После выборов. Разговор с ОВД-инфо

РОССИЯ ПОСЛЕ ВЫБОРОВ: протесты, закрытие границ, мобилизация и новые законы?

Что политологи не смогли предсказать по событиям 2023 года?

К сожалению, наше общее и основное предсказание сбылось. Все говорили о том, что 2023-й год будет годом военным, что невозможно себе представить завершение войны, невозможно себе представить даже временное перемирие. И, действительно, год прошёл в неостанавливающихся боестолкновениях. Никакого даже, что называется, cease-fire, заслуживающее этого имени, не случилось. В этом смысле мы все оказались правы. Заслуги в этой правоте никакой нет. Ума большого для такого предсказания было не нужно.

Из того, что было неожиданным, пожалуй, давайте я сначала назову то, что произошло у всех на виду. Оно носило увлекательно театральный характер, привлекло много внимания. А второе я назову то, что удивило лично меня. И это не то, что случилось, а то, чего не случилось. Так вот театральный, так сказать, дивертисмент 2023 года это, конечно, Евгений Викторович Пригожин блаженной памяти с его походом на Москву. С его внезапной остановкой похода на Москву и с его драматической смертью. Если бы это был сериал, то сказали бы, что сценарист немножко перегибает. Что таких эффектов, таких диких, совершенно, происшествий не случается в порядочных странах. И, вообще, не случается в наше время.

Но когда жизнь устраивает такие сюжеты, то мы относимся к этому с почтением. Это было, действительно, довольно неожиданно. Хотя если ты устраиваешь у себя под боком

раздачу монополии на легальное насилие по кусочкам, то какой-то из тех, кому ты его раздашь, захочет это право применить себе на пользу. А не так, как ты ему поручил.

Это, в общем, естественно. Но то, что это произошло так быстро и в такой нелепой форме, действительно, предсказать было трудно. Да, в общем, и не нужно. Когда началась военная карьера “Вагнера”, когда началось то, что для меня в 2022 году, после начала войны, было вторым по невероятности событием — вербовка заключённых — было понятно, что добром это не кончится. Применительно персонально к герою было понятно, что такие люди своей смертью умирают чрезвычайно редко. Опять же то, что всё будет так быстро и так зрелищно можно было не предполагать. Да и не надо было предполагать. Это, в общем, уже факты его частной биографии и волнуют его и его родню. Так что тут всё было, в общем, более-менее в русле. Но, по крайней мере, развлекло публику до чрезвычайности. Причём по моим наблюдениям, если судить, скажем, по статистике YouTube-канала, то смерть в августе привлекла больше внимания, чем бунт в июне. Бунт в июне был достаточно неожиданным. Но вот этот взрыв над Тверской областью, он, конечно, зачаровал совершенно зрительскую массу.

Что касается того, что для меня было неожиданным и это, как я сказала, неслучившееся, то, что принято называть загадочным поведением собаки ночью, как в рассказе Конан Дойля. “А что же делала собака ночью? А собака ночью ничего не делала. Вот это-то и загадочно”. Для меня труднопостижимо, почему в течение второго года активной масштабной войны, — то есть такой войны, в которой участвует много людей, которая довольно сильно влияет на жизнь страны в целом, — почему в течение этого второго года, по-прежнему, не происходит никаких кадровых изменений. Почему эти радикальные изменения в жизни страны, радикальные изменения в поведении политической системы проводятся и производятся теми же самыми людьми.

Обычно говорят, что революция — это десять тысяч новых вакансий. Война — это тоже новые вакансии. “Счастлив я в товарищах моих, — как говорил Скалозуб, — иные, смотришь, перебиты”. Товарищи перебиты. Другие товарищи занимают их место. Начинается репрессивная кампания, начинаются какие-то чистки, замена нелояльных на более лояльных. И вот люди продвигаются. Или, как было обещано в 2022 году, через “новые территории”, через Донбасс и Запорожье делаются карьеры на гражданской службе. Съездил, посидел там, приехал — стал губернатором. Мы знаем два таких случая, буквально, на всю большую Россию. Собственно, два региона достались тем людям, которые, буквально, на три месяца съездили на эти самые “новые территории”. И это не самые завидные регионы, это Омская область и Чукотка.

