В пустоту
Чтобы дойти до ближнего карьера, надо перейти парк, попетлять немного среди заброшенных складов и выйти к железнодорожному полотну, а потом идти вдоль него, а лучше прямо по шпалам, по высокой насыпи над лугом. Взрослые не разрешают нам ходить на карьер, твердят, что это опасно, напоминают, сколько народу там утонуло. «Так то же в дальнем карьере, — привычно возражаем мы, — а мы на ближний ходим». На дальнем карьере, который за старыми терриконами, нам и делать-то нечего. Тащиться в такую даль, чтобы искупаться… За парком пруд есть хороший, большой, и берег там песчаный, одно удовольствие плескаться. На карьер ходят только большие парни, им в пруду вроде как неинтересно, с малышней. И на самом деле там каждый год кто-то тонет, но парни продолжают туда ходить — может, потому и ходят, что это на самом деле опасно.
А мы ходим на ближний карьер. До него всего полчаса ходьбы — сначала по сырым, сумрачным тропинкам парка в стороне от асфальтированных дорожек с фонарями и репродукторами, потом по насыпи, насквозь продуваемой ветром. Городок стоит на самом краю степи, и ее горячее дыхание доходит сюда дикими, привольными ветрами. В городе они заплутают среди улиц, запутаются в деревьях, споткнутся об заборы… Но здесь, за городом, на возвышенности, всегда ветрено. И мы медленно идем по шпалам, подставляя ветру загорелые лица, вдыхая странные, незнакомые запахи пополам с привычными запахами мазута и угля. И мне кажется, что стоит ветру посильнее дунуть, и он подхватит меня, понесет над лугом, и я смогу полететь, все выше и выше, и увижу сверху луг, и карьеры, и шахту, и весь город…
Одноколейка круто заворачивает, и перед нами появляется карьер — как всегда, неожиданно. Привыкнуть к этому зрелищу, наверное, невозможно — земля вскрыта словно консервным ножом, выпотрошена безжалостной и жадной рукой, в теле земли зияет рана. Мертвенный желто-серый грунт режет глаз, врываясь в живую зелень луга.
Мы сбегаем с насыпи, держась за руки, чтобы не упасть — по краям Сашка и я, в середине Светка с Машей. Насыпь так высока, что мы бежим большими прыжками, похожими на полет, и ветер радостно подхватывает наши волосы и играет одеждой, и мы хохочем на бегу, на лету. Под конец кто-то из нас все-таки спотыкается, и мы все падаем и катимся вниз по склону, не переставая смеяться, а когда встаем на ноги, то одежда наша пахнет душистым белым донником, ромашкой и полынью. А потом мы, серьезнея на глазах, подходим к краю карьера. Склон здесь обрывистый. Машины заезжали в карьер с другой стороны, там удобный пологий съезд, да только идти до него кругом минут десять, не меньше. И мы туда, конечно, не идем, а спускаемся по склону, помогая друг другу и цепляясь за торчащий кое-где колючий бурьян. На дне карьера бурьян не растет. Там вообще ничего не растет, ни единой былиночки — голая и ровная поверхность желто-серого цвета, по которой разбросано с десяток луж, довольно глубоких — иные, говорят, по колено будут. Так в нашем представлении выглядели склоны вулкана Кракатау через год после взрыва или, быть может, поверхность Марса.
Весной мы приходим сюда, чтобы ловить тритонов. Тритоны здесь куда крупнее, чем в пруду за парком, к майским праздникам они отращивают великолепный гребень и покрываются пятнами. Мы ловим их на спор — кто больше? — и выпускаем, прежде чем уйти домой. Что нам с ними еще делать? А летом мы ищем здесь камни. В желто-серой глине, которая много веков была скрыта в глубинах земли, а сейчас вдруг оказалась поверхностью, можно найти совершенно необычные вещи. Мне, например, однажды попался кусок горного хрусталя. По крайней мере я уверен, что это горный хрусталь, а не простое стекло, что бы некоторые не говорили.
