«Актёр должен работать нутром, но не разрушаться», — сценарист и режиссёр Алиса Курганская об актёрской игре и отстранении

Актриса, режиссёр и сценарист Алиса Курганская рассказала корреспонденту Школы журналистики о пути в профессию, работе с маленькими актёрами и об идее фильма «Свинцовые небеса».

Интервью с режиссёром Алисой Курганской

— Насколько мне известно, первое образование у Вас психолого-педагогическое. Как пришло решение уйти в режиссуру?

— Не могу сказать, что с детства мечтала именно о режиссуре. Я родилась в Луганске, у нас в семье эта профессия даже не звучала. Мама — врач, папа — инженер-изобретатель, бабушка — учитель. Всё случилось не сразу, постепенно. Сколько помню себя в детстве, столько я организовывала детские концерты для соседей во дворе нашего большого дома. С первого класса серьёзно занималась танцами, ходила в музыкальную школу. Но творческая профессия в нашей семье не рассматривалась даже гипотетически, несмотря на то, что мои родители тоже имеют ряд творческих талантов. В семье всегда считалось, что профессия должна быть “настоящая”. Но мечтать мне не запрещал никто, поэтому я мечтала о том, что буду то балериной, то дрессировщиком, то капитаном дальнего плаванья, то ветеринаром…

Однажды я поняла, что, читая книги, параллельно в голове пишу сценарии и снимаю кино. В какой-то момент именно это занятие вытеснило у меня все остальные мечты. Я пришла к выводу, что мысленно снятых фильмов у меня примерно столько же, сколько и прочитанных книг. При этом я выбирала актёров прямо на улицах, мысленно называя их именами персонажей. Ещё учась в школе, я написала во ВГИК. Мне прислали памятку для абитуриента, где от руки приписали, что для поступления на режиссёрский факультет следует получить опыт и поработать после школы хотя бы пару лет.

Родители не упустили случая использовать этот факт в продуктивном ключе и уговорили меня сдать документы в педагогический институт на только что открывшийся экспериментальный факультет, где основным направлением была педагогика, психология и музыка. Признаюсь, я планировала завалить вступительные, поработать годик и отправиться в Москву во ВГИК. Когда мне сообщили, что я поступила, я очень расстроилась, но начала учиться. Сначала без энтузиазма, потом так втянулась, что стала вести научно-исследовательскую работу по изучению детей с задержкой психического развития. Дело в том, что я очень люблю учиться, этот процесс меня затягивает. Через три с половиной года моя подруга меня спросила, решила ли я отречься от мечты стать режиссёром. Она буквально “разбудила” меня этим вопросом — я бросила институт и поехала в Москву. Поскольку я понимала, что без подготовки сразу поступить на режиссуру мне не светит, то решила попробовать зайти со стороны актёрской профессии.

Волею случая я оказалась на показе в Театре пластической драмы, куда меня приняли (пригодилось моя балетная подготовка) и где я впоследствии служила актрисой какое-то время. Танцевала в балетных авангардных спектаклях. Потом меня приглашали в антрепризу. Было очень интересно.

— И уже из актёрства перешли в режиссёры?

— С актёрской профессией у меня произошло примерно так же, как с институтом: я пришла на время, впоследствии меня захватил азарт — я втянулась. Хотя, если совсем честно, то я не поступала, потому что видела, сколько талантливых людей годами пытаются пробиться на режиссуру и не могут. Плюс на тот момент моей самоуверенности значительно поубавилось. Даже то, что я в качестве режиссёра и хореографа поставила спектакль (мы с подругой из театра придумали интересную комедию), и то, что премьера прошла успешно, не добавило мне уверенности в своих силах. Тут я хочу сказать “спасибо” моим друзьям, которые взяли меня на “слабо”. “Слабо” заключалось в том, что я хотя бы отнесу документы во ВГИК. Я отнесла без каких-либо надежд — и поступила. С первого раза.

Мне повезло, моим мастером на режиссёрском факультете был Владимир Иванович Хотиненко. На вступительных экзаменах произошёл забавный случай. На первом туре одним из заданий было — придумать историю по фотографии. Я выбрала, по мнению Владимира Ивановича, самую сложную фотографию, по которой он сам, по его словам, не придумал бы ничего путного. Для меня тема перекликалась с моей прошлой деятельностью и с тем, что я очень люблю комедию. Так, в разговоре на экзамене мой второй педагог — Владимир Алексеевич Фенченко — вдруг спросил: “Алиса, это не вы написали на предварительный творческий конкурс случай из жизни под названием “Полянка, 28”? Я говорю: да, это мой рассказ. Тут надо сказать, что Полянка, 28 — это был адрес дома, в котором я жила. Дом в центре Москвы, в котором удивительным образом все соседи жили дружно, как в какой-нибудь отдельно взятой деревне. И смешной, но почти детективный случай я взяла именно из жизни нашего двора. Надо заметить, что меня по литературному стилю всю жизнь сравнивают с О.Генри. Нет, я не подражаю, просто я так же воспринимаю мир. Но в тот момент надо было видеть лица моих мастеров! Я поняла — поступила.

Выхожу из 215 аудитории, окидываю взглядом всё вокруг — и вспоминаю свой сон ещё со школы. Мне снилось будто я во ВГИКе: выхожу из своей аудитории в коридор, затем в холл на втором этаже, знаю, что там лестница, тут окна. Я поняла, что это оно, как во сне, мне приснилась моя будущая аудитория!

— Вы часто берёте детские и подростковые темы. У Вас есть сериал “Музыка времени” про девочку, которая мечтает быть вокалисткой в рок-группе, но у неё боязнь публичных выступлений. В “Свинцовых небесах” тоже много героев-детей. Почему эта тема для Вас так важна?