Все большие, так сказать, соблазнительные субъекты федерации заняты теми, кто никуда сдвигаться не собирается, кто может уйти только на повышение. А повышать их некуда, потому что там, куда они могли бы быть повышены, сидят другие люди, которых тоже некуда девать. То есть вот эта игра в музыкальные стулья, когда много людей ходит вокруг стульев и стулья постепенно уменьшаются, она у нас играется с некоторыми вариациями. То есть на стульях сидят люди, не встают; другие люди ходят вокруг в надежде, что кто-то упадет вмест с этим стулом или каким-то иным образом куда-то денется. Но ничего не происходит.

Сейчас все эти ожидания переместились на поствыборный период, когда предполагается — предполагается теми, кто в этом заинтересован — так называемая знаменитая перерассадка. Посмотрим, на что эта перерассадка будет похожа. Отсутствие и кадровых изменений, и кадровых обновлений, и карьерных лифтов через войну, и появления бенефициаров войны в том смысле, чтобы появились люди, у которых не было ни гроша, да вдруг алтын, их тоже нет. Мы называем бенефициарами тех, кто сумел сохранить свои доходы или приобрести новые. То есть представители элиты, которые жили хорошо, стали жить хорошо и еще немножко лучше. Российские миллиардеры прибавили себе своих миллиардов, сообщает нам журнал Forbes.

Но это не новые бенефициары. Я всё ожидаю увидеть кого-то, кто непосредственно обогатился на войне. Опять же единственным таким человеком был Пригожин и его убили. Никаких новых лиц за столом, никаких изменений. Вот это интересно. Это, скажем так, удивительнее, чем может показаться, потому что это неслучившееся. А смотрят на случившееся. Но я смотрю и на это тоже.

Выборы президента России — главное событие 2024 года?

Поскольку, как известно, в авторитарных выборах главное — это не результаты, а последствия, то основное событие 2024 года — это не выборы как таковые, не это электоральное мероприятие, а то, что будет сразу потом. Наступит ли эта самая перерассадка. Впадет ли система в эйфорию от того, как ей успешно удалось произвести это электоральное мероприятие и решится на эскалацию, на новую мобилизацию, на новое наступление, на что-то, что, кажется, принесёт ей желанный успех. И, что, в свою очередь, может разбалансировать тот довольно хрупкий баланс, в котором система на самом деле находится. И которого она с трудом достигла в 2023 году.

В перспективе 2024 года, действительно, не видно окончания военных действий. Хотя при определённом стечении обстоятельств к концу года, после выборов в Соединенных Штатах тут может что-то в этом роде наступить. Но пока не видать. Пока есть все основания полагать, что 2024-й год будет, скорее, похож на 2023-й, чем на 2022-й. Но эти предсказания, на самом деле, мало что значат. Потому что слишком много, скажем так, подвижных элементов в системе, которую мы пытаемся оценить. А уж на шесть лет, нет.

Стоит ли ожидать закручивания гаек и новых репрессивных законов после выборов ?

Я про эти гайки слышу уже лет пятнадцать. Они все закручиваются и закручиваются. И все еще есть, куда их закручивать. Да, дополнительные репрессивные законы будут приниматься, потому что это то, что делает Государственная Дума. А она не может самораспуститься и не может перейти ни на какой другой вид деятельности. Поэтому она будет принимать какие-то поправки в Уголовный Кодекс. Ну вот конфискацию имущества они сейчас придумали за всякие антигосударственные преступления. Вот что-нибудь в этом роде будут принимать. Какой-нибудь там иноагентский статус будут уточнять, заставлять членов семьи сдавать декларации. Что-нибудь ещё в этом роде.

Но это закручивание гаек? Не знаю. Мне не очень нравится эта метафора, поскольку она предполагает некоторую конечность этого процесса. А это больше похоже на латание такой довольно расползающейся ткани. Вот сейчас в одном месте зашьем, потом в другом месте. Скажем, придумали в КоАПе специальную статью за саботаж мобилизационных мероприятий, направленную против должностных и юридических лиц. Ну, значит, при прежней волне мобилизации действительно был саботаж, о чём мы знали. Но приятно получить подтверждение от самих законодателей. И, значит, ожидается он же в случае новых мобилизационных мероприятий.

Случится ли мобилизация и закрытие границ сразу после выборов?

