Мессия или Еретик?
История моего знакомства с фильмом «Фанатик» такова. Впервые услышав о нем от своего знакомого, я, честно признаться, не очень заинтересовался. Американский фильм о еврее, ставшем антисемитом и нацистом — слишком уж это отдавало обычной голливудской поделкой на конъюнктурную тему. Достаточно уныло я прочитал описание на коробке видеокассеты: «22-летний еврей Дэнни Балинт становится скинхедом. На встречах неофашистских активистов Дэнни производит на присутствующих неизгладимое впечатление силой своего слова. Однако по мере того, как авторитет Дэнни среди новых друзей растет, в душе он остается раввином — раввином, который избивает евреев днем, а ночью изучает религиозные тексты и обучает свою подружку…».
Согласитесь, занимательного мало. Но я все-таки вставил кассету, начал смотреть. Через полтора часа, когда экран телевизора погас, я сидел как вкопанный. Ощущение сформулировать было сложно — осталось очень много вопросов, на которые не было ответа. Одним словом, надо было смотреть еще раз. Посмотрел еще раз — количество вопросов заметно увеличилось. То же самое произошло и в третий раз.
Сказать, что теперь я все понял — нет, не могу. Это не рецензия, скорее, это можно назвать попыткой «прочесть текст фильма». Насколько она удачна… Пока же — о названии.
«Фанатик» — это не самый адекватный перевод. Если понимать фанатика как человека, отличающегося исступленной религиозностью, то в фильме все как раз наоборот. Если как жестокого изувера — да, жестокость есть, но дело не в этом. На мой взгляд, оригинальное «The Believer» более точно переводится как «верящий». Не «верующий», а именно «верящий», т. к. первое значение клишированно связано с религией, что применительно к данному фильму совершенно неверно —как раз с религией у героя картины отношения напряженные, и в конечном счете, не в самой религии дело. Верящий, тот, кто верит, имеющий какую-то веру — это наиболее близко специфике фильма.
Картина как бы разбита на два временных плана: прошлое и настоящее. О прошлом разговор особый — все корни трагедии героя находятся именно там. Будучи учеником религиозной школы, он становится в оппозицию к учителю. Причиной спора становится его интерпретация ветхозаветного мифа об испытании Авраама, готового принести в жертву сына Исаака по повелению Бога. Учитель излагает ортодоксальную точку зрения, против которой выступает юный Дэнни: «Здесь речь идет не о вере Авраама. Речь идет о могуществе Бога. Бог говорит: „Знаешь, какой я могущественный? Я могу заставить тебя сделать все, что захочу, любую глупость, даже убить своего сына. Потому что я — все, а ты — ничто <…> Предположим, Бог дал ему овна, и что? Когда Авраам занес нож, в душе он уже убил Исаака. Он никогда не смог забыть этого, и Исаак тоже“». Естественно, подобная точка зрения рождает резкое неприятие: подобное инакомыслие понравиться не может, тем более в религиозной школе. Как результат — многократно повторяющийся на протяжении фильма эпизод: Дэнни сбегает вниз по школьной лестнице, его зовут вернуться, но он не слышит. Человек бежит от неудовлетворяющей его религии в мир.
Этот миф в разных ипостасях становится как бы лейтмотивом фильма — позже его же герой будет читать с девушкой, про Авраама он услышит, попав в синагогу. На мой взгляд, это неслучайно — эпизод с Исааком в Ветхом Завете один из наиболее противоречивых. Но есть и другая причина — о ней ниже. Это противоречие с детских лет не дает герою относиться к религии как к незыблемой данности.
Религия специфична именно тем, что в своей основе несет безграничную, безоглядную веру. Поставь ее под сомнение — и ты уже еретик, отступник. Начни ее анализировать, подвергать рациональному расчленению — и она трещит по швам, распадается на куски. Дэнни выступает не против религии как таковой, он — противник безоглядной веры. Будучи антисемитом, он досконально разбирается в ней, читает в оригинале Тору.
(Интересный момент. Как предводитель банды скинхедов он отправляется громить синагогу. И, когда один из дружков с криком ненависти начинает рвать священные свитки, между ним и Дэнни происходит такой диалог:
— Как ты можешь ненавидеть евреев, если ничего про них не знаешь?
— Я ненавижу так же, как и ты.
— Правда? А что такое шатас, цицис, цифилин, ты можешь отличить кадиш от кидуша? Если ты что-то ненавидишь, ты должен понять, почему. А Эйхман? — он изучил Тору, Талмуд, Мишну и все остальное. Он ненавидел евреев.
— Кто такой Эйхман?
