"Написал, как долетел": мой подарок Саше Янчуку

Для тех, кто не понимает суть происходящего: да, этот текст про моего близкого друга. Но нет, он написан не только по дружеским причинам, хотя их и достаточно (об этом чуть позже). Он написан, потому что Александр Янчук — один из важнейших людей дальневосточной сцены последних 10 (а то и больше) лет. Грёбаное солнышко Хабаровска. Кем Марк Стюарт приходился для Бристоля, тем Янчук приходится для Хабаровска и Владивостока. История его проектов до сих пор остаётся уникальной для Дальнего Востока, а он, что еще важней, до сих пор остаётся энергоёмким артистом.

Но я не хочу выдавать этот текст за какую-то объективную оценку – она имела место долгое время, доказательства чему вы найдете дальше. Напротив, этот текст (и жесткий сюрприз для Александра, который ждёт его, как и вас, в конце текста, но убедительная просьба не мотать сразу вниз) – мой дружеский респект всему, что он делал и продолжает делать. Респект и как друга, и как критика. Тем более, задолго до того, как мы стали друзьями (в том смысле, в котором японцы используют слово nakama – то есть понимая дружбу и товарищество во всем её семантическом богатстве), я в первую очередь обомлел от его музыки, знать не зная, что мы вообще будем общаться. И уж тем более я понятия не имел, что спустя много лет после знакомства он спасёт меня от самоубийства.

Это история о том, как внезапное знакомство на почве музыки может привести кентов из провинции в самые неожиданные места. Думаю, мой рассказ будет если не полезен (в этом материале хочется максимально избавиться от прагматического языка пресс-релизов и прочей шелухи), то, надеюсь, вдохновляющим для тех, кто делает что-то в регионе – с нуля, особенно.

А еще история Александра Янчука — это история значимой части дальневосточной сцены 10-х, а значит, это еще и история людей, окружавших его и меня.

____________

ДЕСЯТЫЕ

В 2015-м году я пошел на концерт замечательной (и до сих пор единственной в истории Владивостока) слоукор группы Ugly Snowflake. На разгореве были заявлены некие Rape Tape, но я понятия не имел, что это за группа, да и кто вообще думает о разогреве (только умные люди, то есть никакого отношения ко мне). Впрочем, вряд ли кто-то воспринимал это как разогрев — все-таки обе группы были андеграундными, так что, скорее, концерт был просто парным.

Rape Tape оставили впечатление. Не сказать, что мне крышу снесло, но отдельные фрагменты концерта буквально впечатались в память. Я запомнил, что их барабанщик (Медвед) лупил чуть ли не как Стивен Моррис — то есть настоящая машина. Я запомнил их странную вокалистку (Саша Зарукина) — крохотная, но с чувством опасности, милая, но с настолько низким голосом, что на ум сразу пришел термин Марка Сендмена low-rock. Но главное, я запомнил, как гитариста группы, а именно ему посвящен этот текст, уносили на руках после стейдждайвинга — и это был первый стейдждайвинг, который я увидел. Это был настоящий рок-н-ролл, и я не могу сказать, что прежде видел нечто подобное. Я не заметил чего-то выдающегося, но группа играла диковато, что интересно контрастировало с совершенно другим вайбом Ugly Snowflake.

Богатого опыта хождения на концерты у меня за плечами не было: во-первых, я был относительно юн, а во-вторых, я был весьма юн во Владивостоке. Дай бог на Мумий Тролль попасть. А тут сразу хабаровские Sonic Youth, если бы те побольше угарали, а не выёбывались атональщиной. Естественно, я мало что понял – а именно это и есть эффект чего-то принципиально нового. Ну и надо сказать, что гитарист и лидер Ugly Snoflake, мой друг Андрей Обычный, царство ему небесное, назвал этот концерт лучшим в своей жизни.