— В “Музыку времени” меня пригласили в качестве сценариста и режиссёра, идея уже была, нужно было её развить, я написала и сделала 12 серий. Потом к проекту присоединились другие сценаристы, потому что у меня уже были на очереди “Свинцовые небеса”.

Почему про детей? Во-первых, я училась в педагогическом. Во-вторых, у меня сын-подросток, Артур, ему сейчас шестнадцать. Помню, когда он был маленький, мы с ним наперегонки в Детском мире бежали к машинкам. Я, наверно, до конца жизни ребёнок, видимо, где-то не доиграла.

Наверно, каждому режиссёру нужно быть ребенком внутри, чтобы уметь играть. И каждый актёр внутри — ребёнок. Как только он перестаёт быть ребёнком, становится взрослым — он перестаёт быть актёром. Потому что правильно играть могут только дети. Дети могут этому отдаться легко по полной программе, они более мобильные и лабильные. Ребёнок включается в игру со всем воодушевлением и готовностью и легко переключается между играми. Только что плакал — уже смеется — потому что новая игра начинается. И ты ему веришь.

— Как отличается взаимодействие с актёрами-детьми от работы со взрослыми актёрами?

— Взрослые дольше могут держать внимание. Ребёнка не обманешь, он всё видит, и, если чувствует слабину, будет из режиссёра верёвки вить. Если со взрослыми можно выстроить иерархию, то с ребёнком так не получится. Если не выстроено доверие — он тебя не услышит, не сделает то, что нужно.

Ещё такой момент: есть дети – прирождённые актёры. Я очень долго наблюдала за детьми: они легко переключаются между игрой и не игрой, и делают это без потерь для себя. Они всё как бы чувствуют, но не по-настоящему, понарошку. “Я сейчас плачу, но это понарошку”. Мало кто из взрослых так умеет.

Но есть те, кто воспринимают актёрство как краску. Ему сказали: “Ты должен грустить” — и он делает грустное лицо, работает только внешностью. У меня по сюжету главная героиня, шестнадцатилетняя девушка, Чайка, из Рязанской области, попав на Донбасс, остро реагирует на взрывы. Местный мальчишка ей говорит: “Чайка, ты не бойся, скоро привыкнешь. Лучше почитай нам сказку — отвлечёшься”. На мой взгляд, это одна из самых страшных сцен в фильме. Не кровь и погибшие, а дети, которые привыкли к взрывам.

На кастинге я посмотрела очень много детей. Выбрала двоих: девочку Сашу Бикееву и мальчика Лёшу Сошина. Лёша — прекрасный маленький актёр, он чувствует, что от него хотят, на уровне эмпатии. Сашу Бикееву я утвердила почти заочно, можно сказать, “за красивые глаза”. Дело в том, что глаза детей Донбасса не перепутаешь ни с какими другими, в них — война, это почти невозможно сыграть. Изначально я хотела взять детей из Донецка или Луганска, но организационно не сложилось.

— Как пришла идея о написании сценария “Свинцовых небес”?

— Я тогда была в Луганске. Участвовала в сложном синтетическом кинотеатрализованном шоу “Вежливые люди” как режиссёр по части кино. Там было несколько форматов: интерактив со зрителем, работа на сцене и подкрепление из кино. Человек с экрана выходил в процессе к зрителям. Я подобное уже делала в 2017 году — детский спектакль под названием “Приключения в стране Интернет”, так что формат был мне знаком.
Был 2022 год. Мы ездили снимать в Северодонецк, Старобельск и другие районы, много всего видели и на себе испытали. В один из дней мне позвонил знакомый с предложением написать сценарий по реальным событиям: мирных людей националисты загнали в церковь, чтобы использовать в качестве живого щита. Естественно, я не могла не откликнуться.

— В тизере фильма много личных, лирических историй. Как это сочетается с достаточно суровой военной темой?

— Дело в том, что ни одна личная лирическая тема не сочетается с войной! Война — самое противоестественное, что можно придумать. Именно поэтому я и рассказала о людях, по судьбам которых прошлась война. Но вот что странно: многие мои знакомые именно после начала войны поняли, что жизнь — прекрасна и удивительна. Они также поняли, что нужно быть благодарным за жизнь здесь и сейчас, что жизнь нам дана для того, чтобы оставаться человеком и несмотря ни на что сохранить любовь и веру. Не хочу раскрывать подробности сюжета, но многие, кто не задумывается о смысле жизни, почувствуют его после просмотра нашего фильма.

Эта история о том, как люди взрослеют за одну ночь, как приходит осознание. Помните, как говорил Александр Суворов: “Сам погибай, а товарища выручай. Решимость у Бога получай…”? Это наша ментальность, из века в век. Говорят: “Сейчас поколение другое, эти не пойдут”. Пойдут. Потому что, когда просыпается голос крови, зов предков — тогда ты как будто перерождаешься. Это очень хорошо понимают наши бойцы на передовой.

Я ориентировала фильм на аудиторию 12+, там нет запредельной жестокости. Я позиционирую этот фильм как фильм о любви, а не о войне. Война разрушает, созидает только любовь.

В фильме очень ярко звучит тема дружбы народов. Ведь и война, по большому счёту, не России с Украиной, а добра со злом. Это большая трагедия, когда идеологический раскол происходит внутри семей.

Когда мы переводили название фильма для иностранного зрителя, столкнулись с тем, что в другой языковой ментальности метафора свинца, как тяжести неба, свиста пуль и летящих снарядов может не считаться. У них “свинцовый” — просто цвет. Мы долго думали и сделали название “Расколотая правда”.

— Получается, фильм будет дублирован?

— Когда-то будет. Сначала его нужно закончить. Сейчас фильм на финальной стадии завершения.