Вероятность мобилизации после выборов повышается. Из этого не следует, что она произойдёт. Но ее вероятность выше, чем в любой другой период до этого. Насколько я понимаю, замысел состоит в следующем. Если объявляется мобилизация, рассылаются мобилизационные предписания, то они рассылаются в электронном виде. И к этому времени уже существует база военнообязанных и уже существует такая координация между базами ведомств, которая позволяет закрыть выезд паспортам, привязанным к соответствующему аккаунту на Госуслугах. Идея состоит в том, чтобы не закрывать границы вообще для всех, а чтобы запретить выезд вот этому паспорту. Вот вы — военнообязанный, вы в базе. Вы получаете повестку через Госуслуги, против вас загорается огонёчек. И, когда вы со своим паспортом пытаетесь покинуть пределы Российской Федерации, то у сотрудника ФСБ на пограничном контроле соответствующий огонёчек тоже загорается. Такой замысел.

Насколько это всё будет работать, мне неизвестно. Точно так же как неизвестно, будет ли вообще нужда в том, чтобы это заработало. Но мы видим по президентским поручениям, что он торопит Минцифры в создании, в организации и в наладке работы этой электронной базы. Их на самом деле должно быть две. Одна — это реестр военнообязанных, в который все ведомства должны складывать информацию о людях. А второе — это реестр повесток, который, насколько я понимаю, мыслится как частично открытый, публичный. То есть как можно посмотреть в базе судебных приставов себя и свои долги, так же можно будет посмотреть себя или соседа и те повестки, которые ему выписаны.

Будут ли люди продолжать уезжать из России? Или большинство начнет возвращаться?

Мы не знаем, ни сколько уехали, ни сколько вернулись. Мы имеем основание полагать, что эта вся миграция носит во многом маятниковый характер. То есть люди приезжают, возвращаются, кто-то уехал в панике во время мобилизации, потом вернулся, чтобы подготовить свой отъезд уже более основательно. Уезжают целые домохозяйства, позволив детям, например, закончить школу или очередной курс, а потом уезжают. Продают имущество, обзаводятся имуществом, например, где-то в Турции и туда едут. То есть это процесс нелинейный, непростой. Если случится новая мобилизация, то случится и новое бегство. Это несомненно. Если нет, то тут будут влиять, скорее, более плавные, менее острые процессы, то есть процессы, более растянутые во времени.

Экономическая дисфункция, рост цен, дисбалансы на рынке труда, риски политические или, точнее говоря, не политические, а просто риски полицейские, риски криминальные. То есть люди будут уезжать, скорее, от этого.

Митинги жен мобилизованных и протесты в Башкортостане — разовая акция или тренд?

Смотрите, этот тип протеста мы называем ситуационным. Это протесты, возникающие обычно на местах — региональные и локальные — из-за какого-то происшествия. Башкирский бунт вписывается в эту парадигму идеально. Такие же были протесты в 2017 году в Москве из-за реновации, в Ярославле из-за помойки, в Шиесе тоже из-за мусорного полигона, в Екатеринбурге из-за строительства церкви. Вот это локальный, ситуационный, в основном, городской протест. Он может переходить в политический, как, например, в Москве в 2017 году, когда были не только протесты против реновации, но и протесты, ассоциирующиеся с Навальным, по поводу фильма “Он вам мне Димон”. И, например, в Хабаровске были “фургаловские хождения”, которые были достаточно длительные. Это пограничный тип. С одной стороны, нечто достаточно местное, с другой стороны, с политической повесткой, переходящей в общефедеральную политическую повестку, как бывает в Москве.

Башкирский бунт, ещё раз повторю, это вот оно. Это, обычно, разовые или достаточно краткосрочные акции, которые режим не меняют. Но, что называется, испытывают его на прочность, потому что на местах не так хорошо разгонять людей. Бить протестующих там затруднительно, там в большей степени все всем родня. И поэтому, как мы видим на примере республик Северного Кавказа, там предпочитают как-то иначе с этим со всем делом справляться.

Кстати говоря, махачкалинский погром в аэропорту тоже относится вот к этой же рубрике. Это тоже был локальный протест, на самом деле, с локальной повесткой. То есть люди предполагали, что к ним прилетели какие-то злые евреи, которые хотят у них поселиться и повысить им цены на аренду. Поэтому они пошли их искать и, как бы, не допускать, чтобы они тут вышли из самолётов и поселились у нас в Махачкале. То есть это был, несмотря на то, что это, вроде бы, был протест по поводу международной политики, по поводу конфликта в Газе, но, на самом деле, это тоже протест локальный.

