Тоннель
Слава остановил автомобиль на обочине возле опушки леса и заглушил мотор.
— А теперь осталось пройти триста метров, — сказал он, вынимая ключ из замка зажигания.
Андрей вышел из машины и вдохнул ноябрьский воздух. Он ничем не пах, и это было приятно после неестественного ванильного ароматизатора, наполнявшего своими парами салон автомобиля. Поздняя осень была загадочна. Природа затихла; не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. На деревьях не оставалось уже ни одного листка. Серебристый «опель» выделялся светлым пятном на фоне темно-ржавой павшей листвы.
— Куда теперь? — спросил Саша, выходя из машины и придерживая дверь для Оли.
— Сюда, — сказал Слава, сверяясь с картой на телефоне. — Пойдемте.
Лес оказался совсем не густым; идти по нему напрямик, даже без тропинки, было несложно. Под ногами грустно и тихо шелестели листья, словно вздыхая о своей беззаботной, оставшейся позади летней жизни. Черные, обнаженные ноябрем, ветви деревьев казались прожилками на серых облаках неба. Здесь, в лесу, начинал чувствоваться запах осени, пряный, густой аромат листвы, упавшей на влажную от дождей почву.
«Листва и почва, — подумал Андрей. — Листва падает на почву, и вот из увядания рождается странный запах мрачного калининградского ноября, месяца без солнца и снега. А затем листья смешаются с землей, станут перегноем, на котором появится что-то еще… Но пока — только этот запах…»
Эта поездка получилась совершенно неожиданно. Внезапно из Петербурга написал Саша: Андрей, привет, давно не виделись, мы с Олей прилетаем в Калининград на четыре дня, хорошо бы встретиться. Звонок: алло, Андрей, привет, вот, мы прилетели, уже побывали на море и прошлись по музеям, у тебя нет возможности показать нам что-нибудь старое, немецкое и необычное? И вот рука уже набирает телефонный номер друга: Слава, здравствуй,ко мне тут друзья из Петербурга прилетели, у тебя никакой поездки в область на объекты не намечается?...
«Объекты» — так собирательно Слава называл всё то, что осталось здесь, в области, от прошлой, довоенной эпохи: немецкие дома, заброшенные усадьбы, полуразвалившиеся кирхи, закрывшиеся заводы, редкие остатки бетонных дотов и всё-всё остальное. Если Андрей был теоретиком калининградского краеведения, способным без малейшей запинки рассказать историю строительства мощной тевтонской крепости Бальга начиная с самого 1239 года, то Слава, в противоположность ему, являлся сугубо практиком, побывавшим почти на каждом заброшенном объекте области и знающим, что в лесок к югу от той же Бальги лучше не ходить (его знакомый, занимавшийся «черной археологией», как-то совершенно случайно прогулялся там с металлоискателем и лопатой, после чего заявил, что там старых мин больше, чем янтаря на пляже). Впрочем, сегодня до крепости путешественники могли и не успеть добраться: ноябрьское солнце рано уходит за горизонт.
Ушаково, небольшой поселок неподалеку от залива, Саше и Оле понравился, хотя к руинам замка Бранденбург пройти не удалось.
— Когда это так разрушили? — спросил Саша, глядя на могучие, толщиной в метр остатки крепостных стен, отгороженные неприступным забором из сине-белого гофрированного железа. — В войну?
— Нет, — ответил Андрей. — В восемнадцатом веке.
— …а церковь? — спросила Оля, когда друзья поднялись на холм к руинам кирхи.
— А это уже в войну и после, — сказал Слава и, оглядев руины, добавил:— Да и сейчас местные на кирпичи помаленьку растаскивают.
Четверка вошла через бывшие ворота в башню кирхи — единственное, что от нее осталось. Несмотря на плачевное состояние, старая кирха все еще наводила на мысли о вечном. В какой-то степени это было похоже на исполненную смирения христианскую притчу: от темных исписанных вандалами стен и грязного усыпанного мусором пола взгляд входящего поднимался наверх, по стенам, к квадратику серого осеннего неба над головами. В углу справа, подобно витражу, мелко блестело битое стекло пивных бутылок.
— Какая красота! — восхитилась Оля, фотографируя стену башни. — А почему здесь не сделают музей?
Андрей с грустью вздохнул: трудно было объяснить за что так не повезло кирхе XIV века.
Выехав из Ушакова, Слава направил серебристый «опель» налево, на проселочную дорогу.
— Теперь к доту, — пояснил он, чуть притормаживая перед железнодорожным переездом. — Он тут неподалеку. Мои друзья-грибники рассказали, что недавно нашли в этих краях большой немецкий дот. Мол, побывай, не пожалеешь…
— …видите, здесь крупных деревьев нет? — прервал Слава размышления Андрея, показывая ладонью на кроны. Под ногами всё так же, ровно и мягко, тихо шелестели павшие листья. — Вот здесь, по этой линии, где мы идем. Похоже, раньше тут проходила дорога к доту. Заросла немного за семьдесят лет.
Триста метров по лесу оказались чуть длиннее, чем ожидалось. Уже серебристый «опель» пропал из виду, уже Андрей начал приглядываться к ориентирам, чтобы в случае чего найти обратную дорогу, как вдруг впереди появился просвет. Слава, шедший первым, издал довольный возглас.
— А вот и дот! — сказал он, перешагивая упавшее дерево, поросшее мхом и опятами.
Лес здесь уже заканчивался. Четверо путешественников оказались на вершине холма, с которого открывался вид на долину с тихой, неторопливо текущей речушкой. Дот был почти незаметен со всех сторон —небольшой бугорок на холме, весь заросший травой и щедро усыпанный листьями. Единственное, что выдавало его,— это тыльная бетонная стенка и узкий коридор, уходящий внутрь, точно в погреб.
— Обзор хороший, — сказал, оглядевшись, Слава. — И маскировка что надо. Отличное место для дота подобрали, всю долину можно оборонять. Можно было…
Андрей огляделся еще раз.Вокруг царила странная, почти неземная тишина. Деревья уходили в небо. Неслышно текла речка. Казалось, что всё замерло в этот ноябрьский день. Здесь совершенно не чувствовалось время:вершина холма казалась местом вне эпохи. Наверное, подумал Андрей, точно так же на этом самом месте в сорок четвертом стоял такой же двадцатипятилетний, как и он сам, немецкий лейтенант и смотрел на эту реку и осенний лес. Потом, в сорок пятом, тут стоял двадцатипятилетний советский лейтенант. А теперь уже нет ни того ни другого лейтенанта, а всё так же замер в безмолвии ноябрьский лес с черными ветвями, и несет свои воды мимо камышей речушка под серым небом…
С одного из деревьев тяжело сорвалась большая ворона. Она неторопливо облетела вокруг четверых пришельцев и, сев на бетонную стенку, требовательно, громко каркнула.
Андрей сунул руку в сумку и, отломив кусочек хлеба от бутерброда, кинул вороне.
— Будешь? — спросил он.
Ворона наклонила голову,внимательно глядя чёрным глазом-бусинкой прямо на Андрея. Подумав, птица подхватила хлеб клювом, взлетела и скрылась в лесу.
— Вороне как-то Бог послал кусочек хлеба, — сказал Саша, проводив ее взглядом.
— Упитанная, — добавила Оля.
Они стояли вместе, рука об руку. Андрей вдруг подумал, что Саша и Оля очень похожи друг на друга — серые глаза, почти одинаковых очертаний лица с острыми подбородками, и даже почти одинаковый рыжий цвет волос, с той лишь разницей, что у Саши они были короткие и натуральные, а у Оли — длинные и крашеные. И куртки у них похожие: ярко-красные, финские, туристические, с броской эмблемой фирмы-изготовителя. Стоящий рядом Слава в своем практичном маскировочном костюме из военторга напоминал, в отличие от них, не то рыбака, не то партизана.
— Экипировка должна быть! — гордо сказал он, надевая черные вязаные перчатки и доставая фонарик. — Ну что же, посмотрим… На всякий случай предупреждаю сразу: все внимательно смотрим под ноги. Может быть провал. Может быть лестница. Может быть все что угодно. Главное, чтобы не было мин…
Андрей зашел внутрь вслед за Сашей и Олей.Небольшой тесный коридор с бетонными, поросшими лишайником стенами заканчивался тупиком и амбразурой. Справа от нее была тяжелая металлическая дверь.
— Слава, — спросил он, — а твои грибники-то внутрь заходили?
— Почти нет! — жизнерадостно ответил впереди Слава.
Дверь открываться совершенно не хотела: Славе пришлось всем своим весом навалиться на большой рычаг, и только тогда внутри что-то скрежетнуло. Тяжелая железная дверь повернулась на петлях. За нею была непроницаемая темнота.
— Обратите внимание, — сказал Слава, проводя рукой по краю двери. — Аутентичная гермодверь и вентиляционный шлюз за ней. Редкость. Очень трудно встретить. В основном уже всё срезано на металл.
Он направил луч света в дверной проем и смело шагнул туда. За ним направился Саша, освещая себе путь мобильным телефоном.
— Оля, осторожно! — предупредил он изнутри. — Не запнись, тут порог!
Андрей оглянулся. Снаружи виднелся краешек ноябрьского неба, точно в уложенной горизонтально башне разрушенной кирхи. Визит к Минотавру, почему-то подумалось ему. Кто, спускаясь в подземелье, знает, что он там обнаружит?..
Потолок в доте был низким, почти давящим на голову; Андрей пригнулся, проходя через шлюз. Фонарик в его руке почему-то совсем не давал света. Как быстро в нем сели батарейки, всего за год редкого использования, подумал Андрей, оглядываясь. Бетонные стены казались разлинованными: это оставили следы доски опалубки. Пахло характерной затхлостью немецкого подвала; Андрей внезапно вспомнил, как его дядя хранил велосипед в подвале старого довоенного дома на улице Павлика Морозова, и там был совершенно такой же запах былой эпохи, запах сырых кирпичей и плесени…
— Потрясающая сохранность! — восхищенно сказал Слава, оглядываясь и освещая фонариком всё вокруг. — Тут, похоже, с войны никого не было.
Он был прав: Андрей еще никогда не встречал в области столь хорошо сохранившегося — или, если сказать иначе, столь не разграбленного дота. Мысль о том, что они находятся в помещении, где семьдесят лет не ступала нога человека, вызвала в Андрее странное чувство. Оно было одновременно труднообъяснимым и приятным.
