«Слова всегда лживы, действия никогда не врут». Интервью с бойцом "Голень". Часть 1
Путь из сибирских дворов 90-х прямо в Чечню. Откровенный монолог о голодном детстве, хулиганстве, "предательстве" матери, которое спасло ему жизнь, и суровой школе срочной службы, которая все перевернула. Честно о том, как выживали, копали, стреляли и искали себя солдаты того поколения.
Прошу обратить внимание, что Автор не несет ответственности за высказывания и мнение героев интервью, которое Вам может не понравиться. Материал записывается со слов участников интервью, без поправок Автора. Статьи не являются рекламой или призывом к действию.
Вадим Белов: Как тебя представить?
Вадим Белов: Расскажи про себя: возраст, образование, семейное положение, род занятий до СВО и увлечения.
Голень: Давай начнем с детства. Коротко пробегусь. Детство было абсолютно как у всех, но бедное, конечно. Но тогда у большинства так было, это девяностые годы. Я 1980-го года рождения. Как раз перестройка, тогда многие всего лишились. Детство было очень бедное, и поэтому мне приходилось делать некоторые вещи не от скуки, а для того, чтобы прокормиться. Улица воспитывала. Отсюда же и хулиганство. Хулиганство и авантюризм наложили отпечаток на мой характер в целом. Приходилось, конечно, где-то даже выживать.
А на улице, как мы знаем, говорить надо мало, надо действовать. Слова всегда лживы. На словах кто угодно может быть кем угодно. Рассказать, кто-то поверит, а действия никогда не врут. Приходилось действовать. Это было очень веселое время. Оно было абсолютно голодным, я был самым бедным в классе. Одноклассники мои не дадут соврать, что я был, наверное, самым бедным в классе. Я помню, доходило до того, что я зимой в минус тридцать у нас в Сибири ходил одну зиму в летних замшевых ботинках. Было стыдно, но никто не смеялся.
Но ничего, зато было счастливое детство. Конечно, хулиганил, поэтому, когда в последний год была пионерия, меня не взяли в пионеры. Меня и еще одного пацана из школы вывели на линейке как позорников. Я помню, мне так было стыдно, я был готов сквозь землю провалиться. В детскую комнату милиции поставили на учет, и все такое прочее. Мама, конечно, очень страдала от меня, за что мне безумно стыдно, но была такая жизнь. Как следствие, в девятом классе меня отчислили, хотя я учился хорошо. За меня даже боролись некоторые учителя, но все-таки меня отчислили.
Потом я получил какое-то среднее образование. Вот вкратце, чтобы было понимание, — это мое детство.
В армию, я помню, абсолютно никто не хотел идти, тогда было такое время. В 98-м был призыв, я пошел не со своим призывом. Я должен был весной уходить, а ушел осенью. И то ушел потому, что мама, как я потом уже узнал, договорилась с участковым. Ко мне пришли утром два милиционера, два военных и еще какой-то гражданский. Всего человек пять. И сказали: «Все, собирайся на призывной, поедешь служить». Для меня это было предательство. А потом уже мы с мамой разговаривали, она говорит: «Ты хоть там сытый будешь, ну хоть в армии откушаешь». И на самом деле я тогда никаким образом не думал, что армия перевернет дальнейший ход моей жизни. Потому что по тому пути, по которому я шел, если бы выжил в этой среде, то попал бы на зону как «проектант» стопроцентно, если бы был живой.
Потому что там есть все эти предпосылки. Мне даже некоторые, сейчас полицейские, тогда милицейские говорили, что ты долго на свободе не проходишь. Но это вот такое детство, это девяностые годы, и мы все через них прошагали. Ну кто моего плюс-минус поколения.
Вот так это вкратце. А потом пошла срочка. В срочку я попал уже осенью, это полгода, там «молодой». Это про срочку можно рассказывать отдельно, у всех свои истории, байки и веселые приколы.
Просто мне запомнилось, что я попал по срочке в Читу, там я был «молодой». Все «молодой», там все понятно. Я попал в котельную, там работал. Приезжаю в полк — и там я опять «молодой». Думаю, ну ладно, и там «молодой». Полгода проходит, и мы уезжаем в Чечню. Это 1999 год. 260-й полк, Будановский полк. И я уезжаю тогда срочником в Чечню.
