подшиваю, он там что-то складывает, перекладывает. И вот как будто нам было больше всех надо. И мы вернулись вдвоем и по сей день общаемся. Дружим очень. Очень хороший, грамотный человек. Это вот такое отступление, что всегда, мне кажется, нужно что-то делать, видимо, больше или, не знаю, хотеть.
Ну и вот потом, на следующий день... Точнее, это было уже рано утром, даже темно было, почти ночь. Не помню точно. Мы подождали автобусы, грузимся в наш автобус и поехали. Едем, едем, едем. Проехали все остановки. Приезжаем. Это было, по-моему, первого мая. Да, конечно. По-моему, первого мая мы выходим. Все из автобуса, общее построение. Выходит замкомандира, или замзамкомандира, ну, конторские знают. Он нам рассказывает напутственную речь: «Молодцы, пацаны, доехали сюда уже хорошо, дальше будете служить, дай бог вам...» Ну, в общем, толкнул такую командирскую речь. Всё это заняло минут двадцать-тридцать. И в эти же автобусы грузились те, кто возвращался по разным причинам — у кого контракт закончился, кто по какой... Я вот тогда заметил, какие мы ещё свежие и весёлые, и какие они уставшие. Это было очень видно — прямо как фотографии «до» и «после». И всё, мы грузимся по машинам. Едем, едем, едем, приезжаем. Нет... Туда, где нам выдавали оружие.
Скоро выйдет новая статья, а пока читайте Хроники двенадцатого бата. Моцарт
Поддержать автора и развитие канала можно тут👇👇👇
2200 7004 5079 2451 Тинькофф, 4276 4200 4921 7473 Сбер
Благодарю за поддержку, за Ваши лайки, комментарии, репосты, рекомендации канала своим друзьям и материальный вклад.
Каждую неделю в своем телеграм-канале, провожу прямые эфиры с участниками СВО.
"Когда едешь на войну - нужно мысленно умереть". Психологическое состояние на этапе принятия решения о поездке в зону СВО. Часть 1
Интервью с танкистом ЧВК Вагнер