— Кто такой Эйхман? Он возглавлял подотдел гестапо по делам евреев, он департировал евреев в лагеря)
Это один из лейтмотивов фильма: для ненависти необходимо знание. Герой своими поступками как бы отвечает на вопрос Катулла, вынесенный в эпиграф картины: «Я люблю и ненавижу. Кто скажет мне, почему?»
Очень примечательна одна из начальных сцен — Дэнни видит в метро юношу в кипе, в очках и с Торой под мышкой, догоняет его и начинает избивать ногами. За что? Дэнни кладет его на землю, бьет и орет на еврея: «Ты думаешь, Бог подсунет вместо тебя барана? Нет!» Как бы странно это ни показалось, но вопрос задается именно в будущем времени. «Ударь меня, ударь, я прошу тебя!» — лицо еврея изображает страх, лицо Дэнни — боль. Кто страдает больше, однозначно сказать нельзя.
Проясняет эту ситуацию другой эпизод. После драки герой избегает тюрьмы и в воспитательных целях должен принимать участие в сеансах групповой психотерапии. Старый еврей рассказывает историю о том, как на его глазах фашист поднял на штык его малолетнего сына, кровь капала на глаза отца, потом гитлеровец отдал мужчине труп его ребенка. Характерно, что, сострадая услышанному, Дэнни не может понять его поведение.
— И что вы сделали, пока сержант убивал вашего сына?
— А что он мог сделать?
— Что он мог сделать? Он мог наброситься на сержанта, выдавить ему глаза, отобрать штык!
— Его бы тут же застрелили. Он был бы мертв через две секунды. Кто вы такой, чтобы судить?
— Ну и умер бы, подумаешь. А теперь он хуже, чем труп, он — кусок дерьма…
Дэниэл уходит с собрания со словами: «Нам нечему учиться у этих людей. Это вы должны учиться у нас. Учиться убивать своего врага».
По сути происшествие с юношей-евреем и описанная ситуация повествуют об одном и том же. Люди принимают за догму общепринятое поведение и ведут себя сообразно ему. Юноша читает священную книгу, не задумываясь о прочитанном, воспринимая это с единой, заданной точки зрения. Старики-евреи, забитые и покорные, прошедшие ад Холокоста, привыкли горевать о своей судьбе, вспоминать собственную пассивность как должное, считать, что они поступали «как все». Для них всегда и во всем есть некая модель поведения, которая им знакома, и они не считают возможным отклониться от нее хотя бы на шаг.
Нельзя согласиться с мнением героя. Действительно, с издевкой относиться к судьбе еврейской нации в годы Второй Мировой — преступление. Легко осмыслять историю в сослагательном наклонении, говорить, как надо было поступить, когда сам ты не был, не испытал, не прошел. (Потом молодой человек многократно вернется в своих мыслях к этому эпизоду, будет проигрывать его, представляясь то сержантом, то отцом. В конце концов, представив себя на месте отца ребенка, он бросится на эсесовца и начнет грызть ему горло.) Но одновременно с этим осудить юношу тоже не получается. У него есть своя четкая позиция, свое мнение, для него подобная пассивность немыслима. «Ты думаешь, Бог подсунет вместо тебя барана?» — эта фраза для Дэнни — не вопрос ветхозаветного мифа. Это проблема настоящего: «Ты думаешь, все в мире идет по заведенному кем-то порядку, думаешь, твоя воля и разум бессильны что-либо изменить, считаешь, что сам ничего сделать не можешь?» — примерно такой смысл герой вкладывает в свой вопрос. Для Дэнни органична противоположная модель поведения.
И он начинает проявлять активность. Дает интервью корреспонденту праворадикальной газеты, настолько убедительно аргументируя свою концепцию антисемитизма, что однозначно отринуть ее оказывается невозможным (возможно, это казуистика, но филигранная!). Совершает покушение (неудачное) на еврейского банкира. Выступает перед большой аудиторией антисемитов-финансистов с умными, убедительными речами. Для него оказывается бесконечно важным именно действие, совершаемое в противовес покорности. Покорен юноша, покорны старики, покорны его бывшие друзья, которых он встречает на молитве в синагоге. Быть пассивным для героя — значит стать таким же, как они. Причина его прихода к нацизму случайно формулируется его девушкой: «Ты для того стал нацистом, чтобы постоянно говорить о евреях?»
Он намеренно окружает себя иудаизмом, будучи антисемитом, чтобы смочь отчетливее понять феномен еврейства, понять его на расстоянии. Он читает священные книги, обучает девушку ивриту, роется в религиозной библиотеке. Не случайно в одном из воспоминаний о школе проскальзывает его ответ на вопрос, верит ли сам он в Бога: «Я — единственный, кто верит по-настоящему». Заметьте, не верует!
