Голос труб

Авторы: Александр Подольский и Александр Матюхин

В темноте с трудом можно было разобрать, куда вообще приехали.

Витек вышел из «уазика», огляделся, моргая. Свет фар выхватывал метрах в десяти по прямой старую котельную с характерными трубами, заснеженной крышей и оледенелыми окнами. Вдалеке же, среди сопок, виднелись кособокие гаражи. Где-то за ними лежал заброшенный поселок, каких на Кольском полуострове было немало.

Много лет назад люди приезжали сюда, прельстившись большими деньгами, повышенными пенсиями и романтикой. Плодились военные гарнизоны с секретными заводами, научгородки и просто поселки-придатки. С развалом Союза заводы разорились, финансирование кончилось и народ разъехался кто куда. Теперь под темным северным небом стояли пустые панельные пятиэтажки, магазины с разбитыми окнами, утонувшие в сугробах детские площадки. Почти Припять из любимой игры Витька. При минус тридцати без отопления и света жить тут было некому.

Из машины тем временем вылезли Акоп, Толик и Сашка — друзья по призыву, верные армейские товарищи. Позже всех — Николаич. Прошел неторопливо по снегу к дверям котельной, посветил фонариком, принялся греметь ключами.

— Будете тут, как дома, — сказал он, не обернувшись. — В лучшем виде.

Витек с друзьями наткнулись на Николаича еще в городе, у ларька, который тот держал неподалеку от воинской части. Николаич нес коробку в «уазик», да так и застыл, вылупившись на поздних прохожих. Первая мысль у Витька была — дать деру, затеряться среди дворов. Будь это кто другой, так бы и поступили. Но Николаича знали все. Он толкал приличные сигареты недорого, подсказывал, где какие развлечения есть в городе, и отгружал бухло взаймы на праздники. Его уважали за серьезность, немногословность и нормальное отношение. Не свысока, а на равных.

Комедию ломать не стали. Витек и сам понимал, что картина ясная: четверо срочников с набитыми вещмешками крадутся по улице в сторону вокзала. У одного — бланш на пол-лица, у второго разбита губа.

Николаич огляделся и коротко мотнул головой в сторону ларька. Выбирать, в общем-то, не приходилось.

— Стряслось-то чего? — спросил он, разливая друзьям квас из большой пластиковой бутылки.

Сашка, как самый болтливый, начал говорить первым. Подключились остальные. Николаич слушал внимательно, хмыкал и кивал. А потом кое-что предложил.

Вариант с вокзалом он забраковал сразу, мол, там точно скрутят. Нужно было где-то пересидеть, все хорошенько обдумать. И у него нашлось подходящее место.

Набрали в ларьке провианта, потом заехали к Николаичу в гараж — одно барахло выгрузили, другое загрузили. Двинулись в путь. Ехали почти четыре часа по бездорожью, среди сопок, на край света. До Мурманска — километров двести пятьдесят. До ближайшего населенного пункта — хрен пойми сколько. Кругом разве что росомахи да волки.

Ну и вот доехали, наконец.

— Я тут кочегаром работал, — произнес Николаич, снимая замок. — Обслуживал несколько котельных в разных районах, а эту — одну из первых — даже помогал строить. Потом ближе к Мурманску переехал. Берлогу себе оставил, отдохнуть от суеты, поохотиться, порыбачить. Считай, дача забесплатно.

Он дернул дверь, и та с тяжелым скрежетом отворилась наполовину, выпуская спертый воздух и застоявшиеся незнакомые запахи. Под ноги Витьку осыпались лохмотья снега.

Изнутри тянуло могильным холодом, у Витька возникло ощущение, что они вскрыли какую-то древнюю гробницу. Николаич включил фонарик и пошел вглубь.

Вскоре где-то заурчал генератор, тут же загорелся тусклый, болезненный свет.

— Хрена се, — сказал Акоп. — Барские хоромы! Только, сука, дубак.

— Так и на улице не май месяц, — сказал Толик. — Надо бы сразу затопить.

Толик всю дорогу бухтел, что зря они едут в такую глушь. Крутил-вертел в руках свой странноватый оберег — трещотку гремучей змеи, привезенную прямиком из американской пустыни. Он был полон скепсиса и из части-то бежать не хотел. Думал, что отведет беду самостоятельно.

Витек сощурился, привыкая к зернистому полумраку. Разглядел клубки труб, будто застывших в воздухе, но на самом деле тянувшихся из пола, с потолка, вдоль и внутрь стен. Целый лабиринт труб. Они искрились инеем, как ветки деревьев в зимнем лесу. Пахло топливом и еще чем-то едким.

Появился Николаич, отпер дежурку, потом спросил:

— Ну, кто в детстве кочегаром стать хотел? Пойдем покажу, где уголь и все дела.

— Лес рук, как обычно, — буркнул Толик, оглядывая остальных, и направился следом за Николаичем куда-то за трубы.

Витек не сомневался, что ворчание Толика упирается в наспех собранный при бегстве «общак», большую часть которого (десять тысяч и мобильники) пришлось отдать Николаичу за помощь. Хотя и странностей у Толика хватало. С ним дружили, потому что рукастый. Такой всегда поможет, разберется с любой хреновиной, к которой остальные даже не подойдут. Но когда он между делом начинал рассказывать про мать-ведьму, про то, что и сам чувствовал какие-то там потусторонние энергии, заряженные волны и так далее... Становилось не по себе. Впрочем, пока Толик сильно не выпендривался, с ним можно было нормально общаться. В армии толковые люди всегда друзья.

Витек зашел в дежурку, окинул взглядом комнатушку, окно которой плотно запечатал мороз. Колченогий стол, пара табуреток, диван, маленький холодильник у стены. Не так плохо. Из картонной коробки в углу торчал древний телевизор, на нем — видик с привычным «тюльпаном». Самое главное — пухлая буржуйка, от одного вида которой становилось чуть теплее.

Акоп взял кочергу, поворошил золу в печи, пару раз ударил по дымоходу. Из темноты коридора, в котором пропали Толик с Николаичем, ему ответил металлический стук. Задрожали трубы. Посыпались на пол осколки льда. Витек заметил, что на одной из труб, прямо под потолком, висит серебряный крестик на веревочке.

— Жить можно. Лучше даже, чем в части. И на тумбочке стоять не надо, — хохотнул Сашка. — А если свет вырубит, у нас есть глазной фонарь Акопа.

— Вот просто иди-ка ты на хер.

Сашка театрально отдал честь.

Витек дотронулся до толстой трубы над дверью, почувствовав обжигающий холод даже через перчатку. Он не очень-то соображал, как здешняя система работает; всякие котлы, датчики и теплотрассы были явно не для его мозгов. Но впечатление это место производило.

— Хорош таращиться, — сказал Сашка, — пойдем раскидаем по-быстрому.

Витек двин��л за другом на улицу. Вместе они перенесли в котельную все добро из «уазика»: канистры с бензином, одеяла, спальники, бутыли с водой. Продуктов взяли с запасом, потому что никто не знал, как долго придется тут торчать.

Сашка захлопнул багажник и вытащил из кармана пачку сигарет. Жестом предложил Витьку, тот кивнул. Защелкала зажигалка, вспыхнули огоньки в темноте.

— Зырь, что за хрень там в снегу, — кивнул Сашка на странные фигуры у обочины. — Кажется, местная достопримечательность. Пошли глянем.

Мороз не просто покалывал кожу, а драл ее и царапал, словно взбесившийся кот. Изо рта вырывался пар.

Обогнули «уазик». В тишине вокруг, не испорченной городским шумом, особенно четко был слышен скрип снега под берцами.

Они отошли всего метров на пятьдесят от котельной, но чудилось, что в случае чего вернуться не получится. Будто морозная ночь отреза́ла лишнее, сужала мир до крошечного пятачка вокруг.

Подошли к силуэтам среди сугробов. Это были серп и молот. Железные фигуры на прутьях в три человеческих роста. С раскрашенного под советскую открытку щита рядом на них смотрел профиль Ильича, а охранял композицию каменный солдат с оторванной головой и задранной к небу рукой.

— Безбашенный, — сказал Сашка. — Как наш Акоп.

Пару дней назад Акоп сцепился со старлеем Говорухиным. Тот любил среди ночи вызывать к себе срочников. Они представлялись ему клоунами, гимнастами, дрессированными мишками, в общем, кем угодно, но не людьми. Обычно Говорухин издевался над молодняком, но тут отчего-то «подорвал» Акопа, которому оставалось до конца службы чуть больше четырех месяцев.