Но для меня всё кардинально изменилось в следующем году, когда группа играла на сцене бара “Контрабанда” с гранжерами Dwyer. Я не знаю как я устоял и не сорвался в пляс, но я заснял весь концерт – и это, возможно, худшая запись концерта когда-либо сделанная. Впрочем, идеально подходящая тому безумию, что там творилось.

Вот знаете, бывают концерты, которые что-то тебе открывают. Не Sex Pistols в зале свободной торговли Манчестера в 77, конечно, (хотя людей было плюс-минус столько же), но как-то проникающие под кожу, оставляющие что-то, с чем ты выходишь с концерта, а тебя не отпускает – и ты не отпускаешь. Так вот – забудьте. Потому что, друзья, я уверен, что то, что испытал тогда от концерта я — вы не испытывали никогда, без обид. Сказать, что это было лучше, чем секс — значит, сказать очень скупо, да еще и обратившись к клише. А как раз всему клишированному в тот день группа Rape Tape объявила войну. Я вышел с концерта с ощущением, будто звук открыл каждую пору моего тела. Я буквально ощущал таз как пульсирующий орган. Я впервые вышел с концерта с ощущением, будто группа откровенно трахала аудиторию: начиная от скользящего, смурного и реально опасного саунда, напоминающего звук превращения Мистик в Икс-Менах Брайана Сингера, продолжая невероятно эротичным видом людей на сцене, больше напоминавших ожившие фигуры, заканчивая концертной драматургией.

Не считая нового басиста (Севу Лужански, знакомого вам как Ма Гак Па), на сцене вроде как была та же группа. Но что-то изменилось. И сильно. Случилась какая-то идеальная конфигурация: две долговязых и отвязных фигуры с гитарой и басом, между которыми стоит повелевающая толпой низкорослая вокалистка, напоминавшая странную смесь Боуи и Иена Брауна. А позади всё та же драм-машина, превращенная в человека. Как говорил Петр Мамонов: “так не играют”. Гитарист высекал инструментом искры в воздухе, прыгал, валялся и всячески бодался с гравитацией; басист приговаривал текст песен вслед за вокалисткой, глядя на аудиторию с такой кровожадностью, что в нём едва ли виднелся сегодняшний Ма Гак Па. И фронтвумен. Теперь более андрогинная фигура с прической под мода, одним своим видом продолжавшая гот-эстетику, но без дряхлого малевания лица в белый. Я знаю, что худшее журналистское клише это эпитет “шаманизм”. И я понял это после Rape Tape — потому что это слово просто не вмещает тот экспериенс, что мы тогда пережили. Думаете, я слишком экзальтированно выражаюсь? Правильно думаете, и вы бы выражались точно так же, если бы были там. Они не играли для аудитории, они нападали на неё. Пост-панком, дабом, сёрфом, ноу-вейвом, хард-техно, инструментами и телами.

В этой музыке было полно презрения к банальному и скучному. В ней было полно выдумки, секса и наплевательского отношения буквально ко всему, что мешает им на сцене. Позже в англоязычных интервью эта группа признается, что собралась из желания сделать музыку, которая будет бесить всех музыкантов Хабаровска. Считаю, лучший аттитюд, которого, на мой взгляд, не хватает многим современным музыкантам. Ну и еще забегая вперед: мы однажды ехали в такси с Николаем Комягином из Shortparis – и я прямо ему заявил, что они не самая дикая группа страны, что, возможно, подтвердил бы его клавишник Саша Гальянов — любивший Rape Tape. Это до сих пор так.

Rape Tape доказывали золотое правило — гитару в руки должны брать только наглухо больные люди, а здоровым лучше остаться на танцполе, чтобы отбить себе перепонки и в следующий раз браться за инструмент со знанием дела. Что это за знание? Промотайте концерт до конца и поймете — уничтоженная к чертовой матери сцена, пот на стенах, и катающийся на чьих-то плечах гитарист, имя которого скандирует весь зал (там было минимум пять человек, которые видели его впервые). Даже не пронзай зал этот фирменный рейптейповский фидбэк, даже находись мы в полной тишине в тот момент, от одного stage presence по ушам все равно било бы так, будто в миллиметре от тебя рухнул ниагарский водопад.