Кажется, недобрая слава дальнего карьера отбрасывает тень и на ближний. Мы почему-то никогда не играем здесь, не бегаем и не смеемся, стараемся держаться рядом, словно первоклашки, и вообще не уходим далеко от склона. Девчонки шепотом повторяют, что в карьер нельзя ходить по одиночке, а то заплутать можно. Вот уж смешно — заплутать на пустом и плоском дне, словно в огромном корыте! Тут куда ни пойдешь — все равно выйдешь к откосу, вылезешь наверх, а там и железнодорожная насыпь… Но почему-то жутковато это слышать — может, именно потому, что совершенно нелепо. А еще Сашкин дед как-то встретил нас неподалеку от карьера и проворчал задумчиво и негромко, словно про себя: «Зря вы туда ходите, ой зря. Там земля людей не любит.» А дед у Сашки вообще-то здоровский, попусту пугать не стал бы.
И вот мы, как всегда, спустились по склону и стали высматривать камни под ногами, в сероватой глине. Только в этот раз на краю карьера, где мы топтались, ничего хорошего не попадалось. Мы всегда ходили на карьер после дождей, они размывали глину и вымывали на поверхность новые камни, но сейчас нам не везло, хотя дождь-то был сильный, весь карьер в лужах. Наконец мне надоело толкаться на месте. И я шагнул к узкому перешейку между лужами дальше, к середине.
— Пойдемте, а? Тут все равно ничего нет.
— Да ну, грязно, — засомневался Сашка, косясь на свои щегольские светлые кеды.
— А я пойду. Неохота с пустыми руками уходить, — и я действительно пошел. Под ногами и впрямь захлюпало. Сзади испуганно пискнула Светка:
— Ой, Штопор, не ходил бы ты! Нельзя ведь одному.
Штопор — это я. У меня одно плечо выше другого и лопатка выступает, «сколиоз» называется. Чуть-чуть, чужим и незаметно, а мы-то все свои.
Я немного поколебался. По правде говоря, мне и самому не по себе было. Ведь не зря же слухи ходят… Если бы это не Света, а кто-нибудь другой сказал, я бы, может, и вернулся. Хотя приятно было, что она обо мне беспокоится.
Я прошел, наверное, метров десять. Наклонился, внимательно разглядывая землю под ногами. Довольно быстро мне попался красивый пестрый камешек, может даже яшма, потом еще один. А потом я оглянулся на ребят и увидел, что между нами словно тюлевая занавеска висит. Никогда еще не видал, чтобы туман образовывался средь бела дня да еще так быстро. Мне бы, дураку, сразу вернуться, но я хотел еще чего-нибудь найти, для Светки. Потом я снова поднял голову и испугался — туман так сгустился, что я уже не видел ребят, и вообще уже в нескольких метрах ничего не видел. Я пошел было назад, но через пару шагов оказался в луже, а ведь зашел-то я посуху — значит, ошибся сейчас, не в ту сторону пошел. И я снова попробовал выйти, и еще… А после третьей попытки я уже и вовсе не понимал, в какой стороне остались ребята. Я решил дождаться, пока туман развеется. Выбрал место посуше, присел на корточки.
И в голову вдруг полезли странные мысли, пугающие, словно не мои. Карьер… Что это за место? Сашкин дед сказал — «Земля там человека не любит…» А за что любить-то? Люди сначала взяли отсюда то, что было нужно самой Земле — чернозем вместе с травой, с душистым донником и сизой полынью. Потом то, что было нужно им, людям — уголь… И что осталось? Пустота… Я вдруг понял, почему так часто тонут парни на дальнем карьере — их засасывала эта пустота. И у меня у самого голова закружилось от пустоты, точно я с края обрыва вниз смотрел. Я не усидел на корточках, опустился на коленки и почувствовал, как на меня навалилась слабость. Я аж подняться не мог, и шевельнуться не мог, я почти лежал на земле и все слабел. И я понял, что это пустота сосет из меня силу. А потом мне расхотелось вставать, я и стараться перестал, и вообще все стало безразлично — и я понял, что пустота сосет из меня волю. Сквозь туман, словно очень издалека, я слышал крики «Темка! Артем! Штопор!», и я понимал, что зовут меня, но ответить не было сил, да и не очень хотелось. И появилась мысль — а зачем, собственно, откликаться? Какое им дело, где я и что со мной? Они не удержали меня, когда я ушел один, ну и пусть теперь зовут, мне без разницы… И я понял, что пустота высосала из меня дружбу.
