«All you need is love»: о границах рыночного обмена
Когда мы видим сумку Louis Vuitton, которая стоит больше миллиона рублей, или кроссовки Nike, цена которых в несколько раз превышает их себестоимость, мы можем дать себе два основных объяснения этой ситуации, которые встречаются одинаково часто.
Первое объяснение звучит примерно так: поскольку не существует никакой настоящей, истинной стоимости, то вещь будет стоить ровно столько, сколько за нее готов заплатить покупатель. В конце концов, что такое стоимость в нашем безумном мире? Белль Дельфин, девушка-геймер и популярный блогер, у которой свыше четырех миллионов подписчиков в Инстаграме, в прошлом году продавала разлитую по баночкам воду, в которой она принимала ванну по 30 долларов за штуку [1]; фотограф Кевин Абош в 2016 году продал сделанную им фотографию картофелины за 1 миллион долларов [2]; но, пожалуй, самым лучшим примером призрачности стоимости является знаменитый эксперимент художника Ива Кляйна, который создал 5 одинаковых синих полотен, назначил каждому из них разную цену, и спустя много лет, когда цена на эти картины во много раз выросла, пропорция, назначенная им, по-прежнему сохранилась. Это объяснение сегодня является господствующим в мейнстриме экономической науки, и это неудивительно – как писал Маркс: “экономические категории представляют собой лишь теоретическое выражение… общественных отношений производства” [3]. Пораженный вирусом финансиализации поздний капитализм не знает иной стоимости, кроме спекулятивной.
Второе объяснение обычно носит эмоциональный и моральный посыл – это чувство оскорбленного достоинства: как можно платить столько за все эти вещи, когда вокруг происходит то, что происходит? Китайский рабочий, собирающий iPhone, получает 1,68 доллара в час [4], тогда как прибыль Apple Inc. с каждого изделия составляет около 60% от его цены [5]. В более справедливо устроенном обществе те, кто создает тот или иной товар, должны быть вознаграждены пропорционально их прямому вкладу. Обычно в таком случае утверждается, что существующие системы получения наценки несправедливы: они основаны на монополизации рынков сбыта и уничтожении более мелких конкурентов, на экономии масштаба [6] и на злоупотреблении лояльностью покупателей к бренду. Хотя у этого объяснения есть серьезная теоретическая база, – трудовая теория стоимости – нередко аргументы носят не экономический, а нравственный характер.
Рыночный обмен
Но что, если неправы ни те, ни другие? Как известно, в первом томе «Капитала» Маркс указывает на двойственную природу товара (или, точнее, товарной формы): с одной стороны, она удовлетворяет потребности человека (потребительная стоимость), с другой стороны, она связана с денежной системой обмена капитализма, благодаря которой каждый товар приобретает количественное выражение в форме цены (меновая стоимость) – реальной абстракции, символическом знаке, не имеющем никакого отношения к реальности, но в то же время функционирующем как виртуальный компонент, дополняющий реальность и видоизменяющий ее. Диалектически стоимость (или, как сейчас принято говорить в среде марксистских экономистов, ценность) следует понимать как постоянно разворачивающийся конфликт между этими двумя измерениями товара – антагонизм между реальностью труда, вложенного в создание товара, и символической системой, которая в современном капитализме оценивает этот товар посредством сложнейших механизмов валоризации.
Хотя рыночный обмен в этой системе играет, на первый взгляд, весьма скромную роль одного из четырех узлов экономики (производство-обмен-распределение-потребление), те процессы, которые происходят в его рамках, оказывают мощное воздействие на всю цепочку создания стоимости. Хотя товары создаются людьми, их трудом, определение цены товара посредством рыночного обмена ретроактивно трансформирует всю экономическую цепочку, наделяя тот или иной труд той или иной субъективной ценностью, которая и выражается ценой. Система цен – это символическая система, которая является частным элементом общего механизма создания стоимости в капитализме, стремящемся создать видимость целостности. Именно поэтому современный экономический мейнстрим либо вообще отказывается от понятия стоимости, заменяя его понятием цены, либо приравнивает цену к стоимости. Но рыночный обмен, хотя и допускает то, что можно с известной долей условности обозначить понятием «спекулятивной цены» (например, завышенная цена на iPhone), в конечно итоге все равно не может избежать столкновения с непристойным фактом того, что конечным создателем стоимости является «примитивный» труд (iPhone собирают китайские рабочие). В конечном итоге, «спекулятивные» цены представляют собой те эффекты экономической власти, которой обладают эффективно функционирующие игроки в системе создания стоимости, будь то полумонополистические корпорации или влиятельные блогеры. Это может быть репутационная или медийная власть, которая парадоксальным образом поддерживается внерыночными механизмами. Игнорирование последнего чрезвычайно показательно: неприглядная изнанка системы создания стоимости при капитализме это одно из удивительных слепых пятен современного мейнстрима экономической теории.