Андрей любил историю Кёнигсберга с детства. Еще в школе он читал книги по краеведению и истории. В свое время это позволило ему снискать славу знатока на местных сталкерских форумах, где он и познакомился со Славой. Вскоре после их знакомства Андрей перешел от чтения книг к практическим вылазкам. Ему такие экспедиции казались путешествиями во времени. Каждый раз у Андрея возникало необычное, удивительное чувство прикосновения к какому-то другому миру, закончившемуся в сорок пятом году; загадочной вселенной, возле которой живешь с детства, но порой чувствуешь себя в ней пришельцем…
Андрей огляделся. Вдоль длинной стены каземата стояло несколько трехъярусных проржавелых металлических коек. Кое-где на них сохранилась вспучившаяся старая краска, цвет которой решительно нельзя было разобрать. В узкой стене располагались две металлические двери. Рядом с ними стоял какой-то непонятный агрегат, напоминавший ручную мясорубку с длинной ржавой ручкой. От него в потолок уходили две трубы.
— Я такое однажды уже видел, — сказал Слава, приглядевшись к «мясорубке». — Правда, только на фото. Электровентилятор с запасным ручным приводом и воздушные фильтры. Ну-ка, посмотрим…
Длинная ржавая ручка не поворачивалась. Слава еще раз с силой нажал на нее, потом отпустил.
— А что это? Печка? — спросил Саша, освещая телефоном стоящий неподалеку железный бак с трубой.
— Похоже на нее…
Андрей шагнул в угол, где стоял стол. Над ним к стене крепился полевой телефон. Андрей взял в руки трубку (она была ужасно пыльной) и осторожно поднес к уху.
— Алло, — неожиданно для себя сказал он. Трубка не ответила. С таким же успехом можно было пытаться разговаривать с утюгом.
— Ну как, что слышно? — спросил сзади Саша.
Андрей пожал плечами и вернул трубку на место.
— Клондайк, — одобрительным тоном сказал Слава. Он огляделся и шагнул в сторону двух металлических дверей. Первая из них была даже не закрыта на замок. — Так, а здесь у нас, похоже, пулеметный каземат…
Пулеметный каземат был тесен: четверо едва поместились в нем. Под подошву кроссовка попалось что-то неровное и круглое. Андрей направил луч фонарика вниз. Винтовочная гильза, стреляная, буро-зеленая от времени. А рядом — еще такие же, россыпью.
— Да тут весь пол в гильзах, — сказал Саша, поднимая одну из них с пола. — Это же немецкие, да?
Слава взял гильзу у него из рук, покрутил пальцами в перчатке, освещая фонариком.
— Они самые, — сказал он, возвращая гильзу Саше. — Немецкие, маузер семь-девяносто два… Только не рекомендую брать с собой как сувенир. Вы же самолетом летите? Вас с нею даже в аэропорт не пустят, потому что считается как боеприпас. Возьмите лучше кирпич из кирхи, что ли. С кирпичами в аэропорт пускают…
Луч фонаря скользнул по стене.
— А это задвижка амбразуры, — пояснил Слава, лязгая металлом. — Видите, ее можно открыть? Правда, снаружи уже все заросло, ничего не видно. А сюда ставили пулемет…
— Мы были в Карелии, — сказал Саша, глядя на ржавую задвижку. Оля сфотографировала ее на телефон. Вспышка ударила по глазам, отразившись от бело-серых бетонных стен. — Там тоже дотов много. А гильз мало.
Слава поддел носком своего армейского ботинка одну из гильз. Она с негромким «динь» ударилась об стену.
— Нам повезло, что этот дот так прекрасно сохранился, — сказал он. — Редкое счастье.
Андрей шагнул назад, в большое помещение дота, и потянул на себя вторую дверь. За ней был небольшой тамбур с еще одной дверью, непохожей на все предыдущие: квадратной формы, она запиралась круглым массивным вентилем, похожим на задвижку трубы.
— Тут чем дальше, тем интереснее, — сказал Саша, пока Слава тщетно пытался повернуть круглый вентиль. — А что там будет дальше? Янтарная комната?
— Навряд ли, — бросил Слава, отпуская никак не желающую поддаваться рукоятку. — Намертво закрыто. Похоже, надо сходить за инструментами в машину…
Андрей прикоснулся к большой железной рукояти двери. Металл был тверд и шероховат от ржавчины, словно старая, полуосыпавшаяся наждачная бумага.
— Дельная мысль, - произнёс он, осторожно пытаясь повернуть сопротивляющуюся рукоять. – За такой дверью просто должно быть что-то интересное. Наверное, так чувствовали себя археологи, раскопав гробницу Тутанхамона. Всё вокруг разграблено за века, а тут — нетронутая история. Хотел бы я так же…
На «так же» рукоять резко и совершенно неожиданно подалась, словно внутри соскочил какой-то стопор. Внутри что-то глухо лязгнуло, словно затвор корабельного орудия.
— О! — воскликнул Андрей, потянув тяжелую дверь на себя. Она медленно приоткрылась.
Это была лестничная клетка — такой же каземат, как и остальные помещения дота. Вниз круто уходили бетонные ступени. На небольшой площадке, сразу напротив двери располагалась ржавая лебедка с крупными зубчатыми колёсами. Идущий от нее такой же буро-ржавый трос тянулся к шкиву посередине потолка, после чего уходил вниз, в темноту проема между лестничными маршами.
— Вот это да! — восхищенно сказал Саша. Андрей и Слава на правах аборигенов молчали. Луч фонаря устремился вниз. Где-то там едва-едва можно было разглядеть дно шахты. Четверо путешественников переглянулись.
— А далеко идет, — почему-то шепотом сказал Андрей.
— Очень.
— Колоссально!
— А что это такое вообще?
— Спуск, — пожал плечами Слава. — Видимо, там что-то было…или даже есть.
Андрей и Слава снова переглянулись.
— Рискнем?
— Рискнем.
— Ну давайте, — сказал Саша.
Лестница была очень крутой и узкой, поэтому фонарик Андрею приходилось держать в левой руке, а правой — держаться за железные проржавевшие перила. Кроссовки не помещались на ступени, поэтому приходилось спускаться, ставя ноги боком. в проеме лестницы чернел неизвестный мрак.
— А вы такого раньше не видели? — спросил Саша где-то на пятом лестничном марше.
— Разве что на фотографиях, — честно ответил Слава. — Но у нас — ни разу…Я даже так скажу, если бы такое было у нас, я бы знал.
Андрей, снова замыкающий группу, направил фонарик наверх, потом вниз. Свет фонаря едва-едва высветил там что-то серое и бетонное.
— Какой-то бесконечный спуск, — сказал он в районе восьмого лестничного марша.
— Словно Алиса в кроличьей норе, — согласилась Оля. Саша попытался посветить фонариком мобильного телефона в центральный пролет, но безуспешно.
— Это, конечно, глупый вопрос, — спросил он как бы в шутку, — но там точно никого нет?
Андрею подумалось, что это — совершенно не глупый вопрос. Да, разумеется, этот дот и эта лестница заброшены давным-давно и здесь, судя по всему, никого не было уже целых семьдесят лет, но какой-то затаенный страх подземелья, не давал ему покоя. Это ощущение было намного старше, чем Андрей, старше, чем уходящая во тьму лестница. Наверное, это чувство было ровесником человечества — страх темноты, где кроется кто-то, кто умеет видеть лучше тебя; кто-то, у кого есть острые клыки и острое чувство голода, и неважно, кто это, саблезубый тигр или странное человекообразное существо с бледной кожей и незрячими глазами…
— Не должно быть, — не сразу ответил Слава. В его словах чувствовалась какая-то неполнота уверенности, хотя, возможно, Андрею это показалось. — Так вроде там уже виднеется конец спуска. Еще пара пролетов, и мы пришли.
Лестничная клетка внизу была больше верхней: бетонный вытянутый каземат со следами опалубки на стенах и ржавая клеть грузоподъемника, от которой вверх тянулся трос. Потолок каземата выгибался небольшой дугой, видимо, противодействуя давлению земной толщи. Посередине располагался плафон, затянутый железной сеткой. Вдоль стены тянулась круглая вентиляционная труба с зарешеченным торцом. В углу каземата стоял металлический шкафчик, из которого расходились по стенам несколько проводов. Большая металлическая дверь в дальней стене была слегка приотворена.
— А свет тут зажигается? — спросил Саша так буднично, будто Андрей и Слава бывали в этом подземелье уже раз двадцать и знали тут всё наизусть.
Слава посветил фонариком на плафон и присмотрелся к нему.
— Лампочка цела, — сказал он. — Черт его знает, может и зажигается…
Он подошел к металлическому шкафу. На его дверце был нарисован череп с молнией. Слава подергал ручку. Безрезультатно.
— Закрыто, — сказал он. — Ну да все равно, откуда тут быть электричеству?
Сейчас друзья почему-то говорили вполголоса. Андрей посветил в полуоткрытый дверной проем. Там за небольшим шлюзом было какое-то помещение.
— Слава, глянь-ка, — сказал он, открывая туго поворачивающуюся на петлях массивную дверь. — Тут рельсы…
По всей видимости, это была подземная железная дорога. В обе стороны уходил тоннель с проложенными рельсами. Широкая дверь, из которой появился Андрей, вела на небольшую, высотой в полметра, платформу. Линзы старого светофора в свете фонарика выглядели такими же непроницаемо-черными, как и пластмасса висящего рядом настенного телефона. Стены тоннеля, изгибаясь, соединялись на потолке, образуя прихотливой формы эллиптическую арку. В бесконечность шла цепочка плафонов и тянулись толстые, диаметром в руку, кабели в черной резине изоляции.
Друзья вышли на платформу. Она была очень маленькой; здесь могли бы уместиться еще буквально два-три человека.
— Слушайте, ну вы даете, — восхитилсяСаша, озираясь. — Я такого еще никогда не видел. Что это вообще у вас за подземная дорога такая? И тоннель яйцом?
Слава и Андрей переглянулись.
— Да мы сами первый раз видим что-то подобное, — признался Слава.
Андрей посмотрел вниз. Едва тронутые ржавчиной рельсы были утоплены в специальные пазы бетонного пола. Андрей знал, что это делается для того, чтобы в случае необходимости по тоннелю мог проехать автомобиль.
— Что-то узкоколейное, — сказал он, приглядевшись. —Это не метро, это, скорее, трамвай. Но, видимо, далеко идет.
— Слушайте, — решительно заявил Слава. — Я предлагаю пока никому не рассказывать про это подземелье. Я же знаю — сюда или закроют вход, или разграбят всё, что только можно, или и то и другое вместе. Ну а мы больше никогда сюда не попадем. Мне нужно будет приехать более подготовленным. Я сейчас почти ничего с собой не взял…
Он направил луч фонаря направо. Тоннелю не было видно конца; фонарик высветил первую сотню метров. То же самое было и слева: бесконечный, прямой, как стрела, бетонный коридор с уходящими во тьму рельсами, толстыми черными кабелями и плафонами давно погасших ламп.
— Кажется, там что-то виднеется, — сказал Слава, вглядываясь. — Давайте посмотрим?
Андрей направил луч своего фонаря наверх. Над дверью, ведущей назад, черной краской было написано «А-4212».
