САМООРГАНИЗАЦИЯ КАТАСТРОФЫ. ОПЫТ ПРОТЕСТНОЙ САМООРГАНИЗАЦИИ В УКРАИНЕ В 2013-2014

Мы много говорим о том, какие формы низовой самоорганизации существовали ранее, и какими мы хотим видеть их в будущем. В ответ на глобальный консервативный поворот национальных государств, вследствие усугубления системного экономического кризиса глобального капитала, по всему миру, тут и там, левые трубят о необходимости выработки новых подходов к организации трудящихся и определению самого авангарда неизбежной грядущей борьбы человечества за свое право быть. Рассматривая политические процессы с высокого полета, мы часто забываем о том конкретном опыте, который тот самый рабочий класс получил в недавнем времени или получает прямо сейчас. Неучтенный личный опыт участия в гражданских протестах, и то, что каждый из негодующей толпы уносит с собой домой — именно это часто создает проблемы во время выстраивания коммуникации между активистом и рабочим. Окопавшись за стеной книг, мы так редко непосредственно взаимодействуем с рабочим классом, о котором пишем и так озадаченно печемся, что сами того не понимая, вкладываем собственным бездействием лепту в дальнейшее процветание деполитизированной частной жизни.

В условиях постсоветского процветающего этатизма и энтропии неолиберальной демократии, низовая самоорганизация принимает самые курьёзные формы, в перспективе ведущие к вполне конкретным катастрофам и трагедиям: в критический момент объединяются те, кто в иных случаях являются непримиримыми политическими врагами. И чем слабее позиции левых в таких обществах, тем страшнее последствия объединения сил рабочего класса вокруг ложных идентичностей, сконструированных на основе политики памяти в интересах буржуазии. Сложнее обстоят дела в странах периферийного капитализма, где свои притязания имеют не только внутренние клановые структуры, но и более другие государства.

Страшным примером подобной стихийной самоорганизации гражданского общества мне видятся толпы людей на юго-востоке Украины в период острой фазы политического кризиса, начавшегося в ноябре 2013 года. Не имея опыта реальной политической борьбы, а лишь издали наблюдая за вспыхивающими каждое десятилетие существования независимого государства управляемыми переворотами, несогласные с происходящим толпы людей оказались неспособными четко осознать и артикулировать свои интересы и политические требования. Наличие коллективного действия с краткосрочными целями еще не определяет низовую самоорганизацию как политический субъект. В отличие от крайних националистов, получивших для реализации своих коллективных целей все ресурсы от ряда заинтересованных олигархов, то, что было и остается в арсенале остальных протестующих — это опыт негативного активизма, основной целью которого является лишь призыв политиков к ответу и публичная оценка их частного поведения[1].

Чтобы понять, в каком состоянии находился рабочий класс в Украине перед известными событиями, стоит обратить внимание на то, что в преддверии мирового экономического кризиса 2008 г. 60-70 % украинского населения находились за чертой бедности[2]. Деиндустриализация страны шла семимильными шагами, сопровождаясь катастрофическим для экономики систематическим оттоком капитала. Так, за период с момента возникновения независимой Украины до начала политического кризиса в 2013 году, отток капитала составил 167 млрд долларов, что намного превышало совокупный внешний долг государства[3].

Если оценивать только экономическую политику украинских элит, то может показаться, что, несмотря на внешнее соблюдение демократических процедур, никакой смены власти в стране и не происходило. Вектор украинской политика оставался тем же даже после Майдана и последующих событий. При постоянном падении трудовых доходов, сокращении рабочих мест, оседании бюджетных средств в руках частного капитала, неудивительной выглядит тотальная разочарованность граждан в буржуазных демократических институтах, в статусе своего государства как социального и правового [4]. Апатичность населения сама толкает его к внутренней эмиграции, — либо в виде идеализации советского прошлого, либо в виде абсолютизации неолиберальных «европейских ценностей». Когда решительно заявила о себе необходимость выбора между подписанием соглашения об ассоциации с ЕС и присоединением к Таможенному союзу, совсем не классовые интересы волновали обывателя, а то, насколько соответствуют его мифические чаяния о лучших временах с вектором внешней политики. Такой абсурд мог происходить только на фоне беспрецедентных маргинализации и радикализации общества, сделавших его идеальной средой для формирования ложных идентичностей в рамках буржуазного государства. Не может сформироваться общность интересов протестующих, деградирующее классовое сознание которых граничит с самоотрицанием. Единственные институты, которым доверяли люди в 2013 году в Украине больше, чем власти, — это церковь и СМИ (64,3% и 58,4% соответственно) [5]. Свою судьбу можно всегда поручить вершить кому-то другому, брать её в собственные руки — значит выходить из подполья. Деморализованное общество, объятое наслоением мифов о себе самом, на такое пойти не может.

Проводимая в независимой Украине политика памяти строилась на планомерном ужесточении противопоставления нового государства и его ценностей советскому прошлому. Украинизация всех сфер общественной жизни сформировала непримиримые модели идентичностей: по языковому различию и по отношению к ключевым событиям советского прошлого как основному источнику мифов и в отношении созданной новой мифологии украинской нации.