Перекурив после концерта, я вернулся в бар, сразу устремившись к двум скромнягам — гитаристу и вокалистке, которые тихонько стояли сбоку, будто всё это время находились среди зрителей. “Привет, меня зовут Петр, я хочу с вами интервью и вообще перевернуть всё вверх тормашками, вы супер”, сказал я. “Спасибо, отлично, погнали. Это Саша Зарукина, а я Янчук”. Кто бы мог подумать, что в результате этого концерта и знакомства про них напишет автор термина бритпоп, выпиваший с Иеном Кёртисом и взявший первое в истории интервью у Курта Кобейна, а помимо него гуру музыкальной критики, выдумавший термин пост-рок и объяснивший всем в нулевых, что такое настоящий пост-панк.

Кто знал? Я. Потому что я знал, что передо мной новое слово. И я оказался прав. И я нацелился стать первым, который разнесёт это слово за пределы города.

Я едва ли вспомню, как дальше вышел на контакт с Янчуком, но, кажется, это было для интервью журналу Nest — то стало одним из первых моих вью в принципе. Я хорошо помню, какое Янчук произвел впечатление — полного и невыносимого ублюдка. То есть ровно такого человека, которого ожидаешь рулевым крутой группы: за словом в карман не полезет, группу контролирует точь в точь как Марк Е. Смит (неспроста вспомнившийся мне в одном из следующих вью с группой), честен в своем аттитюде — и поэтому ты прощаешь ему ублюдство, но держишься на расстоянии рабочих отношений. Помню, Янчук чуть ли не угрозами убеждал меня не использовать, как мне кажется – и я прав, — одно из лучших фото Зарукиной в интервью (то что выше с бубном). Почему? Без понятия, но режиссер у группы точно был.

Позже в разговоре со мной Сева назвал её повелительницей, но интересно, что этот эффект достигался не прямой конфронтацией с публикой, а скорее мраморной невозмутимостью, что сильно контрастировало с прыгающими Севой и Янчуком — она будто отдавала им команду "фас", и эти двое делали за неё всю грязную работу.

На деле же нахождение Зарукиной в группе было, скажем так, немного другим. Надо понимать, что Зарукина не писала песни в Rape Tape, а исполняла то, что писал Янчук. Это только потом я выясню в крайнем интервью с фронтменом группы, что тексты писались на основе всего инфополя, который собирался вокруг группы — и таким образом суммировался опыт всех участников. Тогда казалось, что Зарукина находится в невыгодном для себя положении. Но почему-то каждое её появление на сцене и каждый трек с её участием на релизах воспринимался аутентично. Возможно, потому что её субъектность проявлялась не в том, чтобы выражать “себя” и свою “истинность”, а в том, чтобы выражать себя как модель. Забегая вперёд: “Ноль целых”, единственный трек её авторства, не только самый холодный в дискографии Rape Tape, но и больше раскрывает желание маскироваться, чем делиться эмоциями (“объективная возможность быть среди чужих своим - ноль целых, ноль десятых”). Иногда она буквально забивала на концертный вайб, смеясь и улыбаясь, то ли от стеснения, то ли от того, что нашла что-то смешным, явно думая не о концерте. Но удивительным образом это только придавало ей шарма — её отстраненность вообще от всего делала её абсолютно неприступной, а отсутствие усердий только добавляло харизмы, будто она не была на сцене, а сама была сценой.

Так или иначе, но с того концерта и последующего интервью начался мой роман с этой группой. Я с нетерпением ждал следующего гига, но он никак не наступал. Тогда же я вел вебзин “Саундчек”, который стал организатором небезызвестного фестиваля Beat Weekend во Владивостоке. Тогда же я узнал, как на самом деле москвичи далеки от того, чем и как живут регионы. Это был провальный опыт для обеих сторон, но для нас провальней: не побоюсь сказать, что региональных промоутеров фестиваль втупую эксплуатирует, потому что сейчас за один сценарий я получаю больше, чем получил тогда за гребаный фестиваль. Будучи, по словам Джона Робба, “владивостокским Тони Уилсоном”, я решил использовать московские мощности для одной простой цели — для себя, без пизды. В моем случае “для себя” значит — для региона и города. И так мы организовали афтепати, куда фестиваль привез хэдлайнеров — группу Rape Tape.

