Опустошение
Я не верю ни в бога, ни в дьявола, ни в рай, ни в ад, ни в карму, ни в колесо Сансары и перерождения, ни в привидений. Как человек, который не стал медиком только благодаря череде случайностей, я абсолютно убеждена: все, что происходит с этим хрупким и недолговечным существом из плоти и крови, которое каждый из нас привык называть «я», имеет место исключительно в наших черепных коробках, и навсегда исчезает сразу после того, как прекращается физическая активность мозга. Но что, если понятие человека как физически ощутимого тела и мозга в черепной коробке — это лишь скудная доля от всего многообразия форм нашего существования? Что, если тем треклятым ноябрьским вечером для меня лишь приоткрылась завеса этой тайны?
Меня зовут Юля. Мне 28 лет. Я замужем. По крайней мере, никаких официальных документов, признающих меня вдовой, пока не существует в природе. Всё меньше и меньше уверена, что это хорошая новость, потому что грань между надеждой и сумасшествием невероятно тонка. И я с каждым днем становлюсь к ней все ближе.
Забавно, но если я скажу, что тот вечер до произошедшего казался мне лучшим в моей жизни, я одновременно совру и скажу чистую правду, потому что каждый день, проведённый с Игорем, был для меня лучшим. Без исключений. Мы даже почти ни разу за 7 лет не ссорились.
Мы жили в просторной квартире в «брежневке», оставшейся от моих бабушки с дедушкой. Пару лет назад мы с мужем начали делать ремонт, но остановились на кухне и спальне, а потом было то лень, то не на что закупать материалы. Отголоски этого ремонта до сих пор видны в квартире, а в гостиной, где мы хотели оборудовать уголок для игры в приставку, до сих пор лежит несобранная тумба для ТВ. Смешно, но именно она стала для меня своеобразным мемориалом. Спальню и маленькую комнатку, служившую Игорю хоум-офисом, отделяет от остальной квартиры длинный коридор метров в 5, закрывающийся на отдельную, «коридорную» дверь. Позже вы поймёте, почему я упомянула эту деталь. В тот вечер мы отдыхали после работы: я — придя из офиса и переодевшись в любимую растянутую футболку, Игорь же — просто выключив компьютер и улегшись на кровать.
— Что нового на работе? — спросил он, не отрывая глаз от телефона.
— Да ничего особо. Клиентка одна — психопатка чертова. Вчера трезвонила мне до поздней ночи, сегодня — начиная с семи утра, и весь день не отпускала, пока мы с ней о чем-то не договорились.
— Личные границы, ау! — Игорь закатил глаза.
— Да знаю я. Но не могу просто не брать трубку. В моменты, когда я пытаюсь это делать, кажется, что я отвратительный сотрудник. И что моё место в лучшем случае в техподдержке покупателей магазина памперсов, а не в этой компании. — Сотрудника, годного только для техподдержки магазина памперсов, трижды за год бы не повысили.
Я, вопреки своему желанию, слабо улыбнулась.
— Не звучит как слова человека, женатого на мне пять лет, — усмехнулась я.
— Любовь живет гораздо дольше, вообще-то! И потом, годы идут, все меняется, но — кроме твоей задницы!
— Значит, тебе восьмидесятилетнему очень повезёт.
— А сейчас-то как везёт, — Игорь запустил руку мне под футболку, и я развернулась к нему лицом, чтобы до стратегических мест было удобнее добраться. После недолгой прелюдии он потянулся рукой к тумбочке, открыл ящик и начал шарить в ней, но ничего не нашел.
— В ванной были, ты там тогда оставил.
Он, нарочито кряхтя, словно старый дед, встал с кровати и вышел из спальни. Это был последний раз, когда я видела своего мужа. И если вы уже приготовились писать что-то вроде «Да бросил он тебя просто» — советую дочитать до конца.
Когда Игорь шел по тому длинному узкому коридору, я слышала его шаги. Когда он открывал дверь в большой коридор — я слышала этот звук. Когда он открыл дверь ванной — я тоже это слышала. И после этого все звуки в квартире затихли насовсем.
Я прождала в спальне 5, потом 10 минут. Ничего не происходило. Когда времени прошло уже слишком много, я сама отправилась вслед за Игорем, но нашла лишь пустую квартиру и зажженный в ванной свет. Никаких следов мужа не было. Спустя несколько часов поисков и звонков близким в нашу квартиру приехала полиция, и после длительных обысков и расспросов буквально выходило, что молодой мужчина, находясь в самой обычной квартире в многоэтажном доме в Москве, просто растворился в воздухе. Конечно, поначалу менты посмеивались надо мной, мол, зачем вы пытаетесь себя обмануть, гражданочка, но когда сложился общий пазл — что Игорь якобы бесшумно покинул квартиру за считанные пару минут, не взяв ничего из своих вещей, без верхней одежды и обуви (а на дворе был ноябрь!), без денег, банковских карт и даже паспорта, смешно уже не было никому. Не был найден лишь его телефон — судя по всему, в момент исчезновения он лежал в кармане его шорт. Номер был недоступен, и все поиски привели к тому, что эти сим-карта и устройство будто бы перестали существовать в ту самую секунду, когда их обладатель переступил порог ванной.
