Среда: Андрей Ли про государственное радио, «Осторожно, модерн!» и Витафон

Fields и фотограф Даша Почерк продолжают регулярные вылазки в среду обитания музыкантов. Очередным героем рубрики «Среда» стал многоликий Андрей Ли, успевший поиграть техно под ником Obgon и в составе Interchain, уволить сотрудников «Афиши» в амплуа Директора Всего и — буквально вчера! — выпустить авангардный альбом под собственным именем.

Свой очередной визит мы совершили с оглядкой на необходимые меры безопасности и карантинный этикет — прямо через экран, который не стал помехой даже для нашего фотографа. Пока мы расспрашивали Ли о родном Узбекистане, наскучившем техно и интерактивном дебютнике «Объект и среда», Даша Почерк готовила очередной галлюциногенный фотосет из квартиры Андрея. Все это было сделано строго через Zoom — никакого воздушно-капельного обмена!

Про фестиваль в Узбекистане и первые выступления с «Витафоном»

Первые опыты сочинительства начались в Ташкенте. Где-то в 2004 году Британский Совет, который сейчас у нас запрещен, устраивал там фестиваль. На него привозили брит-поп группу Goldrush. Это был фестиваль с открытым конкурсом, в котором мог принять участие каждый желающий, отправив демо. Я не умел ни на чем играть, но очень хотел, и придумал, что буду играть на «Витафоне» — приборе, который лечит болезни виброзвуком. Его рекламировали в магазине на диване, и родители купили, чтобы лечить что-то.

Меня звук этого инструмента сводил с ума: он был абсолютно неконтролируемым, рандомным, c очень высокими частотами — просто адская хреновина. Я позвал друзей, которые умели играть, подыграть, и записал минутное демо. В итоге нас позвали участвовать в фестивале. Это был первый такой большой хепеннинг в Узбекистане.

Тот фестиваль просуществовал еще два года, а потом закрылся. И уже спустя много лет, в позапрошлом году, там состоялся первый фестиваль электронной музыки — «Стихия». Он проходил в Каракалпакстане на высохшем Аральском море. Сцену поставили среди кладбища мертвых кораблей, привезли неплохих электронных артистов и диджеев, начиная от резидента тбилисского Bassiani — HVL, Даши Редкиной и заканчивая какими-то локальными чуваками, а также позвали нас вот как Interchain с Горбуновым.

Это просто край света, где-то между Узбекистаном и Казахстаном. Люди, которые никогда такой музыки не слышали, приходили наряженные в свои костюмы целыми семьями. Это были жители маленьких деревушек, где нет никакой цивилизации, которые пришли на рейв с вполне европейским лайнапом и оттянулись по полной. В этом году фестиваль пройдет уже третий раз, и на этот раз его хедлайнер — Нина Кравиц.

Про авторскую передачу на узбекской волне

Мы вели авторскую передачу на государственном радио, куда попали по блату, потому что у моего приятеля дядя был ведущим или программным директором. В этой передаче мы ставили такую шизу, какую Артемий Троицкий не ставил в своих эфирах: какого-нибудь Нобукадзу Такэмура, DAT Politics, лоуфай-аутсайдера Microphones. В общем, издевались над узбекскими радиослушателями.

В те времена на нас очень влиял Горохов, и мы транслировали то, что читали в «Музпросвете», но не на немецкой волне, а на узбекской. Правда, в итоге передача закрылась, так как мы ставили концерты. Директор сказал: «Что вы тут концерт ставите — у нас же не концертная площадка, а радио».

Про то, что лейблы не нужны

Я никогда не думал, для какого лейбла буду что-то писать. Естественно, хочется выпуститься на каком-то классном, но со временем я понял, что сейчас лейблы — это автоматически адаптация под определенный саунд. Мы, начиная со Stoned Boys, отправляли записи и получали много фидбека, отзывов о том, что «классный музон, но не наш». И действительно, все наши записи: и Stoned Boys, и Obgon, и Директор Всего, и «Объект и среда» — я не знаю лейбла, которому этот саунд подойдет. То есть гипотетически мне нравятся какие-то лейблы, но я понимаю, что они не про это. Мы это поняли и запустили Incompetence, правда, сейчас я вышел из дел лейбла, чтобы сосредоточится на своей музыке, но Incompetence всегда будет самым близким по духу лейблом.

Если живешь в России, можно самому все делать и нормально о себе заявлять, двигать идею. У нас был опыт с лейблами: альбом Interchain вышел на Hivern Discs. Для нас это был некст степ, потому что Hivern, тусовка меломанов, все супер. Но лейбл — это всегда очередь релизов, и мы полтора года ждали, когда он выйдет. В итоге толку никакого от этого не было. Ну, напечатали винил, класс — но ничего особенного не произошло.

Я считаю, что если хочешь на лейбл, сделай его сам.

Про ДЭКУ, Горбачева и «Осторожно, модерн!»

С ДЭКОЙ была такая ситуация: мы делали вечеринку Rawgress в НИИ. Я весь в запаре, бегаю, разруливаю, и мне из Берлина звонит Филипп: «Andrew, йо, давай приезжай в Берлин. Приедет еще Никита Забелин, мы засядем в классной студии, поиграем музыку, запишем, кайфанем». Я говорю: «Йо, давай я тебе завтра перезвоню, у меня вечеринка, но вообще идея классная».

На следующий день я ему перезвонил: «Йо, на какое число покупать билеты?» И все, мы с Забелиным вылетели в Берлин, забурились в офигенную студию, в которой Филипп работал с группой The Naked Man, и в которой Матиас Агуайо записывал живой альбом с группой The Desdemonas, и тоже засели. Там была отличная кухня, на которой мы смотрели «Осторожно, модерн!», отсматривали русскую рейв-попсу 90х, и в перерывах между чаепитием закрывались в студии и записывали импровизации, которые в итоге вылились в альбом.

Это была стопроцентная импровизация, без каких-либо заготовок. И это чувствуется, потому что она очень многогранная: там есть и какая-то габба под 160 бпм, и хип-хоп, и баллады, потому что настроение между записью скакало.

Мы так записывались неделю, а потом Филипп годы работал с материалом, потому что записано было много. Филипп был главным продюсером альбома, и он как перфекционист, долго довел запись до идеала.

Про Obgon и техно

Вообще, я никогда не был технохедом, но для меня этот жанр был отличной возможностью стартануть со своим сольным проектом. До этого у нас был Stoned Boys с Горбуновым, который потом перерос в Interchain. Просто в тот момент пошла мода на техно — как бы все ни отнекивались, но мода очень сильно влияет — и мне стало интересно. Появились интересные лейблы, вроде L.I.E.S, ну и еще какие-то ребята, которые переосмыслили скучный, умерший на тот момент жанр. Появились панки, которые стали играть техно, а в детстве я был панком и попробовал применить этот бэкграунд в электронной музыке.

При этом я никогда не причислял себя к техно-сцене. Для меня техно — это функциональная музыка, которая задает ритм, чтобы люди дэнсили часами напролет. Но применил этот подход и сделал по-своему.

Первая и единственная пластинка «Overtake» вышла на лейбле Филиппа Горбачева. Все звуки на ней — это оригинальный семпл-пак. Просто мне стало скучно от того, что все используют одни и те же драм-машины, одни и те же хуки, и приемы. Я взял диктофон и записал ремонт дорог в Москве — звуки отбойников, всяких кувалд, в общем индастриал. Все это загрузил в грув-бокс и таким образом, получается, сделал свой саунд.

Но когда сел работать над второй пластинкой, то понял что нахожусь в каком-то творческом кризисе. Вообще, я считаю, что кризис — это самое продуктивное время, потому что после кризиса, как правило, приходит какое-то откровение. Так и случилось: я сидел, долбил эти паттерны, делал клубную музыку, хотел записать новую клубную пластинку, отправить на какой-нибудь лейбл, оказаться в техно-тусовке. Но меня не перло. И в какой-то момент я понял: ну чего я гонюсь — если не прет, то не надо делать. Расслабился, взял синтезатор и сделал по-другому — так и пришел к альбому «Объект и среда».

То есть я долго работал все над техно, а потом понял, что оно из меня все вышло: три трека классно раскрыли проект Obgon, но пора сделать что-то другое, более абстрактное и доброе. А то мрачняк надоел, надоело сидеть в подвале и не видеть никакого лучика света.

Текст: Лера Рясина Фото: Даша Почерк