Концерт укрепил репутацию группы, а заодно дал понять, как будут звучать некоторые новые песни. Как лучшие вещи Rape Tape к тому моменту. Звучало что-то блэковое, но в тот момент я едва ли мог считать подобный референс. Это, впрочем, было не столь важно: теперь Rape Tape не только качали своим басом, но и буквально вдавливали им в пол, будто медленно проезжают по грудной клетке бульдозером. Каждая песня спета в повелительном наклонении — и ты слушался всех приказов.

Могу сбиться с хронологии, но где-то в то же время в город впервые въехала Газель Смерти. Я быстро сдружился с её водителем Денисом Алексеевым,и я нацелился отправить Rape Tape в тур. Так получилось, что Денис вписывался у меня дома, и там я подсунул ему кассету с каким-то релизом группы. У Алексеева была привычка — слушать все аудио-подарки после окончания тура. Так вот через некоторое время, когда он вернулся в Москву, он опубликовал пост, где было черным по белому сказано: “Rape Tape — музыка будущего”. Тур был не за горами.

До того как он начался я сгонял на Газели в компании легенд японского грайндкора Sete Star Septe до Хабаровска (угадайте, о чем я всю дорогу говорил с группой — нет, не о музыке). В Хабарвоске концерт состоялся на репетиционной точке — и Rape Tape были в своем прайме. Я едва ли смогу найти слова, чтобы описать, что там творилось. Взгляните сами.

Тогда я в очередной раз убедился, что помимо музыки, способной двигать подземные плиты, у Rape Tape было интуитивное, но сильное чувство стиля. Потная как пиздец репточка, а центр внимания там — девушка в белом платье. Я помню как в редких перерывах между слэмом смотрел на полуголых Rape Tape, бодавшихся с публикой, и думал: у этой группы есть сила изменить направление музыки в России. Они лучше любой другой отечественной группы воплощали все тезисы Саймона Рейнольдса из книги “Всё порви, начни сначала” о пост-панке: что это не жанр, а пространство возможностей, где черная танцевальная музыка смешивается с белым панком, а модернистская претензия (не обязательно с ссылкой на направление в культуре начала ХХ века) подвластна пролетариям.

Было решено, что RT покатят с Jars и (!!!) Кедр Ливански. 20 городов по России и Монголии — и это первые гастроли в жизни группы, у которой до этого из регалий был только разогрев Glintshake, после которого земляк Rape Tape Женя Горбунов несколько раз признавался в любви к группе. За барабанами новый чувак — Миша Ракаев из Владивостока, один из талантливейших ударников в истории города, впоследствии игравший с Буераком на Вечернем Урганте, и пополнивший составы Jars и Parks, Squares and Alleys.

Но да, не будем игнорировать нашу слоняру в салоне машины — Кедр когда-то играла в панк-группе, поэтому была хорошо знакома с Денисом, и мы действительно списывались командой с ней, а она была только за. Но как раз в то время Кедр хватанула нить Ариадны, которая привела её к успеху – и большой DIY-тур с панками был просто не к месту. Как я могу судить, это сильно расстроило Сашу Зарукину, которая за месяц до тура ушла из группы. Я мало знаю обстоятельства её ухода, но от себя замечу: эффектно, как и её стейдж презенс. Резко потребовалось искать вокалистку, а тут еще на носу и запись альбома “Прочь”, куда как раз входили все те блэковские треки, в определенном смысле, писавшиеся под низкий вокал Зарукиной (среди них и её песня “Ноль целых”).