Забегая вперёд — тело не нашли и никогда не найдут. Ни целиком, ни по частям, ни какие-либо скудные фрагменты. Да и где было искать? Зацепок не было никаких, даже собака не могла взять след. Я недолгое время числилась основной подозреваемой, ведь я видела Игоря последней и свидетелей этому не было, но, слава богу, он звонил своей матери за полчаса до исчезновения (что опровергало версию о долгом и тщательном расчленении и избавлении от тела), да и камеры в подъезде и на улице исправно работали и ничего не засекли. В том числе самого Игоря живым. Подозрения с меня сняли. Но как жить дальше после этого, никто не объяснил и не мог объяснить при всем желании.
Прошло 4 месяца. Я, проведя в прострации несколько недель после того вечера и взяв вынужденный отпуск, начала возвращаться к жизни, ходить к психологу и пить гору таблеток каждый день, чтобы все это дерьмо ощущалось чем-то похожим на жизнь.
Удивительно, какую ничтожную роль мы играем в этом мире для всех, кроме самых близких. Жизнь без Игоря, если не вдаваться в мои собственные переживания, внешне казалась абсолютно не изменившейся уже через пару месяцев — его друзья, хоть и не без труда, оправились от потери, на его работе уже через пару недель нашли замену, а я, последние 7 лет думавшая, что не смогу жить без этого человека, все ж чисто с технической точки зрения смогла. Иногда — с диким воем и слезами, неприятно ухающим вниз сердцем, вызываемых его вещами или чем-то, что ассоциировалось с ним, паническими атаками, полнейшей апатией, убившей львиную долю здорового взгляда на мир и критического мышления, и простую возможность получать удовольствие от чего угодно — но смогла. Но, как можно догадаться, я ещё не провела ни минуты с того вечера, не думая о нём. То, КАК он исчез, казалось, не давало покоя куда больше, чем если бы он погиб — и добрая половина моих мыслей о нем была направлена в эту сторону. Как, почему, куда? Зачем?.. Я прошерстила все возможные порталы и форумы: про изобретательных серийных маньяков, про параллельные миры, про всякую мистическую чушь, про какой-то выдуманный район Москвы, где люди заключают сделки с дьяволом... Пара историй была похожа на мою, но автор одной из них, когда я нашла его и пристала с расспросами, честно признался, что это лишь его искусная выдумка, а женщина, написавшая вторую, долгое время не выходила на связь, после чего мне удалось найти информацию о том, что она покончила с собой. Дальнейшие поиски ничего не дали, и я оставила эту затею.
Дальнейшие события, прямо или косвенно связанные со случившимся, начали происходить уже после. Первый случай имел место спустя 4,5 месяца после исчезновения Игоря, в начала апреля, когда я мирно спала в своей кровати в той же квартире. Сам факт, что той ночью я вообще проснулась, уже находился на грани фантастики, учитывая те лошадиные дозы снотворного, которые я пила на ночь перед выходными, чтобы выспаться хотя бы 2 дня в неделю. Но спустя пару часов после моей отключки — около 3 часов ночи — меня разбудила даже не сигнализация за окном и не шумная вечеринка у соседей, а… шум воды в ванной.
В общем и целом, я бы не удивилась, если бы в моем состоянии я просто забыла выключить воду и вышла из ванной, где на всю мощность работал душ. Но звук, слышимый даже через такие преграды, как будто издавала плещущаяся, а не просто текущая вода, как будто кто-то мылся в ней. Из вариантов «бей-беги-замри» мне, запертой в спальне на 8 этаже без каких-либо путей отступления, оставалось выбирать лишь между боем и попыткой притвориться, что меня в этой квартире нет, но сквозь испуг и шок начало проклёвываться странное чувство, возможное только в моей ситуации — что-то вроде… надежды. По крайней мере, стоило хотя бы проверить. Я медленно, стараясь не издавать звуков, вышла из спальни и побрела по темному коридору. Звук шумящей воды стал громче, и теперь уже было ясно — она не просто течёт сама по себе из забытого душа. Так же бесшумно я открыла дверь из узкого длинного коридора в остальную часть квартиры. Дверь в ванную была закрыта, а свет в ней горел. В поисках истины об исчезновении Игоря я не раз натыкалась на всякие истории, в которой всяким подонкам успешно удавалось сыграть на чужом горе, надежде и страхе, а потом запугать, шантажировать, ограбить, а то и вовсе изнасиловать или убить жертву. С чего я вообще даже на секунду предположила, что нечто, вошедшее в мою ванную без приглашения и запершееся там сейчас — это мой пропавший почти полгода назад муж?.. Я прокралась на кухню и, не сводя глаз с двери ванной, взяла из подставки для ножей самый большой и устрашающий. Держа его в руке, я немного осмелела и решилась на то, чтобы подойти к ванной и негромко, но уверенно спросить:
Ответа не последовало. Впрочем, вполне возможно, что наглый гость меня просто не услышал.
Я подождала еще несколько минут. Послышался звук переключения с режима душа на режим крана, что разрушило в пух и прах последние доводы о моей растерянности.
