О культе Мяндаша

Мяндаш - олень-оборотень, первопредок саамов.

Пересказ статьи советского этнографа Владимира Чарнолуского.

В 1927 г. автор настоящей статьи работал в качестве этнографа в Лопарской экспедиции Русского географического общества... Поездка была очень нелегкой, но ее результаты, в конечном счете, вызвали удовлетворение, поскольку впервые удалось услышать об особом божестве лопарей – о диком северном олене Мяндаше. 

Среди авторов, писавших о лопарях, никто не упоминал об этом божестве. Его имя и поклонение ему хранилось в тайне. В пантеоне лопарских божеств он занимал обособленное положение.

Ни в наши дни, ни в 1927 году, когда был записан миф о Мяндаше, никаких обрядов, связанных с культом Мяндаша, среди лопарей уже не соблюдалось. Однако некоторые сведения о них есть: в литературе имеются намеки на существовавшие когда-то обряды, а автору этих строк в 1927 году удалось записать воспоминания старика-очевидца, лично присутствовавшего на жертвоприношениях в день добычи первого оленя-дикаря в начале охотничьего сезона. Обряд совершался дедом рассказчика, следовательно, по времени его можно отнести примерно к 70-м годам прошлого столетия... 

Некоторые обычаи, связанные с охотой на дикого северного оленя. 

...отправляясь на охоту за дикарем, что бывает в августе-сентябре, лопарь-охотник накануне вечером ходил в “баню”. Перед пылающим камельком в тупе или перед очагом в веже он обмывался водой с головы до ног. Ему помогала жена. После купания он надевал свежее белье, на ночь ложился спать отдельно от жены – на улице, в амбарчике, в болоке. Встав рано утром и не заходя в дом, он надевал свежую, хорошо проветренную верхнюю одежду. На руки надевал начисто отстиранные белые рукавицы из холста (по другим данным – из белого камуса)... 

Смысл всех этих приготовлений и предосторожностей – не выдать себя человеческим запахом, максимально замаскироваться, сосредоточиться. Кроме того, на охоте может встретиться и хирвас, может произойти несчастный случай, а по обычаю “помирать надо в чистом белье”. 

Еще до выступления в путь охотник “держит ответ”, т. е. дает обет, клятву, что первый добытый олень-дикарь будет употреблен в пищу только самим охотником, “себе”, т. е. себе на пользу; что это значит – увидим из дальнейшего изложения. 

Церемония жертвоприношения первого дикаря Мяндашу. 

... как надо обращаться с тушей первого убитого в данном году дикого оленя, чтобы жертва была принята. 

Убив дикаря, охотник подвозил или подносил тушу поближе к кувасу или к веже, вообще к тому жилью, в котором он жил, кочуя на охоте. Не доходя до куваса, он подыскивал удобное место для предстоящей церемонии жертвоприношения. Это место обязательно должно было быть расположено у подошвы вараки, т. е. горки, покрытой лесом. Здесь выбиралась площадка с таким расчетом, чтобы в середине ее вокруг костра могли разместиться туша оленя и два-три человека. 

Облюбовав такую площадку, охотник нарубал березовых веток и три еловых. С одной стороны веток все сучки обрезались. Каждое обрезанное место смазывалось кровью добытого оленя. Все березовые ветки ставились вокруг площадки, окровавленной стороной внутрь. Ограда эта называлась ланна. В ее южной части оставался проход. 

Охотник, добывший дикаря, приглашал войти в ограду своих ближайших кровных родственников: отца, сына, если нет отца, то дядю. (Позднее начали приглашать и своего личного друга). После этого проход закрывали тремя еловыми ветками, и хозяин разводил огонь. Котел, наполненный водой, уже находился в середине круга. 

Охотник, убивший оленя, начинал его “пластать”, т. е. приступал к разделке туши: снимал шкуру, отделял голову и левую заднюю ногу, отрезал язык, кончик хвоста и, наконец, вскрывал грудину. Вслед за этим отрезали кончик сердца и все пили кровь. Котел с водой ставился на огонь. Мясо грудины, голову с рогами и левую заднюю ногу варили. При этом примечали, что если торчащее из отвара мясо “дрыгало”, значит быть еще хорошей добыче. Остальное мясо лежало тут же, в кругу, на особой плетенке из еловых веток, “чтобы чисто было” (рис. 1). 

