Везунчики
Как эти истории оказались у меня
Я учусь на социологическом факультете одного крупного университета. Моя последняя курсовая работа посвящена исследованию чувств, которые респонденты в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет испытывают из-за потери близких, от смерти незнакомых людей и от осознания собственной смертности.
Основа каждой курсовой работы — анкетирование. Сначала мой опросник распространялся только среди одногруппников, студентов старших и младших курсов. Однако вскоре я осознал, что выборки недостаточно, и создал его онлайн-версию. Закрепил на своей странице, начал рассылать по разным чатам, сообществам, каналам, чтобы привлечь как можно больше людей.
Привожу примеру одного из вопросов с развернутым ответом:
«Если вы когда-либо находились в ситуации, представлявшей острую угрозу для жизни, пожалуйста, подробно опишите этот опыт, уделив особое внимание вашим эмоциональным реакциям и психологическим переживаниям».
Истории, которые вы прочтете дальше, респонденты добровольно рассказали, отвечая на этот вопрос.
Я связался с каждым из них и получил одобрение на публикацию. В целях соблюдения анонимности из рассказов были убраны названия городов и населенных пунктов. Были изменены имена. Также была проведена некоторая редакторская работа, в целях придать историям драматургическую целостность.
Всё вышеперечисленное относится к историям 2 и 3. Автор истории 1 не дал согласия на её распространение. Причины, по которым она попала в этот сборник, будут кратко указаны в постскриптуме рассказа.
P.S. Спасибо всем, кто участвовал в опросе. Благодаря вам, я получил высший балл. Ура!
Запертая
Я начала вести блог три с половиной года назад. Самые старые видео уже скрыты. Я записывала их в своей комнате, за стеной одновременно с этим папа смотрел телевизор, мама на кухне что-то жарила. На фоне постоянно слышались их перекрикивания, реплики героев сериалов, голоса дикторов службы новостей. Тогда у меня были прыщи, камера дешевого ноутбука, лампа над столом, со светом, будто в морге, а ещё бесконечное желание сбежать от всего этого, так что кто-нибудь обязательно может сказать, что я с самого начала сама нарывалась.
Сейчас у меня хорошая квартира. Своя. Гораздо больше, чем родительская. В ней никто не смотрит телевизор. Родственники изредка приезжают в гости, рады бы почаще, да я их не зову. Со мной часто фотографируются на улицах. Но обычно просто пялятся, потому что стесняются подойти. Иногда начинают втихую снимать. Я замечала это как минимум несколько раз.
Если девушка заводит себе канал, то ещё до того, как у нее наберется хотя бы небольшая аудитория, она начинает привлекать внимание разных больных людей.
Я сняла всего семь или восемь роликов, когда в моих комментариях появился «фитнес тренер». Судя по аватару, это некий сорокалетний подтянутый мужчина, который под каждым видео высчитывает мой вес. Сравнивает цвет лица, состояние кожи, волос, мешки под глазами, обилие косметики с тем, что было раньше, и из этого делает вывод, сколько я вешу. Он до сих пор этим занимается, хотя уже и не так часто. Этот довольно безобидный.
А вот другой зритель очень хотел со мной встретиться. Он подробно описывал свою внешность, характер, оставлял номер телефона и даже адрес. Семьдесят четвертого года рождения, разведен, без правого яичка. Чаще всего он упоминал, что я вылитая его племянница, особенно когда повышаю голос и становлюсь совсем писклявой. Его мечтой было положить ладонь мне на колено, но, чтобы в этот момент я обязательно была одета в потную школьную форму.
Был ещё один, который присылал порнографию с моим участием. Вместо лиц актрис было мое лицо. Он действовал очень хитро — отправлял письма или писал сообщения, когда это ещё было возможно, представляясь менеджером какого-то бренда или подписчиком. Предлагал посмотреть ролик. Я, как дурочка, велась. Самое неприятное случилось, когда на мой день рождения я получила сообщение от фанатки, как мне показалось. Она искренне поздравила меня и хотела спеть праздничную песню. На голосовом сообщении, которое она отправила, я услышала собственный голос. Там я призналась, что мое самое заветное желание — быть изнасилованной, и начинала мерзко фантазировать об этом. Слава богу, он не додумался отправить это моим родителям.
Эти люди меня даже не пугали. Они угрожают тебе в интернете, но им никогда не хватает духа что-либо совершить. Нужно просто игнорировать их, удалять комментарии, везде блокировать. Ну а я сделала то, чего нельзя делать. Рискнула их провоцировать.
Раньше на канале часто проводились прямые трансляции с ответами на вопросы подписчиков. Кто-то спросил, наверное, без какого-либо злого умысла, за что меня ругали в детстве. А меня на самом деле ругали только по одному поводу: когда я забывала закрывать входную дверь. Просто витала в облаках, или хотела поскорее сесть за компьютер, или покушать, не относилась к этому серьезно. Мама тысячу раз говорила, что это однажды выйдет мне боком.
Не знаю, зачем, но ещё я рассказала, что с тех пор ничего не изменилось, и иногда я всё ещё забываю это делать.
На трансляции была тысяча зрителей. Какой шанс, что среди них окажется хотя бы один маньяк, который решит воспользоваться информацией, что иногда я засыпаю с открытой входной дверью?