- Кто здесь?!! — я повторила свой вопрос намного громче. По своему опыту я знала, что сейчас его уже невозможно было не услышать. Но из крана продолжала течь вода, и никто не отзывался.
Я встала у двери и стала ждать. Не знаю, чего и зачем. Какая глупая и жестокая вещь — надежда…
Вода текла и плескалась о борта ванной. Сколько я уже жду у двери? Полчаса? Сорок минут?.. Когда вода выключилась, мне стало по-настоящему страшно. Как ни странно, этот страх быстро смешался со злостью — на незваного ночного посетителя, на саму себя, на обстоятельства, отнявшие у меня Игоря, на ту тупую и бессмысленную надежду на чудо, все еще не дающую мне вызвать полицию, когда в квартиру, в которой я живу одна и которая принадлежит МНЕ, вломился кто-то чужой.
- Эй, ёбаное чудило! Если ты влез сюда, чтобы меня убить, то прежде чем ты это сделаешь, я воткну тебе в глаз нож «Аригато»! Это лучшие ножи, их все кулинарные блогеры рекламируют, Гончарова знаешь?Мой муж совсем недавно точил эти ножи, кстати! Что тебе ценнее — моя никчемная жизнь или твой драгоценный глаз?! А может, ты хочешь изнасиловать меня? Тогда я отрежу тебе…
Я исступленно орала на незнакомого мне человека — или же сущность? — вкладывая в свой крик не столько желание напугать визитёра, сколько попытку успокоиться и расхрабриться самой. Но мой спич как-то сам собой оборвался на полуслове, когда я услышала шлепок босой ноги по полу. «Будь что будет» — вдруг пришла в голову мысль, и, не давая малейшему возражению даже родиться, я резко дернула на себя ручку двери.
Я сломя голову босиком понеслась к входной двери, схватила с комода ключи и, не бросая нож, выскочила из квартиры и заперла её снаружи. Уходить захватчику ванной теперь было некуда. Я позвонила в ближайшую ко мне квартиру, сбивчиво объяснила заспанной соседке средних лет, что в моей собственной квартире присутствует некто чужой, из-за кого я и нахожусь на лестничной клетке, и попросила вызвать полицию — мой телефон остался на тумбочке в спальне. Как ни странно, молодой лейтенант прибыл уже через несколько минут (я мысленно поблагодарила покойного деда, что в свое время для него был так важен критерий нахождения дома рядом с милицейским участком — безопасность, мол). Мы вошли в квартиру, и полицейский достал из кобуры пистолет. Держа на мушке пространство перед собой, мы прежде всего осмотрели гостиную, которая была ближе всего к входу, и балкон на ней, после чего двинулись в ванную. Увиденное заставило меня абсолютно по-девичьи пискнуть и вцепиться в плечо полицейскому.
Дверь ванной была открыта настежь. Свет не горел, никаких звуков из помещения не доносилось. Я включила свет.
- У вас один санузел? — зачем-то спросил лейтенант.
- Человек был здесь, в этом санузле?
В ванной было пусто. Шторка душа была в том положении, в котором я ее оставила, кран был закручен. Не знаю, что в первую очередь заставило меня задрожать от страха сильнее — осознание, что незваный гость может прятаться где-то в остальной части квартиры, или понимание, что дно ванны абсолютно сухое, а на лейке душа успел образоваться беловатый налет от высохшей воды — такой, какой обычно образуется за несколько часов. Примерно с того времени, когда в душе была я сама. Мы обыскали всю квартиру, что было несложно — не успев сделать полноценный ремонт, мы с Игорем всё же выкинули и раздали весь хлам, загромождающий пространство, и человеку было просто негде спрятаться, кроме пары больших шкафов, которые мы осмотрели в первую очередь. Даже кровать — и та не предусматривала возможности под неё залезть, хотя полицейский даже поднял на ней матрас.
Догадываясь, как мизерны шансы куда-либо сбежать с восьмого этажа, я всё равно осмотрела все окна — они оказались наглухо закрытыми изнутри. Еще раз обойдя всю квартиру, лейтенант оставил свой номер, попрощался и ушел. Видимо, выглядела я действительно напуганной, раз мне поверили и не стали даже намекать на ложный вызов. Я включила громкую музыку, зажгла свет во всей квартире и провела так оставшуюся ночь, пока не рассвело. На следующий день после этого я купила электрошокер и складной лесничий нож, рассовала их по карманам пижамы и спала так ещё несколько недель — к слову, без приключений и даже без повышения дозы снотворного. Тот случай я с натяжкой списала на гиперреалистичный сон или галлюцинации, вызванные антидепрессантами.
Увы, следующий случай, ровно до которого мне и спалось хорошо, уже не получилось оправдать тем же самым — всё-таки, чем больше необъяснимой херни с тобой происходит, тем хуже работают успокоительные обманки для мозга. В самые хреновые моменты я звонила Игорю на мобильный. Не знаю, почему, но после стандартного «Номер не существует» при звонке именно этому абоненту после бездушной фразы, сказанной неприветливым женским голосом, шла бесконечная тишина и легкое шипение, пока вызов не сбросит сам звонящий. Технически для поиска местонахождения это все равно ничего не давало, поэтому я пользовалась этой маленькой странностью лишь для того, чтобы представить, что я снова звоню мужу, рассказываю о беззаботных мелочах и слышу его терпеливое молчание, прежде чем он ответит. Лёгкий флёр всё той же глупой, детской надежды служил мне наркотиком, плотно подсаживавшим на эти звонки.
