Вечер накануне войны
Ярмила Лозинская
Я посмотрела на часы: без пятнадцати семь вечера. Нужно собираться, чтобы пойти на почту, быстро забрать посылку, а затем идти на встречу. Я надела свои самые простые джинсы и свитер с горлом, которые я носила почти каждый день в течении последних нескольких месяцев, накинула куртку, затем вышла из дома и направилась на почту. В моей посылке был замороженный лосось, который я заказала у оптовиков по сниженной цене. Через два дня ко мне приедет в гости папа, и я приготовлю ему стейки из лосося. В последний раз мы виделись в мой день рождения, почти год назад.
Почта совсем рядом с моим домом. Я спустилась со своего двадцать третьего этажа, вышла на улицу и вдохнула прохладный воздух февральского вечера. Достала из кармана телефон и по дороге на почту стала оплачивать посылку, пока ноги сами собой несли меня по тротуару. Я живу в этом жилкомплексе уже почти два года, за которые я стала ощущать себя с ним одним целым. Уверена, я могла бы с легкостью обойти всю его территорию, совершенно не глядя под ноги. Хотя видели бы вы меня здесь в мой первый раз — мне казалось, что я попала в лабиринт двадцати-пятиэтажек, из которого невозможно найти выход.
Спустя полчаса посылка была получена, доставлена мною на квартиру, а я сама уже ехала в метро. В последнее время мне не хотелось слушать ни музыку, ни аудиокниги. Мне стало больше нравиться слушать свои собственные мысли под аккомпанемент звуков города. Сегодня я особенно удачно проскочила впереди толпы людей на пересадке между ветками. Мне всегда доставляет удовольствие выходить из вагона метро аккурат возле выхода к эскалатору, чтобы идти по нему быстрее всех, и успевать секунда в секунду к поезду на следующей станции. Навык, отточенный за годы поездок в киевской подземке. Я вышла на Майдане, поднялась по лестнице из подземного перехода. Слева от меня возвышался отреставрированный Дом профсоюзов. Я поднялась по ступенькам к зданию напротив него и потянула на себя высокую тяжёлую дверь. Пересекла отделанный мрамором и деревом холл с высокими колоннами и поднялась на лифте на самый верхний этаж. Пройдя по широкому, светлому коридору, постучалась в нужный мне офис и вошла.
— Добрый вечер, Ярмила, — поздоровалась со мной Татьяна Владимировна, высокая, темноволосая женщина, лет пятидесяти.
Она сидела в кресле у окна кабинета, освещённого приглушённым светом. Я поздоровалась в ответ, оставила свои вещи у входа и села в кресло напротив неё.
— На выходных приедет мой папа, поэтому в субботу меня не будет, — начала я.
— Поняла, хорошо, — сказала Татьяна и сделала пометку в своём блокноте. — Какие у вас планы?
— Я хочу повести его в средневековый ресторанчик, о котором мне рассказал один парень из моей недавней поездки. Там все официанты в средневековых костюмах, играет живая средневековая музыка и в меню какая-то необычная еда. Думаю, папе такое понравится. А ещё я купила замороженного лосося, и буду жарить папе стейки. Буду показывать ему фотки из отпуска. Может, ещё посмотрим фильм. Больше пока ничего придумала. Не знаю, как это пройдёт.
— Ну, это уже довольно внушительный план. А что вас беспокоит?
— Да я всегда беспокоюсь перед встречей со своей семьёй. Каждый раз я думаю: «Ну, в этот раз точно всё будет хорошо!» и каждый раз происходит что-то, что выбивает меня из колеи.
— А как было в прошлый раз, когда вы виделись?
— Тогда всё прошло относительно спокойно. Разве что я очень сильно устала. А когда он приезжал осенью, мы ругались.