Так вот если в таком случае, что называется, переборщить и устроить какую-то большую фронтальную, кинетическую, как это нынче называется, полицейскую акцию, то можно вызвать цепную реакцию. А можно и не вызвать. Эти протесты никем, естественно, не организуются. Все эти разговоры про то, что там какой-то злой Ходорковский из-за границы всё это устроил в башкирской провинции это, понятно, на совести высказывающихся. Это всё даже не паранойя, а имитация паранойи. Поэтому, обычно, в таких протестах нет ни лидера, ни какого-то штаба. И такой протест происходит пока людям, что называется, не надоест. Или пока они не начнут бояться, что цена участия для них слишком высока.

Но если у вас есть некоторое сочетание факторов, например, не так много у вас полицейских, потому что часть из них ушла на войну. Росгвардия ваша тоже немножко поредела рядами из-за войны и часть людей у вас занята где-то во фронтовой зоне. Это первое. Второй фактор. Вы кого-то побили, а другие люди этим тоже возмутились и начинаются митинги сочувствия. Особенно хорошо это работает, если у вас есть этнический фактор. То есть есть ощущение, что по заданию Москвы не то, чтобы русские побили башкир, но по заданию Москвы побили местных. Это людям не нравится. Ну и фактор номер три, если начинают возникать такие вещи, как поломки коммунальной инфраструктуры в разных местах разом. И у вас не хватает ресурсов на то, чтобы тушить пожары, которые везде у вас вспыхивают.

В общем, если система, так сказать, машинка властвования как-то ослабла и развинтилась, то такие вещи могут ослабить ее дополнительно. Но сами по себе они не меняют власть, не свергают режимы. В общем, не являются причиной каких-то радикальных политических перемен.

Могут ли протесты в 2024 году в России стать массовыми?

Протестный потенциал оценить чрезвычайно трудно. Это очень непредсказуемая материя. У нас есть два типа наиболее распространенных опросов на эту тему. Это замеры протестной готовности и протестных ожиданий. Протестные ожидания — это ответы на вопрос “Как вы думаете, вероятны ли в вашей местности протесты в какое-то ближайшее время”? И дальше, какие: политические, экономические.

Протестная готовность это ответы на вопрос “Примете ли вы участие в протестной акции, если она у вас состоится”? На второй вопрос люди, обычно, в большинстве своем, отвечают “Нет, я ни в чем принимать участие не собираюсь”. Потому что в этот момент они представляют себе некий абстрактный протест в вакууме. И они думают, ну я же не революционер, я же не радикал. Я нормальный человек, поэтому я, нет. Я этим не занимаюсь.

Но когда происходит что-то, что их возмущает, эти люди отлично участвуют в протестных акциях. Я думаю, что эти митингующие в Башкирии тоже, если их спросить вчера или неделю назад, “Вы, вообще, собираетесь в протестной акции участвовать”, они не собирались. Люди не протестуют из удовольствия протестовать. Они протестуют потому, что что-то случилось. Именно поэтому это труднопредсказуемо.

Протестные ожидания, скорее, замеряют ощущения людей от того, довольны или недовольны жизнью люди вокруг них. То есть как чувствуют себя люди вокруг меня. Как бы ничего, вроде живут, всё нормально у них. Или не нравится им. Поэтому это даже более полезный показатель.

У нас к концу 2023 года уровни спокойствия и тревожности — ФОМ это замеряет раз в неделю — приблизились к уровням до сентября 2022 года. У нас до мобилизации был такой максимальный уровень спокойствия и счастья. Граждане пережили первоначальный шок, поняли, что да, война идет, но, вроде как, ничего особенно в жизни не меняется. Обещали катастрофу — катастрофы не произошло. Наступила такая эйфория. После этого началась мобилизация и эти настроения абсолютно переломились и сменились столь же массовой паникой. Потом паника поутихла, но на досентябрьские уровни спокойствия мы вышли только сейчас, в конце 2023 года.

