В своих прогулках по Москве мы не преминули зайти на шемякинский ансамбль скульптур «Детям — жертвам порокам взрослых». По воле судьбы он установлен на Болотной площади, и само ее название действительно подходит к ощущению увиденного. Как будто из болота, грязи, вязкой тины обыденной жизни эти уроды вылезли, тянут свои скрюченные руки к зрителю, пытаются уволочь на дно…
«Место встречи изменить нельзя» я считаю одним из самых потрясающих фильмов советского кино. Может быть, даже самым удивительным. Я могу его пересматривать сотни раз, и каждый раз не то чтобы открываю что-то новое, чего раньше не видел, нет. Просто эмоции от каждого последующего просмотра не ослабевают, ощущаешь какое-то очень приятное ощущение тепла и силы, исходящих от этой картины.
Всего в году 365 дней, иногда бывает на один больше. В каждый из них что-то случается, происходит, приключается — кто-то рождается, умирает, женится, разводится, богатеет, разоряется, находит смысл жизни или, наоборот, его же теряет. Так было всегда и так будет всегда. Вот и этот день — один из многих и многих, в чем-то особенный, в чем-то похожий на все остальные.
Как известно, восприятие явления очень во многом зависит от временной дистанции, отделяющей нас от него. Мы с благодарностью вспоминаем прочитанные в детстве книги, так много значившие для нас, тогдашних. Мы боимся смотреть старые фильмы, которые оказали на нас много лет назад сильное впечатление, опасаемся, что сейчас это воспоминание будем блеклым, картина покажется наивной и несовершенной. Мы с трепетом вспоминаем свое прошлое и с большой неохотой расстаемся с ним.
История моего знакомства с фильмом «Фанатик» такова. Впервые услышав о нем от своего знакомого, я, честно признаться, не очень заинтересовался. Американский фильм о еврее, ставшем антисемитом и нацистом — слишком уж это отдавало обычной голливудской поделкой на конъюнктурную тему. Достаточно уныло я прочитал описание на коробке видеокассеты: «22-летний еврей Дэнни Балинт становится скинхедом. На встречах неофашистских активистов Дэнни производит на присутствующих неизгладимое впечатление силой своего слова. Однако по мере того, как авторитет Дэнни среди новых друзей растет, в душе он остается раввином — раввином, который избивает евреев днем, а ночью изучает религиозные тексты и обучает свою подружку…».
Мысли об античности. Человек в диалоге с ней, думающий о соотнесенности прошлого и настоящего. Море и Гомер — такие разные и одновременно такие похожие, объединенные в единое целое.
После того, как мы с вами рассмотрели целый спектр многообразных отклонений от психической нормы (дебилы, идиоты, имбецилы, больные синдромом Дауна), перейдем к рассмотрению наиболее опасной формы психической перверсии — лиц с поведением крайней степени девиантности. Научная дефиниция этого отклонения — aspirantus conchinius, по-русски — «аспирант законченный».
Как только в нашей жизни появились компьютеры, практически сразу встал целый ряд серьезных вопросов: что такое компьютерные игры? что они собой несут? как относиться к жестокости на экране, не травмирует ли это детскую психику? что делать с так называемой виртуальной зависимостью детей? Список можно продолжить. Вопросов действительно много, но основным, пожалуй, является следующий: «Что привлекает ребенка в компьютерной игре, почему он так к ней стремится, нередко полностью уходя из реальной жизни в „виртуал“? Другими словами, необходимо понять психологическую мотивацию подростка, сидящего перед монитором. Поняв это, станет возможным определиться и с остальным.
Предисловие. Сайты в чем-то подобны книгам — от одного тебя совершенно воротит, на другом ты находишь что-то близкое себе, что-то импонирует, а что-то оставляет спокойным. И так же, как в случае с книгами, в Сети бывают такие места, где остаешься надолго, возвращаешься к ним, перечитываешь страницы вновь и вновь. Редко, но все-таки бывает.
Знаете, в последнее время мы как-то стали терять естественное человеческое чувство удивления. То ли вокруг происходит столько всего, что не может вместить обычное человеческое сознание. То ли постоянный жизненный негатив стал совершенно привычным и удивляться ему — как-то не с руки. А может, дело в банальной трусости: ведь намного легче с авторитетным видом покивать, мол, что же тут такого, чем собрать силы и попробовать оказать противодействие очередной жизненной аномалии. Я не выгораживаю себя, нет, сам точно такой же — холодный, рассудочный, не впускающий в себя лишнего.