Тем вечером, уже после происшествия с ванной, я хотела снова набрать его номер. Дебильный бесконечный рабочий день, ворчание отца из-за каких-то ничего не значащих мелочей, отвалившееся колесико у моего любимого кресла, которое теперь некому было быстро и качественно прикрутить — о чём-то таком я обычно и рассказывала тишине в трубке. Я нажала на кнопку с именем контакта «Кот» в исходящих вызовах и уже привычно поднесла телефон к уху. Но через считанные секунды второе ухо уловило в глубине квартиры звук, который я точно не ожидала услышать. Дурацкая испанская песенка, которая стояла у Игоря на звонке, заиграла где-то между кухней и гостиной. Я, одновременно поражаясь собственной безбашенности и отсутствию инстинкта самосохранения, достала из домашних штанов купленный недавно нож, вытащила лезвие и пошла на звук. Эта история нравилась мне все меньше, и думаю, вы поймёте правильно, почему я предпочитала ходить на такие вылазки с «холодным оружием».
Я шла по тому самому длинному коридору, и звук приближался. Свет был включен везде — с недавних пор я выключала его только перед сном, всё же оставляя ночник рядом с собой (к пятизначным счетам за электричество я не была готова морально ещё больше, чем ко всяким там визитёрам). Да. Это однозначно в гостиной.
Я осторожно подошла к ней — широкие распашные двери были открыты, и уже издалека можно было понять, что комната пуста. Помнится, я очень злилась на Игоря, когда он долго не брал трубку. Я знала причину, почему в 90% случаев он это делает — когда кто-то звонил ему при мне, он начинал пританцовывать и подпевать под эту песню, и это так увлекало его, что об ожидании звонящего он вспоминал далеко не сразу. Черт бы побрал эти латинские напевы! Я шла на звук. Я уже была в гостиной — действительно абсолютно пустой, и подходила к балкону, когда поняла, что прошла как бы мимо источника звука. Пара шагов назад. Ещё шаг. Нет, всё-таки шаг вперёд. Долбаная песенка играла со мной в «холодно-горячо», а я проигрывала. Так, кажется, это где-то в районе комода. То место, где Игорь чаще всего забывал свой телефон, а я вечно приносила его ему, когда он стоял уже обутый в прихожей.
Звук шел. Источника не было видно. Я начала исступленно перерывать все ящики комода, все коробочки и пакеты, которые видела перед собой — безрезультатно. Судя по громкости звука и почти физическому ощущению вибрации, нечто, выдающее себя за телефон Игоря, лежало в нескольких сантиметрах от меня, а я это не видела. Я снова поднесла к уху свой телефон. Там была тишина — тот самый период, когда фраза «телефонной тётки» уже прозвучала и началось тихое шипение. Я в ярости сбросила вызов, и песня моментально прекратилась. Больше я не слышала ничего, кроме мерного гудения холодильника.
Спустя пару таблеток валерьянки и несколько часов усиленного сношения собственного мозга я пересилила себя и всё-таки набрала номер мамы Игоря.
— Светлана Викторовна, добрый вечер. Извините, что так поздно.
— Юлечка, все нормально. Что-то случилось?
— Нет, ничего страшного. Просто, может быть, вы знаете… В деле Игоря нет новых зацепок? Не удалось обнаружить телефон, например? Может быть, мне забыли сообщить.
Тяжёлая пауза на другом конце провода.
— Нет, Юля. Пока ничего нового не обнаружили с момента начала следствия. Нам обеим бы сказали сразу, думаю. А что? Что-то стало известно?
Та же самая надежда, заставляющая биться беспокойное материнское сердце изо дня в день, заставила моё собственное ещё сильнее и тоскливее сжаться. В отличие от меня, росшей с двумя старшими сестрами, Игорь был единственным ребенком матери-вдовы.
— Пока что не стало… Извините меня за беспокойство, пожалуйста. Спокойной ночи!
Ночь, вопреки этому искреннему пожеланию, конечно же, не была спокойной. Вслед за раздумьями о том, какие рациональные причины можно хотя бы косвенно подвести под происходящее, ко мне вместо сна вновь стали лезть мысли, которые я считала более-менее успешно побеждёнными.
Какой исход всей этой истории был бы для меня благоприятнее? Если рассматривать реалистичные сценарии, без хэппи-энда, которому неоткуда взяться? Исход, в котором исчезновение Игоря так и остаётся загадкой навечно, и рано или поздно я просто смиряюсь, что никогда не получу никакой новой информации об этом, или исход, в котором я узнаю, что он мёртв, и тело неведомым образом находится? Ответа у меня не было до сих пор. Так или иначе, я чувствовала, чувствую и буду чувствовать, как из моей души выдрали огромный кусок, а на его месте осталась поглощающая все светлое и хорошее чёрная дыра.
