Чарльз Буковски — одно из последних интервью (1994)

— Вы можете вспомнить свою первую вещь, которую вам удалось опубликовать, и как вы себя чувствовали при этом?

— Нет, не могу. Могу вспомнить свою первую значимую публикацию, короткий рассказ в журнале рассказов Вита Барнета и Марты Фолей в 1944 году. Я посылал им пару коротких рассказов в неделю на протяжении, наверное, полутора лет. Рассказ, который они в итоге приняли, был слабым в сравнении с остальными. Я имею в виду с точки зрения содержания и стиля, азарта, исследования и тому подобного. Я бросил все эти рассказы и сконцентрировался на пьянстве. Я не ощущал, что издатели были готовы, хотя я был готов, я мог быть еще более готовым и я также чувствовал отвращение ко всему, что я читал как общепринятую передовую литературу. Итак, я пил и стал одним из лучших бухарей где бы то ни было, при этом еще обладающим каким-то талантом.

— Почему вы так долго откладывали свой уход в литературу целиком, я предполагаю, на это было несколько причин?

— Да, пьянство. А между тем, скитание по городам, непрестижные работы. Я видел мало смысла в чем бы то ни было, у меня до сих пор есть с этим проблемы. Я жил довольно суицидальной жизнью, жизнью одного полужопия, я встречал грубых и сумасшедших женщин. Кое-что из этого стало материалом для моих последующих произведений. Я имею в виду то, что я пил. Немного смертельных сцен в госпитале, палате милосердия. Я блевал кровью, из моей задницы тоже лилась кровь, но я не унимался. Выходил и пил еще больше. Иногда, когда тебя не заботит умрешь ты или нет, бывает тяжело взяться за работу. Два с половиной года в качестве разносчика писем и одиннадцать с половиной лет в качестве почтового служащего определенно не придали моей жизни пикантности. В возрасте 50 лет, двадцать лет спустя, я бросил свою работу и стал профессиональным писателем, потому что был некто готовый платить мне за мою писанину.

— Расскажите нам немного о вашей дружбе с Джоном Фанте, вы любили его книги и вы стали его другом…

— Будучи молодым человеком я днями околачивался около библиотек, а ночами в барах. Я читал и читал, и читал. Затем я истощил свой запас вещей для чтения. Я доставал книги с полок опять и опять. Я мог прочитать только несколько строк как чувствовал фальшь и клал её обратно. Это было по-настоящему ужасное зрелище. Ничего относящегося к жизни, в конце концов к моей и улиц, и людей, которых я видел на улицах, о том, что их вынуждают делать и кем они стали. А однажды я вытащил книгу под именем некоего Фанте. Строки захватили меня. Вдохновение. Не бычье дерьмо. Но я никогда не слышал о Фанте, никто не говорил о нем. Он же был прямо здесь. Книга называлась «Ask The Dust». Мне не понравилось название, но слова были простыми и честными, полными страсти. Срань господня, подумал я, этот человек может писать! И так я прочитал все его книги, которые мог достать, и узнал, что на этой земле еще есть великие люди. Десятилетия спустя в своих произведениях я упоминал Фанте. Сейчас не все мои произведения публикуются, но все они отсылаются Джону Мартину в Black Sparrow Press, и он как-то спросил меня, помнится, это было по телефону: «Ты упоминал Фанте? Это хороший писатель?» Я сказал, что да, и что ему стоит почитать этого парня. Вскоре я услышал от Мартина, он был очень возбужден: «Фанте великолепен, великолепен! Я не могу в это поверить! Я собираюсь заново опубликовать его работы!» И затем появился поток книг Фанте издательства Black Sparrow. Фанте еще был жив. Моя жена посоветовала навестить его, раз он был таким героем для меня. Он был в больнице, умирающий, слепой и ампутированный — диабет. Мы приезжали в больницу и один раз к нему домой, куда его отпускали ненадолго. Он был маленьким бульдогом, смелым без всяких усилий. Но он уже доходил. И в таком состоянии он все еще писал книгу, диктовал её своей жене. Black Sparrow издали ее. Он был писателем до конца. Он даже рассказал мне про свою идею следующего романа: «Женщина, игрок в баскетбол, которая хочет пробиться в высшие лиги». «Иди вперед, Джон, сделай это!» — сказал я ему. Но вскоре все было кончено…

— Вы знаете что-нибудь о фильме, который сняли по одной из его книг, это была «Bandini»?