Таким образом, с точки зрения повседневного здравого смысла, цена и есть стоимость (ценность) чего-либо, и она формируется в результате обмена [не]свободных рациональных экономических агентов, которые действуют в пространстве, которое кажется плоским (т.е. ни у кого из них якобы нет власти влиять на условия обмена). Чтобы оценить всю абсурдность ситуации, достаточно представить себе, что экономическая теория действительно считает корпорацию-монстра, с одной стороны, и простого китайского рабочего с другой, равноправными экономическими агентами, заключающими свободный контракт. Эти примитивные воззрения высмеивал еще Маркс в своем знаменитом пассаже о freetrader vulgaris [7], который черпает все свои знания и масштаб суждения об обществе из простой идеи бартерного обмена.
Нерыночные механизмы
Рыночный обмен как идеологема настолько вездесущ, что, кажется, он касается всего и ничто и никто не избежит оценки своей меновой стоимости. Не случайно, что сюжеты в порнографии иногда бывают основаны на неспособности одной из сторон заплатить за определенные услуги или товар. Рыночный обмен невозможно прервать, и поэтому транзакция захватывает тела «экономических агентов». Эта мудрость воспринимается как само собой разумеющаяся – если перефразировать знаменитое изречение Фредерика Джеймисона, легче представить себе конец человеческого достоинства, чем конец капитализма.
Но так ли вездесущ рыночной обмен, так ли он повсеместен и даже «естественен», как это так часто пытаются представить? Карл Поланьи в своей знаменитой книге «Великая трансформация» писал о том, что до повсеместного насаждения капитализма существовало как минимум четыре конкурирующие экономические системы: симметрия, основанная на взаимности (или, как говорят экономисты, реципрокности) – экономика дара; центричная система, основанная на перераспределении ресурсов некоторой инстанцией власти (сегодня это бы назвали плановой экономикой); домашнее хозяйство, действующее вообще без обмена, на основе принципа автаркии, в которой потребности членов семьи удовлетворяются просто по факту принадлежности к ней; и, наконец, рынок, функционирующий по принципу бартера.
Капиталистический реализм твердо приучил нас всюду видеть рыночные механизмы и не воспринимать социальное в отрыве от экономического обмена. Однако, иногда лишь прикидываясь рыночными, невидимые неподготовленному глазу альтернативные экономические системы функционируют параллельно рынку.
Так, плановая экономика – вовсе не удел государств наподобие Северной Кореи. Авторы вышедшей в 2019 году книги «Народная республика Walmart» Л. Филипс и М. Розворский утверждают: все крупные корпорации устроены как плановые экономики с жесткой централизацией экономической планирования и полным отсутствием рыночных механизмов во внутриорганизационной структуре. То же самое касается экономики домашнего хозяйства: мы приносим в наши семьи деньги, продукты, одежду, но нам и в голову не приходит устанавливать какие-то формы обмена с родными. Ну, а с нашими друзьями мы обмениваемся подарками или делаем им какие-то одолжения, вовсе и не думая о том, чтобы вести подсчет добрым делам.
Альтернативы существуют, и они буквально вокруг нас. Просто мы, вооружившись оптикой здравого смысла неоклассической экономической теории, привыкли не видеть этих альтернативных форм организации нашей социальной жизни. Но чем яснее мы научимся распознавать их, тем больше мы сможем участвовать в практиках экономической жизни, которые разворачиваются параллельно рыночному обмену. Сегодня я вижу две основных формы таких практик: кооперация и дар.