Всё изменилось окончательно ещё через два месяца. В тот день впервые с момента исчезновения Игоря (прошу великодушно простить за спойлер, но, кажется, и в последний раз) во мне проснулось вдохновение, чтобы приготовить нечто не только утоляющее голод быстро и надолго, но и просто вкусное. Откопав из недр книжного шкафа «Кулинарную книгу киномана», где были собраны рецепты блюд из популярных фильмов, я, повинуясь уже почти забытому инстинкту сладкоежки, сразу же открыла раздел «Десерты». Из всех мудреных списков ингредиентов, выглядящих скорее как суповые наборы для ведьминского зелья, мой глаз упал на рецепт крем-брюле. Стараясь как можно меньше думать о том, что фильм, к которому отсылал рецепт, мы с Игорем смотрели на первом свидании, я прошерстила все кухонные полки и обнаружила, что не хватает сливок и стручков ванили. Что ж, нежаркий солнечный июль и выходной располагали к тому, чтобы прогуляться — вы можете сколь угодно возмущаться советам вроде «Пойди погуляй на улице, и депрессия пройдёт», но до того дня мне действительно казалось, что с наступлением лета и с учащением прогулок сдохнуть начало хотеться чуть меньше.
Я дошла до ближайшего крупного супермаркета, купила ваниль и сливки и, сделав пару лишних кругов по своему достаточно зеленому району, зашагала домой. В подъезде, дойдя до своей квартиры, я повернула в скважине ключ, приоткрыла дверь и… не вошла. Потому что нечто, что сложно было описать словами, потревожило меня ещё с порога. Говорят, запахи для человека ещё с первобытных времен являются одними из главных предвестников опасности. По запаху мы различаем вещи вроде несвежей еды, людей не из нашего «племени», даже если мы слепы, или — если охотимся — вплоть до секрета из желез хищника. Но на уроках биологии нам ничего не рассказывали о ситуациях, когда запаха ты не чувствуешь вовсе. Как когда на меня в ту же секунду, когда я приоткрыла дверь, дохнуло полной стерильностью и безжизненностью из квартиры, где в прихожей ВСЕГДА пахло духами, кожей от сумок и обуви и этим природным букетом из запахов тел, волос и одежды, который таит в себе абсолютно каждое жильё, и который везде уникален. Я не преувеличиваю: запаха из-за двери НЕ БЫЛО. И мне не показалось. И, все-таки поторговавшись собой и решив, что это так себе причина для того, чтобы не входить в собственное законное жилище, и вообще — вдруг у меня просто случился внезапный ковид, спустя несколько минут я открыла дверь и шагнула в квартиру, и пакет с продуктами сам собой выпал из руки.
Квартира была пуста. Нет, не в смысле отсутствия там людей, что было ожидаемо. Она была ПУСТА. В коридоре не было полок, обуви, одежды. В гостиной, которая была видна как на ладони от входной двери, не было вообще ничего. Двери в неё, кстати, тоже исчезли, как и паркет на полу, как и штукатурка на стенах — последние просто стали какими-то бесцветными и бестекстурными, не похожими даже на серую бетонную коробку только что построенного дома. Как будто квартиру не просто обнесли аж вплоть до содранного паркета, но и FPS понизили, да так, что непонятно даже, из чего сделан пол. Внезапно для меня самой глаза наполнились слезами от чувства полного бессилия. Все версии о том, что некто напрочь лишенный сострадания, но всё же являющийся обычным человеком, специально доводит меня до припадка и пытается либо заставить поверить в неизвестно что, либо выжить из этой квартиры, разбились вдребезги, и все мои защитные механизмы были бессильны, потому что я прекрасно понимала: в человеческом мире за сорок минут нельзя превратить обычную обитаемую квартиру в серую коробку. А значит, мне пора встретиться с ЭТИМ лицом к лицу. Или же… просто убежать, как я убежала предыдущие два раза?
Я повернулась к входной двери, но её не было. Вместо неё была глухая стена — даже не серая, по сути, а просто бесцветная, как будто мое зрение просто перестало различать цвета. Я несмело пошла дальше по тому, что час назад было моей квартирой — своего рода крепостью, напоминавшей о бабушке, дедушке, Игоре и о том времени, когда я была счастлива. Не знаю, почему это место казалось крепостью и после чертового ноября 2020 года — возможно, именно потому что оставаясь там, я продолжала надеяться. Но хтонь, в которой я оказалась сейчас, не выглядела как островок надежды.
Пространство как будто сжималось с каждой секундой, хотя видимых признаков этого не было. Окна все ещё были на месте, разве что без стекол, но из них было видно лишь голубоватый туман — примерно как если бы квартира находилась этаже эдак на 130-м. У меня закружилась голова.
Может быть, я так и не дошла до дома? Может быть, меня сбил пьяный водитель на переходе, а я не заметила этой тонкой грани между жизнью и смертью?