— Из-за разных политических взглядов. Просто он не может спокойно вести дискуссию, если слышит противоположную точку зрения, — он сразу начинает злиться. Причём злиться лично на меня. Он как-будто не может отделить идею, предмет обсуждения, от меня. Ведь не я это придумала, я просто повторяю то, что сама где-то прочитала, но он злится на меня за то, что я это высказываю. Поэтому я никогда не могу быть до конца собой с ним. И с мамой тоже. Знаете, наверное, больше всего меня огорчает в моих родителях то, что я не смогла с ними подружиться, — мой голос дрогнул, в горле чувствовался тугой комок. — Я имею в виду не дружбу как какую-то фамильярность, вроде: «Мы с мамой такие подружки, всё друг другу рассказываем!», а именно дружбу, в которой у нас есть общие интересы, и я могу свободно высказывать всё, что я думаю. Или даже если мои интересы отличаются, то их не называют странностями и глупостями.
Я немного помолчала, пытаясь вернуть ровный голос, а потом продолжила:
— Я вот люблю спорить с Фридом. Обожаю. Он часто бывает со мной не согласен, но он всегда воспринимает меня всерьёз и всегда принимает во внимание то, что я говорю. Поэтому мы с ним ни разу не ругались. Хотя мы знакомы уже почти три года.
— Как же такое возможно? — спросила Татьяна.
— Просто когда у нас возникает какой-то спорный момент, я очень подробно ему объясняю, почему я сделала так, а не иначе, и почему я настаиваю на своём решении. А он со своей стороны объясняет, почему он хочет принять другое решение. И мы потом вместе выясняем, что из этого лучше подойдёт для решения проблемы. И всё. Просто ни у него, ни у меня нет цели быть всегда правым в споре — наша цель в том, чтобы найти наилучшее решение. А когда мы обсуждаем какие-то общие темы, у нас очень часто бывают прямо противоположные мнения. И он знает об этом, но всё равно всегда спрашивает меня, что я думаю, потому что ему интересно знать другую точку зрения.
— Наверное, так и должно быть в здоровом общении.
— Да, я уверена в этом. Мне иногда кажется, что он мне так сильно нравится потому, что он первый психически здоровый человек в моей жизни. Мне недавно на ум пришло сравнение, что он в моей жизни занимает такую же роль, как Лопухов в жизни Веры Павловны. Он «выпустил меня из подвала» и показал, что нормальное общение возможно.
— Было бы хорошо, если бы он занимал в вашей жизни именно эту роль, — сказала Татьяна.
Мы немного помолчали, и я сказала:
— А ещё я вчера говорила с Валерией.
— Я рассказала ей свою метафору о том, что я как Эльза из мультика «Холодное сердце».
— Напомните, какой там сюжет, — попросила Татьяна.
— У Эльзы была супер-способность превращать всё вокруг в лёд. А ещё у неё была младшая сестра. И однажды они играли, и Эльза случайно заморозила свою сестру. Она очень испугалась того, что сделала, и с тех пор жила в полном одиночестве. Но ей пришлось выйти в люди в день своей коронации, и она опять не справилась со своей силой, и с тех пор она решила, что она будет жить вдали от всех людей, чтобы никому больше не причинять вреда. Она выстроила себе огромную ледяную башню на вершине горы, окружённую ледяным забором, чтобы никто не смог к ней добраться. У меня вот тоже есть своя башня на двадцать-третьем этаже, на краю города, и я ни с кем не общаюсь, чтобы никто не мог ко мне близко подобраться.
— И что сказала Валерия о вашей метафоре?
— Она напомнила мне о моём отпуске и сказала, что раз у меня там получилось преодолеть свою закрытость, то надо это делать и в обычной повседневной жизни. И предложила работать не из дома, а из кафе, чтобы там с кем-то знакомиться.
— И что вы думаете об этом предложении?
— Оно мне не нравится. Я люблю работать из дома, потому что мне комфортно, что на меня никто не смотрит, и я могу не стараться хорошо выглядеть. И мне не нужно куда-то идти, ехать, чтобы начать работать. Кроме того, Валерия не понимает суть моей проблемы. Она сказала мне: «Самое страшное, что может случиться, это если тебе просто скажут: “Нет”». А я ответила: «Я не боюсь, если мне скажут: “Нет”. Я боюсь, что мне скажут: “Да”». И она не смогла это понять.