И тогда я вдруг почувствовал себя совсем пустым и легким, и смог оторваться от земли и встать на ноги, и сделать шаг, и другой, и еще… И наконец туман вдруг закончился, я вышел из него, как из воды. Я вышел совсем не там, где заходил, Сашка, Света и Маша остались довольно далеко, метрах в пятистах. Солнце ярко освещало их, и на фоне склона они видны были прекрасно. И у меня скользнула мысль подойти к ним, рассказать о пережитом или хоть рукой махнуть издалека. Но вдруг все это показалось нелепым и ненужным, и вообще мне было все равно, что они там кричат, и слишком далеко показалось до них идти. И я вылез из карьера и побрел не торопясь домой. А ребята… А что ребята? Я их не просил меня ждать.
∗ ∗ ∗
— Ой, какой туман! — с тревогой в голосе сказала Света. — И как же там Тема?
— Да не беспокойся, выйдет, — отозвалась Маша.
∗ ∗ ∗
С того дня я как-то откололся от нашей компании. Не то чтобы поссорился… Глупо было бы ссориться, в одном доме ведь живем, в школу вместе ходим. Вот только почему-то мне не о чем стало с Сашкой разговаривать. А про Свету с Машей и говорить нечего — какая с девчонками дружба? Правду сказать, я и с другими своими ребятами как-то разошелся — из футбольной команды ушел и вообще… Да и смотреть футбол, как наши играют, перестал. Чего там смотреть, лучше уж по телевизору. Сколиоз у меня почему-то резко усилился, хотя раньше врачи говорили, что хуже не будет. Кличка «Штопор» прозвучала бы теперь злой насмешкой, да и некому бы меня теперь так звать, новых друзей у меня как-то не случилось.
∗ ∗ ∗
— Смотрите, вон Темка выходит! — окликнул девочек Саша. Довольно далеко от них из тумана появилась худая нескладная фигурка.
— Штопор! — Света вскочила с корточек и замахала руками. — Тема! Штопор же!
Человек вдалеке вскарабкался по склону и исчез. Света растерянно оглянулась.
— Ребята, это, наверное, не он. Быть не может, чтобы он так ушел.
— Ну, а кто же еще? — рассудительно сказала Маша. — Там больше никого не было.
∗ ∗ ∗
Школу я закончил кое-как, еле-еле на «четверки». Неинтересно мне стало учиться. И все равно родители считали, что я мог бы поступить в институт, и учителя тоже… Только я даже и не пытался. Зачем? Совсем даже не хотелось, и вообще ничего не хотелось. Я пошел на водительские курсы. Сам не знаю, почему именно туда — мне, в общем-то, все равно было. Потом меня забрали в армию, ну так ведь хорошему шоферу везде неплохо… А я стал хорошим шофером, правда. Вернулся домой, устроился в автоколонну. Друзей у меня так и не было, и девушки тоже не было.
∗ ∗ ∗
— А все-таки это был не Темка, — твердо сказала Света. — Мало ли кто это был. Может, с той стороны карьера кто-то спустился, нам ведь за туманом не видно.
— А где же Артем, по-твоему? — с сомнением спросила Маша. — Если он там, то почему не выходит?
— Не знаю. Может, поскользнулся и ногу подвернул? Может, пойдем его искать?
— Ой, да ладно! Ага, ногу подвернул и язык проглотил заодно. Что он, не позвал бы нас?
∗ ∗ ∗
В автоколонне я прошоферил лет пять. Ни дружбы ни с кем не было, ни ссор, ни премий, ни выговоров… Ушел я оттуда после того, как едва не сбил пешехода. Нет, мне никто дурного слова не сказал, наоборот. Он пьян был и на дорогу вывалился непонятно откуда, и меня хвалили, что я не испугался и не растерялся… Но я-то знал, что это и есть самое страшное — то, что я не испугался. Мне было все равно, сумею ли я вывернуть руль, или собью того придурка, или сам разобьюсь. Вот после этого я и уволился. Мне по-прежнему было все равно, я не боялся ни тюрьмы, ни смерти, но я испугался за тех, кто мог оказаться передо мной на трассе.
∗ ∗ ∗
— Не валяйте дурака, девчонки, — вмешался Саша. — За столько времени он бы и с вывихнутой ногой выполз бы. Да ведь он давно вышел, сами же видели. Сидит небось дома и над нами смеется.