«Рельеф» квартиры сохранился. Я шла по полутемному коридору, заглянула в комнаты. Пустота. Бесцветные стены. Туман в окне. Какую бы цель ни преследовало то, что забросило меня сюда — у него уже почти получилось довести меня до истерики: оно будто знало, что я панически боюсь высоты, и что даже если в этой версии квартиры меня встретит страшное чудовище, грозящееся растерзать мое тело на куски, я ни за что не прыгну вниз. Как бы комично ни звучало в данной ситуации, но пространство оказалось гораздо менее аномальным при близком изучении. Оно не сжималось, а просто было непривычно темным из-за полного отсутствия освещения внутри самой «квартиры», а в «небе», которое я видела за окном, точно не было солнца, хотя и был — кажется — день. Дверей в нем не было. Совсем никаких. Были проемы между «комнатами» и никакой возможности выйти наружу, кроме как в окно. Я не была уверена, что физически в человеческом мире ещё жива, но идея использовать окна как способ покинуть это помещение, даже если я переборю страх, казалась мне абсурдной.
Кажется, я уже провела здесь три часа, если не больше. Удивительно, но мне не хотелось ни есть, ни пить, ни в туалет. В какой-то момент от безысходности я начала кричать. Звать людей, маму, папу, бога, Игоря, просить о помощи, описывать невидимому (и не факт, что существующему) слушателю то странное место, где нахожусь — ведь если это всё ещё многоэтажный дом, то… у меня могут быть соседи?
Но признаков жизни в доме, как и на улице (улице ли?) за окном больше не было обнаружено. Одиночество начало поглощать меня черной массой. Как быстро человек сходит с ума в таком одиночестве? Я всегда считала себя интровертом, но то уединенное и тихое место, где я оказалась, напоминало чертово чистилище.
Прошло ещё примерно 5 часов. Я лежала на полу — он, как ни странно, был приятно прохладным и гладким на ощупь. Очень хотелось заплакать, но слезы не шли. Наверное, вы знаете это чувство, когда хочется пожалеть себя — ну, там, когда уволили с работы, когда бросил спутник жизни или не дай бог умер кто-то близкий. А я даже не могла себя пожалеть, потому что не понимала, как расценивать ситуацию, в которой оказалась. Страха тоже не было. Никто не хотел меня сожрать или убить. Что-либо, что в крипи-фольклоре подходит под определение НЁХ, тоже не появлялось на горизонте. Я чувствовала только как бесцветное безмолвие вокруг медленно выворачивает мою психику наизнанку. И естественные потребности организма всё ещё не давали о себе знать.
Десять часов. Или хер его знает сколько. Почему это происходит со мной? С самым среднестатистическим человеком, обычнее которого и найти трудно? Наверное, я могла бы притянуть к этой истории что-то про библейские грехи, про ложь, прелюбодеяние или сворованные в подростковом возрасте из магазина шоколадки, но этот ход мыслей казался настолько нелепым, что я быстро прекратила искать объяснения.
Одиннадцать часов. Или одиннадцать с половиной. Или все двенадцать. Без естественных потребностей и даже без позывов ко сну, как оказалось, невозможно следить за временем, а оставлять на стене засечки было банально нечем. Мой телефон в это измерение тоже не попал. Черт подери, кажется, я даже не потею, несмотря на стресс и относительно жаркий воздух вокруг.
Шестнадцать часов. Или восемнадцать. Или что-то около суток, если представить себе, что на некоторое время я впала хоть и не в сон, но в некий анабиоз.
— Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы — пионеры, дети рабочих!
Близится время светлых годов
Клич пионера — «Всегда будь готов»!
Моя мама в свое время была пионеркой, и об этом времени у неё, судя по рассказам, было больше всего нежных воспоминаний. Неудивительно, что я начала свой поток бессознательного бреда именно с этого песни.
Мы никогда не были очень уж близки с матерью, но в эту секунду я невероятно заскучала по ней. Сейчас, наверное, она пришла с работы и наглаживает старого толстого кота Юппи, которого я лет десять назад отбила у собак и притащила домой. Если бы в этой мерзкой серой коробке был кот, мне было бы не так тоскливо. С другой стороны, если бы меня угораздило завести кота там, в нормальном мире — сейчас он уже сходил бы с ума от тоски, голода и жажды в отсутствие хозяйки. Все к лучшему.
Полтора… полторы… Сутки и ещё половина суток, в общем, если меня не подводят мои биологические часы. Что лучше — чувствовать боль, страх и тоску или не иметь возможности чувствовать что-либо вообще? Кажется, я прямо сейчас стремительно разучиваюсь чувствовать. Мне уже неоткуда взять эмоции, чтобы скучать по кому-то, бояться собственной смерти или заточения здесь. Сколько мне потребуется, чтобы расстаться ещё и с разумом?