— Я не уверен на счет фильмов. По-моему, по пяти его книгам были сняты фильмы. Вы знаете, он работал на Голливуд. Это место, где он исчез. Место, где другие его произведения были заброшены. Я спросил его: «Какого дьявола, ты приехал в Голливуд, в эту гнусную дыру?» «Менкен сказал мне, — ответил он, — иди вперед и сделай их». Менкен, этот сукин сын. (Менкен опубликовал много рассказов Фанте в Old American Mercury — прим. переводчика.) Он послал Фанте в ад. Там Фанте встретил Фолкнера. Фолкнер приходил к нему в домой утром трезвый и уходил мертвецки пьяный каждый вечер. Им приходилось затаскивать его в такси.

— Мы слышали сообщения о том, что вы были тронуты фильмом Доминика Дерюддера «Безумная любовь» («Crazy Love», 1987), основанного на ваших произведениях. Как вы относитесь к этому фильму?

— Мне понравилась «Безумная любовь». Как я сказал Дерюддеру: «Ты сделал меня более привлекательным, чем я есть на самом деле». Он сделал меня более чувствительным. Но вышло славно, и многое от этого действительно было мной.

— Как продвигается ваша биография, над которой работает Нили Черковски? Как много вы с ним контактируете? Как вы относитесь к тому, кто пишет про вашу жизнь?

— Биография уже почти закончена. Я знаю Черковски с тех пор, как ему исполнилось 14 или, может, 16 лет. Он много раз заставал меня пьяным за печатной машинкой, бормочущим всякий вздор. Похоже он провел рядом со мной много времени, видел многих из моих женщин, видел меня злым, добрым, глупым и тому подобное. Он написал книгу о нескольких поэтах, называемых «Дикие дети Уитмена», и в ней было столько юмора и непринужденности стиля, что когда он сделал мне предложение, написать книгу обо мне, я сказал: «Вперед!» Я попросил его, не обращать на это внимания. Я так же сказал ему, чтобы он не потакал мне. Это, должно быть, хуже некоторых насмешек. В действительности это не может принести вреда. Если же принесет, то я напишу свой вариант.

(…)

— Насколько Black Sparrow Press важны для вас? Похоже, вы верны друг другу.

— Black Sparrow Press пообещали мне $100 в месяц на жизнь, если я брошу свою работу и попытаюсь быть писателем. Никто больше даже не знал, жив ли я вообще. Почему же я не должен быть верным им всегда. А сейчас авторский гонорар от Sparrow равен или превосходит все другие гонорары. Вот так удача.

— Вы демонстрируете громадную доброжелательность и симпатию к мелким изданиям, почему?

— Маленькие издания всегда публиковали мои вещи, в то время как крупные боялись. Они до сих пор боятся.

— У вас есть любимая среди своих книг?

— Каждая последняя книга, которую я пишу, — моя любимая книга.

— Хорошо известно, что вы любите классическую музыку, кто ваш любимый композитор и почему?

— Сибелиус. Продолжительная низкая тональность. И страсть, которая сводит с ума.

— Вы все еще часто ходите на скачки? Ведь это то, чем вы занимались долгое время?

— Я ходил на ипподром в попытке найти замену пьянству. Это не работало. Вскоре я напивался и ходил на скачки. Никто не беспокоит меня на ипподроме. А планируя свои действия, определяя свои ставки, многое узнаешь о себе, а также о других людях. По большому счету, знания без их применения хуже, чем отсутствие знаний вовсе. Это хорошая школа, хотя иногда и очень скучная, но это удерживает тебя от размышлений, что ты писатель, или кем ты там не пытаешься быть.

— У вас есть идеальные условия, при которых вы пишете? Вы пишете большую часть дней?

— Идеальные условия — это время между 10 часами вечера и 2 часами утра, бутылка вина, сигареты, радио, настроенное на классическую музыку. Я пишу две или три ночи в неделю. Это лучшее зрелище в городе.

— Вы когда-нибудь еще поедете в Европу? Несколько лет назад было объявлено, что вы приедете на Лондонскую книжную ярмарку!

— Не думаю, что я еще буду путешествовать. Путешествия не представляют собой ничего кроме неудобства. Там, где ты находишься, всегда достаточно проблем.

— Не могли бы вы дать нам несколько намеков по поводу вашей следующей книги?

— Обычно это одна книга в год. Я понимаю, что это звучит ужасно, но я думаю, что пишу сейчас лучше, чем когда бы то ни было.

— Что вы планируете в будущем? Вы продолжите писать?

— Как только я прекращу писать, я мертв. А это единственная вещь, которая заставит меня остановиться, — смерть.