Гептамерон. Продолжение.

На этом они расстались, и ифрит, хлопнув черными крыльями, пропал в ночном небе. Абд-Аллаху стало грустно от того, что он остался один: он молча стоял, попирая песок ногами, обутыми в мягкие туфли, низко опустив свою голову, и на его печальную фигуру падал свет вечно полной луны великой Сахраа Эль-Ахлям, Пустыни Грез. Ночная пустыня была как всегда холодна и неприветлива, оставаться в этом месте одному не хотелось: пора было уже лететь к шатру, домой, как и посоветовал ему ифрит. И только Абд-Аллах уселся на летающий ковер, примостив саиф у себя под ногами, как некое странное чувство стало потихоньку одолевать Абд-Аллахом. Что-то было не так: Абд-Аллах поначалу не мог понять, что именно, но он почему-то почувствовал себя совершенно дискомфортно, словно ифрит своим присутствием отпугивал древнее зло, которое не смело напасть на Абд-Аллаха, пока тот был рядом. Но как только ифрит улетел, древнее зло осмелело и черные тени, отбрасываемые лежащими на песке камнями, стали с осторожностью тянуться к Абд-Аллаху. Он, в замешательстве застыл, осторожно оглядываясь и с ужасом наблюдая за тем, как тени медленно, но настойчиво ползут к нему. Сердце забилось в ожидании худшего: уж очень зловеще выглядели эти длинные тени. Тени не подчинялись земным законам, ибо обычная тень стремится прочь от источника света, убегая от него, эти же тени, наоборот, тянулись к Абд-Аллаху, словно щупальца спрута, а некоторые стелились даже поперек лунных лучей и даже в сторону самой луны! Абд-Аллах почувствовал, что вот-вот и с ним может случиться что-то совершенно ужасное: он поспешно скомандовал: «Эрукья!»  Но уже было поздно: тени прыгнули и накрыли собою и ковер, и самого Абд-Аллаха с ног до головы. Он был укутан в темный саван, будучи не в силах пошевелиться, словно плотно запеленутый ребенок. Ковер мелко трясся, стараясь вырваться из цепких пут теней, но никак не мог взлететь, а объятый страхом Абд-Аллах почувствовал, что адский холод своими ледяными пальцами начал пробираться ему под одежды, стремясь прямо к сердцу. Отчаяние охватило Абд-Аллаха: он зарычал и из последних сил вытащил из-под ног свой саиф, которым в ярости принялся размахивать налево и направо, словно пытаясь разрубить эту ледяную мглу, которая хотела погубить его. И, воистину, старый надежный саиф помог ему! Тени отпрянули, и ковер, свободный от их пут, так резко взмыл в небо, что Абд-Аллах чуть не свалился с него. Он взглянул вниз: тени зла исчезли, остались лишь те, которые, как обычно, всегда отбрасывал лунный свет от пустынных камней. «Все-таки ты проклятая пустыня, Сахраа Эль-Ахлям!» - прокричал вниз Абд-Аллах. Теперь он не опасался неприятностей: наваждение осталось позади и Абд-Аллах взглядом указал ковру куда ему стоит лететь. Долго ли, коротко ли, но изрядно пропутешествовав в черном небе и изрядно окоченев, он наконец-то заметил слабый сигнал света, прямой стрелой идущий в небо, мегалиты, его окружавшие, разбитый рядом с ним лагерь с шатром, трех спящих верблюдом и, наконец-то, приказал ковру снижаться. …Абд-Аллах жадно пил разведенный водой джалляб и жадно заедал его лепешками с финиками. Готовить ему не хотелось, не собирался он перекусить даже вяленым мясом: хотелось только поесть на скорую руку и поскорее заснуть. Он проверил верблюдов, отдернул полог шатра и нырнул на тюфяк, укрывшись до головы теплым одеялом. Спать, спать и только спать. Хоть в шатре и было холодно, но Абд-Аллах надеялся согреть свое гнездышко, свитое из тюфяка и одеяла, теплом своего тела: он был так вымотан, что, несмотря на то, что руки, ноги и голова совершенно заледенели, он вскоре провалился в сон.