Двое суток. Кажется… Да и какая, к чертям, разница. Когда я была маленькой, я отмеряла дни и недели мамиными приходами с работы, потому что не было ничего желаннее, чем увидеться с ней хотя бы на этот час в день. Здесь нет мамы. Нет ничего, что мне дорого. Не происходит ничего важного, да и неважного тоже. У вас, наверное, возник закономерный вопрос, не могла ли я развлечь себя чем-то, но, как оказалось, свобода человеческой мысли в таком сеттинге, как мой, простирается не дальше, чем «как отсюда выбраться?» и «какого хера вообще?». Я, конечно, пробовала изучать физические и химические свойства этих стен и пола, делать зарядку, вспоминать лучшие анекдоты, которые я слышала, продумывать стратегию развития продукта для моих клиентов по работе из нормального мира, но быстро поняла, что смысла в этом ноль — результат этих действий абсолютно не имеет значения, пока я здесь. Интересно, я уже почти ничего не чувствую из-за защитных реакций мозга или потому что совсем недавно фактически осталась вдовой в 27 лет, потеряв человека, чье существование придавало смысла моему собственному, и все остальное — даже такое — теперь кажется слишком малозначимым? Нужна ли я в нормальном мире, если я, видимо, не девушка, а биоробот? Причем в буквальном смысле — все процессы в организме как будто остановились. Неизвестно зачем, по привычке из глубокого детства, я сильно укусила себя за палец, будто для подтверждения вышесказанного. Как ни странно, кровь пошла.
Понимая, как все происходящее похоже на второсортный ужастик, я написала на стене свое имя. Ю-л-и-я. Я поднесла палец к лицу, чтобы ещё раз укусить, взять крови и сделать первую засечку дня, чтобы хотя бы приблизительно вести счет времени, и тут же отпрянула. Укуса на пальце не было. Рана затянулась и исчезла за полминуты, хотя не казалась настолько крошечной.
Так, значит, аномальная регенерация. Ну-с, проверим.
Где-то через час (кожа оказалась толще, чем я думала, а писать в перевернутом виде было сложно) на стене дома снаружи красовалась надпись: «Меня зовут Юлия Волгина. Сегодня 16.07.21. Я жива. Я хочу выбраться отсюда в обычный мир. Пожалуйста, помогите. Я не останусь в долгу». Надпись, конечно, была маленькой — откуда у меня, невысокой девушки, большой размах конечностей, но из соседних окон, если высунуться, её можно было прочесть. Я наивно хранила надежду на то, что это будет кому читать. И что они поймут написанное.
Закончив с писаниной и убедившись, что мой палец цел и невредим, я — в чуть менее упадочном настроении из-за того, что сделала хоть что-то для своего спасения, пошла в ту «комнату», которая когда-то была гостиной — она была самой светлой и просторной, и там лучше думалось. Путь к ней пролегал через «ванную», и, ещё не поравнявшись с этой «ванной», я заметила, что что-то не так.
Из помещения лился тёплый электрический свет. Я подошла ближе, заглянула внутрь и рефлекторно вздрогнула, увидев там человека, и только потом поняла, что этот человек — я сама. В моей ванной. В моем зеркале. В обстановке, которая не поменялась ни капли с момента моего последнего выхода из дома. Я шагнула в ванную, чтобы убедиться, что это не мираж отчаявшегося сознания, и оказалась в интерьере, который вот уже несколько лет встречал меня каждое утро. Мой взгляд снова упал на зеркало, и я поняла, что обстановка за пределами ванной в чем-то изменилась. Это все ещё не было моей привычной квартирой, но и стены потеряли свою однородность, как будто на них появилось что-то вроде рисунков. Вглядевшись в отражение, за свою спину, я начала различать в этих рисунках какую-то… осмысленность. По крайней мере, частично. И, право, лучше бы я не вглядывалась в их содержимое.
Текст. Простыни текста. На совершенно понятном мне русском языке, но с непонятным смысловым посылом. Слова, и фразы, местами незаконченные, прямые и корявые, размашистые, высотой в полметра, и настолько мелкие, что с моего расстояния нельзя было их различить. Они не складывались в единое повествование, и, как мне показалось, были написаны в разное время. Одним ли человеком? Это понять было сложно, но прямо напротив двери в ванную, на ближайшей ко мне стене, я увидела обрывок предложения, весь смысл которого так и остался для меня неразгаданным.
И — клянусь — я до сих пор убеждаю себя в том, что это был акт искаженного восприятия, но над буквой Т и под буквой Ш стояли черточки, обозначающие разницу между этими буквами при почти одинаковом написании. Так всегда писал Игорь. Так писали ещё миллионы людей, но, чем бы оно ни было, вряд ли это было совпадением. Я резко обернулась. Стены снова стали гладкими и чистыми, как только я взглянула на них не через зеркало, а собственными глазами. Мимолетный взгляд обратно в зеркало — письмена были на месте.
Глупый и безрассудный огонек надежды зажегся снова. Закрыв глаза для храбрости, я шагнула в коридор, но не успев опустить ногу на пол, тут же упала куда-то вниз, будто споткнувшись о невидимый мне порог. Столкнувшись с какой-то горизонтальной поверхностью, я больно ударилась головой, и свет вокруг меня померк.
Очнулась я на полу все той же ванной, но в своей родной квартире. Первые полчаса я просто сидела в каком-то ступоре на кафельном полу, крутя в руках стакан с зубными щетками и будто не веря в то, что они реальны. А потом я не смогла нигде найти свой телефон, попросила все ту же соседку (посмотревшую на меня как-то слишком удивленно) одолжить её мобильный, чтобы позвонить на свой, после неудачной попытки позвонила маме — и так случайно узнала, что с моего исчезновения в обычном мире прошло три недели.