К моим обязанностям подсчета гастрольных финансов и рекламы по интернетам добавилась обязанность не падать духом и верить, что группа выберется из положения. Но скажу честно: хоть я еще и не понимал этого, но что-то тогда сломалось. Я знал, что именно в формации с Зарукиной Rape Tape могли бы покорить хоть газельные концерты, хоть фестиваль “Боль”, хоть кошечек с собачками, хоть бабушек с дедушками — прям по заветам Бари Алибасова. Я смутно чувствовал, что даже найди Янчук замену на вокал, но это уже будет не Зарукина – а таких не сыщешь даже на страницах старого NME.

Замена нашлась, ей стала еще одна Саша — Белобородова. Тогда же начались шутки, что каждый участник Rape Tape, кроме самого Янчука, когда-то был на концерте Rape Tape (так до этого было с Севой). Она осталась с группой до самого конца, и вне всяких сомнений стала одним из наиболее надёжных участников группы. Саша прошла крещение огнём: за месяц до тура был записан и выпущен альбом “Прочь”, а до тура у неё состоялся только один домашний концерт. Безумие.

Многие мои друзья по России впоследствии увидели Rape Tape именно в этой формации – и были сбиты с ног, думаю, аналогично тому, как когда-то сбили с ног меня. Независимо от смены состава, впечатления моих друзей от их концерта были буквально аналогичными: Никита Савельев, взявший для моего вебзина видеоинтервью у группы в СпБ, так и сказал мне – они на сцене больше похожи на фигуры или статуи, чем на живых людей. В тот момент я еще не видел концерт группы в новой формации, и увидел последним — судьба Владивостока, когда ему хотя бы уделяют место в туровой карте.

Всё было ахуенно. Янчук по-прежнему прыгал на бас-бочку, вздымая гитару к потолку, Ракаев добавил мясорубку в “В холодной воде” на тарелках, Сева стал еще более худым, пока его бас становился более жирным, а Белобородова справилась на 100 из 100. Если Зарукина управляла публикой как бы слегка отгаражвиаясь от неё, то Белобородова наваливалась на зал в лучших панковских, простите, традициях. К тому моменту я довольно активно разнес весть о группе по городу — и было приятно видеть на концерте людей, которые подобную музыку никогда не слушали.

Но ретроспективно я вынужден признаться: это уже была не совсем та группа, которая похитила мое сердце. Все-таки трио Янчук-Зарукина-Лужански определило сценическую химию Rape Tape, и замена одного из этих участников влекла последствия для всей группы. И хотя внутри коллектива эти изменения очевидно шли ему на пользу — группа попросту продолжила существовать, — я смутно догадывался, что шансы на превращение Rape Tape в отечественных Pixies или Velvet Underground падают. Во всяком случае, передо мной была уже другая группа, и я не могу сказать однозначно “лучше” или “хуже”, просто другая. Возможно, моя любовь к тому самому составу группе объясняется совпадением места и времени. Существует теория, что люди влюбляются, достигая определенного созревания, и проецируют свою аутичную влюбчивость на наиболее подходящего кандидата. В то время я как раз стал много писать о локальной музыке, обладая собственным каноном того, что такое “клевая” музыка и “не клевая”. Возможно, Rape Tape просто пришли в нужный момент. Но почему именно Rape Tape а не, скажем, Pill Couple? Если в Rape Tape и было зерно магии (не считая их очевидных достоинств в виде сильнодействующей музыки, сочинительского таланта Янчука, броской и оголтелой ритм-секции, эротичных и загадочных текстов), то это, безусловно, был тот самый часто цитируемый, редко объясняемый, неуловимый «аттитюд». Наплевательское отношение Rape Tape ко всему страстно контрастировало с их могучей сценической подачей и музыкой. Только истинный король может позволить себе не париться и просто отдаваться делу.