Кооперация представляет собой совместный труд для того, чтобы создать что-то, что представляет ценность. Кооперация вполне может существовать и в рамках капитализма: это более справедливый рыночный обмен или обмен вовсе нерыночный. Основной принцип кооперации – это справедливость, то есть такое распределение результата совместного труда, которое признается всеми участвующими сторонами соответствующим их вкладу в общее дело.
В фильме американского документалиста Майкла Мура «Капитализм: история любви» рассказывается история кооператива «Alvarado Street Bakery» [8] – калифорнийской пекарни, в которой каждый работник владеет одинаковой долей в предприятии. Компания функционирует до сих пор и является одним из примеров того, что даже в рамках капитализма возможно существование альтернативных экономических форм. Разумеется, она не является альтернативой капитализму в строгом смысле этого слова, а скорее разновидностью его мутации. Тем не менее, такие мутации очень важны для того, чтобы показать, что идеология рыночного фундаментализма, – вера в наибольшую эффективность рынка в качестве механизма решения всех социальных проблем – имеет мало общего с реальностью.
Абсолютная любовь как экономический принцип
В известной книге «Критика и обоснование справедливости» французские социологи Люк Болтански и Лоран Тевено проводят различие между требованием справедливости и любовью. В первом случае требуют точного подсчета, оправдания и обоснования того или иного распределения ресурсов, социального положения, власти. Во втором случае прекращается всякий подсчет, сама система счета уничтожается абсолютной взаимной любовью людей друг к другу. И здесь вовсе не идет речи о некоем идеалистическом хиппарском принципе. Напротив, утопическая политика конца капитализма может быть связана с переосмыслением знаменитой битловской строчки «all you need is love»: любовь (love как прощение всех долгов и конец расчетов, абсолютный дар другому) – это принцип, который на определенном этапе заменит необходимость (need) рыночного капитализма.
Дар несовместим с обменом. Когда мы отдаем что-то кому-то бесплатно, мы это делаем, не получая никаких гарантий взаимности, даже если вы ее в итоге получите в виде благодарности или ответного дара. Миллионы людей пишут статьи в Википедию, не получая за это никаких денег и принося таким образом дар в виде своего знания миллионам других людей.
Можно понимать кооперацию/справедливость и дар/любовь как экономические требования в контексте различия между социалистической и коммунистической политикой: первая ставит целью изменить общество таким образом, чтобы достигнуть некоторого баланса, справедливости; вторая же имеет дело с невозможной утопической попыткой «прыжка в бездну», полной разгерметизацией капитализма. Первый путь – путь реформ и социал-демократии, второй – революции, а точнее, революционизации социальной жизни.
Сегодняшние реалии показывают, что деконструкция капитализма по первому пути возможна, и тому есть множество исторических примеров. Мы вполне можем построить более справедливое, более равное, более прогрессивное общество. И это можно считать экономической программой-минимум. Второе – это программа-максимум, и новую утопию нам еще предстоит изобрести. В конце концов, как говорит Славой Жижек, утопия – это не просто некоторое фривольное фантазирование: она продиктована насущной необходимостью в переменах, невозможностью жить дальше так, как мы жили до этого. И, кажется, сегодня мы как никогда близки к тому, чтобы начать искать «неочевидные» способы разрешения наших кажущихся естественными и безальтернативными противоречий.
[1] Bishop K. Who is paying $30 for ‘gamer girl’ Belle Delphine’s bath water? [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/2HkAJzY
[2] Addady M. Someone Just Bought a Picture of a Potato For $1 Million [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/2HkB2L8
[3] Маркс К. Нищета философии. [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/3kiN0U6
[4] Iphone 11 Illegally Produced in China. Apple Allows Supplier Factory Foxconn to Violate Labor Laws. September 8, 2019 [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/37psmy9
[5] Kraemer K. L., Linden G., Dedrick J. Capturing Value in Global Networks: Apple’s iPad and iPhone. California, 2011 [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/3ma57fG
[6] Крупные корпорации могут поглощать или разорять мелкие, поскольку у них больше ресурсов. Они могут даже некоторое время работать себе в убыток, чтобы уничтожать конкурентов.
[7] «Сторонник свободного рынка обыкновенный».
[8] Capitalism: A Love Story – Workplace Democracy and Cooperatives [Электронный ресурс] URL: https://youtu.be/-VdbFzwe8fQ