Говорухин окинул его мутным взглядом и приказал отжаться раз двадцать для разминочки. Заспанный Акоп не сразу сообразил, чего от него хотят, а когда сообразил — прифигел. Говорухин же, раззадорившись, назвал Акопа чернозадым, а потом отвесил пару несильных пощечин. Наверное, Акоп бы стерпел, если бы его просто били. Но пощечины — это же форменное бабское унижение. Кавказская кровь вскипела, Акоп нанес ответный удар, не удержался. Завязалась шумная драка, Говорухин был большой, по-пьяному неуклюжий, а Акоп, наоборот, щуплый, но вертлявый. В какой-то момент они, сцепившись, вылетели в коридор.

Толик, Сашка и Витек, несколько минут назад взглядами провожавшие друга на экзекуцию, рванули на помощь, ни о чем не думая. Смели втроем Говорухина, придавили к полу, немного помяв бока. Все происходило в каком-то адреналиновом запале. Услышав возню, вскочили с коек другие солдаты. Говорухина не любили, но боялись, так что не обошлось без защитников, которые хотели выслужиться. Одни били, вторые разнимали, третьи огребали. Говорухин взвыл: «Убью, суки! Каждого!», и взбесившийся Акоп несколько раз врезал ему ногой по лицу. Брызнула кровь, старлей затих на полу, и только после этого солдаты опомнились.

У Говорухина в Мурманске были криминальные подвязки в автомобильном бизнесе. Все об этом знали. Связываться с ним — себе дороже. Тем более кому? Бесправным срочникам из других городов?

Его умыли, оттащили в каптерку, залили горло остатками водки. Перепуганные солдаты шептались о том, что Говорухин пару лет назад уже вывозил в сопки одного срочника — и с концами. Оставалось надеяться, что старлей по пьяни все забудет или спустит на тормозах.

Не спустил. Да и стукачи сделали свое дело.

После завтрака он поймал за ворот Акопа, отвел в глубь казармы и сказал, что за такой беспредел вообще-то ломают голову, но он, Говорухин, добрый, прикинул и решил, что теперь четыре пацана должны ему каждый по сотке тысяч до конца месяца за моральный ущерб. В ином случае к ним приедут его друзья из города и объяснят, как поступать в этой жизни не следует.

— Вы здесь никто, — сипло дышал Говорухин. — Вас всегда можно списать на боевые потери, сечешь? А жаловаться удумаете, я наведаюсь к вашим родителям, бабам. Потолкую о том о сем.

Он не угрожал, а просто констатировал факты.

Сразу после разговора Акоп собрал друзей. Ситуация складывалась патовая. Таких деньжищ ни у кого не было, а в том, что старлей говорил серьезно, сомневаться не приходилось. В воздухе витало единственное адекватное решение — бежать. Сначала хотя бы свалить из городка, а потом видно будет. На тот момент никто толком не думал о последствиях.

Дождались отбоя, собрали нехитрый скарб и в час ночи рванули через знакомую всем солдатам лазейку.

Интересно, где бы сейчас были, если б не Николаич?..

Витек соскреб со щита ледяную корку и освободил слово «УДАРНИК». Надпись ниже была нечитаема, но Сашка предположил, что там про панк-рок-группу, в которой Ленин играл на барабанах.

За символами Союза лежал заброшенный поселок. Через полкилометра начинались рядки занесенных снегом гаражей, а дальше высились застывшие в прошлом здания-призраки, обломки несуществующей страны.

В глубине поселка, где-то за границей видимости, среди темных панелек, вдруг раздался отрывистый гудок. Словно какой-то водитель решил подать сигнал, но быстро передумал.

— Слыхал? — спросил Витек.

Он был уверен, что не померещилось, хотя вокруг выл ветер. Сашка запустил окурок в снежную рябь.

Гудок раздался вновь — гораздо ближе, громче. Из-за спин. Витек обернулся: в темноте призывно мигали фары «уазика». Сашка пожал плечами и побрел к машине.

— Далеко не разбредайтесь, — напутственно сказал Николаич, разогревая двигатель. — При снегопаде здесь заблудиться можно в два счета.

Витька подмывало спросить, встречаются ли тут люди? Какие-нибудь сумасшедшие охотники, любители заброшек или еще кто. Дорога к поселку была хреновая, но вполне проходимая — если не на легковушке ехать, конечно. Иначе откуда этот гудок? Возникло подзабытое в армейке чувство азарта. Вот так бы самому смотаться туда, в замороженный совдеп. Поглазеть.

— Вернусь через день-два, — продолжил Николаич. — Прикину пока пару вариантов для вас, разузнаю, что в части творится. Вас искать будут, но не так далеко, конечно. Хотя сильно на улице не светитесь, мало ли что.

Задать вопрос Витек так и не решился — Николаич махнул рукой на прощанье и был таков.

Когда огни «уазика» растворились в темноте, Витек с Сашкой вернулись в котельную. У буржуйки копошился Толик. Он уже развел огонь, накидал угля и поддал жару.

В комнате сразу стало как-то по-домашнему уютно. На поддоне печи шкварчали консервы, в маленькой кастрюле булькали пельмени. Акоп нарезал колбасы, хлеба и разлил по кружкам настойку, которую прихватил из ларька Николаич.

Есть хотелось страшно, будто неделю голодали.

— Сервис так себе, но вообще кафешка неплохая, — сказал Сашка, уплетая бутерброд.

— Слышь, язва. Чтоб у тебя язва открылась. Сервис тебе в задницу.

Погоготали с набитыми ртами и выпили. Настойка пошла хорошо, мягко. Она грела не столько тело, сколько душу. В уютной обстановке отступили проблемы. О них обязательно стоило поговорить, но чуть позже. Всем требовалась передышка.

Где-то за стеной монотонно гудел генератор. К шуму быстро привыкли. Уголь в буржуйке накалился, разливая по комнате дрожащий темно-бордовой свет.

После ужина бросили жребий и определили, что вип-места на диване достаются Витьку и Толику. Сашка, побурчав про холопские лежанки, постелил на пол пенку и бросил сверху спальник с бушлатом. А вот Акоп в знак протеста влез на диван, мол, вы же все равно пока не спите. Он подключил видик к телевизору и даже нашел в коробке среди книг и старых фотоальбомов несколько кассет. Вытянув ноги и врубив какой-то фильм, сытый и слегка захмелевший Акоп выглядел по-детски счастливым.

Туалет организовали на улице. Витек хотел быстро сделать свои дела и нырнуть обратно в тепло, но небо не позволило. Над округой пылало ослепительное зарево. Витька всегда завораживало северное сияние, эти инопланетные переливы цветов, космическая радуга. Волшебные фонари, которые зажигали невидимые людям великаны.

Вдалеке будто росли из-под снега остовы заброшенных многоэтажек, упирались в дрожащее красками небо. Отсюда можно было, хоть и с трудом, разглядеть черные провалы окон и усеянные антеннами-иглами крыши. Еще больше захотелось рвануть в поселок. Как в любимом «Сталкере». Разжечь костерок из оконных рам, греться и травить байки другим таким же случайным путникам.

С трубы у стены шумно сползла морозная корка. Витек вздрогнул, повернув голову. На мгновение показалось, что труба шевелится, медленно вползая в здание котельной. Металлическая обшивка с кольцами блестела под магическим светом неба, точно змеиная кожа. Тени не двигались.

Витек закрыл дверь и только теперь разглядел ее как следует. Не дверь даже, а целая воротина. Изнутри в нее врезали три массивных засова.

— И я заметил, — сказал Толик из-за спины. — Видимо, на случай нападения зомби.

Он улыбнулся, но по лицу было видно: его это тоже тревожит. И не только это. В казарме, как правило, трещотка висела у него на шее или над койкой, теперь же Толик не выпускал ее из рук. На вид это была довольно страшная штуковина: два ряда потрескавшихся роговых пластинок, исписанных какими-то символами. Костяной хвост змеи, который вот-вот дернется. Одним словом — мерзость.

— Может, росомахи? — предположил Витек. Все они слышали байки о гигантских росомахах, которые бродили по сопкам и поджидали заблудившихся путников.

— Может. Пойдем, покажу кое-что.

Они заглянули в дежурку и взяли фонарь. Акоп, забравшись под одеяло, беззаботно смотрел кино. На мутном черно-белом экране вертолет преследовал бегущую по снегу собаку. Сашка пристраивал на печь жестяной чайник.