Вадим Белов: Куда попал служить? Как проходила служба? Чему научился? Расскажи подробно про Чечню.
Голень: Мы поехали в Чечню осенью 1999 года. Я тогда стал механиком-водителем поневоле. Механиком-водителем «Гвоздики», САУ 2С1 «Гвоздика», 122 миллиметра. Как стал? Полгода в котельной, полгода там. И вот мне говорят: «Садись и поезжай в Чечню». Просто я в жизни до этого ни разу не сидел за рулем. Вообще у меня не было никакого понимания. Я не технарь. А тут мне просто: «У тебя в военном билете написано? Садись и поезжай».
Я даже не знал, с какой стороны подходить к ней. Это было для меня настолько... У меня такие глаза были, когда мне сказали, что мы едем, причем едем конкретно куда-то выполнять задачи. Не то что по полигону, а я вообще не ездил. У нас даже, может, солярки не было.
Ну вот, короче, я механик. Все, ты садись, поезжай, еще надо грузиться на платформу. Это труба. Меня, конечно, старшие подкорректировали. В том числе физически. И вот так я стал просто поневоле механиком-водителем. Сел и поехал. Я тогда узнал, что она заводится с кнопки. И что такое фрикционы и как ими управлять. Ну, мало-помалу, как-то я поехал. Это было, конечно, потешно.
Все, вот механик-водитель и поехал в Чечню. Приехали мы эшелоном в Моздок, я помню. Эшелоном ехали туда, по-моему, мы ехали суток девять-десять. И вот эшелоном на платформу... Для меня это было испытание. Я даже не могу сейчас передать, какой это был стресс. Такая ответственность. Я теперь понимаю, что водители, да, механики-водители, ты в первую очередь несешь ответственность не только за себя, но и за экипаж, и за тех, кто с тобой.
Короче, приехали мы в Моздок. Я помню, колонны три такие построились, и все. И поехали работать. Я за полгода, за первые полгода, которые я был в Чечне, мы проехали практически всю ее. И были в горах, где снег не тает, и солнце светит, и тебе не холодно, и везде. И в основном копали, копали, копали. И работали, конечно, много. Много работали. Я тогда осознал, что такое лопата и докуда я могу прокопать. Это мне там потом объяснили. Я вообще хотел с собой взять оттуда трофей — эту лопату, потому что мне казалось, черенок стерся до зубочистки. Сколько я прокопал, это, наверное, насквозь земли.
Копали мы много, и стреляли много, конечно. Потерь у нас, так как мы были в артиллерии, не было практически. Только корректировщики у нас погибали. Причем я помню, тогда нам по 19, по 18, по 19 лет, по 20 корректировщикам было. Молодые офицеры.
Вот так мы полгода работали, поменяли, не помню сколько, мест может быть 15, плюс-минус, сейчас точно уже это давно все было. И получается, оттуда это уже была весна, когда прилетели арестовывать нашего командира полковника Юрия Буданова. И когда его забрали, нас буквально вывели оттуда, за неделю мы собрались. Все сели в эшелон и назад. Двенадцать суток, и увольняли нас всех одним днем. Просто была такая очередь, я помню. Ты встал в одну очередь, проходишь, там семь-восемь человек, каждый печать ставит, расписывается, и в конце очереди ты уже все. Получается, что у меня срочка на тот момент получилась не два года, а полтора. День за два же шел. Вот получилось, что полтора. Мне повезло. Мы, кстати, о деньгах не думали.
Тогда только-только начал Владимир Владимирович Путин вести эти боевые. Я за полгода, грубо говоря, заработал денег на однокомнатную квартиру по тем временам. Я вообще не ожидал такого поворота. Во-первых, мне повезло, что я попал в этот...
Вот как складывалось. Как-то по везению. Попал сюда, попал сюда, попал сюда. Полтора года службы, неплохие деньги вообще, которые в принципе тогда... Плюс еще вот это мое голодное босоногое детство, а тут я увидел такие деньги. Я потом приехал. У мамы тогда, я помню, тоже все с работой плохо, и там плохо. У нее даже света, по-моему, не было, электричество отключили. Но я все это выправил, все это поправил. Приехал домой и начал думать, жить гражданской жизнью. Но недолго, буквально на два-три месяца хватило.