— А как бы вы это объяснили? — спросила Татьяна.
— Я знаю, что я красивая. Я знаю, что я умею привлекать внимание. Но я не знаю, что мне делать с ним дальше. Большинство людей мне не нравится, и мне не нужно их внимание. Валерия очень хорошо даёт советы о том, как не встретить абьюзера, но я и так умею их замечать. А вот кого я на самом деле боюсь, так это «хороших парней».
— Я имею в виду таких парней, о которых ничего не скажешь плохого, они хорошие, но не вызывают у меня никаких чувств. А все вокруг говорят: «Ну что тебе не нравится, он же такой хороший!» И я останусь с ним. А потом при первых же жизненных трудностях этот «хороший парень» сдастся, и я буду тащить и себя, и его.
— Вы имеете в виду ваши отношения с Лёшей? — спросила Татьяна.
— Да, больше всего я боюсь, что эта ситуация произойдёт со мной снова.
— Но ведь вы уже другой человек и находитесь в других обстоятельствах.
— Я всё равно не уверена, что не смогу вовремя распознать «хорошего парня». Потому что у него нет каких-то специальных особенностей. Только если вступить с ним в отношения и попасть в сложную жизненную ситуацию, раскрывается вся его сущность.
— Но ведь это риск, на который идёт каждый человек, который вступает в отношения, — сказала Татьяна.
— Я не готова к этому, — решительно ответила я. — Лучше я буду жить всю жизнь одна, чем выйду замуж за первого попавшегося парня, только потому, что все окружающие мне будут говорить, что он хороший.
— Она сказала, что хотела уже бросить моего папу, но подружки уговорили её не делать этого, потому что он же такой хороший.
На слове «хороший» из моих глаз покатились слёзы.
— Возьмите салфетку, — сказала Татьяна и жестом указала на столик рядом со мной, на котором стояла коробка с салфетками.
Я взяла и вытерла глаза. Это был первый раз за три года, когда я решилась взять у неё салфетку, чтобы вытереть слёзы. До этого я прятала лицо в свитере, в волосах, делала вид, что я не знаю, что сказать, чтобы спрятать дрожащий голос, а потом рассказывала шутку, чтобы меня не заподозрили в том, что я плачу.
— И потом они поженились? — спросила Татьяна.
Я кивнула. Время сессии подошло к концу, Татьяна подождала, пока я возьму себя в руки, и предложила поговорить об этом в следующий раз. Я расплатилась с ней.
— Хорошо, Ярмила. В субботу вас не будет. Тогда до среды? — спросила она.
Вернувшись домой, я долго не могла уснуть. Я сидела на кухне до полуночи, ела невкусный ужин и плакала. Сколько таких вечеров прошло у меня на этой кухне — и не сосчитать. То и дело мне вспоминался Фрид. Я думала о том, что так, как он меня не любит, меня не каждый любил. И от этого мне было ещё сильнее жаль, что он меня не любит.
Я попыталась отвлечь себя просмотром сериала. Получилось слабо, но на часах уже было два часа ночи, и усталость в моём теле наконец пересилила печаль. Я поставила несколько будильников на девять часов утра, зная, что я услышу только последний из них, и забылась сном.
Я проснулась от звука глухих хлопков за окном. Хором завыли сигнализации машин на парковке. Было очень рано, ещё даже не рассвело. Меня вдруг охватило необъяснимое чувство тревоги. Послышалось ещё несколько хлопков, им вторил вой сигнализаций. «Что могло заставить их всех разом завыть? Такое только от грозы бывает. Видимо, это была взрывная волна», — подумала я.
Я открыла новости, и увидела несколько сообщений в разных источниках о том, что Россия вторглась в Украину и прямо сейчас обстреливает ракетами крупные города. Началась война.
Было около пяти утра. Я попыталась снова уснуть, но тревога стала зашкаливать у меня внутри. Соседи за стеной и сверху громко ходили по квартире и разговаривали. Скоро я услышала звук чемодана на колёсиках, который катился по паркету.
Я отправила Фриду сообщение: «Я слышу взрывы».