Когда мясо было готово, все усаживались и, предварительно перекрестившись, приступали к жертвенной трапезе. Пища предназначалась только “самим себе”, то есть не для семьи в целом, не для пользы женской части семьи (матери, жены, дочерей), а только, в пользу мужской части семьи – охотника, его отца, сыновей, мальчиков-внуков и для поддержания мужской половой силы охотника. Это была, таким образом, жертва в пользу мужчин, призванная обеспечить счастье и удачу охотников. По словам И. С. Матрехина, это означало, что обетный олень съеден мужчинами во имя Мяндаша, т. е. пойдет на пользу Мяндашу. Это был обряд приобщения к Мяндашу. 

Остатки трапезы, т. е. остатки супа, плевны, связки и т. п., а также кончики сердца и хвоста зарывали в землю, под пепел очага. 

После этого все мясистые части туши тщательно срезались с костей. Нетронутыми оставались только суставы. Сваренные во время трапезы кости, голову с рогами и свежие кости с сохраненными связками суставов складывали вместе и закрывали шкурой. Складывали так, как будто спит живой олень и голова его подогнута к ногам... 

Покончив с ритуалом, все участники трапезы молились на солнце, крестились и молитву произносили уже “божественными словами, церковными”. Просили о ниспослании здоровья и удачи, молились о том, чтобы бог Иммель, в представление о котором входили в какой-то мере и элементы православного вероучения, даровал успешный промысел и изобилие пищи дому молящихся. Эта молитва совершалась уже по обряду веры в бога Каврая. В этом случае сугубо языческое божество Каврай, повелитель кебунов, т. е. шаманов, выступал как бы в ряду лопарских православных святых. 

Покончив с трапезой, охотник в сопровождении участников жертвоприношения направлялся домой в кувас, если дикий олень был добыт во время кочевки. С мясом, оставшимся от трапезы, хозяин приближался к дому не как обычно, а со стороны чистой, святой стены жилища – поашстеннь. 

Через чистые двери (поашуксь) он складывал мясо внутрь куваса, на полты. В это время жена добытчика, не прикасаясь к туше оленя, брызгала на мужа, на мясо и на прибывших гостей водой с мелко нарубленными топором березовыми прутиками. Войдя в дом уже через общую дверь, хозяин своими руками обмывал мясо и складывал его в котел, заранее приготовленный хозяйкой. До укладки мяса в котел женские руки к мясу не прикасались. 

Когда мясо сваривалось, хозяин выкладывал его на столик (телля), на деревянную тарелку (карр), наделяя каждого полагающейся ему частью туши оленя. Кусок мяса, еще не положенный на стол, брать было предосудительно. По обычаю, мясо брали только со стола, из карра, а не из рук хозяина. 

В условиях обычного, не ритуального употребления жертвенного мяса порядок наделения членов семьи мясом был следующий: охотник-добытчик получал часть передней половины грудины, отец охотника или его дядя – тоже; мать, а также брат получали заднюю часть грудины. При распределении костей оленя между членами семьи, каждая кость имела свое назначение (по-видимому, пережиток родового быта) и делилась по возрасту членов семьи, например, лопатка – старухам, часть таза – жениху, первый шейный позвонок – мужчинам, седьмой — девушкам и т. д. 

В настоящее время этот порядок распределения костей никакого значения не имеет, но, по мнению глубокого старика, очень памятливого человека, Ефима Андреевича Данилова из Лумбовского погоста, еще в начале XIX в., когда диких оленей: было много, он строго соблюдался. 

Жертвоприношение при добыче первого дикого оленя посвящалось Мяндашу в облике Мяндаша-аннтучч, т. е. Мяндашу дающемуся. 

Приурочивалось оно примерно к 28 сентября (православный праздник – Успение)...