В тот момент, пока украинские «новые левые» думали, к кому примкнуть, к Майдану или Антимайдану, к тем, кто на либеральных началах критиковал власть «Семьи»* и коррупцию, легко объединяясь с украинскими ультраправыми, или к тем, кто под ностальгическими советскими флагами и антифашистскими лозунгами объединялись с русскими монархистами, потерянный рабочий класс оказался разрознен и стравлен между собой. Участие националистов в обоих движениях резко отрезало трудящиеся массы от решения ключевых вопросов, и, таким образом, стихийная самоорганизация народа была перехвачена ими после переворота в Киеве в феврале 2014 г. Вместо создания широкого фронта борьбы против угнетения, одни ударились в борьбу за национальную гордость, а другие — за право говорить на своих языках, за свою историческую память. В регионах к выступающим против политики декоммунизации подключились местные общественные организации, которые навязали более умеренные требования к Киеву в угоду местным капиталистам: «федерализация в рамках Украины», «экономическая автономия от Киева в вопросах перераспределения бюджета», «право выбора губернаторов на местах». Институализация низового протеста иногда приводит не только к смене политических требований в угоду антинародных интересов, но и к страшным трагедиям, после которых остается только гадать, как скоро гражданское неповиновение перестанет подавляться самими его участниками.

На дворе 2020 год, прошло шесть лет со дня жестоких столкновений на центральных улицах Одессы, переросших в беспрецедентный акт политического террора в Доме профсоюзов на Куликовом поле, где собирались сторонники Антимайдана. Официального расследования так и не провели, виновные так и не были осуждены.

Одесса

Ситуация в городе вплоть до начала 2014 г. была относительно спокойной. Стихийно люди стали организовываться после того, как в январе самооборона Майдана и Правый сектор (экстремистская организация, запрещена на территории РФ) совершили попытку захвата Одесской областной государственной администрации. Первые же столкновения произошли 19 февраля, что стало отправной точкой в формировании боевых отрядов по обе стороны политического конфликта. Ситуация начала накаляться после переворота в Киеве. Стихийная самоорганизация горожан воодушевляла, казалось что старики получили возможность прожить вторую юность, а мы, молодые участники протеста, только лишь начали ощущать вкус к жизни. Вспоминая те дни, хочу сказать, что ощущение подавленности само выталкивало людей на улицы, не было сил больше молчать, нами двигал страх, что уже завтра станешь в собственном доме «человеком второго сорта». Многонациональная культура Одессы обеспечивает воспроизводство особой формы добрососедства и толерантности. Этим во многом объясняется общая деполитизированность города, жители которого всегда старались делать что угодно, чтобы не навредить другому, не забывая, однако, о собственном мещанском интересе. "Одесский миф" о городе трех революций и "второй столице" Российской империи — неправда ли прекрасная лазейка для того, чтобы перехватить протест? Вопреки общему мнению, что в независимой Украине мой родной город стал всего лишь туристической проституткой, Одесса продолжает и сегодня озаряться трудом моряков, портовиков, рабочих предприятий и прекаризованного населения, перебивающегося сезонными работами. Порт — наше сильное и слабое место одновременно, многонациональный состав населения — это и наш романтический флер и постоянно существующая угроза, со звериным оскалом которой пришлось столкнуться весной 2014 года.

Революционный потенциал разнородного низового движения не устраивал новое преступное правительство. В начале марта на посты глав ОГА**, МВД, СБУ и прокуратуры были поставлены Киевом «свои люди». Город в одну ночь оброс блок-постами, сформированными из боевых отрядов Майдана. А мы продолжали выходить на улицы под уже цветущими акациями, даже не замечая, куда нас ведут эти дни и наша собственная слепота, когда мы, осознавая собственную беспомощность, кричали о том, как хотим лечь под новый российский империализм, глядя в след уходящему Крыму. Городская полиция не только нам не препятствовала, но и сопровождала во избежание уличных столкновений с оппонентами. Наше собственное спящее классовое сознание в стране, где ультраправые получили свою легитимизацию на любые преступные действия, вела нас всех на убой. Те, кто возглавил движение Антимайдан, пошли на «тайные» переговоры о сворачивании Антимайдана на Куликовом поле, где был разбит, смехотворно сегодня сказать, лагерь и место сбора. Лидеры не пошли на уступки и власти перешли к силовому сценарию. Ни о каких левых в наших рядах не шло и речи, лишь единицы из марксистской общественной организации “Боротьба” и те, кто представлял собой «старых левых», которые, как и КПРФ, дискредитировали себя донельзя. Мы не понимали, чего хотим, постоянно оглядываясь на то, что можем. Политика памяти сыграла злую шутку, и мы официально оказались «лишними элементами», которые мешают строить светлое будущее страны.

Происходившие 2 мая убийства людей в прямом эфире камер стримеров и журналистов, дальнейшие политические преследования и сегодняшняя подавленность — вот расплата за классовую слепоту, неспособность размежеваться с теми, кто ставил личный интерес выше коллективного. Все хотели власти. В сумятице тех дней мы думали, что раз уж ты «одессит», то понимаешь, что тебе нечего терять — за твоими плечами только море. Нас водила за нос иллюзия о собственной идентичности, как это происходит с пролетарскими Донбассом и Луганском сегодня.

От теории к практике, и обратно — вот мой призыв читателю.

Лика Ионина

Источники и примечания

*“Семья” — клановая структура, выстроенная из приближенных бывшего президента Украины Виктора Януковича.

** ОГА - Одесская государственная администрация.

[1] Крауч К., Постдемократия/М.: Изд. дом Гос. ун-та—Высшей школы экономики, 2010.—С 27.

[2] О практике оценки уровня бедности населения в странах Содружества. Статистический бюллетень № 20, М.: Статкомитет СНГ, 2008. — С. 5.

[3] James S. Henry. The Price of Offshore Revisited / Appendix III — Key Charts, TJN, 2012, P. — 35.

[4] Українське суспільство 1992–2013. Стан та динаміка змін. Соціологічний моніторинг/Київ: Ін-т соціології НАН України, 2013. С.531-532.

[5] Там же. С.13-14.