И тут я узнаю, что нужно ехать по контракту, «контрабасить», тогда мы называли. Тут у меня появился знакомый, мой корефан, который говорит: «Поехали контрабасить». Я недолго думал, подпоясался, и поехали. Мы устроились в 74-ю, по-моему, бригаду, которая находится в Юрге. И оттуда я попал на установки дивизиона РСЗО «Град». И туда мы приехали, и там мы отработали тоже где-то полгода, пилили, копали, стреляли. В общем, все это делали, работали. Я помню, чтобы позвонить домой... Нам деньги не давали вот так просто. И мы пилили дрова и продавали местным. Двухручными пилами пилили дрова. Съездим, напилим две-три машины, я помню. И продаем дрова, нам дают деньги. Это хватало, чтобы съездить потом на почту, позвонить домой. «Алло, алло», там две-три минутки поговорить с домом. Все нормально, все хорошо. Вот таким образом.
Потом контракт закончился. Я вернулся. Эту бригаду, в общем, начали выводить, нас вывели. Контракт закончился, я поехал домой. И опять же думаю, ну дома, дома. Видимо, эти армейские моменты каким-то образом не отпускали. Во-первых, потому что был стимул — деньги. Во-вторых, я тогда не понимал... Что касается СВО, то здесь есть ощущение, что ты воюешь за Родину, за какие-то... А там какого-то не было. Это было больше как действительно какое-то, не знаю, своего рода желание, может быть, неплохо зарабатывать где-то. Поэтому, тем более, у меня тогда не было ни профессии, ничего. Механика-водителя мы, конечно, не считаем, потому что я еще тот механик-водитель.
Вот таким образом я... Приехал, опять же просидел дома месяц-два, наверное, три, пытался устроиться куда-то в охрану, отработал примерно месяц в охране. И мне это показалось настолько не моим, я уже был... голова уже была все равно как-то там, в форме, где-то с пацанами, уже мне какие-то вещи были более-менее понятны, и общение уже свое. И это все уже начало уходить в прошлое, случилась переоценка ценностей. Все равно она произошла именно по срочке, когда все поменялось с ног на голову. Это уже была у меня вторая переоценка, первая была лет в 14-15, а тут еще раз, уже более такая другая, взрослая. Это перевернуло... Если бы не армия... Я благодарен, что так вот все сложилось. Голова перевернулась, конечно. Я уже был головой там, где-то это. И все. И опять, недолго думая, поразмышляв, прихожу в военкомат. Меня там уже знали. Говорю, так и так. Мы познакомились с моим сослуживцем, и мы хотим туда-то, туда-то.
Все у нас было в военкомате. Женщина по набору, как сейчас говорят, тогда, по-моему, это как-то по-другому называлось, но это неважно. В общем, нас оформляют и прямо отправляют в Ханкалу, в Чечню. Едем опять в Ханкалу, там «покупатели» — так называемые эти люди в красивой форме, с наглаженными брюками, вот эти, такие настоящие офицеры. И вот они приезжают за нами, за черным неотесанным деревом, вот этими дубинами, которые еще... Причем что самое интересное, что в армии настолько все непредсказуемо, что ты не знаешь, кем ты станешь, кем ты будешь дальше. И это, кстати, преследует всю мою жизнь. Я до сих пор не знаю, кем я хочу быть. Но это так, конечно, забавно. И вот ты просто не знаешь, кем ты будешь.
У меня уже за плечами САУ, «Град», я там поработал, плюс-минус что-то знаю про гаубицу, потому что я был и заряжающим одновременно, и механиком. У нас вообще два человека было в расчете, поэтому я выполнял и то, и это. И поэтому... Сидишь, думаешь, кем же я тут стану опять? И такая история. Забирают нас «покупатели» в комендатуру, и я попадаю на БТР наводчиком. Соответственно, опять же история повторяется, я ничего не знаю про БТР. Читать продолжение тут.
Поддержать автора и развитие канала можно тут👇👇👇
2200 7004 5079 2451 Тинькофф, 4276 4200 4921 7473 Сбер
Благодарю за поддержку, за Ваши лайки, комментарии, репосты, рекомендации канала своим друзьям и материальный вклад.
Каждую неделю в своем телеграм-канале, провожу прямые эфиры с участниками СВО.
"Когда едешь на войну - нужно мысленно умереть". Психологическое состояние на этапе принятия решения о поездке в зону СВО. Часть 1
Интервью с танкистом ЧВК Вагнер