— Большое тут, похоже, подземелье, — произнес он.
Ширины тоннеля вполне хватало для того, чтобы все четверо путешественников могли идти в ряд. Когда небольшая станция осталась позади, к Андрею почему-то вернулись все ощущения, что были на лестнице. Возможно, страх будила атмосфера темного тоннеля, мрак впереди и мрак позади них. Сам Андрей мог поклясться, что здесь кроется что-то еще, но много ли стоит клятва человека, идущего в темноте, где уже семь десятилетий не было ни единого луча света? Что останется от этой клятвы, когда он поднимется обратно, на поверхность земли?
Если поднимется, внезапно подумал Андрей. Он потряс головой и на всякий случай обернулся. За ним никого не было. Дверь в стене тоннеля уже нельзя было разглядеть. Андреем овладело странное беспокойство. Он внезапно почувствовал себя космонавтом, вышедшим погулять по Луне и обнаружившим, что его корабль скрылся за горизонтом.
— Похоже, там какой-то поезд, — внезапно сказал Саша, вглядевшись вперед.
— Типа того, — согласился Слава.
Это и в самом деле был небольшой поезд, состоящий из мотодрезины и трех прицепленных к ней вагонеток. В двух из них лежали большие прямоугольные ящики, покрытые пылью, зеленые, с черными немецкими буквами и непонятными обозначениями; в последней вагонетке стояли две железные бочки. На крышке каждой из них выступало отштампованное WEHRMACHT 1944.
— Наверное, горючее, — предположил Андрей. На закрытых сливных горловинах бочек виднелись маслянистые подтеки.
— Вот это да, — сказал Саша, жадно вглядываясь, пока Оля фотографировала поезд на телефон. Слава, пройдя мимо неё вперед, деловито и аккуратно открыл защелки одного из ящиков.
— Винтовочные патроны. Много, — присвистнул он.— Такие же, что и наверху.
Латунные гильзы тускло блеснули в свете фонариков.
— Как новые, — заметил Андрей.
— Это так кажется, — сказал Слава, прикасаясь к металлу. — Пыль тут все-таки есть. Видимо, ящик хорошо защищает от сырости, поэтому они и сохранились. Так, посмотрим, а что здесь…
В следующем ящике лежали ручные гранаты, похожие на толкушки для картофеля. Саша и Оля с восклицанием отшатнулись в сторону. Слава самым аккуратным образом опустил крышку.
— С годами взрывчатка становится все более и более чувствительной, — с неохотой сказал он, оглядывая остальные ящики. — Видимо, там еще много интересного, но я загляну сюда как-нибудь в другой раз.
В мотодрезине позади водительского кресла стояли картонные коробки. Судя по надписям, там были консервы. Слава осторожно заглянул внутрь.
— И правда консервы, — сказал он, доставая большую банку. — Посмотрите, ее даже не раздуло.
— Вот это сохранность! — восхитился Саша.
Друзья переглянулись.
— Давайте еще пройдем, — предложил Слава. — Непонятно, как далеко идет этот тоннель, но, думаю, надо ковать железо, пока горячо.
— Надо, — согласился Саша. Андрей тем временем смотрел на мотодрезину.
— Почему ее здесь оставили? —спросил он.
— В смысле? —удивился Слава.
— Ну, почему ее бросили здесь, в тоннеле? Почему не доехали до следующей остановки? Почему бросили дрезину, отъехав метров двести от той станции, где мы появились? Если тут был бой…то где…трупы? — с неохотой произнес он последнее слово.
— Топливо? — предположил Саша. — Кончилось?
Андрей посветил фонариком на бочки в последней вагонетке и пожал плечами. Вряд ли мотодрезина остановилась из-за недостатка горючего.
— Всякое могло быть, — ответил Слава. — Думаю, об этом мы уже не узнаем. Или пройдем подальше и найдем ответ. Вдруг там обвал?
— Пойдемте посмотрим, — согласился Саша. — Главное, чтобы сейчас ничего не обвалилось.
В этот раз пришлось идти подольше. Дорога выглядела совершенно однообразной и бесконечной; Андрею казалось, что они попали в тоннель Мёбиуса и ходят в нем по замкнутому кругу. Ярче всего светил фонарик Славы, его хватало метров на сто. Мобильные телефоны Саши и Оли прекрасно освещали тоннель вблизи, но уже через десять-пятнадцать метров наступала тьма. Примерно на такое же расстояние хватало фонарика Андрея. Под выгнутым потолком с интервалом в десять метров шли плафоны; возле каждого был написан четырехзначный номер. А-4185. А-4184. А-4183.
— Какое огромное подземелье, — сказал Саша, дотрагиваясь до бетонной стены. — Как думаете, что это вообще такое? Зачем его построили?
— Я читал про что-то подобное, — сказал Андрей. — «Логово дождевого червя», укрепленный район возле Одера. Что-то вроде немецкой линии Мажино. Доты, сеть подземных тоннелей, склады... Похоже здесь что-то в таком же духе.
— А тут вообще были бои? — спросил Саша, когда молчание затянулось на целых пять секунд.— В смысле, здесь, в этом районе.
— Еще какие, — ответил Андрей. — Хайлигенбайльский котел, весна сорок пятого. Сражения посильнее штурма Кёнигсберга. Может, немцы сражались за этот тоннель? Судя по всему, тут большое подземелье.
— Очень большое, — сказал Слава. — Слишком большое. Странно, что о нем никто не знает.
— Может, просто не говорят? — спросил Саша. — Как московское метро-два. Я как-то говорил с одним диггером, который пытался туда залезть лет двадцать назад…
— Навряд ли, — возразил Слава, прерывая его. — Тогда бы тут все было перекрыто и мы бы сюда не попали. Помню, ликвидировали у нас в двенадцатом году одну воинскую часть. Я хотел залезть там в бомбоубежище, но не получилось. Заделали все двери, без автогена не пройдешь…
— Тут слишком чисто, — сказал Андрей, внезапно поняв, что его настораживает вот уже минут двадцать.
— То есть?
Андрей пробежал лучом фонарика по стенам.
— Ну, чисто. Ничего не разломано, не исписано и не повреждено.
— Так если тут никого не было семьдесят лет, то здесь всё и должно сохраниться, — ответил Саша.
— Ну, должно-то должно… — с сомнением протянул Слава, понимая, о чем говорит его друг. — Но ты помнишь, в каком состоянии был дот наверху? Лишайник, сырость, ржавый металл. А тут всё как новое.
Четверка замолчала. В темноте тоннеля слышались только их шаги.
— Всё сохранено, но ничего не тронуто, — сказал Андрей. — Как в музее.
— Или на складе, — сказал Слава. Внезапно он замедлил шаг и повернулся к стене слева.
— Посмотрите, здесь раньше был проход, — показал он рукой.
Действительно, в бетонном монолите явно просматривались контуры большой заплаты, закрывающей когда-то находившуюся здесь дверь. Сверху чернела надпись «А-4095»; сбоку крепился телефонный аппарат.
— Зачем его заделали? — с интересом спросил Саша. Слава пожал плечами.
— Да кто его знает… По размерам похоже на дверь станции, только платформы нет. Может, там что-то ненужное. Вот, кстати, и ответ. Если все остальные выходы из этого тоннеля замурованы, то понятно, почему про него никто не знает. Ладно, пойдемте дальше.
Ноги Андрея уже начали слегка уставать. Саша рассказал, как они год назад с Олей совершили вылазку в строящуюся новую ветку петербургского метро и потом прятались там от охраны, но беседа скоро угасла.
— Похоже, этот тоннель идет очень далеко, — сказал Саша, когда идти в тишине было уже совсем невмоготу. — Может быть, повернем назад?
Слава потер подбородок рукой в перчатке.
— Ну, думаю, можно. В принципе, мы тут уже всё посмотрели, так что… А, подождите, там что-то есть!
Это было небольшое ответвление. Линия рельсов отделялась и резко сворачивала в короткий коридор вправо, в какой-то просторный зал с настежь раскрытыми воротами. Возле развилки чернела большая надпись на немецком языке с тремя восклицательными знаками в конце.
— Вот это да! — прокомментировал Слава, когда друзья зашли внутрь зала. Лучи фонариков скользнули по потолку и стенам. Судя по всему, это был какой-то вместительный склад. Потолок выгибался по дуге, точно в ангаре. Над рельсами свисали слегка заржавелые крюки погрузочных кранов; в свете фонариков это выглядело жутко. Пугающие тени падали на стоящие вокруг штабеля ящиков. Вдалеке виднелись железные бочки, уложенные в пирамиды.
— Склад боеприпасов? — спросил Саша. Судя по голосу, его не радовала мысль находиться в помещении, где, возможно, лежит столько взрывчатки.
— Не исключено, — предположил Андрей, подойдя к ближайшему штабелю и освещая фонариком буквы на ящиках. — Ничего не понятно, какие-то шифры…
Оля, снова вытащив телефон из куртки,сфотографировала склад. Слава оглянулся и шагнул в проход между двумя штабелями.
— Много тут всего, — сказал он, приглядываясь к ящикам. — Ладно, без инструментов я сюда не хочу лезть. Андрюх, видел надпись там на входе? Можешь перевести, вдруг это пригодится? Я там смог разобрать только слово «Ахтунг».
Четверо друзей вернулись обратно в небольшой коридор, соединяющий главный тоннель со складом. Слева и справа, с каждой стороны было по две закрытые двери. Андрей подошёл к надписи возле перекрёстка и пригляделся. В школе он учил немецкий, но одно дело — уметь сказать «Ихь хайсе Андрей», а другое — перевести надпись, состоящую наполовину из незнакомых слов.
— М-мм, — сказал он, дважды пробежавшись глазами. — Что-то вроде «Внимание! Категорически запрещается»…как это…ну, осуществлять обход тоннелей…или путей…«в одиночку». Да, примерно так. Запрещается обходить тоннели в одиночку. «Минимум трое обходчиков», если я правильно перевел это слово.
— С чего бы это? — спросил Саша.
— Ну, нас как раз четверо, — одновременно с ним сказал Слава. — Так что всё нормально. Орднунг.
Андрей отошел в сторону, потому что Оля уже готовилась сфотографировать надпись.
— Что, интересно, за этими дверями? — спросил он, открывая первую. Рычаг подался совершенно беззвучно, и так же беззвучно открылась дверь.
Там оказалась большая казарма, похожая на ту, что была в доте: такие же трехъярусные железные койки, только аккуратно заправленные. Вдоль стены в ряд выстроились металлические шкафчики.Дверца одного из них была открыта настежь. Это мелкое проявление беспорядка почему-то показалось Андрею противоестественно странным.
— Одеяла даже не очень истлели, — заявил Слава, щупая край одного из них. — Я бы даже сказал, совсем не истлели. Но возраст все-таки чувствуется.