Через некоторое время Rape Tape снова отправились в тур с Jars – на этот раз по двадцати городам Европы. Вы можете прочитать их туровые дневники, тут мне рассказать нечего – как такового отношения к этому туру я уже не имел. К тому моменту мне уже было ясно, что группа, кажется, так и не выберется за пределы ДВ, в смысле постоянного места жительства. Больше всего я жалею, что RT так и не удалось выступить на “Боли” — до сих пор уверен, что судьба группы могла бы круто развернуться из-за одного выступления на этом фестивале году в 18-19. Во всяком случае, точно изменилась бы судьба тех, кому повезло бы побывать на Rape Tape. Но случилось как случилось.

Позже Rape Tape выпустят полноформатный альбом “Людоеды”, в котором в очередной раз удивят хитрым смешением стилей. В группе наконец возник гендерный баланс — Янчук с Севой и Белобородова с ударницей Катей Никитиной. Colta назовет альбом “Людоеды” одним из лучших за 2021 год — наряду с “Яблонным садом” Shortparis. Увы, это была лебединая песня — группа Rape Tape в скором времени прекратила существование. За её плечами остались как упоминания в программных статьях российских авторов и хвалебные отзывы от журналистов с мировым именем (Саймон Рейнольдс, Джон Робб, Ричард Фостер), прибавились поклонники в Европе, лайв-альбом из Вильнюса, десяток интервью (3-4 из которых моего авторства). На Дальнем востоке так и не появилось новой гитарной группы, способной ударить в пляс даже колясочника, а экспериментальная музыка полностью разошлась с танцевальной. В России стал властвовать думерский пост-панк, как будто назло Rape Tape и моим мечтам — вместо жгучих экспериментов, ощущения опасности, сексуальности и мистики, вместо смелой и локально новаторской музыки от простых работяг из различных хабаровсков, пост-панк выцвел в экспортное думерское дерьмо.

Двадцатые

В фильме Линклейтера “Отрочество”, герой Итана Хоука дарит сыну сборник лучших песен сольных битлов, указывая, что в сольных альбомах каждого не хватает остальных троих, а в сборнике, получается, все более-менее на месте. У меня всегда возникало аналогичное впечатление от Феи Нервных окончаний и Ма Гак Па – сольных работ Янчука и Севы, или, как я написал для издания Makers of Siberia, “Леннона и Маккартни” Хабаровска. Проблема в том, что даже в компиляции лучших треков ФНО и Ма Гак Па не будет хватать треков остальных участников группы, увы, ни Зарукина, ни Белобородова, ни все ударники и басисты группы не обзавелись сольными проектами. Я не знаю, что мы бы услышали, но исходя из проектов Янчука и Севы, могу сказать, что эти двое, скорее, Моррисси и Марр Хабаровска. Они созданы друг для друга, что-то происходило, когда они вместе оказывались на сцене, в репетиционной или в студии (дома). Я вижу, как они оба сейчас посмеялись, вероятней всего, немного цинично, но какое мне до этого дело?

Изначально мне не понравились оба сольника. У Севы было слишком много Тома Йорка, а анемичные вокальные изыски мне попросту не по вкусу (хотя я и понимал, что задел на интересного сольного артиста у него большой). С ФНО вышло сложнее: на первом релизе было слышно, что Янчук начинает по принципу “всё порви, начни сначала”, и это воспринималось сыро на фоне того, что он делал в группе. Так сказать, Rape Tape >>> Rap Tape. Собственно, и сам Янчук воспринимает первый альбом ФНО просто пробой пера, и только с “Мёртвого альбома" он дебютировал по-настоящему.

К моменту, когда ФНО окончательно выместил в голове Янчука его прошлый проект, мы все еще были с ним просто товарищами — может быть, ближе, чем раньше, но все еще не слишком. Однако я уже стал замечать сильную перемену в нём. Дело в том, что прежде Янчук все время производил то самое впечатление, которое оставил после первого с ним контакта. Типа, с ним лучше не связываться. Помню, перед тем концертом на Beat Weekend мы сидели и говорили о том, что в любой группе должен быть диктатор — демократия работать в бэнде не будет. Я до сих пор считаю так, хоть и с парой оговорок. Но когда Саша это говорил, чувствовалось, как сжимаются мышцы его тела — а взгляд был устремлен куда-то в бескомпромиссное будущее, мол, я на своих основаниях буду ебашить то музло, которое хочу, и посмотрим, сука, куда это всех приведёт.