Для Дэнни еврейство — это выдуманная абстракция, которой невозможно дать воплощение. В интервью своем он говорит:
«Приглядитесь к израильтянам. У них абсолютно светское общество. Им больше не нужен иудаизм, поскольку у них есть земля. Истинный еврей — скиталец, кочевник, у него нет корней и привязанностей. Поэтому он все унифицирует, он не может вбить гвоздь или вспахать поле. Зато он может купить, продать, выгодно вложить деньги, манипулировать рынком… Так сказать, умственный труд. Еврей берет жизнь людей, имеющих корни, и превращает ее в некую космополитическую культуру, основанную на книгах, цифрах и идеях — и в этом его сила. Знаменитые еврейские гении — Маркс, Фрейд, Эйнштейн — что они нам дали? Коммунизм, детскую сексуальность и атомную бомбу. За какие-то три столетия, которые понадобились им, чтобы выйти из европейских гетто, они вырвали нас из мира порядка и здравого смысла. Они швырнули нас в хаос классовых войн, иррациональных желаний и относительности, в мир, где даже само существование материи и смысл жизни ставятся под вопрос. Почему? Потому что в глубине еврейской души заложено стремление тянуть одеяло жизни на себя, пока не останется одна нитка. Им нужна только пустота. Бесконечная пустота».
Как известно, лучший способ проверить жизнеспособность теории — это довести ее до абсурда. Свою ненависть к еврейству он доводит до этого предела в холле синагоги (не забудем, что сам герой — еврей): «Ранние сионисты и европейские еврейские авторы говорили так же, как Геббельс. Подобно тому, как нацисты делали все, что говорил им Гитлер, вы делаете все, что говорит вам Тора». Естественно, это рождает бурю возмущения, но мысль высказана. Иудаизм и нацизм — для героя между ними нет никакого различия, это только теории, пусть названные по-разному, но в основе своей похожие: и тут, и там — слепое послушание, и то, и это основано на фанатичной вере в единый закон, который не оспаривается. Религия становится теорией, которая может быть подвергнута анализу. И в результате религия растворяется, теряет свою магическую функцию беспрекословного управления верующим, она, как любая идея, распадается на составляющие, предстает искусственной и нелепой.
Очень хорошо это показано в фильме в диалоге Дэнни с девушкой. Она размышляет с ним о Торе:
— Ты не только не можешь видеть или слышать Его, но ты даже думать о нем не можешь. Тогда какая разница, существует он или нет?
— Нет никакой разницы.
— Христианство — глупость, но там хотя бы есть, во что верить или не верить. В иудаизме нет ничего?
— Ничего, кроме пустоты. Иудаизм — это не совсем вера. Главное — совершать действия. Соблюдать шабат, зажигать свечи, навещать больных.
— А потом приходит вера?
— Потом ничего не приходит. Ты делаешь это не потому, что это разумно или глупо, не потому, что это тебя спасет (ведь никто не спасется), ты делаешь потому, что так велит Тора.
— Чушь какая-то.»
Вот в этом, на мой взгляд, и кроется главная мысль фильма. Вне зависимости от конкретной идеи, будь то повеление Торы или приказ Гитлера, человек не может, не должен быть слепым орудием этого повеления. Весь свой потенциал Дэнни тратит на то, чтобы разобраться в теории, осмыслить ее. Его устрашает окружающее: люди, вне зависимости от происходящего, остаются обывателями, им не нужна истина, они довольствуются общепринятым законом. Это сродни зомбированию, только происходит оно добровольно, от людского нежелания мыслить.
Каков же итог такого поведения? Естественно, это приводит к трагедии: герой становится чужим и для тех, и для других. Финал как бы предрешен и закономерен. По логике, у героя, решившегося рационализировать религию, рассмотреть ее идейную сущность, остается лишь два выхода. Он, проникнув в самые ее глубины, досконально поняв ее, может стать новым идеологом, рождающим новую, более совершенную теорию. Стать неким Мессией, готовым сказать ждущим его людям новое слово. Этот мотив мастерски обыгран в кинокартине. Дэнни Балинт закладывает в синагогу бомбу, которая должна взорваться во время службы. И в назначенный час он приходит в храм — то ли желая видеть лица людей, судьба которых в его руках, то ли полностью запутавшись в сложившейся ситуации и решившись на суицид. Входя в синагогу, он слышит миф об Ионе: «Что сделать нам с тобою, чтобы море утихло для нас, ибо море не переставало волноваться? Тогда он сказал: Бросьте меня в море, и море утихнет для вас, ибо я знаю, что из-за меня постигла вас эта великая буря». Камера снимает напряженный взгляд героя, понятно, как он интерпретирует эти слова Книги.