Шагнув в коридор, где в свете единственной на весь пролет лампы ворочались клубы потревоженной пыли, Витек замер. В темноте чудилось, что труб слишком много, будто котельная целиком соткана из них, будто это бесконечные жилы, кровеносные сосуды неведомого существа, которое дремлет в своем замороженном склепе. И которое не следует будить.

— Нам дальше, к складу, — сказал Толик, включая фонарь.

Они шли вдоль труб. Казалось, котельная давно должна была закончиться, но темнота рождала новые и новые повороты. Законсервированные кладовки, заваленные хламом проходы, пустые плафоны под потолком, щербатый кафель на стенах. Воображение подхлестывало. Витек понял, что напряженно ждет, когда же в пятно фонарного света выскочит какая-нибудь мертвецкая тварь или трехголовая псина с окровавленной пастью.

За очередным поворотом им открылось помещение с перевернутой тележкой. Под ногами захрустели куски оледенелого угля, «орешка».

— Запас такой, — заговорил Толик, — что можно пару зим протянуть.

Витек встал у подножья горы угля. Свет фонаря облизывал холодные стены и огромное черное пятно на потолке. Дыхание застывало в пространстве.

— Но главное другое.

Коридор упирался в стальную дверь с содранной ручкой.

— Что там? — спросил Витек.

— Понятия не имею. По идее, должен быть центральный котел. Как у Цоя на «Камчатке». Типа, лопатой загребаешь уголь и туда кидаешь. Жар на всю Ивановскую.

Толик положил руку на трубу, которая сквозь кирпичную стену ныряла туда, в неизвестность.

— Потрогай.

После увиденного на улице делать этого не хотелось. Толик, настаивая, кивнул на трубу еще раз.

Витек опустил на нее ладонь и удивленно взглянул на друга.

— Вот именно, — сказал Толик. — Теплая. Что-то ее греет. Без воды, без огня, без ничего.

— Наверное, можно как-то объяснить.

— Ага. Вот и объясни.

— Я не спец по котельным. Откуда мне знать? Ты же у нас мастер на все руки, машины полковничьи чинил. Может, в каптерке угля забросили, а тепло сюда добралось. Николаич приедет, у него и узнаешь.

Толик задумчиво поводил фонариком по двери. Там, где должна была быть ручка, темнели две размытые кляксы, а вокруг них — множество мелких царапин. Замерзла колечком металлическая стружка.

— Я, конечно, хочу тебе верить, — сказал Толик. — Но вот всякие такие штуки меня реально пугают.

— Это все игры, — сказал Витек, хотя сам же понял, как глупо звучит фраза. — Ты в «Сталкера» играл? А в «Резидента»? Вот и я о том же. В темноте да в тишине всякая хрень чудится.

— Ну-ну.

— Короче, я назад. Хочешь, сиди тут и сканируй ауру. Или какой еще хренью ты занимаешься?

— Нужно следить за давлением, а то рванет, — ухмыльнулся Толик.

— Ага. Я тоже читал эту книгу.

Витек побрел обратно, поздно сообразив, что без фонарика его путь может превратиться в затяжное путешествие. Темнота вокруг сгустилась быстро. Только под потолком сквозь окна мягко плыл голубоватый свет.

Трубы были везде. Самая жирная ползла над головой, словно огромная анаконда. Вокруг нее вились трубы поменьше. Кое-где переплелись клубками. Старая изоляция торчала клочьями. Витек заметил несколько щитков, закрытых на замки, с рисунками черепа и костей. Понятно: не влезай — убьет. Под ногами тоже были трубы. Одна, большая, будто только что выползла из стены и перегородила путь. Витек перелез через нее, обхватив ладонями, и понял, что она теплая. Бока ее были влажными от подтаявшего инея.

В какой-то момент до Витька донесся далекий, едва слышный гул. Здание вздрогнуло, словно в ответ ему. Витек застыл, от удивления разинув рот. Трубы вздрогнули еще раз. Где-то под потолком заскрежетало, задребезжало. Звук зародился вдалеке, стремительно приблизился и, клокоча, пронесся над головой. Секунда — и стало тихо. Вот прям совсем тихо. Витек стоял, не понимая, откуда вдруг навалилась эта странная душная тишина. Предательски подкрался страх. Показалось, что кто-то наблюдает из темноты. Приглядывается. Кто-то, кто только что пробежал внутри трубы. Это самое, звенящее, дребезжащее...

Витек почти побежал, спотыкаясь, матерясь сквозь зубы. Вытянул руки, чтобы не удариться. Ладони касались теплых труб. Пальцы нащупали маленький крестик на веревочке, и Витек отдернулся от него, точно ошпаренный. Перед глазами все поплыло. Витек не сомневался: это тот самый крестик, потому что чертово здание сдвинулось, укладывая в темноте новые и новые коридоры; расползлось в стороны, как подтаявший сугроб. Теперь трубы были гибкими, податливыми, словно плоть. Они пульсировали на стенах, сжимая кольцо. Витьку по-настоящему захотелось кричать.

Руки уперлись в металлическую дверь. Витек толкнул ее, с трудом приоткрывая, и в узкую щель вывалился на улицу. Ветер уколол щеки. Дышать сразу стало трудно. Ночью даже в городе температура легко падала до минус тридцати, что говорить о заснеженном поле?

Слева высилась безголовая фигура старого памятника, охраняющая дорогу к поселку. Изумрудное сияние неба рассыпалось на множество мелких звезд. Дома растворились в ночи. Только подмигивали будто бы огоньки в далеких окнах, хотя на самом деле быть этого не могло.

Витек осмотрелся. Похоже, он нашел какой-то боковой выход из котельной. Рядом стоял наполовину занесенный снегом сарайчик с хлипкой крышей. Из сугробов торчали две пары лыж с палками. Еще он увидел широкую, сантиметров десять в диаметре, дыру. Подошел, ковырнул ногой наледь и понял, что дыра эта — начало трубы, уходящей куда-то вниз. Сразу стало понятно, откуда внутри берутся странные звуки. Ветер и воображение, ничего нового.

На свежем воздухе голова прояснилась. В мыслях всплывали логичные объяснения этой чертовщины: страх незнакомого места, фобия темноты. Самовнушение. Он ведь, по сути, ничего и не видел. Напридумывал больше.

Витька такой вариант вполне устраивал, но возвращаться внутрь тем же путем он не решился. Обогнул здание, пробираясь по снежным завалам и зябко ежась от холода, вошел через главную дверь. На всякий случай задвинул все засовы.

Свет не горел. Сашка шваброй сгребал осколки ламп в ведро. Воздух был прокаленный, сухой, от него подмерзшего Витька сразу бросило в жар. Акоп на диване не вылезал из-под одеяла. Темноту отгонял лишь экран телевизора.

— Вы там чего сделали? — спросил Акоп. — Лампы разнесло к чертям.

— На улице вроде взрыв был, — добавил Сашка. — Надо бы поглядеть.

Витек покачал головой.

— Я только оттуда, ничего там не видно. Темень.

В коридоре раздался грохот трещотки. Было в этом звуке что-то чуждое, неправильное. Пугающее. Особенно здесь.

— О, — сказал Сашка, — а вот и наш экстрасенс со своей битвы возвращается.

— Не сильно натопили-то? — спросил Витек, скидывая бушлат.

— Ты у отмороженного поинтересуйся.

— Задрал уже зубоскалить, — завелся Акоп. — Вы реально не чувствуете? Сквозит же! Околеем тут, на хрен.

Вошел Толик. Быстро обвел комнату лучом фонаря, мазнул по лицам, будто полицейский, накрывший салон с проститутками. Еще бы документы потребовал.

— Что со светом, Толяс? — спросил Акоп. — Ты там пиротехникой баловался?

Толик погасил фонарь и сел за стол. Отхлебнул остывшего чаю.

— Кажется, здесь умирали. Много кто, — сказал он тихо.

— Понеслась... — застонал Сашка. — Духи убиенных младенцев нашептали?

— Я никогда такого не чувствовал. Это... Странное ощущение. Но здесь, в котельной, что-то есть. — Он повернул голову к двери. — Или кто-то.

— Конечно, есть. Черный дембель за нами пришел. Больше некому.

Толик допил чай одним глотком, подошел к буржуйке и отправил в прожорливую пасть полный совок угля. Во мраке вспыхнуло его озадаченное лицо.

— Не берите в голову. Сам не знаю, что такое. Вымотался я, похоже.

