Бессоница. Гомер.
Мысли об античности. Человек в диалоге с ней, думающий о соотнесенности прошлого и настоящего. Море и Гомер — такие разные и одновременно такие похожие, объединенные в единое целое.
Примерно так же в последние дни я читал «Одиссею» и «Илиаду». Отстоящие от нас более чем на 25 веков, эти поэмы и сегодня поражают глубиной и неисчерпаемым психологизмом эпизодов.
Вся последующая цивилизация черпала из античности материал для своего искусства, а та совсем не оскудела — вновь и вновь поражает своей великой мудростью нас, непонятных ей и таких далеких. Как у бардов Иващенко и Васильева: «Ослепшие, слепые и глухие — немножечко похожие на нас». Это верно с точностью до наоборот: это мы — ослепшие, слепые и глухие — похожие на ТЕХ людей, отблесками которых мы являемся сегодня, в двадцать первом веке.
Антигона, слабая молодая женщина, ставящая вселенский закон выше человеческого и готовая пойти на смерть во имя веры в его исполнение. Она боится, сожалеет об утраченной молодости, нереализовавшихся замужестве и материнстве, но все равно идет.
Слепец Эдип, вечный путник, обреченный на скитания, отовсюду изгнанный и всеми презираемый, несущий кару за непредумышленно совершенное преступление.
Одиссей, величайший герой Трои, обреченный богами на двадцатилетние скитания. Философы XX века назвали бы его диалоги с циклопом экзистенциализмом в чистом виде: чтобы победить чудовище, надо назваться «НИКТО», то есть буквально потерять свое «я», раствориться и не существовать. Беспощадное, бескомпромиссное избиение женихов — для захватчиков дома и разорителей родной земли пощада немыслима. Испытывающий гнет Посейдона, но никогда не ропщущий на богов, несмотря ни на что, верящий в непременное возвращение в родной дом.
У каждого ведь есть своя Итака…
Мы чувствуем слезами отчий дом,
О том, что этот уголок — один.
Пес Аргус, ожидавший долгие годы хозяина, Одиссея. Собаки, скажет кто-то, столько не живут. Правда, собаки не живут, а Аргус жил. Умирать ему еще нельзя, у него есть цель и смысл этой жизни, которые значительнее и выше банальной и пошлой смерти. Есть долг — ждать своего хозяина. И когда он слышит голос вернувшегося героя, понимает, что дождался, что теперь имеет право на смерть — с облегчением умирает. Как Банга Пилата: «Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна, как видите, его терзает бессоница. Она мучает не только его, но его верного сторожа, собаку. Если верно, что трусость — самый тяжкий порок, то, пожалуй, собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы. Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит». Аргус, мечтающий и после смерти разделять участь Одиссея.
Каллипсо, беспредельно любящая Одиссея, но самолично вручающая ему в руки топор — раз надо меня покинуть, раз так решили боги — уходи. А что со мной? Неважно. Если так надо — значит, это правильно.
Прометей, решившийся на самую высшую форму бунта — на бунт против сильнейшего. И нет силы, которая его сломит, которая заставит его просить пощады. Ненавистный терзающий орел, насквозь проткнутая грудь, сонм сочувствующих и ежечасно советующих сдаться — все это мелко и незначительно в сравнении с силой титана.
Гектор, понимающий, что предстоящий бой последний. Надо вернуться в Трою, увидеть любимую Андромаху и сына, еще раз понять, ради чего он идет на битву, и, поняв беспомощность и беззащитность всего родного, ощутить в себе силы и утроить ненависть к врагам-ахейцам. Плач Андромахи, ее попытка остановить мужа, но… резкий окрик: я — мужчина, я сам решаю, я должен. Уходит, не поворачивая головы. Может, боится искушать себя, страшится в глубине души почувствовать слабую струну?
Ахилл, великий герой, жестоко обиженный несправедливостью Агамемнона и не вступающий в войну. Но есть что-то выше собственных мелочных амбиций — гибнет лучший друг, и воин не должен успокоиться, пока тот не будет отмщен. Битва с Гектором — кто тут положительный, на чьей стороне автор? Ахилл, разящий убийцу своего дорогого Патрокла, или Гектор, вышедший защищать честь и жизнь жены, сына, граждан Трои, для которых он символ и пример? Кто прав, кто виноват? Нет ответа. Его и не может быть, потому что жизнь не сводится к плохому или хорошему, черному или белому. Она сложнее.
А Приам — самая трагически великая фигура греческого эпоса? Изможденный старик, потерявший последнего сына, вынужденный успокаивать раздавленную горем Гекубу. Приам не может спать, не может есть, не может жить — ведь душа убитого сына еще не нашла своего последнего приюта в царстве Аида. И он решается на последний шаг — идет в стан Ахилла и молит того позволить ему похоронить сына по обычаю, принятому среди людей. Старик, царь города, переходит черту крайнего унижения и ЦЕЛУЕТ РУКИ, УБИВШИЕ ЕГО СЫНА! Последнее, что он способен сделать как отец — ради этого он согласен пойти на все, забыв о себе.
Вечные книги, вечные герои, исчерпать глубину которых не удастся никому и никогда. И я сижу на кухне, ночью, в тишине, и читаю это. И могу быть от этого счастлив. А на следующий день встану перед классом и заведу обо всем этом разговор с маленькими, но одновременно все понимающими, в чем-то по-своему мудрыми детьми. Может, они поймут, что я им хочу сказать этим, осознают то невыразимое, которое нельзя сформулировать, но без чего человек никогда не станет человеком. Может…
Все брезжит, брызжет, движется, течет
И гибнет, за себя не беспокоясь.
Не создан эпос. Не исчерпан поиск.