Дэнни встает к алтарю и фактически силой («Это должен сделать я!») начинает читать молитву. На часах десять минут до взрыва. Он назначает пастве фрагмент текста, сейчас он им будет читать «свою» Книгу, читать так, как он считает нужным. Голос проповедника, толпа повторяет слова ЕГО проповеди, сейчас ОН проводник божественного слова, за НИМ люди повторяют. Новое прочтение, новая правда, к которой он так стремился.
Но герой не учел того, что называется «синдромом Раскольникова»: теория разбилась о человеческое «я». Дэниэл не выдерживает и за минуту до взрыва сообщает о заложенной в храме бомбе, тем самым спасая всех. Мессия, готовый вести верящих в него людей на смерть, отказывается от своей религии, если она должна привести людей к смерти. Он не стал надеяться на Бога, который играет людьми, как марионетками, подчиняя их своей воле, он не поверил в Бога безоговорочно, как Авраам, он не повел людей на смерть, как это сделал Гитлер. Он остался самим собой, совершил собственный выбор и… тем самым спас людей. Его зовут бежать со всеми, не понимают, почему он остается в заминированном здании, не понимают главного: он, ставивший разум выше веры, в последний свой миг ощутивший, что любая, самая изысканная теория ведет людей к гибели, уже не может выйти оттуда, ему остается один выход — смерть. Ставший не Мессией, а лишним, аутсайдером, отринувший идею ради новой веры, он наконец-то способен понять высказанный им же самим тезис: «Я — единственный, кто верит по-настоящему». И это второй исход из этой ситуации — не ставший Мессией, он становится Еретиком.
Раздается взрыв. Но закономерная гибель героя тем не менее оставляет финал практически открытым, провоцирующим на дальнейшие размышления. На протяжении всего фильма рефреном шел видеоряд: сбегающий вниз по ступеням лестницы маленький Дэнни, убегающий от разочаровывающей его религии, слепо верить которой он не может, а понять не в силах. Теперь же, после смерти, он вновь на этой лестнице, только на этот раз внизу, готовящийся подниматься наверх. Он пробегает один пролет, другой, и видит ребе, религиозного ортодокса, с которым он спорил когда-то давно. «Ты помнишь, что ты сказал? Что Исаак умер на горе Мориа. Я теперь думаю, что, возможно, ты был прав», — говорит учитель. Дэнни пробегает мимо него, но на площадке выше этажом он видит того же учителя, который произносит эти же слова. И так несколько раз, но герой не замечает, бежит все выше и выше. Как же так? Мотив лестницы понятен — после смерти душа устремляется наверх. Но к Богу ли? Последняя фраза фильма, слова учителя: «Дэнни, постой! Куда ты идешь? Разве ты не знаешь: там, наверху, никого нет». Если учитель религиозной школы признает правоту Еретика в споре, если это признается после смерти, на последнем пути, когда ложь немыслима, если сам учитель оказывается НЕВЕРЯЩИМ, НЕ ВЕРЯЩИМ, что Бог есть, то…
Позволю себе еще одну интерпретацию, возможно, несколько вольную. Первичной ассоциацией с лестницей в Ветхом Завете является миф о лестнице Иакова. Идя в Хараан, Иаков лег спать.
«И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака; [не бойся]. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку, и к северу, и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные; и вот Я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя, доколе не исполню того, что Я сказал тебе (Бытие 28, 12-16)».
Дэнни взбегает по лестнице, устремляясь к Богу. Ребе — святой человек, стоит на этой лестнице. Вновь перед нами мотив Авраама, но потомок Иаков (Дэнни) — его последователь, идущий далее: отец покорился бессмысленной воле Господа, а сын смог противопоставить Богу свою волю. Не случайно этот же ветхозаветный герой — единственный, кому выпало бороться с Богом:
«И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал [ему]: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал [ему]: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь (Бытие 32, 24-28)».
Последний путь наверх Дэниэла Балинта, еврейского юноши, нациста и антисемита — отнюдь не сообразное умершему восхождение души к Богу. Дэнни идет бороться с Богом, ощущает в себе силы на этот поединок и рассчитывает на победу. Если он выиграет этот поединок, то в конце ему будет дано имя «Израиль», что для него означает — вновь стать евреем.