— Не бережете вы себя, господин потомственный ведун, — заметил Сашка.

— А насчет света... Я тоже взрыв слышал. Снаружи где-то. Не знаю. Давление, мороз — генератор, может, шалит. Протопить все надо для начала. Завтра посмотрим, что да как.

Акоп выключил телевизор, темнота сгустилась, разгоняемая только дрожащим светом огня из буржуйки.

— Значит, надо спать, — сказал он. — Уже утро почти, а мы ни в одном глазу. Только на пол вы меня хрен сгоните. Раз вам не холодно, сами там и спите.

После изнуряющей ночи никто особо не возражал. Витек лег рядом с Акопом, Толик с Сашкой разместились на пенках. Долго молчали, прислушиваясь к звукам старого здания. Ветер выл не только снаружи, но и внутри. По котельной гуляло эхо. В коридоре «линяли» трубы, и падающие на пол льдинки звучали как чьи-то шаги. Шлеп-шлеп.

— Что делать-то будем? — неожиданно для самого себя спросил Витек вполголоса. — Я про вообще.

Николаич сказал, что отвезти может максимум до Карелии. Другой вариант — вокзал Кандалакши, там у него были знакомые, которые помогут сесть в поезд без документов. Не сбрасывали со счетов и порт. Но все это решало только часть проблемы.

— Что-что. Сваливаем с Севера, на хрен.

— Понятное дело. Считай, свалили уже. Куда дальше? В прокуратуру? И что мы им скажем?

— Полказармы подтвердит, что Говорухин — криминал и отморозок, — ответил Акоп. — Ты рожу мою видал вообще?

— За неделю все сойдет, и хрен кто что докажет. Надо что-нибудь дельное думать. Сашка, что скажешь?

Сашка два года проучился в универе на юриста и в армии прослыл башковитым.

— Я скажу, что надо будет валить по домам и шум поднимать. Репостнуть новость по разным группам и каналам. Малахов, «инстаграм», все дела. Будет шумно — никто нас обратно не вернет. Максимум по шее надают. Были прецеденты.

— Вот, Витек, понял? — ухмыльнулся Акоп. — Прецеденты, говорит. Так что давайте отбой.

Затихли. Вскоре засопел Толик. Кажется, он вообще продрых весь разговор.

Пытаясь уснуть, Витек рассматривал сплетения труб. Как в детстве у бабушки, когда изучал причудливые узоры на огромном, во всю стену, ковре. Только теперь его интересовало конкретное место.

Рядом дрожал Акоп, перетягивая на себя одеяло. На трубе под потолком серебрилось, но это был не крестик, а паутина.

А затем темнота окончательно проглотила комнату.

* * *

По стеклу сползали крохотные ручейки. Изморозь таяла — быстро, как в сказке, — открывая вид на поселок. По правой стороне улицы пробежала рябь электричества, в разных частях зданий вспыхнули и тут же погасли окна. В подъезде громко хлопнула дверь.

Он вышел из детской, в темноте огибая сломанную мебель и сгоревшие вещи. Под ногами хрустела оледенелая кирпичная крошка.

Кухонные окна выглядывали на дорогу, уходящую в бесконечные сопки. В заснеженное ничто. Где-то там, за белой пеленой, стояла котельная. Перешагнув опрокинутую газовую плиту, он дотронулся до батареи. Горячая... В стояке уже шумела вода, этажом ниже мяукал кот. На улице урчал мотор грузовика.

Он прислонился лбом к влажному стеклу. Его трясло, за шиворот стекал пот.

— Сереж, ты чего?

Сердце пропустило удар. Ее голос, его имя...

На кухне загорелся свет, и обшарпанные стены, разбитая люстра, вывернутый кран сгинули вместе с темнотой, как дьявольский мираж. Он больше всего на свете хотел этого. И больше всего на свете боялся.

— Тьфу, Сереж, куда в сапожищах-то приперся? Сам полы мыть будешь.

Снаружи занимался рассвет. Первые лучи солнца бликовали в окнах. Поселок просыпался, а значит, к мальчишкам пришла беда.

Николаич выдохнул и повернулся к жене.

* * *

Витек разлепил глаза и первым делом выбрался из дежурки в туалет, на ходу накидывая бушлат. По котельной разносился гул работающего генератора, в окна под потолком проникали лучи солнца, а в трубах вокруг уже не было ничего зловещего или страшного. Даже наоборот — захотелось еще раз побродить внутри при свете дня, исследовать закоулки. Наверняка у Николаича припасено что-нибудь интересное. Еще один забавный квест, ничего не скажешь.

Небо было серым, низким, на горизонте висел бледный диск солнца. Судя по всему, перевалило за полдень, а значит, часа через три начнет темнеть. К полярной ночи за время службы Витек так и не привык, светового дня ему отчаянно не хватало.

Мороз на улице стоял знатный. В такой морозец бы на лыжи, километров двадцать нарезать, выветрить из головы дурные мысли. Витек сделал свое дело, втягивая носом воздух. Посмотрел на поселок. Из-за оледенелых крыш тянулись к небу столпы дыма. Черная вата расползалась по горизонту, ветер рвал ее, швырял в разные стороны.

Вот тебе и ночной взрыв.

Скрипнула дверь, на пороге появился заспанный Толик, втянувший голову в плечи, хмурый.

— Кто тут последний на поссать? — спросил он.

— Смотри, — кивнул Витек в сторону дыма.

Лицо Толика стало еще мрачнее.

— Может, тут боеприпасы списанные складировали, вот они и взрываются...

— Вот это и интересно.

— А если все-таки живет кто?

— Вряд ли. Если только тусовщики какие-нибудь из города заглянули. Экстремалы, сталкеры. Сейчас таких полно. Я до армейки тоже мотался по закрытым старым городкам. Романтика, так сказать.

Толик шмыгнул носом, отошел на несколько метров в сторону и принялся отливать.

— Нездоровая тема, — сказал он. — И все здесь какое-то нездоровое.

— И это говорит человек с хвостом дохлой змеи на шее, — усмехнулся Витек. — А давай смотаемся, пока светло. Интересно же, что за дым.

Толик повернулся, застегивая штаны.

— Я понимаю, что вы ко мне с юмором относитесь, со стороны это всегда забавно. Но я правда что-то чувствую. Что-то неразборчивое, мутное здесь. Рядом с нами.

— Так тем более надо скататься, мозги провентилировать. Лыжи есть. Мне и самому вчера всякая ерунда чудилась, а сегодня даже вспоминать смешно.

Толик вздохнул, задумчиво глядя на дым. Потом сказал:

— Можно, наверное. За тобой, дураком, присмотреть.

— Во! Другое дело.

Витек обогнул котельную по свежему сухому снегу, подошел к боковому входу, там, где из сугроба торчали лыжи. Нормальная идея, устроить квест из «Сталкера». Жаль, телефона нет, чтобы пофоткать старый поселок. Друзья на гражданке обзавидовались бы.

Он откопал обе пары, прихватил лыжные палки, вернулся в котельную.

Акоп переполз ближе к буржуйке и дремал, завернувшись в два одеяла. Сашки не было. Витек не мог вспомнить, видел ли его, когда проснулся, или нет. Наверное, тот тоже решил изучить котельную при свете.

— Акоп, мы до поселка и обратно, — сказал Толик. — Не теряйте.

— Делать вам нехер, — едва слышно пробормотал Акоп.

Витек взял хлеба, минералки в вещмешок и кусок сыра. Как раз на перекус во время пути. Приключение и азарт. Отличное начало дня.

Ехали недолго, минут пятнадцать, по заметенной дороге, которую и дорогой-то можно было назвать с трудом. Свернули к заброшенным рядкам гаражей, обогнули их и по склону поднялись к первым городским зданиям. Это были какие-то низенькие хозяйственные строения, занесенные снегом чуть ли не до крыш. Кое-где торчали остовы заборов, тянулись электрические столбы. Вокруг, куда ни глянь, раскинулись заснеженные сопки, похожие на спины спящих медведей. Все же была своя романтика в Севере. Едва уловимая, колючая и холодная.

Поселок подступил незаметно, через несколько минут они подкатили к первой пятиэтажке. Это была классическая панелька, «хрущевка», с черными провалами окон, укутанная снегом. Витек остановился около нее, задрав голову, залюбовался.