Наверное, несложно представить тот бытовой филиал ада, в который превратилась моя жизнь в следующие несколько дней. Меня, конечно же, начали искать на работе, когда в понедельник я, никому ничего не сказав, не вышла на связь, и во вторник, и в среду ситуация не изменилась. Каким-то образом они нашли контакты моих родителей и спросили, не знают ли те, где я и что со мной. Естественно, родители всполошились, обзвонили всех друзей, все больницы и даже морги, а потом вскрыли с полицией мою квартиру, чтобы убедиться, что меня там нет, и обыскать её в присутствии родителей. Там они не нашли следов борьбы или чего-то странного — только валявшуюся на полу в коридоре сумку с продуктами, кошельком и телефоном. Меня искали с собаками, обойдя все канавы, пустыри и заброшенные подвалы города, допросили всех коллег, друзей, знакомых, добрались даже до однокурсников, хотя я закончила институт 6 лет назад. Меня пробивали по базам пассажиров на всех вокзалах, во всех аэропортах, проверяли транзакции моих карт, звонки и соцсети, покупки на сайтах, облазили вдоль и поперек мой ноутбук и саму квартиру. В общем, масштаб поисков напоминал ноябрьские дни, и, если бы не случилось чудо, они точно так же не увенчались бы успехом.
Случай с незваным гостем в ванной и с вызовом полиции ночью, о котором я, конечно же, до этого благополучно молчала при родителях, тут же был поднят, и следствию пришлось вновь открыть дело о пропаже Игоря. Меня снова допросили несколько раз, и все незначительные подозрения с меня были сняты. О своем исчезновении я сказала, что вошла в квартиру, упала (что позволило полиции самой додумать версию об ударе по голове) и ничего не помню о произошедшем за 3 недели, а очнулась в своей ванной за час до того, как позвонить матери. Меня осмотрели в медпункте, взяли все нужные анализы и — ожидаемо для меня самой — не нашли следов насилия, побоев и наркотиков. Если бы они захотели копнуть чуть глубже, они бы узнали и ещё кое-какие незначительные на первый взгляд детали — что когда я очнулась, я не принимала душ и не мыла голову. И тело, и волосы, и одежда были в идеальном состоянии — не грязные и без следов пота, как тогда, когда я пришла «домой» в то злосчастное воскресенье. Ногти и волосы на теле не отрасли ни на миллиметр, что невозможно за три недели в обычных условиях. Где бы я ни была — законы физики и физиологии в этом месте не соответствовали земным, и если бы следователи обратили внимание на эти мелочи, у меня могли бы быть большие проблемы, потому что я не смогла бы объяснить это, не уехав впоследствии в тихое уединенное место с мягкими стенами, а то и в СИЗО, если наша доблестная полиция в тот момент усиленно гналась бы за раскрываемостью.
Вы можете подумать, что это событие привнесло в мою жизнь каплю определенности, но это так не работает. Вопросов и терзаний стало в десятки раз больше.
Почему мой муж (если, конечно, рисунки и надписи на стенах принадлежали ему) попал в это место? За что? Если я увидела их через зеркало, может быть, каким-то неведомым образом и он мог видеть мою надпись на стене здания?
Узнает ли он, что я тоже была там?
И, если найдёт, готова ли я в один день найти его у себя в ванной? Его, двадцатисемилетнего, в теле, не постаревшем ни на минуту, когда сама я могу дожить к тому моменту до глубокой старости? Сможет ли он не сойти с ума за всё это время?..
Самое страшное, что косвенный ответ на последний вопрос я все же нашла, и, увы, этой теории пока нет ни одного опровержения. Это место действительно опустошает. За то время, что я была там, я будто разучилась испытывать эмоции, и лишь через какое-то время в нормальном мире они постепенно начали возвращаться. За последние из двух злосчастных суток я почти перестала думать об Игоре, лишь наиболее глубоко зарытые эмоциональные воспоминания из детства всплывали на поверхность и тут же пропадали, не найдя отклика в душе. Быть может, он успел и вовсе забыть обо моем существовании.
Родители наперебой твердят, чтобы я продавала эту чертову квартиру и спокойно жила в другом месте, которое не будет хранить в себе столько травматичных воспоминаний и, помимо того — в их картине мира, конечно — столько рисков быть похищенной или убитой. Но я под разными выдуманными предлогами отмахиваюсь от этих разговоров — как правило, аргумент, что квартира напоминает о счастливых годах брака, а все замки уже поменяли, срабатывает. Я не оставляю надежды, что когда-нибудь, вернувшись домой, я снова увижу Игоря. Я знаю, что даже если мне самой придется попасть в то странное место, где я провела два дня, чтобы быть вместе с ним вечно среди серых стен и тумана в окнах — это будет ничтожная цена.
И я все ещё жалею, что так и не успела написать на стене в том месте ещё кое-что. Что-то, что могло затормозить процесс опустошения, даже если уже невозможно было повернуть его вспять.
«Я тебя люблю».
Автор: Moran
Источник (Мракопедия)
КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram