Ученик. Один трон
Что ты знаешь о голоде смертный? Проходя мимо нищего с чашей для податей, как часто ты думаешь о том, сколько дней он не ел? В своих мыслях ты забываешь о тяготах реального мира… Скольким из них приходится преступать грань закона и бороться за свою жизнь всеми силами. Но нет, это не проповедь святош из Экклезиархии. Это жизнь мотылька.
Огромная площадь была наполнена людьми, пришедшими в выходной день на базар чтобы что-то купить или продать. За толпами торгашей бегали сироты и попрошайничали. Пока одна группа детей отвлекала зазевавшегося купца, другая обворовывала его прилавок, а затем скрывалась до того, как их обнаружат. И так происходило повсеместно. В центре площади стояла статуя Божественного Императора Человечества, покрытая золотом, рядом с ней полукругом стояли статуи поменьше, державшие чаши для податей. Все эти деньги должны были пойти на обустройства храма и на благотворительность для сирот, опекаемых Экклезиархией. Как можно было догадаться, никаких денег сироты не видели, разве что по праздникам выбирали жертвенных детей, которых прилюдно облагораживали, кормили и оправляли во служение Делу Императора.
Возле пантеона имперских святых стоял очередной ребенок-попрошайка, державший в своих тоненьких ручках деревянную миску, одновременно являвшейся чашей для подати и для еды. Худое изможденное лицо было загорелым, а большие горящие надеждой глаза провожали каждого проходящего мимо человека. Он не ел уже больше трех дней, другие дети не пускали в свое предприятие и поэтому приходилось справляться самостоятельно.
За всем этим, из роскошного шатра наблюдал жрец в расшитых одеждах, лицо его было скрыто золотой маской, больше напоминавшей морду демона, чем лик святого. Хотя нельзя было точно сказать, куда смотрит жрец, но вот не почувствовать на себе его взгляд было невозможно. Он пристально наблюдал за попрошайкой.
Простояв целый день, мальчик не получил ни одного трона и видимо не получит.
— Подайте. — Его голос звучал тихо и утопал в шуме толпы. — Подайте, ради Императора, я не ел три дня. — Его мольбы слышали десятки проходящих мимом людей, но никому не было до них дела, только жрец пристально наблюдал за ним. Он стоял возле балок, удерживающих купол шатра. От любопытства даже подался вперед, облокотившись на одного из своих гвардейцев.
Мальчик пытался еще несколько раз привлечь внимание, но все попытки были безуспешными. Только имперские святые получали подать. Каждый проходивший мимо пантеона святых бросал золотой или серебряный трон в чашу одной из статуй, словно игнорируя страждущего, они сотворяли знамение Аквилы и продолжали свой путь в мирских разговорах. Единственное что оставалось голодному ребенку — это украсть монеты из чаш статуй.
Жрец в своем шатре еще ближе придвинулся и не упускал ни одного движения попрошайки.
Его закованная в доспехи рука так сильно сжала плечо стража, что тот невольно прогнулся под весом. Острые когти на кончиках пальцев проткнули флак-броню и вонзились в плоть. По и без того красным одеяниям стража потекла струйками кровь. Жреца это несколько не волновало, он был поглощен зрелищем.
Мальчик положил свою миску и направился к ближайшей статуе. Чаша была слишком высоко, чтобы он мог вынуть монеты, поэтому он решил встать на пьедестал и попробовать достать с него.
Рука жреца настолько сильно сжала плечо гвардейца, что флак-броня затрещала, а вместе с ней и кости. Страж начал терять сознание от боли. Он не выдержал и упал. Другие стражи накинулись на него и оттащили в глубь шатра, а на его место встал другой.
Еще чуть-чуть и мальчик дотянется своей худой ручкой до монетки.
Жрец, словно хищный зверь принял позу, чтобы броситься и в один миг достичь своей цели.
И вот пальцы дотронулись до монеты, которую можно было утащить, как вдруг что-то его схватило железной хваткой и вернуло обратно на землю. Мотнув головой, мальчик увидел перед собой высокую и худую фигуру, облаченную в расшитые золотыми нитями мантию. Подняв голову выше, он увидел демоническую золотую маску, застывшую в оскале, смутно напоминавшим улыбку.
— Есть хочешь? — Голос жреца звучал как-то неестественно, но мальчик кивнул. — Пойдем со мной, я тебя накормлю.
Жрец привел голодного ребенка в свой шатер и указал рукой на стол полный еды.
Ребенок тут же кинулся к еде и принялся жадно поглощать пищу. Больше его ничего не волновало. Он хотел лишь одного — есть. Он был поглощен процессом, что не заметил ни усмешки жреца, ни того, как тот подошел сзади, ни того, как рука в латной перчатке обхватила голову. Только жгучий разряд боли в висках, а дальше темнота…