Но с развалом Rape Tape как будто исчез и тот Янчук. Больше не было ощущения, что это тот же самый человек, один удар по струнам которого (трек “Прочь”) способен взорвать здание. Янчук, если угодно, стал Сашей — гораздо более взвешенным, рассудительным и чутким. Я неоднократно озвучивал это своим друзьям: я до сих пор не знаю ни одного человека, который изменился бы больше, чем Янчук.

Когда я впервые побывал на концерте ФНО, то слегка съежился — было крайне не привычно видеть Янчука одного на сцене, да еще и без гитары. Хотя уже тогда было ясно, что энергию он совсем не растерял, но она стала другой. Добрей, что ли. Возможно, концерты ФНО — единственные в “жанре”, где ты вместо хватания за волосы ты получишь объятия. Это само по себе производит довольно интересное впечатление, более того, я был свидетелем, когда это произвело на человека буквально терапевтический эффект. Но все же я до сих пор считаю, что Янчук guitar hero, и когда в его руках оказывается гитара — вот тогда творится настоящая магия (и речь не только про RT, но и про любое участие Александра с гитарой в других проектах).

ФНО производил впечатление аутичного проекта — как будто в первую очередь сделанного для самого Янчука, но RT, не только в силу того, что это группа, был проектом по какому-то телесному освобождению для слушателей. Кроме того, Rape Tape были лучшими в своем деле в России, но от ФНО веяло выключенностью из контекста российского хип-хопа — даже абстрактного. А так уж вышло, что даже самый абстрактный рэп и самый дез-гриповый, тем не менее, как будто нуждается в контексте, особенно в стране, где хип-хоп стал главным жанром. Короче, если Rape Tape двигались из ниши к успеху, то ФНО по умолчанию нишевая музыка, которая при этом не существует в своей нише, а существует в вакууме, сама в себе.

Зато, что я понял позже, ФНО хорошо демонстрирует, как изменился автор проекта.

Если Rape Tape нападали, то ФНО на свой манер развлекает — местами сольные концерты Янчука выглядят так, будто Робби Уильямс заиграл индастриал-рэп (хочу байопик про Rape Tape с фурри-гитаристом!). В Rape Tape Янчук отдавал место у микрофона вокалисткам, а во ФНО, скорее, устраивает душевный стриптиз: питчит голос до гелевого неузнавания, будто превращает себя обратно в эмбриона — без какой-либо защиты от мира, но готового дать защиту другим. Каким-то образом во ФНО чувствуется доброта и даже забота, а в Rape Tape первобытная агрессия — невозможно представить мантру в RT “я не обману, я уберегу”, как на первом альбоме ФНО “Диалоги с собой”. Материал его группы был весь посвящен отдаче — ничего эксплицируемо личного в музыке Rape Tape нет. ФНО — преимущественно интроспективная музыка (даже дисс Янчук пишет на себя). Собственно, и сам Янчук говорит, что его сольник про “внутренние ощущения от происходящих внешне событий. Сам спектр различный — проблемы идентичности, борьба с внутренними демонами; есть и социально-политическая сторона, пусть и не прямым текстом. Я стал спокойней с возрастом не просто так, а в силу работы над собой — рефлексии, общения с другими людьми. Не скажу, что я прям прозрел и стал архатом, но «Фея нервных окончаний» во многом про попытку найти ответы на вопросы в нашем киберпанковоском е******* [сумасшедшем] мире”.

Возможно, именно поэтому у меня такое раздражение вызывают обложки с полуголыми девицами и телегами про кошечек — я совершенно не понимаю, как это стыкуется с тем, чем является ФНО.

