Секс и страх (не Киньяр) или сказка про Страшного Зверя
Красная Шапочка и серый волк, Аленький цветочек, Красавица и чудовище, Обыкновенное чудо и проч. и проч. - в этих сказках теперь принято видеть культуру изнасилования, киднэппинг, стокгольмский синдром и ещё черта лысого в ступе, но для меня это истории немного о другом или просто под другим углом. Истории о страхе как сексуальном архетипе.
Фрейд, конечно, удивительно, до смешного был неправ буквально во всем, это ж надо умудриться промазать по всем мишеням и даже случайно никуда не попасть. Разумеется, никакой "зависти к члену" у женщины не было и нет, когда традиционная культура столетиями воспитывала у женщин страх перед ним. В условиях мракобесного общественного уклада, народной "медицины" и отсутствия контрацепции мпх не был источником удовольствия (по крайней мере, не женского удовольствия) или просто частью тела, это был источник боли, болезней, позора, бесчестия, нежелательной (или желательной, но все равно наполненной проблемами) беременности, родовых мук, сомнительного "счастья материнства", возможной смерти в родах и прочего кошмара, что в дикие времена женщине нес с собой добровольный и недобровольный секс.
Из чего следует вполне логичный звериный или монструозный образ мужчины в сказочных сюжетах. Чудовище, дикий зверь, страшный волк, который когда-нибудь придет за тобой и раздерет тебе внутренности, обрушив твою жизнь навсегда. Ведь сказки предупреждали о нежелательных паттернах, учили возможным последствиям - не делиться с незнакомыми личной информацией, не открывать дверь неизвестным, не строить дом из говна и палок, держать слово, честно трудиться, не обращаться дурно даже с теми, кто выглядит безобидно, например, стариками или карликами, стараться не впадать в гордыню, не завидовать и не обижать людей почём зря.
Тем не менее, всюду жизнь и сила человеческого либидо пробивает любой асфальт предостережений и запугиваний (и культуру согласия, но это потом). Вот, допустим, та же церковь грозила карами небесными на головы прелюбодеев и вообще называла все это плотское мерзостью, а какие у неё были варианты, если все это неизживаемое язычество, которое сколько ни жги, а все равно в календарь пролезет, только и звало, и манило по любому поводу ебстись без клятв и обязательств. Как было уберечь горячую молодежь кроме как не напугав хоть кого-то из них до усрачки? Но, конечно, где там, судный день когда ещё, молодые что бессмертные, ах, далеко до неба, губы близки во мгле, бог, не суди, ты не был женщиной на земле.
А ведь по-настоящему свободный от страха последствий секс нам подарила медицина лишь в прошлом веке широким распространением контрацепции и антибиотиков. И если бы не ВИЧ вообще все было бы буги-вуги и вечный вудсток с сатурналиями. Но страх все равно сидит в бессознательном где-то рядом с возбуждением.
Даже детям ведомы приятные мурашки сладкого замирания от нагоняемого ужаса, все эти рассказы в детском лагере после отбоя об упырях и чёрных руках, городские легенды о спидозных иглах в перилах и отравленных жвачках. Это удовольствие пугать друг друга, видеть белые лица, приоткрытые рты, распахнутые глаза и слышать девчачий визг. Это досексуальный опыт обмена ролями и, если угодно, позициями власти и подчинения (чем обычный секс по сути и является): пугающий - в позиции власти, напуганный - в позиции подчинения. (Разумеется, это все должен быть не настоящий страх, потому что для удовольствия где-то на заднем фоне все равно должна стоять понарошечность, но, тем не менее, биохимия испуга та же, просто в безопасных, игровых условиях).
Секс, как деятельность гораздо более широкая чем набор нелепых телодвижений с разрядкой в финале, тоже во многом деятельность игровая и исследовательская в отношении своих и чужих лимитов, глубин темного бессознательного. В либидо слишком много архетипичного, природного и рандомного, что делает секс мало пригодным для внешнего контроля, регламентации и регуляции (что церковной, что государственной, что феминистической). Времена меняются, архетипы остаются. Техника хаотичной смены позиции власти и подчинения и отсылки к возбуждающему страху работают, как прежде, теперь и в безопасных условиях, когда опасность - понарошечная, сказочная и условная, полностью смещенная в сферу фантазий и культурного бэкграунда.
Девочки, у которых замирало сердце под фразу "когда вы меня поцелуете, я превращусь в зверя", девы, у которых проснулось либидо под "Du riechst so gut", девушки, которые не вспомнят становление своей чувственности без любовной линии в Дракуле, современные подростки, которые дрочат на Сумерки уровня плохого школьного фанфика и взрослые женщины, обеспечившие бум популярности никаким Оттенкам серого - у всех есть потайные мечты о сюжете с ручным Страшным Зверем, очарованным Чудовищем, которое может разорвать на куски, но может, попав под женские чары, покорно скулить и лизать ее руки, может, обернется человеком, а может - тоже развитие этого сюжета - проведет инициацию, сделает монстром ее саму (бессмертным и прекрасным; вся дико популярная у женского пола вампирская романтика на этом стоит). Тот же сюжет борьбы власти и подчинения - неопределенность положения, либо отдать себя во власть опасного существа, либо самой обрести головокружительную власть над ним. Эти фантазии были, есть и, имхо, будут еще долго живы в природе сексуальности.
Времена меняются, но сюжетные и образные точки всплеска чувственной женской популярности остались прежними - древними, архетипичными.