— А может, он в тумане забрел в лужу и в грязи увяз, — продолжала Света, словно не слыша.
— Там что, болото, что ли? — возразила Маша. Света мгновенно парировала:
— А ты уверена, что нет?
∗ ∗ ∗
После увольнения я начал выпивать. С работой как-то не ладилось, я нигде не задерживался больше полугода. То сам увольнялся от скуки, то увольняли за прогулы, а в последнее время и за пьянку. Я сознавал, что спиваюсь, но даже это меня не пугало. Только мать было жалко, но и то как-то отстраненно, так жалеют незнакомых людей.
И однажды я вдруг задумался, и вспомнил всю свою несуразную жизнь, и понял, что ни минуты счастливой у меня не было с тех пор, как закончилось детство. И все мне вспоминалось — и наша компания, и наши приключения, и последний счастливый день, когда мы на карьер ходили, и я почему-то рассорился с ними… И так мне все это вспомнилось, что я зачем-то встал и потащился на ближний карьер. Многое изменилось за эти годы, но карьер был все тем же — желто-серым провалом среди зеленого луга.
∗ ∗ ∗
— Артем! Темка! Штопор! — в очередной раз крикнула Света и с отчаянием посмотрела на друзей.
— Вы как хотите, а я пойду его искать. Мало ли что в таком тумане могло случиться. Не зря же говорят, что туда одному ходить нельзя.
— Да не выдумывай, — раздраженно воскликнул Саша, — пойдемте лучше домой, как раз на кино успеем.
— Нет, Светка права, — неожиданно поддержала ее Маша. — Я думала, он в другом месте поднялся, чтобы нас разыграть, напугать как-нибудь, а чтобы просто домой уйти — это Темка не мог.
∗ ∗ ∗
Я спустился не там, где мы сбегали обычно, а по пологому спуску, где когда-то съезжали грузовики. Сам не знаю, чего я хотел — может, утопиться в луже… Я дошел, наверное, до середины, когда понял, что сквозь туман не вижу противоположный склон. Навалилась усталость — я ведь давно так далеко не ходил. Я присел на корточки, равнодушно слушая, как где-то вдалеке детские голоса зовут:
— Артем! Темка!
Когда-то меня тоже звали Артемом. Теперь все чаще называют Темой Гнутым — за сильную сутулость и за то, что одно плечо выше торчит.
Света и Маша, взявшись за руки, уходили в туман.
— Эй, вы что? С ума сошли? — заметался Саша. — Не ходите, а то еще сами пропадете!
— А тебе-то что? — бросила через плечо Маша. — Иди домой, как раз к кино успеешь!
— Нет, постойте же! Если с Темкой что случилось, то и вам может быть опасно! Вы погодите, я с вами!
Саша кинул последний взгляд на свои светлые кеды, а потом крепко сжал Машину руку и шагнул прямо в жадно чавкнувшую грязь.
До меня снова донеслось: «Тема! Штопор!» И меня вдруг словно в сердце толкнуло — я вдруг вспомнил, что это я и есть Штопор, и лет мне всего-то двенадцать, и не было ни армии, ни шоферских курсов, ни вообще всех этих долгих бессмысленных и пустых, бесконечно пустых дней, все это просто примерещилось мне… И я вскочил на ноги и бросился навстречу голосам, и через три шага налетел на ребят. Светка прямо завизжала от радости, и Маша с Сашкой тоже обрадовались, будто полгода меня не видели, а я и сказать ничего не мог, я только хватал их всех за руки, за плечи, у меня слов не было от счастья.
И в то же время я знал, что все это не было ни сном, ни бредом, что пустота жадно ждет, притаившись за моей спиной.
И неожиданно я сказал, не отвечая на их расспросы:
— Ребята, а давайте тут деревьев насадим, а? А то тут прямо все неживое.
И никто не удивился, только Маша, поковыряв ногой глину, ответила:
— Не примутся тут деревья, не зря тут даже трава не растет.
— Чернозема натаскаем — возразил Сашка. — Тут всего-то с откоса вниз. По несколько ведер запросто снесем. И посадим иву, она всюду растет.
— А еще можно клевер посеять, — сказала Светка. — Он здорово землю улучшает, я читала.
КРИПОТА - Первый Страшный канал в Telegram