Мы посмотрим на результаты января, потому что январь выдался неспокойным. Во-первых, подорожание продолжилось. И, что особенно тревожит душу постсоветского человека, в праздничный период были, употребляя позабытый советский термин, перебои с поставками, в том числе, в Москве. Они довольно быстро закончились, но вот эта картинка с пустыми полками, она там сколько-то дней была перед глазами у людей. Это производит неприятное впечатление. Потом всё вернулось, но всё дорогое. Вот было такое какое-то беспокойство.

Ну и, конечно, эти самые коммунальные аварии затрагивают не только тех, кого они непосредственно затрагивают. Не только тех, кто без тепла остался, но и тех, кто об этом слышит. Тут ещё есть такая нехорошая для политической системы вещь. Поскольку про войну говорить нельзя и, собственно, про экономику говорить тоже не очень можно, кроме того хорошего, что о ней полагается говорить, а коммунальная авария — это, вроде как, новость. И ты не можешь её не сообщить, и тебе нельзя сказать, что ты западный шпион, потому что ты рассказываешь про прорванную трубу. Поэтому про это стали много писать. В результате возникает ощущение, что до 2024 года у нас вообще всё было отлично в сфере ЖКХ и никаких аварий не происходило. Это неправда. Аварии происходят каждую зиму, разумеется. Когда морозы превышают определенный уровень, нагрузки возрастают, система начинает рассыпаться. Правда в том, что в 2024 году этого стало больше, потому что, видимо, превышен некоторый порог ветхости этой самой инфраструктуры. Но сказать, что до этого всё работало, а сейчас всё взорвалось, нельзя. Но ощущение такое создаётся.

В общем, мы посмотрим, как это отразится на общественных настроениях, на вот этом самом уровне тревожности. Но массовый протест настанет тогда, когда граждане почувствуют, что власть ослабела. Только так, а не наоборот. Мы находимся в автократии, а не в демократии, поэтому порядок там обратный. В демократиях граждане недовольны — власть меняется. В автократиях власть меняется — граждане понимают, что им теперь можно проявлять свое недовольство.

Вы все еще думаете о возвращении в Россию после окончания войны?

По сути ничего не изменилось, по-прежнему, буду думать. Но, понимаете, война закончится — это фраза, которая вызывает в воображении самые разные картины. Но интересно было бы понять, что это значит на практике. Является ли некоторое перемирие, приостановка стрельбы окончанием войны. Что это за война. Так же привычно как граждане внутри России должны говорить СВО, вместо война, то мы с вами должны говорить — после начала полномасштабного вторжения, предполагая, что до этого тоже было вторжение, но не полномасштабное. И вот эта идея о том, что война идёт с 2014 года, а кто-то там и раньше считает, она становится общепринятой. При том, что все, я думаю, понимают разницу между 2022-м годом и всем, что было до 2022 года. При всём уважении к жертвам всех предыдущих боестолкновений.

Понятно, что 2022 год ни с чем этим несравним, даже если он является следствием всего того, что было в 2014-м и в 2015-м, и в 2016-м году. Поэтому, что есть окончание войны, сказать отсюда, из той точки, в которой мы с вами разговариваем, трудно. Я знаю по поводу себя, в общем, довольно простую вещь и тут для меня российские власти, конечно, ситуацию упростили, спасибо им. У меня существует законодательный запрет на профессию. Мой статус иностранного агента запрещает мне преподавать. И также де-факто запрещает мне высказываться публично на любой российской площадке, обставляя это высказывание таким количеством отягощений, на которое не пойдёт ни организатор, ни слушатель.

Если я не могу работать, если я не могу реализовывать свои профессиональные функции, то находиться в таком месте, где я не могу работать, мне смысла нет. Зачем я там? Чтобы что? Воздухом дышать? Незачем. Поэтому для меня, в общем, ситуация еще проще. Мне даже не надо раздумывать над тем, что есть война и, когда именно она закончилась. И, что подразумевает ее окончание. Если есть законодательный запрет, то я там не живу. Если этот законодательный запрет снимается, а он не может сняться только для меня, он должен вообще исчезнуть, как таковой, тогда, значит, можно. С рисками, с неудобствами, но с возможностью работать. Вот когда такая возможность по закону у меня появится, то да, тут мне надо будет уже не просто размышлять теоретически, а размышлять практически, деятельностно, как выражаются педагоги, над тем как возвращаться и, собственно, продолжать работать.