Что мне кажется симпатичным, так то что несмотря на эволюцию, Янчук продолжает, скажем так, держаться корней. Он все еще работает на заводе и эта среда весьма ощутимо определяет его метод. Выражаясь по-марксистски материалистически, бытие определяет сознание, и в случае всех проектов Янчука его место работы и жизни напрямую влияет на то, с чем он работает. Пусть я и остаюсь поклонником Rape Tape, а не ФНО, но именно сольный проект дал мне понять, что помимо того секретного ингредиента в виде аттитюда у Rape Tape, главный секретный ингредиент всех работ Янчука именно в этом материалистическом принципе — в синтезе тебя как человека и внешних условий/обстоятельств. Эта музыка не рождается исключительно из абстрактных переживаний, она перемалывается и сплавляется с механизмами какого-нибудь сталелитейного завода, то есть авторские чувства нанизываются на ярко-проявленный контекст, и сама материальность треков Янчука является этим контекстом. Заводская среда — это прустовское печенье Мадлен для ФНО. Как и печенье (то есть материальный объект) вызывает у Пруста глубокую цепь ассоциации в прошлое и личное, так и материальность музыки ФНО (с буквальными сэмплами завода) вызывает рефлексию и “приветы” из прошлого (сэмплы войсов и т.д.). С такого ракурса сценическая эмпатия Янчука перестает быть чем-то контрастным и странным, а наоборот становится прямым результатом того, как устроена музыка Феи Нервных Окончаний в фундаменте.

Несмотря на то что Янчук работает с саундом как с чем-то, что принципиально обязано ударять по перепонкам, его проекты далеки от арт-террористических претензий каких-нибудь Throbbing Gristle. Янчук, скорее, относится к индастриалу (во всяком случае, в рамках ФНО) как к современному соулу белого человека. Тут важно учесть, что афроамериканцы понимали "душу" не как некую абстрактную сущность, а как опосредованное социальными практиками и контекстом самоощущение. Для афроамериканцев соул — это квинтэссенция того, что значит быть черным и в социальном, и в личном плане. Так и у ФНО индастриал — музыкальное выражение того, что значит работать на заводе в России в 2025 году, когда, с одной стороны, тебя уже перегоняет ИИ, а с другой, условия жизни и работы откатываются назад. А ты, тем временем, пытаешься бросить вызов голоду и смерти, и понять, как вообще сохранить рассудок и человеческое — оттуда и столько личных следов в сэмлпах из войсов друзей и близких.

Собственно, такими сэмплами могли бы стать и мои войсы Янчуку в сентябре 2024. Тогда в моей жизни случился Пхукет, который её чуть не оборвал. Я человек, который привык бодриться и бодаться, мне никогда не были свойственны мысли об уходе из материального мира. Но в Таиланде я предпринял попытку. Если бы не Янчук, то очень вероятно, что меня бы уже как год не существовало. Я готов в ноги поклониться каждому человеку, который помог мне в тот момент — это и все мои друзья, и незнакомые мне люди, мои подписчики, приславшие деньги на побег из этой ебаной преисподни. Однако я не могу игнорировать, что именно Саша стал первым человеком, который сагитировал меня свалить оттуда как можно скорее. Именно он предложил план возвращения и дал понять, что ничего невозможного в этом плане нет. Он, как и Саша Майзук, был со мной там 24 на 7 в течение полутора месяца. Только в тот момент я действительно понял, что Янчук действительно умеет работать с нервными окончаниями.

Я благодарен тебе за мое второе рождение. А еще благодарен за всю ту музыку, что ты, дружище, делаешь. Продолжай — прыгнув в позе Ники, приземлиться нужно только для того, чтобы второй прыжок забросил тебя к Солнцу. Прочь хандру.

На этом предисловие, пожалуй, можно закончить и перейти непосредственно к подарку. Вот он — видео Брокен Дэнса о твоей любимой группе, сделанный на основе моего сценария. Ван пис, ван лав.