
Для тех, кто не понимает суть происходящего: да, этот текст про моего близкого друга. Но нет, он написан не только по дружеским причинам, хотя их и достаточно (об этом чуть позже). Он написан, потому что Александр Янчук — один из важнейших людей дальневосточной сцены последних 10 (а то и больше) лет. Грёбаное солнышко Хабаровска. Кем Марк Стюарт приходился для Бристоля, тем Янчук приходится для Хабаровска и Владивостока. История его проектов до сих пор остаётся уникальной для Дальнего Востока, а он, что еще важней, до сих пор остаётся энергоёмким артистом.

В андеграундной панк (и около панковской) среде России есть негласная стигма на всё, что эксплицитно связно с искусством. Оно понятно — педалирующие налево и направо арт-флёром какие-нибудь Shortparis запросто могут отбить желание любого начинающего художника ассоциироваться со словом «искусство». Тем паче в современном мире, где ссаный «contemporary art» погасил даже самый жирнющий фитиль динамита под названием «искусство», которым когда-то вооружились все — от Марка Е. Смита и Джона Лайдона, до Пи-Орриджа. Сегодня искусство (в России) имеет мало общего с улицей и с теми группами, которые обращают внимание на наличную реальность без лишней претенциозности. Сегодня «искусство» неизбежно связывается с буржуазными галереями: в нем мало...

Предлагаю вспомнить, как когда-то идея эмансипации была неразрывно связана с радостью, танцем, улыбками назло и всем тем, что позволяет не свалиться в депрессию окончательно.

Известный рэпер и дизайнер одежды Канье Уэст попал в самый громкий скандал в карьере. И раньше баловавший таблоиды странными выходками артист высказался о еврейском заговоре, а еще вышел в свет с принтом White Lives Matter — лозунгом обратной реакции на движение Black Lives Matter, которое призывало обратить внимание на полицейскую жестокость в отношении афроамериканцев. Лозунг White Lives Matter в сущности отрицает частную проблему, переводя акцент на неприятие движения белыми. Из-за этого от сотрудничества с Уэстом отказались крупнейшие бренды одежды, несколько членов его команды и даже компания, снимавшая о нем документальный фильм. Рассказываю, как один из самых популярных рэперов прошлых лет обзавелся шовинистическими взглядами...

Если вы включите старые альбомы Pixies сегодня, то удивитесь тому, как современно звучит эта музыка. Нет, безусловно, Pixies навсегда обречены ассоциироваться со временем расцвета колледж-рока, но стоит отвязать музыку от образов музыкантов и эстетики альтернативного-рока, как станет понятно, что песни Pixies, посвященные разложениям всего человеческого, нисколько не устарели.

The Cure и Роберта Смита иногда называют “Битлз” от пост-панка. Но гораздо больше им бы подошло звание Oasis от пост-панка (ну или Oasis можно было бы назвать The Cure от брит-попа). И дело не только в удивительном мелодическом таланте групп, но и в их происхождении. Если манчестерские пост-панк группы прыгали с обрыва экзистенциальной литературы (Камю, Сартр, Баллард, Ницше), шеффилдские футуристы старались нащупать новый звук, а студенты лидса скрещивали панк и неомарксизм, то The Cure попросту старались сделать жить более выносимой. А именно — жизнь в пригороде.

Почти странно, что третий альбом главной канадской группы XXI века открыл 10-е. Кто бы мог подумать, когда Arcade Fire вручали Грэмми за пропитанный идеализмом «The Suburbs», что к середине десятилетия поп-музыка будет пропитана циничным трэпом?

Arctic Monkeys выпустили седьмой альбом «The Car», и он расколол фанатов на два лагеря: одни категорически не приняли новый, протяжный саунд, предпочитая обкатанные годами хлесткие риффы, а другие зауважали группу за смелый шаг в новом направлении. Параллельно с этим песня «505» со второго альбома «Your Favorite Worst Nightmare» продолжает вируситься в тиктоке и приносить новых фанатов группе. Специально для The Village музыкальный критик Петр Полещук провел ревизию творчества британцев: как хедлайнеры инди-рока избежали участи остаться локальным культом, как выросли из городской шпаны в глэм-звезд и почему трансформация Arctic Monkeys — другим наука.