«Есть ли у одеял возраст?»— подумал Андрей.
Комната за второй дверью напоминала диспетчерскую на вокзале. Небольшое помещение было почти полностью занято электрооборудованием крайне старомодного вида. Сбоку располагался какой-то пульт управления с длинными рядами лампочек и тумблеров. Стрелки измерительных приборов указывали на нули. У противоположной стены возвышались две металлические стойки с непонятными приборами и солидная аккумуляторная батарея. Провода соединялись в толстые пучки, уходя в закрытые короба под потолком, тянущиеся вдоль вентиляционной трубы.
— Видимо, путевое хозяйство, — сказал Слава. — Я видел такое на заброшенной жэ-дэ станции. Светофоры, семафоры…
Оля достала телефон и два раза сфотографировала диспетчерскую.
— Ого, уже три часа! — удивилась она. — Неожиданно.
— Да ну? —Андрей достал свой телефон. Батарея сильно разрядилась за время пребывания под землей. — А ты часы на калининградское время перевела?
Оля не ошибалась. Друзья провели под землей уже около часа.
Следующая дверь скрывала еще более интересную комнату.
— Штаб, — сразу и безошибочно заявил Слава, освещая фонариком интерьер.
Это действительно было штабное помещение, полностью и прекрасно сохранившееся. Если бетонный подземный каземат можно охарактеризовать словом «уютный», то здесь отчасти даже было уютно. Прямо напротив двери, словно встречая гостей, висел портрет рейхсканцлера. Под портретом на побелённой стене чернел нарисованный немецкий орел. В свете фонариков из-за контраста двух красок казалось, что силуэт птицы прорезан в стене.
Шагнув вперёд, Андрей огляделся. Железный сейф рядом с ним казался таким же незыблемым и несокрушимым, как и всё подземелье. На добротном столе из массивного дерева возвышалась стопка папок с бумагами. Стол в противоположном углу каземата был гораздо более аскетичным, напоминая собой школьную парту: на нём располагалась какая-то аппаратура связи.
Луч света остановился на огромной, прикреплённой к стене карте местности. Андрей подошел ближе, чтобы рассмотреть её. Западная часть Восточной Пруссии: Кёнигсберг, Эльбинг и Алленштейн. Калининград, Эльблонг и Ольштын.
— Судя по всему, — сказал он, вглядываясь, — это схема нашего подземелья.
Поверх старых, довоенных названий, в тридцатикилометровом пространстве между Цинтеном и Хайлигенбайлем, между Людвигсортом и Браунсбергом, шли сразу несколько жирных ломаных линий. Линии пересекались, разделялись надвое, как жилки на листьях, уходя в разные стороны и снова разделяясь. В южной части схемы одна из линий, выделенная красным цветом, расходилась целой звездочкой лучей. На север к Кёнигсбергу тянулся тонкий зеленый пунктир.
— Какое оно большое! — с уважением сказал Слава. — Не понимаю, почему о нем никто не знал? Это же целый подземный город! Как его можно скрыть?
— Помните, я говорил про Хайлигенбайльский котел? — спросил Андрей. — Так это он практически и есть.
Он шагнул к карте и провел пальцем вокруг лабиринта из линий. На пальце осталось пятнышко пыли. Подумав, Андрей достал из кармана телефон и заснял висящую на стене схему.
— Хорошо бы найти подробную карту этого подземелья, — сказал Слава. — По логике вещей, здесь, в штабе, просто должен быть детальный план со всеми помещениями. Так, а что здесь… Похоже на связь. Наверное, радио…хотя какое радио под землей?
Андрей вгляделся в технику, лежащую на маленьком столе.
— Знаете, что это? —он направил луч фонарика на агрегат, напоминавший портативную письменную машинку в чемоданчике. Над клавиатурой из корпуса выступали обода трех дисков с идущими по ним буквами.
— Что? — спросил Саша.
— «Энигма».
— Которая шифровальная машинка?
— Она самая.
Саша издал восхищенное восклицание. Андрей протянул палец и нерешительно нажал клавишу. Внутри что-то негромко щелкнуло; один из трех дисковсдвинулся на одно деление.
Саша попробовал приподнять «Энигму».
— Тяжелая, — недовольно заметил он. — Но какой аппарат! Он стоит того, чтобы вытащить его наверх! Слушайте, с ним же в самолет пустят?
— Может, не стоит? —сказал Андрей.
— Лучше не надо, — согласился Слава. — Зачем она тебе-то?
— Ну а что, нельзя? — удивился Саша. — Я думаю, никто из хозяев этого помещения не будет против.
— Возьми лучше картину, — предложил Слава, направляя луч фонарика на портрет Гитлера. Андрею показалось, что при этих словах нордически строгий взгляд рейхсканцлера стал еще более грозным. — Хорошая картина. Холст. Масло. Дубовая рама…резная…с листьями и мечами. Правда, без бриллиантов. В аэропорту скажешь, что сувенир из Восточной Пруссии.
— Портрет — это несерьезно, — возразил Саша.
— Мне кажется, жители области имеют приоритетное право на немецкое наследие, — дипломатично, но настойчиво сказал Слава, подойдя к стоящей в углу металлической вешалке. — Вот, возьми офицерскую фуражку. Как новенькая. Очень хорошо сохранилась, даже почти не запылилась.
— Жалко как-то, — сказал Андрей. — Тут, по-хорошему, музей бы сделать.
Ему внезапно стало горько. Ну какой музей тут сделают? Скорее всего, все входы закроют, чтобы какие-нибудь искатели приключений не сломали себе ноги на лестницах и не подорвались на старинной гранате. В лучшем случае, даже если спустя годы в этом уникальном подземелье сделают музей, то от всего, здесь находящегося,— и от вагонеток с патронами, и от диспетчерской, заполненной оборудованием, и даже от этого штаба останутся только бетонные стены с изображением орла и предупреждающей надписью, — да и то лишь потому, что они не представляют собой никакой материальной ценности. А «Энигму» все равно кто-нибудь утащит к себе домой. Если немецкой шифромашинке повезет — то ценитель, как он, Андрей. Если не повезет, то Слава, который продаст ее какому-нибудь коллекционеру. В этом подземелье, мирно дремавшем семьдесят лет, появились люди, и, похоже, самое гуманное по отношению к этому заповеднику — расхитить его самостоятельно, пока сюда не пришли ни черные копатели, ни администрация. Какая-то неприятная тоска была в этом предельно жизненном и жестком размышлении.
За спинами что-то противно скрипнуло. Звук был негромкий, но на контрасте с полувековой тишиной он прозвучал крайне пронзительно.
— Что это? — резко обернулся Слава, шагая к двери.
Скрип доносился со склада. Один из крюков, свисавших над рельсами, слегка покачивался на железном тросе; металл издавал неприятное, царапающее слух и душу поскрипывание. Четверо путешественников остановились в воротах прямо напротив зловещего маятника.
— Какой-то полтергейст, — сказал Андрей. Эхо его голоса показалось слишком громким. Почему-то Андрею захотелось перейти на шепот.
Скрип. Саша фыркнул.
— Оберлейтенант Фриц Полтергейст любил скрипеть тросами даже после смерти.
Скрип. Андрею почему-то не понравилась эта шутка. Она была бы более уместна наверху, над поверхностью земли.
— Тогда уж Полтергайст, — сказал он, поправляя Сашино произношение.
Скрип.
— Сквозняк, чтоли?
— Откуда тут быть сквозняку?
Крюк продолжал едва-едва раскачиваться, но противный звук больше не раздавался. Андрей выдохнул, ощущая смутное облегчение.
— Пойдемте дальше смотреть, — предложил Слава, возвращаясь в штаб. На этот раз его внимание привлек сейф. Тем временем Андрей подошел к большому столу. Тот, кто когда-то давно сидел за массивной столешницей, должно быть, очень любил порядок. Ровная стопка папок лежала точно в углу. Массивный чернильный письменный прибор располагался строго параллельно краю стола, так же, как и таблица с каким-то машинописным расписанием. Посреди этой канцелярской гармонии лежал недописанный лист бумаги. Некоторые строчки были зачеркнуты, а конец текста— равномерно закрашен чернилами.
Андрей взял в руки бумагу и вгляделся. Судя по всему, это был черновик какого-то донесения. Неизвестный, написавший эти строки, обладал аккуратным, ровным почерком с большим нажимом; с такой же аккуратностью он зачернил последние абзацы, почти процарапав бумагу насквозь. В этой методичности,ощущаемой через десятилетия, было что-то, заставившее Андрея насторожиться.
— ...нет, зубилом тут бесполезно, — заявлял Слава, прикасаясь указательным пальцем к сейфу, — но, думаю, я смогу открыть его болгаркой. Правда, придется нести генератор…
— Слушайте, — сказал Андрей, прерывая беседу друзей. — Эй! Послушайте!
— Что? — спросил Слава, подходя к нему.
— Тут, похоже, какая-то важная бумага. Вот, слушайте. Какое-то донесение. Судя по всему, что-то серьезное…непонятные происшествия…события…
Андрей путался, переводя строки. Казалось, что неизвестный автор специально хотел использовать в своем донесении наиболее сложные грамматические конструкции немецкого языка.
— В общем, вот тут дальше идет перечень происшествий. Восьмого января сорок пятого: при обходе тоннеля…то есть участка тоннеля А-22 бесследно пропали двое рядовых. Пятнадцатого января станционные смотрители…ну, тут куча фамилий…в общем, сразу на пяти станциях утверждали, что видели на участке А-16 поезд-призрак… Восемнадцатого января на участке тоннеля А-42 бесследно пропал поезд с амуницией и сопровождающими…
— А не тот ли это поезд, — внезапно перебил его Саша, глядя прямо в глаза, — мимо которого мы прошли?
— Очень может быть, — сказал Андрей, стараясь пока не обдумывать этот факт. Оставаться мыслями в немецком донесении было не так страшно. — Двадцать пятого января внезапно начала разрушаться стена…как это перевести…ммм…в общем, они зачем-то замуровали один боковой тоннель, а потом кто-то разломал изнутри кирпичную стену.
— Зачем им замуровывать тоннель? — спросил Слава.
— Здесь не написано. Просто сказано, что вместо кирпичей они заделали вход армированным бетоном, но очень чего-то опасаются и усилили сопровождение поездов на этом участке. Второе февраля. Авария на понижающей подстанции номер два, обесточен завод тяжелой воды и тоннель А-10. Путевые обходчики утверждают, что слышали на участке голоса русских солдат. Последующее патрулирование ничего не обнаружило. Седьмое февраля. Пропали два путевых обходчика на участке А-16. Третий, бросив оружие, в панике добежал до станции. Утверждает, что оно набросилось сзади. Не может объяснить ничего. Госпитализирован в лазарет с нервным расстройством. Патрулирование ничего не обнаружило. Тринадцатого февраля. Я могу только разобрать «пожар на базе подводных лодок»...
- Какое большое подземелье, - вполголоса заметила Оля. Андрей продолжил.
- …а дальше всё вычеркнуто. Посмотрите, строки даже специально залиты чернилами...
Четверо замолчали, переглядываясь. Свет фонариков, направленный в стороны, делал знакомые лица похожими на демонические маски.
— Куда это мы попали? — спросил Саша, перейдя на шепот.
— Наверное, отсюда надо уходить, — сказал Андрей. — Я не знаю, что тут происходило у немцев, но, наверное, об этом лучше думать наверху.
Слава издал неопределенное восклицание.
— Тогда уходим, — сказал он, потирая подбородок. Грязная перчатка, словно в школьной страшилке, оставила на коже черное пятно.
— Почему в чашке — кофе? — внезапно сказала Оля, светя своим телефоном сбоку от стола. В чашке, стоявшей на небольшой тумбочке,блеснула какая-то черная жидкость неприятного вида. — Почему он не высох за эти годы?
Слава взял в руку чашку и покачал ее. Непонятная черная жидкость вела себя так, как и положено жидкости. Поднеся чашку к лицу, Слава принюхался.
— Вроде и правда кофе.
— Хорошо, что он не горячий, —произнёс Андрей. — Это было бы уже слишком. Мы заходим на заброшенную станцию, а там стоит чашка горячего кофе.
— И в двери появляется офицер, — продолжил Слава, ставя чашку на стол. — И спрашивает: кто выпил мой кофе?
— И трогал мою фуражку? —пошутил Саша.
— Да ну тебя, — сказала Оля. —Лучше пойдем отсюда.
— Может, посмотрим, что за последней дверью? — спросил Андрей. — Вдруг там выход на поверхность?
Эта дверь открылась так же легко, как и все остальные на этой станции. На петлях влажно блеснул солидол. Друзья оказались на площадке. За небольшой железной решеткой находилась лифтовая шахта с двумя стальными канатами, натянутыми, точно нервы у каждого из четверых. Шахта уходила вверх и вниз; в одну из ее стен были вмурованы железные скобы, выполнявшие роль запасной лестницы. Слева обнаружилась еще одна дверь. Похоже, в ее механизме было что-то сломано: запирающая ручка свободно вращалась вокруг своей оси, но это не давало ни малейшего эффекта.
— А лестницы нет, — недовольным голосом констатировал Слава, оглядываясь. — Только такая.
Он отодвинул в сторону решетку, и, осторожно перегнувшись, посветил фонариком во тьму шахты.
— Глубоко идет, — сказал Слава. Вытянув руку, он подергал одну из скоб, после чего нахмурился.
— Прочно сидят… Но что-то мне не хочется лезть наверх без страховки, да и вам лучше так не рисковать. Тут высоковато.
— Шестнадцать пролетов, — вспомнил Андрей. — На той лестнице было шестнадцать пролетов. Восемь этажей наверх.
— Мы столько не пролезем, — заявил Саша, крепко держа Олю за руку.
Слава повернулся к стене, подергал два имеющихся там рубильника. Они неприятно клацнули, словно зубы скелетов в фильме ужасов.
— Нет тока — нет лифта… — протянул он. — Жаль. Но стоило проверить. Здесь наверняка должна быть еще одна нормальная лестница, но, похоже, она за сломанной дверью. Ладно, пойдемте обратно.
Четверо путешественников вышли наружу, в тоннель. Андрей внезапно только сейчас понял, что продолжает сжимать немецкое донесение в руках. Он сложил лист вчетверо; бумага издала тихий, словно сожалеющий хруст, напомнивший Андрею об упавших листьях в лесу. Дома надо будет перевести, подумал он, убирая донесение во внутренний карман. Бравый разведчик спустился в немецкое подземелье и унес из штаба важный документ. Унесет ли он теперь ноги?..
Луч Славиного фонаря снова осветил предупреждающую надпись у поворота в главный тоннель.
— Патрулировать не меньше чем втроем, значит, — сказал он. — Ну что же…
Тишину подземелья разорвал резкий звук зуммера. Казалось, что внезапно зазвонил колокол громкого боя. Звук шел из штаба. Зуммер ударил по ушам, отразился от бетона и ушел затихать эхом в туннеле.
Андрей едва не подпрыгнул на месте от страха. Впрочем, дернулись все четверо.
— Что за черт?
— Сигнализация?
— Откуда здесь?
— Ой!
Два калининградца, оставив в тоннеле Сашу с Олей, бросились обратно в штаб. Навстречу им снова раздался зуммер. Пронзительно и неприятно жужжал полевой телефон, стоящий на столе рядом с «Энигмой». Это был звук черно-белых фильмов о войне, звук, идущий в одном комплекте с воем пикирующих бомбардировщиков, рокотом танковых моторов и грохотом артиллерийских залпов. Слава и Андрей остолбенели.
— Это как? — донесся из-за их спин шепот Саши.
— Не может быть! — вторила ему Оля.
Телефон зазвонил в третий раз.
— Думаю, звонят явно не нам! — сказал Слава. Фонарик в его руке чуть подрагивал, однако в такой момент никто не обратил на это внимания.
— Может, какой-то пробой электричества? Ну, от тех рубильников? — спросила Оля.
Четвертый звонок.
— А если они удивятся, почему на звонок не отвечают? — спросил Саша.
— Кто — они? — сказал Слава.
— Ну, немцы…
— Какие еще немцы?
— Ну…эти…ваши…
— Какие еще наши?
Пятый звонок. Андрей, повинуясь какому-то странному полугипнотическому зову, шагнул вперед и, стиснув зубы, схватил черную пластмассовую трубку.
Речь человека на том конце была резкой, командной и безостановочной. В ухо Андрею ударила длинная цепь немецких слов, произнесенных на одном дыхании. Он еще пытался что-то осознать, как на том конце провода что-то щелкнуло. Сеанс связи закончился меньше чем за пять секунд.
— Что это вообще было? — спросила Оля.
— Что он хотел? — одновременно с ней спросил Слава.
Телефонная трубка в руках у Андрея молчала. Не было слышно ни гудения, ни сигнала, ни треска, ни помех, словом, ничего. Тишина в динамике была такой же абсолютной, как и мрак в тоннеле, по которому четверка пришла сюда. Андрей зачем-то подул в микрофон, постучал трубкой о ладонь.Эффекта не было. Он положил трубку полевого телефона обратно и только потом повернулся.
— Он говорил по-немецки, — произнес Андрей.
— Это мы поняли, — сказал Слава. — А что он говорил?
Андрей пожал плечами.
— Если бы он говорил помедленнее, то я бы успел что-нибудь понять. Судя по всему, он был очень сердит. Я разобрал только слова «заукопф», «гефар», «ферботен» и «вег». «Дурак», «опасность», «запрещено» и «прочь».
— «Дурак», «опасность» и «запрещено», — повторил Слава. — И еще «прочь». Ну, раз нам здесь не рады, думаю, пора и честь знать.
Один за другим друзья вернулись в главный тоннель. Лучи фонарей метнулись вдаль, пропадая во мраке.
— У меня хороший фонарик, я смотрю вперед, — инструктировал Слава. — Андрей, у тебя фонарик слабее, поэтому ты следишь за тем, чтобы к нам никто не подобрался с тыла. Как там было написано? «Оно напало сзади»?
Андрей, торопливо шагая по тоннелю, достал из кармана бумагу и, развернув, заглянул в нее еще раз.
— «Оно набросилось сзади», — прочитал он и торопливо перевел луч фонаря с бумаги на стены тоннеля позади, опасаясь высветить то, что набросилось сзади. К счастью, там никого не было. Стены уходили назад, стягиваясь в одну точку, до которой не дотягивался слабеющий свет фонаря.
Друзья шли быстро, тяжело дыша. Казалось, что они находятся внутри световой капсулы, движущейся в море мрака.
— Стойте! — внезапно крикнула Оля.
— Что? — резко и одновременно воскликнули Саша и Слава.
Оля ответила не сразу, прислушиваясь к чему-то.
— Какой-то звук шагов… Мне показалось, где-то далеко за нами слышны шаги.
Лучи фонарей метнулись назад, в сторону оставленного склада, где пять минут назад зуммировал телефон. Там было пусто.
— Никого нет, — сказал Слава. — Эхо, наверное.
Он приложил ладонь рупором ко рту и громко крикнул назад:
— Эй!
Крик унесся во мрак и бесследно затих. Андрею показалось, что тьма впитала его, словно губка воду. Эха не было.
— Пойдемте, нам нельзя медлить, — серьезно сказал Слава.
Компания снова отправилась в путь. Воображение постоянно сообщало Андрею, что там, позади, действительно слышны какие-то далекие звуки, похожие на смутное, едва различимое эхо их шагов. Избавиться от этой иллюзии на грани слышимости было невозможно.
— Я тут подумал, — сказал он, снова оглядываясь, — ведь там по телефону говорил немец…
— И что? — резко спросил Слава.
— Ну…в том плане, что это был человек, а не…ну, словом, не та чертовщина, о которой они тут писали…
— Мне кажется, что немец, звонящий тебе по этому телефону в восемнадцатом году, та еще чертовщина!— Оно разломало кирпичную стену изнутри, — внезапно сказал Саша. Оля издала какое-то восклицание.
— Этого не было написано! — поправил его Андрей. — Там было сказано: нашли разломанную стену.
— Может, они выкопали Балрога? — предположила Оля. — Вот, строили это метро, и наткнулись. Потом пытались замуровать его, но не получилось.
— Очень может быть, — резче обычного ответил Слава.
Идеально прямой тоннель всё вел и вел вдаль. Над головами, подобно мильным столбам, один за другим проплывали плафоны. Минут через пятнадцать друзья замедлили ход.
— Я ничего не хочу сказать, — тяжело дыша, произнес Саша, — но мне кажется, здесь уже должен быть тот поезд с гранатами. Сколько мы тогда шли от него до станции?
— Где-то столько же и шли. Только тогда мы так не боялись, — ответил Слава. Он был подготовлен физически и лучше переносил быструю ходьбу.
— Ну а где тогда он?
— Откуда я-то знаю? — неожиданно резко произнес Слава. — Здесь где-то должен быть.
— А мы точно в ту сторону пошли?
— Точно, точно.
— Ну, хорошо… А почему мы не видели замурованной двери?
— Потому что нам сейчас лучше смотреть вперед, чем по сторонам.
Андрей понял, что больше не слышит позади странного звука, похожего на эхо шагов, и на всякий случай снова посветил назад фонариком. Он делал это с интервалом в десять секунд, и каждый раз ему казалось, что в эти десять секунд темноты что-то подкрадывается всё ближе и ближе, сливаясь со стеной на то мгновение, когда слабый свет его фонарика устремляется назад. Сзади никого не было, но отделаться от этого неприятного ощущения не представлялось никакой возможности. Если ты не видишь позади себя чудовищ, сказал сам себе Андрей, это еще не значит, что их там нет.
— Вагонетка! — резко сказал Слава, вселяя в каждого из четверки второе дыхание.
— Наконец-то! — радостно сказал Саша.
— А почему она перевернута? — спросил Андрей, вглядываясь в глубину тоннеля, туда, где виднелась вагонетка.
— Чего?
— Сам посмотри! Ее кто-то с рельс сбросил!
Компания ускорила шаг.
— Тут что, кто-то был? — шепотом спросил Саша. Вагонетка всё приближалась. — Кто мог ее перевернуть, пока нас не было?
— Не похоже, — так же шепотом ответил Андрей. — Это вообще не то. Мы шли мимо целого поезда, а тут всего лишь один вагончик…
Одинокая вагонетка была завалена на бок. Колеса торчали в проход. Два небольших деревянных ящика, видимо, разбились при падении, и из них высыпались какие-то маленькие металлические цилиндрики.
— И замурованная дверь, — мрачно сказал Слава, направив луч чуть дальше.
Да, здесь, в пяти метрах от вагонетки была небольшая платформа, похожая на ту, с которой началось их путешествие по подземному миру. Различие заключалось в том, что вместо двери была большая серая бетонная заплата, сверху над которой черными буквами значилось «А-3505». Чуть менее аккуратными, написанными не по трафарету буквами, прямо поверх заплаты шла длинная надпись.
Слава прошелся лучом по периметру замурованной двери, после чего посветил вниз, на платформу.
— Гильзы, — сказал он отрывисто. — Пистолетные. Восемь штук. Ровно столько, сколько вмещает в себя магазин. Ах ты ж черт. Интересно, что же здесь было и почему мы тут оказались. Неужели мы перепутали стороны тоннеля?
— Хорошо если бы, — медленно сказал Андрей, глядя на гильзы, поблескивающие в свете фонарика.
— В смысле?
— Ну, в том плане, что это самый лучший вариант.
— А какой еще вариант?
— Да какой угодно! — неожиданно для себя рассердился Андрей. Страх, перетекший в его душу из темноты тоннеля, пытался превратиться в злобу.
— Так, без паники! — резко сказал Слава. — Без паники. Всё под контролем, никого тут нет. Или ты про эту надпись? Что здесь написано?
— Ничего полезного, — сказал Андрей, вглядевшись в немецкие буквы. — По крайней мере, ничего полезного для нас. «Категорически запрещается пытаться открыть. В случае малейших сомнений обращайся к гарнизонному врачу».
— Врачу, — повторила за ним Оля. — Почему к врачу?
— Может быть, они тут разрабатывали психотронное оружие? — сказал Саша.
— Судя по всему, оно им не особенно помогло, — протянул Андрей.
— Или наоборот, даже слишком помогло, — возразила Оля.
— Похоже, мы все-таки ошиблись направлением, — озабоченно сказал Слава. — Ума не приложу, как это возможно. Наверное, нам сейчас нужно возвращаться. Ничего не понимаю…
Четверка переглянулась. Происходящее начало откровенно давить на нервы. Саша шагнул назад, к опрокинутой вагонетке, и поднял один из металлических цилиндриков.
— Что бы это могло такое быть? — спросил он, подкинув поднятое в ладони и постучав им об стену. — Тяжелый, прямо свинец... Пули, чтоли? Какой-то большой у них калибр, да и форма совершенно неподходящая.
Андрей посмотрел на кусочек металла в Сашиных руках. Тусклый темно-серый металл.
— Саша, — осторожно сказал Андрей. — Я так понял, у них тут где-то был склад тяжелой воды, а где есть тяжелая вода, может быть и уран…
С гневным восклицанием Саша отбросил от себя цилиндрик.
— Какая гадость! — брезгливо скривился он, вытянув руку с растопыренными пальцами. Оля протянула ему влажную салфетку.
— Быстро назад, — резко сказал Слава, поворачиваясь. — Думаю, я рискну и попробую полезть по тем скобам в шахте. Жаль, моя обвязка осталась в багажнике, с ней было бы проще…
— Надеюсь, я не слишком долго держал ее в руках, — обеспокоенно сказал Саша, тщательно вытирая пальцы о салфетку.
Андрей, Слава, Саша и Оля шли по тоннелю быстро, тяжело дыша, но не сбавляя хода. Во всех проснулась какая-то сила, такая же старая, как страх темноты. Это было непонятное желание действовать, делать что угодно перед лицом незримой угрозы. Андрей внезапно почувствовал, что даже если на них сзади (он всё так же исправно оглядывался каждые десять секунд) набросится непонятное чудовище, обитающее во мраке немецких катакомб, то он вступит с ним в бой, даже не имея под рукой никакого оружия.
— Жаль, нет гранат, — сказал он, вспоминая вагонетки с боеприпасами.
Слава что-то проворчал в темноте.
— Какие еще гранаты в тоннеле? — спросил он. — Тут замкнутое пространство. Нас же первыми положит.
— Что-то уж очень замкнутое пространство…
— Да не говори…
— А это было, когда мы шли сюда? — внезапно спросил Саша. Его голос прозвучал неожиданно неуверенно.
Метрах в десяти впереди на стене тоннеля белели большие неровные буквы.
MCMLV
AUSGANG VERBOTEN
UNBEKANNTE GEFAHR
И — грубо нарисованный, непропорциональный человеческий силуэт с кругами вместо глаз, безо рта, с длинными, до колен руками, на каждой из которых было по четыре пальца. Рядом — неровная, вытянутая белая стрелка, указывающая вперед, в сторону штаба, туда, куда сейчас направлялись друзья.
— М-да, — сказал Слава. — Как будто веником рисовали.
Если все встреченные до этого момента надписи были выведены аккуратно, ровно и черным цветом, то неожиданно появившееся на стене послание представляло собой полную противоположность. Кривые белые буквы наклонялись в разные стороны; из-за подтеков краски они выглядели неровно и пугающе. Андрей вспомнил, что таким шрифтом — с «подтекающими» буквами — когда-то модно было оформлять комиксы ужасов. При взгляде же на непропорциональный человеческий силуэт по коже пробежал мороз. Почему-то воображение нарисовало Андрею картинку: неизвестное порождение тьмы, дождавшись, когда друзья пройдут по тоннелю, торопливо пишет на стенах предупреждающее послание; поскольку света нет, буквы и получаются такими неровными. Или же кто-то хочет предупредить о том, что ждет их впереди?
Он поддел ногтем одну из полосок белой краски, протянувшейся вниз от буквы «А»; та легко отскочила и упала на пол.
— Этой же надписи точно не было? Может, мы просто не заметили? — спросил Саша.
— Вроде не было, — сказал Андрей. Палец почему-то начал чесаться. — Но надпись очень старая. Явно сделана не сейчас. Краска шелушится.
— Как это переводится? — спросила Оля. — Это год? Сорок пятый?
— Нет, — сказал Андрей, вглядываясь в буквы. Палец все еще чесался, и он его с силой потер. — Пятёрка после пятидесяти, а не перед ней. Если это год, то тысяча девятьсот пятьдесят пятый. «Выход запрещен. Неизвестная опасность».
— Очень обнадеживает, — сказал Саша. — А мы точно пошли назад от той вагонетки?
— Точно.
— Что будем делать? Не будем возвращаться?
— Куда, к урановым залежам и гильзам?
Снова молчание, продлившееся две секунды.
— Почему пятьдесят пятый? Они что, после войны тут еще десять лет сидели?
— Если у них тут такие склады, то небольшой гарнизон вполне может столько и продержаться, — сказал Слава.
— Если у них тут такое подземелье, то небольшим гарнизоном не обойтись, — возразил Андрей.
— И то верно. Ладно, давайте поспешим.
Андрей пытался представить, как могла возникнуть та надпись. Неизвестная опасность, неизвестный автор… Что он хотел сообщить? Кому? Ведь не им же? Почему она написана так криво? Может быть, ее выводили на стене последние люди в этом подземелье, зажатые между советскими войсками наверху и неизвестной опасностью внизу?
Задор и агрессия куда-то ушли, а проклятый коридор все не кончался и не кончался. Только сейчас Андрей почти физически прочувствовал, что они глубоко-глубоко под землей, там, где уже семьдесят лет не было света. Или не семьдесят? Они вошли в это подземелье, потревожили его покой, и теперь… Что теперь?
Андрей бросил взгляд на стену. Возле потолочного плафона чернело «А-2230». Спустя десять метров обнаружилась надпись «А-2217». Еще через такой же интервал — «А-2152». Надписи шли вразнобой. Ровный порядок, бывший в самом начале подземелья, почему-то сменился хаосом. Андрей подумал: будь он персонажем книги ужасов, можно было бы предположить, что пространство подземелья магическим образом превратилось в гармошку, и они переносятся из одной его части в другую, преодолевая вместо десяти метров полторы сотни.. Оставалось лишь надеяться, что немцы, строя этот участок, решили по известной лишь им причине сменить систему обозначений.
«На участке А-22 пропали двое рядовых», — вспомнил он строчку из донесения, лежащего в кармане, и страх сжал его сердце. А на участке А-16 кто-то напал сзади… Они как раз приближаются к этому номеру. В верном ли направлении они идут после вагонетки? Почему номера убывают?
— Я читал историю о лифте, — сказал Саша, — в котором возле кнопки первого этажа кто-то написал «сброс лифта». Так вот, когда мы идем в направлении неизвестной опасности, я чувствую себя примерно так же, как будто еду в том лифте…Ух ты ж черт!..
Вдали в тоннеле что-то блеснуло. Саша и Оля вцепились друг в друга. Андрей сжал зубы. Друзья замерли на месте.
— Как будто зеркало, — произнес Слава спустя несколько бесконечных секунд. — Да, что-то отражает свет фонариков… Видите? Там блестит только тогда, когда мы туда светим...
Он поводил фонарем из стороны в сторону, подтверждая свои слова.
— Меня чуть инфаркт не хватил, — сказал Саша.
— Я тут поседею в этом подземелье, — сказала Оля.
— Главное выбраться, — сказал Андрей. Он почему-то не решился договорить вторую часть своей фразы; мысль о том, что им в прямом смысле слова придется поседеть от старости (если они успеют) в этом подземелье, лучше было оставить при себе. — Мне в первую секунду показалось, что это блестят чьи-то глаза…
— Если тут кто-то живет столько лет в темноте, то вряд ли у него блестят глаза, — предположил Слава. — Все пещерные создания плохо видят, поэтому у них почти нет глаз…
— Пожалуйста, не надо, — прервал его Саша.
— Но зато они хорошо слышат... Не знаю, что это там такое блескучее и почему мы его раньше не видели, но, думаю, надо спешить.
Тоннель все шел и шел вдаль.
— Жаль, что мы не угнали тот поезд, — качнув головой, произнёс Саша. — Сейчас бы прокатились по этому подземелью с ветерком. Да там и консервы были…
— Это опасные консервы, — возразил ему Слава. — Если им семьдесят лет, то человек, который их съест, имеет все шансы остаться здесь навсегда.
Странный блестящий предмет постепенно приближался.
— А что у нас с собой из еды? — спросила Оля у Саши, который заботливо держал её за руку.
— Ты проголодалась? Хочешь поесть?
— Нет, но мне кажется, что мы точно заблудились. Надпись, эта непонятная блестелка, ну и…
— Нет, Оль, как мы можем заблудиться в тоннеле? Он же тоннель! Мы всё время шли, никуда не сворачивая. Да тут и некуда сворачивать…
— Развилка, — ровным тоном сказал Андрей, не узнавая своего голоса.
Вдалеке и в самом деле показалась развилка.
— Это невозможно, — заявил Слава. — Здесь был резкий поворот вправо.
— А теперь развилка, — повторил Андрей.
Быстрым шагом четверка приблизилась к развилке. В этом месте вправо под острым углом ответвлялся еще один тоннель. Бликующим предметом оказался большой белый флажок-семафор железнодорожной стрелки, указывающий налево.
— Вот мы попали, — сказал Саша.
Дойдя до развилки, компания остановилась. Основной тоннель все также уходил дальше, чуть заворачивая налево; туда же указывал семафор. Боковой ход, ведущий направо, был коротким, не больше десяти метров. Дальше путь преграждали огромные наглухо закрытые металлические ворота с большой надписью «B-1». Слева от них чернел небольшой проход без двери.
— Этого не было, — сказал Слава.
— Может, мы все-таки опять перепутали направления? — сказал Саша. — Ну, возле вагонетки?
— Да не могло такого быть! Что, мы все перепутали одновременно?
— Куда теперь?
— Явно не вперед, — сказал Андрей. — Оттуда мы прийти не могли. Похоже, надо возвращаться.
Он открыл на телефоне фотографию карты из штаба. Слава вгляделся в сплетение линий.
— Такая же по форме развилка возле Браунсберга. Это Бранёво. Мы что, уже до Польши дошли?
— Мы уже столько идем, — пессимистично заметил Саша, — что не удивлюсь, если мы дойдем до Китая…
Судя по интонациям, он явно досадовал на тот момент, когда попросил Андрея показать ему что-нибудь экзотическое и немецкое.
Лучи фонариков метались то налево, то направо. Андрей направился к дверному проему возле ворот. Там оказалась небольшая, размером с кухню хрущевки, комната, служившая не то подстанцией, не то распределительным пунктом. На стене возле чернеющей надписи HOCHSPANNUNG — высокое напряжение — располагались в ряд рубильники. Сбоку— очередной телефон. В нараспашку открытом железном шкафу тускло поблескивали пыльные фарфоровые головки предохранителей. Слева стоял непонятный большой агрегат, напоминавший масляный трансформатор. Сколько же тут всего, подумал Андрей. Сколько проводов, сколько электрики в этом огромном подземном мире, о котором никто не знает. Сколько здесь километров бетонных коридоров, сколько станций в этом колоссальном подземном комплексе? Сколько вагонеток и мотодрезин? Сколько ящиков с боеприпасами и консервами лежат здесь десятилетиями? Как бы нам не пришлось узнать это на своем опыте, подумал Андрей, и мороз пробежал по коже. Кто может жить здесь, в этом царстве вечного мрака?
Слава, вошедший вслед за Андреем, переключил один рубильник, затем второй. Ничего не изменилось.
— Жаль, что все эти чудеса плохо подсвечены, — недовольно прокомментировал он. — Ко всем этим лампочкам в тоннеле не помешало бы вольт двести двадцать. Если здесь всё так хорошо сохранилось, то почему бы нам не обнаружить хороший дизель-генератор и пару цистерн соляры к нему?
— Давайте сделаем небольшой перерыв, — устало сказал Саша. — Действительно есть хочется.
— Давайте, — согласился Андрей, садясь на бетонный пол тоннеля и вытягивая уставшие от ходьбы ноги. Было не очень приятно располагать колени прямо поверх щели, в которой шел рельс (это будило в Андрее подсознательную тревогу, словно укладывание головы в неработающую гильотину), но другого выбора не имелось. Андрей вспомнил, что у него в сумке лежат бутылка воды и несколько бутербродов. Еду можно растянуть на пару дней, но на сколько хватит воды? Кто мог предположить, что они окажутся в этом странном подземном мире, в который непросто войти и еще сложнее выйти?
Саша достал из рюкзака термос, налил в крышку чай и передал Оле. Слава жевал большой самодельный сэндвич, завернутый в фольгу.
— Чай уже остыл, — сказала Оля, запивая пирог с мясом. — Сколько времени?
— Пять часов, — произнёс Андрей, посмотрев на телефон. Оставалось примерно десять процентов заряда батареи. Скоро они останутся без времени, а потом — и без света. Насколько хватит батарей в фонариках? Фонарь Андрея светил тускло, но, к счастью, хотя бы прекратил садиться, видимо, дойдя до какого-то предела. То же самое можно было сказать и про эмоциональное состояние Андрея.
— А у нас самолет завтра в девять, — грустно сказала Оля. — Должен был быть…
— Как думаете, нас будут искать? — спросил Саша, сделав глоток чая.
— Хотелось бы, — ответил Слава.
Подземный пикник был грустный, но какую-то пользу он принес. На сытый желудок, подумал Андрей, бродить по подземельям не так страшно. Слава убрал остатки сэндвича и встал на ноги, подошел к большим железным воротам.
— Гермозатвор, как в метро, — сказал он. — Видите, какие тут петли? Такого даже на том складе не было. Прямо как противоатомное убежище. Этот тоннель явно идет под уклон, на нижние ярусы. Если б не эта чертовщина, тут можно было бы очень долго лазить.
— Я боюсь, — мрачно заметил Андрей, — что мы можем лазить здесь всю жизнь.
Он не стал произносить слова «оставшуюся», но остальные прекрасно его поняли. Саша хотел что-то сказать, но Слава, подняв руку в предупреждающем жесте, остановил его.
— Тихо, — прошептал он, прислоняясь к воротам.
— Что там? — так же шепотом спросил Андрей. Слава раздосадованно махнул рукой; Андрей посмотрел на друга и тоже приложил ухо к металлу ворот.
Металл оказался теплым, или, точнее, не таким холодным, как всё остальное подземелье; это было первым, что почувствовал Андрей. Затем ему показалось, что он начинает что-то слышать — какой-то очень далекий, монотонный, идущий волнами басовитый гул, становящийся то чуть тише, то чуть громче, словно работал огромный насос. Звук был невероятно далек, на пределе слышимости; воспринять его можно было только через металл и бетон, где он мог распространяться километрами.
Рядом с Андреем к большим воротам прислонились Саша и Оля.
— Слышите? — негромко спросил Слава. — А сейчас? Как будто молотом бьют?
Андрею показалось, что это похоже на звук забиваемой сваи, услышанный через подушку. Он повторился — пум! пум! — еще два или три раза. Затем басовитый гул стал чуть выше по тону.
— Турбина какая-то, — прошептал Саша.
— Что это может быть? — спросила Оля, тоже шепотом. — И почему дверь теплая?
— Не знаю, — тихо ответил Слава. — Там явно что-то работает. Может, насос, или что-то такое…
— Ну и место, — сказал Андрей. — Надеюсь, за этой дверью у них не ядерный реактор. Давайте попробуем пойти от развилки назад?
— Да, думаю, это будет лучше всего. Может быть, мы вернемся к штабу, — согласился Слава. — Вдруг мы тогда просто во второй раз ошиблись с направлением?
Андрей уже хотел было что-то возразить по поводу возможной ошибки, как вдруг по бетонной стене главного туннеля метнулось световое пятно. Кто-то шел с фонариком.
— Свет!.. — не своим голосом выдохнул Саша, едва удерживаясь от крика.
— Гасим, гасим, — быстро и резко зашептал Слава, выключая свой фонарь. То же сделали и остальные.
— Кто-то там идет.
— С фонариком, значит, человек.
— И то хорошо.
— Да что-то не очень.
— Наверное, охрана. Ладно, нас хотя бы выведут…
Четверо путешественников напряженно замерли в темноте. Это не был тот кромешный мрак, в котором они пробирались уже несколько часов; отсвет чужого фонаря отражался от серого бетона стен, проникал в боковое ответвление, падая на них.
— Тихо, — едва-едва слышно произнес Слава, раскрывая складной нож. — Посмотрим, кто это…
Уже можно было расслышать шаги незнакомцев. Их явно было несколько. Они приближались со стороны тоннеля, противоположной той, откуда пришли друзья; ее было невозможно разглядеть, стоя в боковом ответвлении у герметичных ворот. Издалека послышалось несколько фраз.
— Ich glaube, ich habe Licht gesehen… [— Мне кажется, я видел свет…]
— Немцы, — тихо выдохнул Андрей.
— Прячемся туда! — так же тихо прошептал Слава, кивая в сторону подстанции. — Пришли электрики по нашу душу…
Едва слышно ступая, они прокрались туда. Как жаль, что здесь нет двери, подумал Андрей. Как жаль, что отсюда некуда бежать. Как жаль, что они сейчас находятся в маленькой бетонной клетушке, а шаги приближаются и немецкая речь все слышнее, — и, судя по всему, эти немцы могут быть совершенно не в курсе, что война уже давно закончилась. Да и закончилась ли? Можно ли быть в чем-то уверенным, проведя несколько часов в этом бетонном лабиринте, состоящем из одного тоннеля, в котором каждый раз приходишь на новое место? Может быть, здесь всё еще идет сорок пятый год? Судя по датам в донесении, лежащем в кармане Андрея, это вполне возможно. С другой стороны, кривая надпись белой краской обнадеживает, что здесь уже наступил пятьдесят пятый…
Луч света от чужого фонарика пробежал по гермоворотам; значит, подумал Андрей, они уже достигли развилки. Шаги смолкли. Прошла бесконечно долгая секунда. Сердце Андрея замерло. Он мог поклясться, что слышит стук сердец своих друзей и тиканье часов на запястье Саши; а если слышит он, Андрей, то почему не могут услышать и они?
— …Nein, ich habe wirklich Stimmen gehört. [— Нет, но я же точно слышал голоса.]
— Dann lass uns schnell von hierweggehen. [— Тогда пойдем отсюда быстрее.]
Шум шагов ударил по ушам так же, как зуммер полевого телефона два часа назад. У них что, подумал Андрей, сапоги специально сделаны так, чтобы внушать страх при ходьбе? Еще одна секунда показалась вечностью, прежде чем он понял, что шаги удаляются. Отсвет фонарика становился все слабее. Только еще один раз он вернулся к воротам — сердце Андрея остановилось, и он услышал, как шелестит Сашина куртка, когда Оля сжимает его руку,— и затем ушел вдаль, угасая быстрее, чем должно бы.
Наступила невообразимая тьма, бесконечная, как вечность. До этой минуты Андрей никогда бы не мог подумать, что в мире бывает настолько темно. Наверное, показалось ему, именно такой была вселенная до Большого взрыва.
Могила, внезапно остро почувствовал он. Они в могиле. Они в подземном царстве Аида. Только пока еще живы.
— Они ушли? — едва-едва произнес невидимый Саша слева от Андрея.
— Не зажигайте свет, они могут увидеть, — так же тихо сказал Слава справа.
Четверка снова замолчала. Андрею стало страшно. Внезапно ему показалось, что он остался один в этом чудовищном бетонном мире нескончаемого извечного мрака.
— Вы хоть дышите громче, — тихо-тихо произнес он.
Там, где был Слава, что-то очень тихо фыркнуло.
— О чем они говорили-то? — едва слышно произнесла тьма голосом Славы.
Андрей ответил не сразу. Он откинулся назад, к бетонной стене. Зашуршала во тьме куртка.
— Они сами чего-то очень боялись, — сказал он, пытаясь вспомнить хотя бы одну фразу. — Один заявил, что ему было лучше в окопах на передовой, чем здесь. А потом другой сказал, что нет тут никаких русских солдат, просто послышалось.
— Понятно, — ответил Саша.
— Значит, они нас слышали и видели. Почему они так быстро пропали? — спросил Слава.. — Может, засада?
— Зачем им делать на нас засаду? — возразил Андрей. — Они бы просто зашли сюда и сказали «гутен таг». Я сейчас выгляну наружу.
Осторожно, стараясь производить как можно меньше звуков, Андрей прикоснулся рукой к стене — как же шероховат бетон, как шелестит об него рукав куртки — и, обретя точку отсчета, медленно потянулся к выходу. Вот и край дверного проема, вот выход в тоннель, а там мрак…
…а может быть, и тот, кто нападает сзади…
…может быть, он в паре сантиметров от лица Андрея…
…может быть, он так же затаил дыхание…
…а может быть, сейчас в метре от него вспыхнет, ослепляя, немецкий фонарь…
Андрей сделал шаг назад.
— Кажется, там никого нет, — еле слышно прошептал он. — Давайте я зажгу фонарик в кармане? Света будет мало, никто не заметит.
— Ну, давай, только осторожно, — согласился Слава.
Андрей включил фонарик в кармане куртки. Даже ослабленный болоньей свет от полуразряженных батареек показался друзьям яркой вспышкой осветительной ракеты. Андрей выглянул обратно в тоннель и осторожно, опасаясь увидеть не то направленные на него из тьмы стволы немецких карабинов, не то глядящие на него же фасетчатые глаза странного человекоподобного чудовища (наверное, стволы карабинов были предпочтительнее) вытащил фонарь из кармана и направил луч вдаль. В тоннеле, сколько хватило света, не было никого.
— Пусто.
Они вышли из подстанции и прошли до развилки. Слава с громким щелчком закрыл складной нож и убрал в карман.
— Если мы пойдем обратно, то можем догнать немцев, — сказал он. — Но…как они могли так быстро уйти от развилки? Тоннель пуст! Мы бы увидели их фонарики!
В подтверждение своих слов Слава посветил в том направлении, куда пару минут назад удалились шаги. Там никого не было.
— Они что, растворились в воздухе? — спросила Оля.
— Не исключено, — сказал Андрей, напряженно думая. — Странно, что они шли с фонариками. Это означает, что в тоннеле почему-то не было света…
Он внезапно вспомнил еще один пункт из немецкого донесения и сунул руку в карман.
— Вот. Второе февраля. Авария на подстанции. Тоннель обесточен. Обходчики слышали голоса русских солдат, — сказал Андрей, сверяясь с бумагой. — Уж не нас ли?
— Что будет дальше? — спросила Оля. — Каждый раз мы приходим куда-то в новое место. Телефонный звонок. Вагонетка с ураном и замурованный выход. Надпись на стене. Теперь патруль. А потом?
— Пойдемте обратно, — сказал Слава. — Может быть, мы снова куда-нибудь выйдем.
— Какая-то ловушка, — протянул Саша, еще раз оглядываясь по сторонам. — Мы вошли в подземелье, а теперь оно нас не отпускает.
Андрей снова посмотрел на лист бумаги в своих руках. Вот так вот, внезапно подумал он: ты прикасаешься к подземному миру, а он прикасается к тебе. Ты хочешь сохранить прошлое на память, а оно сохраняет на память тебя. В том положении, в каком они находились, следовало попробовать все варианты.
Сжимая в руках донесение, Андрей повернулся и направился в подстанцию. Положил его на шкаф с предохранителями. Затем, поколебавшись, взял в руки трубку телефона, подумав, что он делает это уже третий раз за сегодня. Мембраны безмолвствовали.
— Мы уходим, — негромко, чтобы не слышали друзья, сказал он в трубку. — Отпусти нас.
И вернулся обратно.
— Пойдемте, — сказал Слава…
…Мотодрезину вдали они увидели одновременно, отойдя метров на сто от развилки.
— Ну наконец-то!
— Не может быть!
— Или это не она?
Да, это оказался тот самый поезд, мимо которого они проходили несколько часов назад: с коробками консервов, ящиками боеприпасов и бочками топлива. Сбоку на стене значилось «А-4192».
— Тогда мы пришли со стороны бочек! — торопливо произнес Слава, проходя сбоку от вагонеток. — Мы идем в правильном направлении!
И сразу же, через какие-то двести метров, обнаружилась та самая, с надписью «А-4212», гостеприимно открытая дверь станции. Не оглядываясь, друзья бросились к лестнице.
Андрей еще никогда так быстро не поднимался по лестницам, как сейчас. Впрочем, то же самое можно было сказать про каждого из четверых. Они буквально взлетели по ступеням. Подняться на восемь этажей за полторы минуты оказалось более простой задачей, чем часами идти по темному тоннелю, полному загадок.
…Снаружи было темно. На севере, в стороне Калининграда, над черным лесом тучи отсвечивали багровым, отражая свет городских улиц и домов. Где-то неподалеку протяжно каркнула ворона. Все четверо тяжело дышали.
— Ну…и…подземелье, — наконец выговорил Саша. — Что…это…вообще…было?
— Никогда такого…не видел… — ответил Слава, стягивая с головы вязаную шапку и вытирая ею лоб. — Может, там и правда…галлюциногенный газ?..
Андрей промолчал. Ему казалось ужасно глупым рассказывать то, о чем подумал он: их пустили в музей посмотреть, а они стали трогать экспонаты руками. Пока ты держишь прошлое своей ладонью, оно тебя не отпустит, оно тоже будет тебя держать; может ли быть так? Но, сказал он себе, ведь всё могло быть и гораздо проще — они захотели посмотреть, и их пустили внутрь, проведя экспресс-экскурсию по разным станциям подземелья. Они захотели выйти — и их тут же отпустили. А может быть, кто-то или что-то просто хотело поиграться с ними в странную и непонятную игру. Понимают ли пешки правила шахматной партии? Узнают ли они когда-нибудь, что направляет их путь по черно-белым клеткам? Что за сила заставляет их идти прямо, бить наискосок и на последней линии превращаться в ферзей?
— Слава, — сказал он, — дай на пять секунд фонарик, а то мой почти сел. Гляну одну вещь напоследок.
Слава с удивлением посмотрел на Андрея.
— Держи, — протянул он фонарь. — Ты что, еще не нагулялся там?
— Я недалеко, — сказал Андрей, направляясь в дот.
И вправду, идти далеко не пришлось: большой квадратной двери, ведущей в лестничную шахту, не было. Ещё в доте не было ни трехъярусных коек, ни вентилятора с ручным приводом, ни калорифера, в общем, ничего того, что так поразило путешественников несколько часов назад. Всё это бесследно пропало, не оставив и следа. Андрей, хрустя бетонной крошкой, появившейся теперь под ногами, прошелся по опустевшему каземату. Он понял, что почему-то совершенно не испытывает ни малейшего удивления по этому поводу, и лишь горчила душу странная печаль от того, что врата в другой мир оказались закрытыми. На том месте, где всего несколько минут назад была дверь, сейчас находилась большая надпись:
UM ZU SIEGEN DU MUSS TAPFER UND FINDIG SEIN
Надпись была очень старая. Краска почти слезла со стены, но разобрать буквы еще было возможно.
— Для того чтобы победить, ты должен быть находчив и смел, — прочитал Андрей, прикасаясь к бетону; тот был холоден и монолитен. В нем не было ни единой трещины, ни единого следа, свидетельствующего о том, что здесь когда-то мог быть проход. Андрей приложился к стене ухом, пытаясь услышать хоть что-нибудь, но тщетно; он перевел взгляд вниз и увидел на полу, почти у себя под ногами, кусочек картона. Это оказалась новая, словно только что отпечатанная почтовая открытка с раскрашенной гравюрой Кёнигсбергского замка и надписью «GRUSS AUS KONIGSBERG». Андрей поднял ее. Открытка была оформлена в югендстиле; весь ее вид навевал мысли об эпохе fin-de-siecle, благополучных, мирных годах начала двадцатого века. Казалось совершенно непонятным, как она, вся такая мирная и изящная, с надписью «Привет из Кёнигсберга» могла оказаться здесь, на полу бетонного каземата, где когда-то стучали солдатские сапоги и трещали пулеметы, но Андрей не стал задаваться этим вопросом. В конце концов, сегодняшний день и без того был богат на необычные события. Убирая открытку во внутренний карман (Андрей внезапно совершенно отчетливо понял, что это можно и даже более того — нужно сделать), он наткнулся рукой на телефон, сохранивший последние проценты заряда. Фотографии карты подземелья там не оказалось; это было ожидаемо. Направляясь к выходу, Андрей мельком подумал, что та же судьба, должно быть, постигла и все многочисленные снимки Оли.
— Я уже боялся, что тебя придется идти искать, — сказал ему Слава. Свет падал из открытой двери автомобиля. Мотор тихо работал.
— Нет, всё в порядке, — ответил Андрей, возвращая ему фонарик и садясь рядом. — Чуть-чуть посмотрел напоследок. Когда ещё такое увидишь?
Машина свернула с грунтовой дороги на асфальт. В свете фар вдали мелькнул дорожный знак, предупреждающий о железнодорожном переезде. Приближался поворот на Калининград.
Автор: Б. Пономарев
КРИПОТА - Первый страшный канал в Telegram