Он почти чувствовал, что должен заглянуть внутрь, подняться по лестнице, найти какого-нибудь полуживого сталкера и взять у него задание... На обратном пути можно устроить разведку. Такие места его всегда манили. Обладали они какой-то притягательностью, своим особым, мрачным волшебством. Что в юности с пацанами по стройкам лазили, что сейчас по забросам. Мальчишки не взрослеют.

— Ну что, ведьмак, чувствуешь потусторонние силы? — спросил Витек с улыбкой.

Толик пожал плечами, озираясь. Тут же по-быстрому позавтракали. Поселок, хоть и заброшенный, как будто жил собственной жизнью. Поскрипывали на морозе уцелевшие двери, где-то гулко ухало и звенело. Будто бы даже слышались голоса. А еще пахло гарью. Дым поднимался над домами и медленно расползался по темнеющему небу.

Тронулись дальше, ориентируясь по электрическим столбам. Между плотно стоящими «хрущевками» иногда мелькали магазины с выбитыми окнами, киоски, заваленные снегом, проржавевшие авто.

Взобравшись на покатый снежный холм, Витек увидел нечто очень странное — через десяток метров впереди снег заканчивался. Вернее, там он таял, превращаясь в грязевые лужи. Дальше шла обычная асфальтированная дорога, остатки снега лежали у обочины. Тротуары тоже были очищены от снега, а несколько хрущевок имели вполне себе жилой вид: целые окна, деревянные двери подъездов. По тротуарам шли люди — человек десять или двадцать. Вполне себе обычные люди. Живые.

— Я же говорил, — простонал Толик. — Как ты это объяснишь? Валить надо. Куда угодно, лишь бы подальше.

Витек не мог поверить своим глазам — будто в середине заброшенного, забытого всеми поселка вдруг появился еще один, жилой, настоящий! Может ли быть такому рациональное объяснение? А фиг знает...

И еще дальше, за домами, Витек обнаружил, наконец, источник дыма. Это был завод или что-то вроде того. Большое здание советских времен, расползающееся в стороны корпусами и надстройками. Один из корпусов обвалился — это было видно даже с холма. Клубы черного дыма вырывались из-под обломков.

— Ну, ты же видишь! — затянул свое Толик. — Вот так вдруг... среди зимы...

— Может, сверхсекретный какой-нибудь поселок... Кто знает? Давай просто посмотрим вблизи, что там горит, да дернем обратно, — предложил Витек. Не мог же он просто так отказаться от наклюнувшегося приключения. — Светить лицами не будем, короче. Осмотримся просто.

Они скатились с холма и сняли лыжи. Толик осторожно ступил на тротуар, будто опасался, что тот исчезнет. Витек был наглее, пошел сразу, осматриваясь. Дома и правда выглядели жилыми. Занавески на окнах, какие-то цветы, хозяева мелькают.

— Морок, — сказал Толик. — Я пока не понимаю толком. Но, зараза, нутром чувствую.

— Ты задолбал, — кратко ответил Витек. — Не нагнетай.

Они направились по тротуару вдоль домов. Людей здесь не было, но Витек видел их вдалеке, у горящего здания. Дыма тут было больше, чувствовалась гарь, на губах появлялся металлический привкус.

В какой-то момент пятиэтажки расступились, дорога сделалась шире, с обеих сторон потянулись засыпанные снегом горбы сопок. Горящее здание походило на чудовище, развалившееся среди снега, с множеством щупалец-пристроек, огромным языком — бетонной дорогой, с шипами антенн и бесчисленным количеством стеклянных глаз. Из-под обломков кирпича и плит развалившегося корпуса били языки пламени. Тянулся дым. Зеваки скопились вдоль забора. Стояли две пожарные машины. Мелкие хлопья сажи липли к губам.

Они остановились метрах в ста от скопления народа, около КПП с опущенным шлагбаумом. За КПП можно было увидеть оледенелую тропинку к главному входу, над которым болтался на ветру красный транспарант с большими белыми буквами: «НАУКА — ЭТО ЖИЗНЬ!»

Витек прислонил лыжи к забору и подошел чуть ближе. Из окошка КПП высунулась старушка.

— Солдатики, вы откуда? С большой земли? На помощь примчались? — спросила она добродушно.

— Можно и так сказать, — ответил Витек. — А что, бабушка, сильно горит?

— Вы бы слышали, как ударило! Среди ночи, ни с того ни с сего. Опять что-то нахимичили химики эти. Руки бы им пооторвала! Уже двадцать лет делают что-то. Точно кого-нибудь поубивают ненароком!

Сильный порыв ветра окутал всех троих дымом, снег под ногами почернел от сажи.

— Твою ж мать... — прошептал Толик. — Ты это видишь?

— Что?

— Ребятки, кто-нибудь еще с вами приехал? — спросила старушка, покашливая. — Мне доложить надо. Документики покажите.

Витек разглядел, что стекла на ее очках стали темными, но старушка как будто этого не замечала. Толик отпрянул от забора, попятился.

— Ты не видишь? У нее лицо... у нее лицо гнилое! Как будто... бля! Как будто она мертвец! — затараторил он. — Это дым!

Дым опускался на поле гигантским рваным одеялом. Ветер трепал его и тащил к поселку. Улицы тоже наполнялись дымом.

— Успокойся, Толяс! — прикрикнул Витек. — Спокойнее, слышишь?

Лицо Толика побледнело, глаза округлились. Он перевел взгляд на людей у забора и вдруг заорал. Несколько человек обернулись в их сторону. Кто-то помахал рукой. Старушка из КПП все причитала, как заведенная:

— Так сколько вас, ребятки? Откуда вы взялись? Давайте-ка я вас сначала товарищу Полянскому представлю. Не уходите только. Стойте! Стойте!

Толик захлебнулся криком, бросил лыжи с палками и побежал. Витек, ругаясь сквозь зубы, кинулся следом. Толик шарахнулся в сторону, взмахнув руками, будто разгонял вокруг себя дым, споткнулся, упал, поднялся на колени и пополз. Витек нагнал его, помог встать. Толика трясло.

— Морок... Это морок, говорю же, — тараторил он. — Они здесь все давно мертвые. Этот дым. Запах чувствуешь? Химией какой-то пахнет. А у людей лица мертвецов. Без кожи, гниют... да сгнили уже почти... Хрен знает, что такое...

— Что за чепуху ты несешь? — Витьку очень хотелось отвесить другу пощечину, привести в себя. Тот как будто впал в транс. Достал трещотку и как сумасшедший смотрел по сторонам.

— Как ты не видишь... Как вы все не видите...

Витек обернулся. К ним шли. С разных сторон. Человек пять или шесть. Старушка поднимала шум и тыкала пальцем. Вокруг нее собирались люди в форме.

Вот тебе и не привлекли внимания.

— Бежим! — Витек рванул в узкий темный проулок; не оборачиваясь, услышал, как сзади пыхтит Толик.

— Стоять! Ловите их! — летели вслед голоса.

Витек выскочил между домов, побежал, не разбирая дороги. В горло набился дым, хотелось кашлять. Если их тут поймают, дезертиров, да еще и чокнутого Толика, то Говорухин покажется добрым волшебником в голубом вертолете...

Еще один проулок. Потом еще. Узкая улица, игровая площадка, какая-то школа, поликлиника, детский садик. Витек оглянулся — метрах в трех позади бежал Толик. Больше никого не было. Юркнули между домами, оказались на засыпанной снегом дороге. Пятиэтажки с двух сторон были старые, заброшенные, первые этажи в снегу, подъезды не расчищены. Всюду валялись куски плит с ржавыми кривыми арматурами. Какие-то кирпичи, гнилые рамы, присыпанные снегом остовы автомобилей.

Витек перешел на шаг, тяжело дыша, стирая с лица налипшую сажу вперемешку с потом. Его догнал Толик, лицо которого пошло красно-белыми пятнами.

— Ты совсем с катушек слетел?! — вскипел Витек. — Двинулся на всю голову, экстрасенс недоделанный!

— А ты серьезно не замечаешь? Вот это вот все? — Толик обвел воздух руками. — То снег кругом, то жилые дома и люди. То запустение и хлам, то очищенные дороги. Как дым лег, я сразу все увидел.

— А я не увидел! Почему я должен вообще видеть? Люди как люди, причем военные там тоже были. И теперь нас наверняка искать будут! Мы, сука, не должны привлекать внимания, а ты орешь, как полоумный!

— Тогда и соваться в поселок не надо было! Что мы здесь забыли, а?

Над улицей пронеслось эхо голосов, и Витек судорожно завертел головой. Толик дернул его за рукав, указывая на гору плит у одного из подъездов. Они рванули туда, влезли на козырек и забрались в темноту через разбитое окно. Оглядываясь в последний раз, Витек заметил фигуры, выходящие из проулка.

— Твою мать, — прошептал он, присаживаясь на ступеньку, — нас же по следам найдут на раз.

Толик усмехнулся.

— Ты под ноги совсем не смотришь? Мы чужие здесь, не оставляем следов. Этот чертов снег их сразу маскирует.

— Что ты опять несе...

С потолка осыпалась шт��катурка, завибрировали стены. На верхних этажах что-то утробно заурчало.

Они переглянулись и без лишних слов спустились на заваленную хламом площадку первого этажа. В доме было чертовски холодно. Ветер будто не замечал стен, в воздухе кружили снежинки.

Молчали долго, не решаясь озвучивать очевидные вещи. Витек старательно убеждал себя, что ничего особенного тут нет и всему можно придумать объяснение, но даже его фантазия иссякала. Он не удержался и выглянул на козырек: никаких следов не было. Чистый снег. Урчание сверху не повторялось, но Витька не покидало ощущение, что за ними наблюдают.

— Мамка говорила, что не бывает заброшенных городов, — тихо сказал Толик. — Они живут сами по себе и без людей нормально управляются. Но это другая жизнь.

Он подошел к стене и провел рукой по трещине вдоль стояка. Труба чуть слышно позвякивала, будто сверху кто-то слабо стучал по ней монеткой. Или железным когтем.

— А бывает, что города сами заманивают людей. Чтобы поддерживать свою неправильную жизнь.

— Вот только крипипасты нам сейчас и не хватало, — сказал Витек.

Они потеряли счет времени, но на поселок уже опускались сумерки, и из каждого уголка дома выползала чернота. Изредка под окнами слышались голоса, однажды мелькнул фонарный луч. Пора было уходить. В темноте военная форма не будет бросаться в глаза.

— А ты думаешь, — не унимался Толик, — почему у многих народов белый — цвет смерти? Из-за таких вот мест. Обледенелая пустыня кругом, и метель стирает все другие цвета. Даже солнце стирает.

У подъезда обвалился кусок плиты, закряхтел кто-то. Угасающий свет в окне моргнул и исчез вовсе. Его перекрыл человек на козырьке.

Они отступили вглубь, к подъездной двери, едва не споткнувшись о присыпанные снегом книги. Витек нашарил кирпич на полу. Человек спрыгнул с подоконника, быстро протопал наверх, но лестница там была сломана — не пройти. Он сбежал вниз, перегнулся через перила. В темноте мелькнули глаза, и Витек поднял кирпич.

— Живы... Ну слава Богу. Давайте на выход, пока не поздно.

Это был Николаич.

Витек сперва обрадовался, но потом ощутил жгучее желание размозжить ему голову. Николаич ведь привез их сюда. Что бы тут ни творилось, он не мог об этом не знать.

Прочитав все на их лицах, Николаич заговорил:

— Не понять вам меня, ребята. Да и некогда объяснять сейчас, надо вам уходить из поселка. Лыжи с собой?

Толик покачал головой.

— Так... Тогда только теплотрасса. Оно еще не до конца проснулось, можете проскочить.

— Что за оно?

На верхних этажах шумно заворочалось, зазвенели трубы в доме. Покрытый копотью потолок пошел мелкими трещинами.

— Вылезло после взрывов много лет назад, — сказал Николаич, задрав голову. — А сейчас не давало вас найти, потому что учуяло. Себе оставляло. Хорошо, что мест для схрона тут немного. Ладно, не стойте истуканами, пошли.

Они выбрались наружу, и Николаич быстро объяснил, куда бежать. Витька раздирали сомнения: второй раз поверить тому, кто притащил черт знает куда? Но выбора, как и тогда, у них не было.

Николаич вложил ключ в руку Витьку.

— Идите прямо по дороге, машина стоит в паре километров от котельной. Там я следы зачистил, но если приглядеться, то...

— Что происходит? — спросил Витек. — Ты же нас и привез.

— Глупость сотворил. Нельзя вас. Молодые еще, нормальные. А я поторопился, не подумал сразу среди ночи-то...

Он похлопал ребят по плечам, пожелал удачи и пошел в сторону дыма.

— А ты как? — спросил Толик ему вслед.

Николаич остановился. Сказал, не оборачиваясь, лишь слегка повернув голову:

— Я не могу бросить семью.

Сделал пару шагов, а потом добавил:

— И лучше не суйтесь в котельную.

* * *

Когда он вошел в квартиру, Оля была тут как тут. Помогла снять куртку, налетела с расспросами.

— Ну что там? Поймали?

— Да. Мужики повели к начальству. Там живо выяснят, кто такие.

— Что ж будет теперь... Как мы без завода?

Николаич обнял ее крепко, поцеловал.

— Все будет хорошо.

Размыкать руки не хотелось. Оля была такой теплой, такой родной. Здесь и сейчас. Ее запахи, движения, огонек в глазах... Николаич был уверен, что все это в последний раз.

— Ну, хватит, хватит, — со смехом сказала она, отстраняясь. — Мой руки и дуй за стол. У меня почти все готово.

Он шагнул на кухню, и Ксюшка улыбнулась. Она сидела во главе стола и рисовала на большом альбомном листе. С кисточки капало на скатерть. В другой день дочка обязательно получила бы нагоняй, но не сегодня.

— Смотри, пап, какой паучишка! Правда, красиво?

— Очень.

Паучишка был с большими добрыми глазами и бесконечным множеством лап. Такой паучишка мог опутать целый поселок, протянуть ниточки в каждую квартиру, к каждому человеку, шевелить людьми, как марионетками. А когда надоест, просто оборвать связь.

Николаич хотел снять с плиты сковороду, но рука предательски дрогнула. Дышать стало тяжело. Он оперся на подоконник и поднял взгляд к коридору. Там мерцал свет, вырисовывая на стенах смутно знакомые тени. Люди, которых Николаич привозил сюда. Бомжи, опустившиеся наркоманы, пара бандюков. Но все же люди.

В комнате с грохотом что-то упало, Ксюшка встрепенулась.

— Это мама наша опять полки роняет, — сказал Николаич, стараясь спрятать дрожь в голосе. — Вечно от нее убытки.

Ксюшка хихикнула и продолжила рисовать в углах листа синие паутинки. Николаич присел рядом и погладил ее по волосам.

Тихо работало радио, на плите подгорала картошка. В трубах ворочалось. Отец и дочь ждали к ужину маму, которая никогда не придет.

* * *

Они забрели в промышленный район на окраине. Дома остались за спиной, слева виднелись волны сопок, справа — спрятанные под снежными шапками гаражи, мастерские, еще какие-то постройки. Дым от горящего завода поднимался над крышами позади. А впереди, словно мостки над водой, тянулись над сугробами две толстенные трубы, обмотанные изоляцией. Кое-где торчали лохмотья стекловаты.

Витек подошел к трубам, запрыгнул. Под темно-синим небом были видны вдалеке силуэты статуй. Безголовый терпеливо тянул руку вверх.

— Все дороги ведут к котельной, — сказал Витек, и они зашагали вперед.

Витек чувствовал, как под подошвами переливается тепло, но старался не обращать внимания. Трубы шли параллельно друг другу, как две лыжни. Их разделяла только узкая щель, снизу подпирали сугробы. В умирающем свете вокруг поблескивало белоснежное море снега.

Они одолели половину пути, когда сзади рвануло. Витек повернулся и обомлел: в поселке будто вставало солнце. К небу ползло ярко-оранжевое сияние, в окнах мелькали вспышки. Алое зарево накрывало дома.

— Ну нахер это место, валим.

Он прибавил ходу и не сразу заметил, что Толик отстал.

— Эй! — крикнул Витек.

Толик не реагировал. Стоял столбом, глядя туда, где ослепительный свет пожирал темноту. Витек, матерясь, дошагал до Толика, опустил руку ему на плечо и отшатнулся, когда тот повернул голову. В его глазах не осталось белого цвета, по щекам медленно сползали кровавые слезы.

— Я увидел, — сказал он, не моргая. — Теперь увидел.

Сделал неловкий шаг, и нога соскользнула в зазор между трубами. Туда пролезло бы от силы три пальца, но сначала в щели исчезла ступня, а потом и колено. Как сухие щепки хрустнули кости. Толик закричал и завалился набок.

