April 1, 2019

Broken Composers: «На сцене я broken, он composers, а в жизни — наоборот»

Московский аудиовизуальный дуэт Broken Composers совмещает техно, концептуализм, лазеры и случайность, а их выступления можно застать на андеграундных рейвах, мультимедийных фестивалях и в фэнси-галереях. Вы уже представили себе по описанию что-то вроде 404 Zero или Tundra? Холодно, очень холодно. Забудьте о привычных масштабах и технологической гегемонии — Broken Composers работают на поприще DIY, культивируют импровизацию, а среди их инструментов преобладают рюмки, подсвечники, молотки и всякое прочее барахло.

«В 2017 году я участвовал в Московском биеннале и это стало началом нескольких новых проектов, один из которых Broken Composers — дуэт, состоящий из кислотного музыканта Rebenok и меня», — рассказывает на своем сайте московский художник-концептуалист Kirill Rave. К тому моменту в основе многих проектов Кирилла уже лежала идея с использованием лазеров и объектов, преломляющих их свет. «Объектами являются предметы сервировки стола, от салатниц и конфетниц до подсвечников, стопок и рюмок. Советское Производство и финское, предметы отсеивались годами», — уточняет Кирилл.

«Кислотный музыкант» по имени Rebenok привнес в жизнь Кирилла чуть больше звука. В проекте Broken Composers Кирилл и Виталик (Rebenok) решили столкнуть математическую точность и случайность, правильное и не очень правильное. В своих выступлениях дуэт проверяет рамки дозволенного в цифровой импровизации, внедряя в нее крайне «аналоговые» элементы. Разделение обязанностей в проекте оказалось простое: Виталик взял на себя все фейдеры, ручки и кнопки, а Кириллу досталась всякая бытовая утварь, способная звучать сама по себе. Пока первый программирует на ходу ритмы и глитчи, второй (к слову, неизменно появляющийся в экзотических костюмах и масках) подыгрывает ему с помощью огромного молотка, металлических цепей и даже флейты. Если последний элемент показался вам лишним, то слова Кирилла объяснят вам его присутствие: «Мне очень тяжело давалось заучивание чужих произведений, и в один из вечеров я от злости ударил флейтой по фортепиано. Инструмент с вмятиной остался у меня на память».

На первый взгляд, все это может показаться немного несуразным — будто бы концепция преобладает над содержанием, а все составляющие проекта нарочито вычурные. Однако на деле все это оказывается на удивление органичным. Удары молотка по металлической цепи невозможно идентифицировать — обработанные донельзя, они теряют свою форму и начинают звучать как уточненная перкуссия. Если на секунду отвлечься от процесса, то можно себе представить, будто бы это сессия Плейтроники, где вместо цепей лежит яблоко, а каждое прикосновение к нему воспроизводит определенный семпл или ноту на синтезаторе. Крайне естественно и уместно звучит и все остальное: кривые, хромающие ритмы, аморфные мелодии, звуки неизвестного происхождения, а также звуки слишком известного происхождения (кремлевские куранты, московское метро). И даже безумная лазерная машина Кирилла, которой он успевает управлять в паузах между стучанием по железякам, — и та будто бы на своем месте.

Все это навело нас на мысль познакомиться с Broken Composers поближе, и мы договорились с ними о встрече. Дуэт принял нас на своей территории при полном параде: оба участника были одеты в сценические костюмы, а Кирилл заранее предупредил о том, что проект является тотальной инсталляцией. Изначально он даже ввел правило интервью: вопрос можно задавать только одному из участников. Но мы быстро расслабились, и это правило незаметно рассеялось в процессе беседы.

Виталий: Ты будешь в маске сидеть? Это же аудио-интервью!

Кирилл: Я знаю! Но у журналиста должно быть представление о том, что происходит. Мне кажется, сидеть и общаться об искусстве в какой-нибудь одежде клерка — это бестолково.

Когда я в первый раз увидел в записи ваш лайв, я несколько иначе представил себе концепцию проекта. Более плоско: я подумал, что ребята решили немного «оживить» танцевальную музыку, перенеся в акустическое поле все те звуки, которые мы обычно слышим в индустриальном техно. Лязг цепей, удары молотка и вот это все «перкуссионные» штуки. Вы часто сталкиваетесь с тем, что вас воспринимают именно так?

В: Постоянно. И это плохо... да нет, это не плохо, это хорошо. Конец ответа.

К: А я не думаю, что кто-то вообще над этим задумывается.

Но вы же часто выступаете на рейвах при этом, да?

К: Как раз там мало кто задумывается о концепции, скорее оценивают в категориях «нравится / не нравится».

Кирилл, а у тебя не возникает сомнений из-за слова «рейв», которое является частью твоего псевдонима? Нет ли ощущения, что оно немножечко выветрилось, утратило свое протестное значение и приобрело консюмеристский душок?

К:Ты знаешь, о моде говорить не приходится. Она уходит и приходит, а мы просто ждем. Само слово имеет для меня определенную историю, связанную с моим давним увлечением электронной музыкой. Но со временем меня стало привлекать и второе значение этого слова — «бред». Мне важно доходить в процессе до того состояния, когда ты можешь сказать о нем: «Нет, все, это уже совсем чушь. Это даже нельзя назвать импровизацией, это какой-то полный кошмар». Именно поэтому понятие «рейв» для меня так же значимо, как и понятие «электронная музыка».

В: Я для себя перевожу понятие «рейв» на русский как «оскотиниваться». Потому что многие ходят на рейвы для того, чтобы приблизиться к животному состоянию. Таблетки в этом помогают. Ты можешь стоять в той точке, где звук играет громче всего, и просто отпустить все мысли и даже не думать о ментах. Как пели 2H Company: «Забудь про свою маму, забудь про свой любимый хип-хап». По сути, это такая форма медитации: люди превращаются в животных, забывают обо всем, но в итоге возвращаются в свое человеческое обличие и грустно едут домой. Зато потом, когда они из этого состояния выходят, они начинают лучше себя вести, продуктивней работают и становятся более полезными членами общества.

Трек, в котором можно услышать кремлевские куранты

А если применять это слово по отношению к нам, то мы просто стараемся выпустить эту внутреннюю скотину из себя во время выступлений. Мы придерживаемся принципа «чем меньше себя сдерживаешь, тем лучше». Поэтому у нас всегда тотальная импровизация, а во время выступления мы можем начать прыгать на столах.

То есть Broken Composers оскотиниваются по-своему, не так, как их слушатели?

В: Ну, слово «broken» означает то, что изначально мы идем от конфликта — то есть от чего-то неправильного и того, что не принято делать в тех или иных местах или обстоятельствах. Например, возьмем художественные галереи — в целом это довольно скучные места, где все делается по строгим правилам, где каждый предмет лежит на своем месте, все стоят аккуратненько и т.д. И в этом смысле, конечно, хочется все это разъебать нахуй — чтобы было клево и все превратились в скотин. Но как при этом оскотинится так, чтобы тебя потом не вывела охрана, это вопрос.

Выступление Broken Composers в галерее Cube

К: Если Виталик хочет оскотинить всех музыкально, то визуально я, наоборот, хочу заставить людей присматриваться. И осознавать, видят ли они то, что хотят видеть, или же они видят то, что им показывают. Вообще тема двойственности главная в нашем дуэте. Допустим, вот я сижу весь в черном, а на голове какая-то шляпа. Но ты не знаешь, что это шляпа — многие, например, думают, что это шляпа пастыря, а кто-то видит силуэт мормона…

Мне показалось, что это шляпа Кунг Лао из Mortal Kombat…

К: Да! Вполне возможно и так. А четкого понимания нет, потому что у всех перечисленных персонажей эти шляпы совсем другие. Но вообще если возвращаться к животным состояниям, то самым ярким таким моментом было наше выступление в Сквоте в рамках Арт-лихорадки, во время которого отключилось электричество. Там у нас была чистая перкуссия и флейта, без подзвучки.

Но при этом всем Broken Composers всегда находятся в поиске баланса — мы не делаем что-нибудь «на отъебись» в последний момент. Скорее мы про преднамеренные ошибки: иногда я стараюсь не вспомнить до конца ноты или не чинить клавиши, которые заедают.

Насколько я помню, у тебя есть музыкальное образование. Видимо, из-за него ноты априори учатся легко и это немного мешает вашей концепции, да?

К: Кстати, не совсем! Мне помогает в этом как раз то, что я всегда очень сложно заучивал музыку. Но при том, что мы довольно много репетируем, мы стараемся делать это не слишком конкретно — лишь определенные треки. Но в результате фристайл перекрывает все, потому что мы много слушаем друг друга, резонируем и отвечаем.

Однако я слышал, у вас уже готов целый релиз к выпуску. Состоящий прям из конкретных треков. 

В: Да, но 90% всех треков все равно являются результатом импровизации. В Broken Composers изначально идет «broken»: то есть сперва нам надо что-то сломать и оскотиниться, а уже затем создавать из этого форму и понятную оболочку.

К:Чтобы на лайве снова оскотинить ее!

[смеются]

Я внимательно послушал ваши лайвы, и мне понравилась часть с курантами. А еще та, где голосом напевается какой-то дурной мотивчик. Кто это поет?

К: Сломанная перкуссия и голос — это все мое!

Трек с напевами Кирилла

В: Есть куча звуков, где Кирилл что-то царапает или случайно роняет в падении...

К: Во время выступления, бывает, кашляю…

В: А так это все жестко обрабатывается эффектами, не всегда вообще можно различить эти звуки. Ну, и эффекты тоже не самые очевидные используются.

Типа не делей и реверб?

В: Ну да, то есть если это дилей, то он 12-секундный и имеет, например, бесконечный фидбэк. Ну и, соответственно, голос или флейту в этом распознаешь с трудом.

У вас не возникает разногласий из-за вашей разницы в подходе? Как я заметил, ты, Виталь, фокусируешься на ощущениях, животной энергии и том кайфе, который можно из этого получить, а Кириллу всегда очень важна концепция.

В: На самом деле, это только кажущееся отличие. За всеми этими концепциями скрывается тот же самый кайф. Это удобное разделение: есть чувак, который отвечает за слова «чувак» и «пиздец», а есть чувак, который отвечает за всякие сложноподчиненные предложения.

Ага, и забавно то, что в вашем творческом процессе роли как будто бы разделены наоборот: ты отвечаешь за программирование, лупы и секвенции, а Кирилл — за все аналоговое.

К:На сцене я broken, он composers, а в жизни — наоборот.

А как так сложилось, что Кирилл ходит по сцене, стучит молотком и играет на флейте и он же еще и управляет лазерами?

В:Хер его знает! Но вообще мы в чем-то похожи на джазовый бэнд: мы примерно понимаем, в какие намечается импровизация, а в какие — должна быть общая тема. Ну, то есть я всегда знаю, что если сделаю определенный ход в музыке, то Кирилл его подхватит, сыграв на флейте партию, звучащую как изнасилованный бас. Ну, или, например, я включаю бочку и мы оба знаем, что в этот момент надо дать людям потанцевать — а Кирилл тем временем может пойти поработать с лазерами.

Но при этом сценария как такового нет?

В: Да, это чистой воды импровизация. Ну, и плюс у нас нет привычной разбивки по сценам — по сути, многие электронные музыканты сегодня рабы Ableton Live. У них есть 3-4 части трека, которые они просто переключают между собой. Это называется лайвом, но по факту это...

...своего рода диджеинг, но еще проще?

В: Да! Мы сознательно от этого уходим, поэтому, например, все ударные партии я создаю на ходу. И все электронные слои я обрабатываю так же, как и звуки, которые создает Кирилл. Если мы также переключали бы между собой клипы, то это было бы слишком composers — а должно быть broken.

Отрывок выступления в Powerhouse

К: А я думаю, это разделение ролей — интуитивный баланс. Мне приходится платить за то, что Виталик занимается сведением и мастерингом. Я занимаюсь лазером и мешаю ему играть на сцене [смеется]

Виталь, ты не хотел бы забрать у Кирилла лазер или молоток?

В: Пару раз было, но я таких пиздюлей получил, что больше не хочу…

[смеются]

Кирилл, изначально тебя можно назвать мультимедийным художником. Но при этом очевидно, что на фоне сегодняшнего технологического искусства твой подход сильно отличается. У тебя все находится в ручном управлении и совсем нет этого гигантизма, который свойственен нашим мультимедиа-артистам. Как ты себя ощущаешь в этом контексте?

К: Фактически я являюсь междисциплинарным артистом, который по многим признакам попадает под понятие мультимедийного искусства. Мне же это не очень близко, потому что меня интересует больше концепция: между концептуализмом и диджитал артом я бы выбрал концептуализм. Но вообще я всю жизнь искал средство, которым бы я мог выражать свои мысли и ощущения. Когда-то давно я начинал с ручных работ и на стенах рисовал… было круто, что я писал всего четыре буквы и можно было быстро убежать.

В: А четыре буквы — это ты про какое слово?

К: Рейв!

[смеются]

К: И так получилось, что все, чем я занимался, начинает между собой смешиваться. Например, я использовал лазер как подложку для своих работ в галерее Cube — и это выглядело как чудо. И я думаю, что я больше гонюсь за чудом, чем за новыми технологиями, на которые у меня нет ни сил, ни времени, ни денег — ничего!

Хрусталь и лазеры

В: Чудо малыми средствами. Как оскотиниться, используя бабушкину вазу.

К: Ну да, когда приходят в голову такие простые вещи, то начинаешь их ценить гораздо больше, чем сложные сценические постановки. Хотя я не против их в целом. Просто надо знать, для чего ты это делаешь. В этом плане моей самой нелюбимой шоу-моделью является Цирк Дю Солей: приходя туда, ты оказываешься в полном недоумении, куда смотреть — пока смотришь на одного, пропускаешь и целостную картину, и действия всех остальных. Мне кажется, можно посмотреть одну постановку столько раз, сколько артистов на сцене. Плюс мы живем в то время, когда люди становятся сильно избалованными в плане визуальной информации и контента в целом — многим зрителям наверняка и в голову не приходит, что каждый из этих людей на сцене посвятил всю свою жизнь тому, чтобы делать то, что он делает. Поэтому для меня очень важен обратный подход — брать одну идею и максимально фокусироваться на ней, раскрывая всю ее глубину.

У меня к вам последний вопрос, оторванный от контекста беседы. Я уже понял, почему Кирилл Рейв, но вот почему ты, Виталь, ребенок?

В: Скоро выйдет трек, который подробно об этом расскажет. Мой сольный проект Rеbenok — про стихи и веселое техно. «Я не смогу кайфануть в аду // Рая нет значит мне не гореть // Сейчас я ребенок, вечный ребенок // А дальше — старость и смерть». Если коротко, то ребенок — это не про безответственность, а про то, что ты как животное, у которого есть естественные реакции, которое не задумывается ни о чем, которое не боится ментов.

Автор: Андрей Морозов