Трубы начали едва заметно вращаться, будто валы в машинке для раскатки теста. Витек мгновение балансировал на них, как канатоходец, скользил и спотыкался. Он бы повторил участь друга, но успел вовремя спрыгнуть в сугроб. А нога Толика тем временем продолжала уходить вниз. Снег вокруг наливался красным.

— Твою ж мать! Держись, Толяс!

Витек провалился по пояс; казалось, снег попал даже в трусы. Чертыхаясь, дрожа от холода, он пробирался к Толику — ползком, рывками, делая неуклюжие шаги.

— Оно всегда тут было, — прошептал Толик. — Задолго до людей.

Трубы провернулись с глухим металлическим звуком. Треснули тазовые кости, Толик взвыл. Оставшаяся на поверхности нога вывернулась под невероятным углом. Трубы расплющивали его, перетирали в труху.

— Сука, сука, сука! — орал Витек, добравшись до труб, охаживая их кулаками, выдирая куски стекловаты, под которой пульсировало живое, теплое.

— Оно и есть труб-бы, — хрипел Толик. — Вся сис-стема. Больше пос-селка.

Трубы резко сделали пару полных оборотов, и в стороны брызнула кровь. Толика не стало. На снег сползло нечто бесформенное, развороченное, изломленное. Бах! И вместо человека — заляпанная красным армейская шапка да прилипшие к стекловате куски плоти.

Витек побежал. Вернее, думал, что побежал. Снег был повсюду: он ломался, проваливался, норовил задержать, оставить здесь навсегда. Но Витька подгоняло гудение труб. Эти твари еще не насытились, скрежетали недовольно; точно зловонное дыхание, от них поднимался пар.

На лице застывали слезы, кровь, но Витек двигался вперед. Он не собирался умирать. По крайней мере не сегодня. Мир вокруг делили темнота и снегопад, а для Витька сейчас существовала только поднятая кверху рука каменного солдата.

...Из трубы котельной валил дым. Не такой, как в поселке, а блекло-серый. Возле входа кто-то рассыпал уголь.

Путь от места смерти Толика Витек преодолел в каком-то трансе, будто вне времени. Мышцы горели огнем, одежда задубела. Он рванул дверь, и изнутри дыхнуло сухим жаром, от которого на лбу сразу выступила испарина. Воздух дрожал — казалось, что и все трубы дрожат в легких конвульсиях, будто дышат, будто судорожно пропускают сквозь себя тепло. С них гулко капала на бетонный пол вода.

Дверь в дежурку была распахнута. Витек влетел туда и увидел Акопа, который с одеялом на плечах стоял у буржуйки и горстями высыпал уголь прямо в огненное нутро. Телевизор больше не работал, Сашки нигде не было.

Акоп повернулся: кожа на щеках лопнула, словно кожица помидора, глаза налились красным, а волосы дымились. Витек увидел набухшие обгоревшие губы, похожие на переваренные сардельки. Эти сардельки шевельнулись.

— Холодно, — сказал Акоп, и наваждение пропало.

Витек сглотнул, чувствуя, как иррациональный страх еще больше накрывает с головой.

— Сквозит откуда-то, чувствуешь? Будто щель. Все тепло выдувает. Надо бы проверить. А то заснем, буржуйка остынет, и замерзнем на хрен.

В дежурке было нестерпимо жарко, хотелось раздеться до трусов. В печи потрескивало.

— Мы валим, Акоп. Где Сашка?

— А мне откуда знать? С вами же ушел.

Он дернул плечом. Языки дрожащего света лизали блестящее от пота лицо. Акоп натопил, как в бане. Витьку не хватало воздуха.

— Значит, нет уже Сашки. Вдвоем уходим, только не спорь.

Витек, роняя посуду, стал сгребать в вещмешок еду со стола.

— Как это вдвоем?

— Акоп! Просто послушай! Если не уйдем, тут нас и похоронят!

Витек вышел из дежурки и двинулся к генераторной, чтобы забрать канистру. Он не был уверен, что машина действительно там, где сказал Николаич. Но если там, много ли в баке топлива? Лучше было подстраховаться.

В коридорах тоже было жарко, но терпимо. Теперь здесь грело все. На вертикальной трубе, уходящей под потолок, висел счетчик для измерения давления. Стрелочка под стеклом, дрожа, медленно поднималась по делениям вверх.

По трубам пронесся гул. Вроде бы кто-то вскрикнул. Коротко, едва слышно. Несколько тонких труб под окнами задрожали, завибрировали.

Витек замедлил шаг, прислушиваясь. Может, это был не крик, а очередной порыв ветра? Или Сашка все-таки жив?..

Раздался еще один вскрик, теперь уже отчетливый — из дежурки.

Витек выругался и поспешил обратно.

Акоп стоял на диване, прощупывая стену. Всюду лежал уголь. По комнате плясали блики огня.

— Сквозит же! — прикрикнул Акоп, непонятно к кому обращаясь. — Весь жар выдувает! Слышите? Надо найти!

Громыхнуло где-то, затряслась буржуйка, и тогда Витек расслышал трещотку. Прямо здесь, в дежурке. В трубе у стены. К ней обернулся и Акоп.

— Это еще что за херня?

Трещотка ответила ему. В трубе зашевелилось, поползло. Казалось, даже свихнувшийся Акоп удивился. Витек, пятясь к двери, едва не запнулся о разбросанный уголь. Прошептал:

— Акоп, давай на выход.

Труба была небольшой. Слишком узкой, чтобы туда влез человек. Если только не по частям.

— Толяс?.. — произнес Акоп, и труба, выгнувшись по-змеиному, треснула. Со свистом из нее повалил пар.

— Сука, я так и знал! Я же говорил, что сквозит! — заорал Акоп и бросился к трещине, закрывая ее руками.

Скрюченные пальцы погрузились в пар, и в этот же момент во все стороны разлетелись красные капли. Множество красных капель. Кожа на пальцах лопнула — и это было, мать его, не наваждение. Это была реальность. Мощная струя разбросала кровь повсюду, оросила печь и диван, заляпала столик и экран телевизора.

Застывший от изумления и испуга Витек наблюдал, как взвыл Акоп, как он сполз на пол, выставив перед собой окровавленные руки.

— Холодно! — кричал Акоп. — Замерзнем же! Согрейте!

Вопли вывели Витька из оцепенения. Он схватил со стула полотенце и подбежал к Акопу. С большинства пальцев основательно содрало кожу, не уцелели и ногти. Витек торопливо, кое-как, перемотал окровавленные руки Акопа, подхватил его и поволок прочь из котельной.

Труба шипела, будто издыхающая змея. Акоп скулил, не сводя с нее взгляда. Буржуйка тряслась, словно в припадке, хлопала дверцей, из ее раскаленного нутра сыпались на пол мелкие угольки.

Витек толкнул входную дверь плечом. Она не поддалась сразу, почудилось даже, что засовы шевельнулись. И вспомнились тут царапины, замки, которые могли не только защищать от кого-то снаружи, но и не выпускать кого-то изнутри. Потом Витек почувствовал холод, еще более острый и колючий на контрасте с жарой в дежурке. Дверь распахнулась.

Они вывалились на улицу. Акоп, поскуливая от боли, процедил:

— Херня какая-то примерещилась. Я не специально.

Из котельной позвали. Сашка... Витек замер, глядя в темную кишку коридора. Умом он понимал, что нельзя туда возвращаться, даже Николаич это говорил. Морок. Чертов морок. Но там, в глубине, словно прошел кто-то, поманил рукой.

— И здесь щели!

Витек сморгнул, приходя в себя, и повернулся. Акоп пробирался к перебитым трубам у забора. Они были выгнуты буквой «Г», из них валил черный дым.

— Стой, придурок!

Акоп шел вперед, как ледокол, отбрасывая в стороны комья снега, оставляя на нем кровавые пятна. Оглушительно громко треснуло, Акоп взмахнул руками и исчез.

У Витька не осталось сил. Будто что-то оборвалось внутри. На ватных ногах он прошел по следам друга и застыл на краю старого колодца. Сквозь проломленные доски на глубине метра в четыре был виден Акоп. Он ощупывал стены, смеялся, бормотал что-то, словно не понимал, где находится. А еще Витек увидел трубы. Они вылезали из земли, словно огромные черви. Движения их были дергаными, странными. Металлический скрежет резал слух.

— Акоп...

Из труб хлынула вода. Акоп встрепенулся, задрал голову, щурясь, разглядывая Витька. Поднял руки, словно хотел отмахнуться, а потом заорал от боли. В холодном воздухе взвились клубы густого пара. Акопа поливали кипятком. Он ревел по-звериному, прыгал, царапал стены, пытаясь залезть наверх, но каждый раз падал. Пар закрыл его, молочным облаком поднялся над колодцем и осел каплями на лице Витька.

Витек не мог смотреть, не мог слушать. Он был в одном шаге от того, чтобы сойти с ума. Акопа варили живьем, а Витек мечтал лишь о том, чтобы друг поскорее замолчал. Не кричал больше, не звал на помощь, не умирал так громко. Это было слишком.

Он попятился, зажав уши ладонями. Пятился и пятился, пока не уперся спиной в дверь котельной. Шумно ссыпался снег с козырька. Витек убрал руки и прислушался. Стало тихо. Из дыры в снегу валил пар, неестественно белый в ночной темноте.

А еще вдруг снова расцвело над головой северное сияние. Оно дрожало, будто кто-то невидимый запустил руку в безбрежный океан неба и потревожил полотно неосторожными движениями.

Витек сломал две сигареты трясущимися руками. Наконец засунул в уголок губ третью, закурил.

Из-за двери едва слышно доносились звуки работающего генератора. Думалось, будто котельная дышит такими вот надрывными гудящими вздохами.

Витек пошел прочь, не оглядываясь. К черту топливо, вещмешок. К черту все. Убраться отсюда надо. Вот что важно.

Вышел на следы от лыж, оставленные несколько часов назад возле постамента. Вдалеке расцвел огнями поселок, но Витек шел не к нему, а от него. Это место тоже дышало, питалось теплом через трубы, оживало. Они все были заодно — котельная, поселок и Николаич.

Из снега вдруг полезли трубы, вспарывая сугробы и дорогу. Неторопливо, бесшумно, они росли вверх и в стороны, расплетались, преграждая путь. Витек остановился, мусоля сигарету в зубах. Трубы были выкрашены в желтый, кое-где краска потрескалась. Что-то плескалось и булькало внутри. На одной из труб дрожал счетчик. Снег вокруг обратился в воду и тут же — в лед. Ветер взвыл, спотыкаясь о внезапную преграду.

— Ага, понятно... — Витек оглянулся. Трубы были вокруг, выросли частоколом, оставляя единственный путь — к котельной.

Он неторопливо докурил, швырнул бычок в снег и вернулся. Внутри было жарко, но уже не так сильно, как раньше. Из дежурки свистел пар, грохотала буржуйка. Чувствовалось, до дрожи в коленках, присутствие кого-то еще. Постороннего. Опасного. Неживого?

— Кто здесь? — спросил Витек негромко. Ухмыльнулся. — Как в ужастиках, сука. Умудрились же вляпаться.

Он пошел, не заглядывая в дежурку. Движения были неторопливыми, вялыми. Звуки его шагов тонули среди шума вокруг. Уже никуда не хотелось бежать, что-то делать. Хотелось, чтобы все скорее закончилось.

Направился в глубь котельной. Трубы вокруг разрослись, будто ожившие растения. Они были везде. Большие и маленькие. Холодные и горячие. Витек постучал согнутым пальцем по счетчику, висевшему на уровне его глаз. Стрелка дрожала. Где-то зашипело. Стало слышно, как шумно проносится над головой вода.

Витек услышал трещотку, и в голове раздался голос Толика: «А я предупреждал, что валить надо!»

Плохо, значит, предупреждал.

В какой-то момент Витек вышел к распахнутой двери — той самой, которая еще ночью была закрыта. Под ногами хрустел уголь. Из помещения тянуло жаром, потому что его заполнял котел.

Это был огромный котел цилиндрической формы, старый, весь в пятнах сажи, кое-где погнутый, с несколькими глубокими трещинами по бокам. Внутри него шипело пламя. Из боков тянулись в стороны трубы.

Витек завороженно смотрел, как в дрожащем полумраке играют блики света. Прав был философ — на огонь можно смотреть бесконечно.

Снова раздались громыхания трещотки. Витек шагнул к котлу и увидел Сашку.

Он висел в переплетении тонких труб, похожий на бабочку, угодившую в паутину. Трубы обвили его запястья, ноги, шею. Они проткнули щеки, вылезли из глазниц и из приоткрытого рта. Трубы торчали из груди, из паха. Кровь стекала по ним, ползла змейками и собиралась на полу в темные лужи.

— Пир на весь мир, — сказал Сашка угрюмым голосом труб.

— Кто ты? — спросил Витек.

Где-то в глубине котельной, в недосягаемом мраке за котлом, заворочалось нечто.

— Мне хватит вас надолго, — сказал Сашка, хотя разорванные губы его не шевелились. — Присоединяйся!

Витек понял, что его сознания, его мозгов не хватит представить эту громадину, которая раскинулась вокруг, под землей, под снегом, опутала поселок, торчала отовсюду трубами, обитыми стекловатой.

Что же она делала? Просыпалась, чтобы пожрать? Держала пленником Николаича, чтобы он приводил жертв? Становилась больше, злее, прожорливее? Зачем? Для каких целей?

Котел громыхнул с невероятной силой, языки огня вырвались из его недр, схватили Витька за ноги, за руки, ужалили, содрали кожу, подожгли одежду, опалили волосы. Витек закричал, чувствуя, как его поднимают, несут куда-то, срывают бушлат, берцы. Нестерпимый жар охватил тело. Горло разодрал горячий воздух.

Кругом были трубы. Они со скрежетом, лязганьем и скрипом закутывали Витька в кокон. Изгибались и трещали, протыкая его, насаживая, будто на шампуры.

Витек чувствовал, как тонкие трубы вспарывают его кожу, проникают в вены и артерии и начинают качать кровь — живительное тепло, жизненную энергию. Все, что нужно было этому монстру. Он хотел согреться. Он хотел жрать.

«А ведь неоткуда взять дополнительную жизнь, — с болезненной до безумия иронией подумал Витек. — Пересохраниться не получится».

И потом он умер.

* * *

Николаич сидел за столом в кухне и разглядывал собственное отражение в стекле. Сгорбленный, помятый старый дурак.

Поселок окончательно проснулся. Запустение ушло, закипела жизнь. Всюду горел свет, мелькали люди, машины. Это означало лишь одно: мальчишки не выбрались. Тварь наелась, и теперь вместе с водой по трубам текла их жизнь.

Сразу после второго взрыва Ксюшка начала клевать носом. Только что была полна энергии, смеялась, как вдруг потускнела. Ушел румянец, глаза померкли.

Николаич взял ее на руки и отнес в детскую. По крайней мере не пришлось объяснять, где мама. И почему с квартиры, точно со змеи, слезает шкура, притворная реальность, под которой прячутся обугленные стены и холодная тьма.

Их встречи напоминали тюремные свидания. Николаич был посетителем, а родные — заключенными. Вот только срок у них был пожизненный, бесконечный. Иногда поселок отогревался на день, иногда на целую неделю. Возвращал разрозненные моменты из прошлого; до того, как половину людей эвакуировали, а вторую похоронили в руинах вместе со всеми секретами. Там остались жена и дочка Николаича, и не было у них могил, кроме снежных холмов и заросших мхом и травой развалин.

Николаич лег рядом с Ксюшкой, и та перевалилась на него, приобнимая. У соседей звучала музыка, слышался смех. На улице гремели нетрезвые перебранки. Николаич видел, как в конце очередного цикла поселок погибал, разваливался, исчезал в грязи, в траве, в снегу. Но сегодня заброшенной тут была лишь одна квартира. И он понимал почему.

Ксюшка засыпала у него на груди. Николаич прижимал ее к себе и считал удары сердец: большого и маленького. Одно с каждой секундой билось чаще, сильнее, будто старалось работать за двоих. Расшевелить второе, не дать ему остановиться. Но то почти замерло, застыло, как и настоящая жизнь в этих краях.

За окном начиналась метель. Медленно исчезало в снежной дымке переплетение бесконечных труб. Холод сковывал комнату.

В мертвом поселке посреди ледяной пустыни Николаич смотрел на трещину в потолке и чувствовал, как туда просачивается его душа.

Об Александре Матюхине (фантлаб)

Об Александре Подольском (фантлаб)

Группа Александра Подольского в вк

Группа Александра Матюхина в вк

Аудиоверсия от Руслана Покровского и ещё целого коллектива авторов озвучки! (Все полезные ссылки под этим видео на ютьюбе)

КРИПОТА - Первый Страшный канал в Telegram