Этого уже достаточно, чтобы поставить себя под удар. Но я поступила ещё глупее. На моем канале очень долго в открытом доступе лежало одно видео. На нем я, переполненная эмоциями от переезда в свою первую съемную квартиру, бегала по комнатам, все трогала, прыгала на кровати и показывала красивый вид из окна. Показывала вид из окна.
Я думала, все наши дворы и дома настолько похожи друг на друга, что один от другого не отличишь. Это оказалось не совсем так.
Ему понадобилось три месяца, чтобы найти меня. Канал только начал приносить доход. Я снимала жилье далеко от центра, в спальном районе. Фонарь перед подъездом горел один вечер в неделю, а дверь постоянно ломалась. Её почти всегда держали открытой.
В одиннадцать вечера я принимала душ, когда услышала какие-то шумы в прихожей. Сначала я подумала, что мне показалось, но они не утихали, поэтому я отключила воду.
Всё стало тихо. Он тоже замер. А потом я услышала щелк входной двери. Такой щелк раздается, когда её запирают изнутри. А я жила одна. И я никого не ждала.
Помню свои мысли в тот момент. Воображаешь любые возможности для этого звука означать что-то другое, чем то, что в твою квартиру проник посторонний. Это мог быть сосед, который заметил, что дверь открыта. Или этот звук раздался сам по себе, из-за поломки в замке, которая случается в одном из ста тысяч замков. Или мне просто показалось.
Дверь в ванную комнату не была заперта. Я смотрела на нее и казалось, что она медленно открывается. У меня началось что-то вроде удушья, хотя я не болела астмой. Я подошла к двери, одной рукой взялась за ручку, а другой держала шпингалет, чтобы задвинуть его, если услышу что-нибудь снаружи. Но ничего не было слышно, кроме каких-то шорохов, которые казались галлюцинацией. Хотелось в туалет. Я стояла так очень долго, и всё это время ничего не происходило, и можно было даже поверить, что на самом деле в квартире нет никого, кроме меня.
Мне не пришло в голову одеться. Может быть, замотайся я хотя бы в полотенце, он бы отпустил меня. А так я будто размахивала перед ним красной тряпкой. Хватило маленького открывшегося проема, чтобы увидеть его. Он стоял посреди коридора, в трех метрах от ванной. У него была очень спокойная, уверенная поза. Ростом чуть ли не под потолок, толстый, в старом свитере, покрытым шерстью, в огромных джинсах, в которых я могла бы поместиться полностью. Рукава были засучены, а руки были ужасно страшные и старые, с длинными завивающимися волосками, жирные, потные, вздувшиеся. Лицо его скрывало что-то темное, натянутое на голову. Он смотрел прямо на меня и дрожал, приподнимая и опуская голову. Разглядывал.
На самом деле он мог быть и не таким высоким. Он в обуви, а я босиком. Ещё пол в ванной ниже, чем в коридоре. Когда я впервые узнала рост папы, то очень сильно удивилась, ведь он казался мне таким большим. Это я всегда была маленькой.
Когда я заперлась, он начал стучать в дверь. Сначала заискивающие, отбивая медленный ритм. Потом быстрее. Колотил и что-то выкрикивал, а дверь все сильнее тряслась. Я прижалась к стене и описалась. Я крикнула, что у меня в ванной есть телефон, и я уже позвонила в полицию. Все ненадолго затихло. Он пошел в комнату, ходил там, потом вернулся. Потребовал сказать ему пин-код.
Я просто начала кричать. Арендодатель говорил, что в доме хорошая звукоизоляция. Квартира этажом ниже пустовала, в соседней жильцы бывали пару раз в месяц. Но оставались другие соседи, верхние этажи, курьеры, прохожие с улицы. Кто-нибудь бы меня точно услышал. Нужно было лишь кричать достаточно долго.
Мне показалось, что он испугался, потому что он начал бегать снаружи. Я думала, он стирает отпечатки и следы обуви. Но потом он снова вернулся к двери, и, когда я перестала кричать, чтобы набрать в грудь воздуха, он объяснил, что закрыл все окна и включил конфорки, и, если я продолжу кричать, он подопрет дверь и подожжет квартиру. Он запрет входную дверь моими ключами. Я сгорю заживо. Никто не успеет мне помочь.
Я заплакала и зажала рот рукой. Он снова потребовал сказать ему пин-код.
Он читал переписки, листал мои фотографии, смотрел, сколько денег у меня на счету. Он не пытался перевести их куда-то, не писал никому от моего имени, не менял пароль канала. Я не понимала, зачем ему нужен мой телефон. А потом он спросил, где я храню свои фото без одежды.
Он хотел увидеть меня голой. Он сказал, что в последних видео я выглядела очень сексуально, потому что зеленый всегда делает меня сексуальной.
С тех пор я не ношу ничего зеленого.
Я умоляла его уйти. Я не видела лица, его бы никогда не нашли, я обещала не писать заявление, но я зря унижалась. Все, что ему было нужно — чтобы я открыла дверь. Он действовал последовательно, пытался меня задобрить, обещал, что просто потрогает меня в двух местах и отпустит. Я не отвечала и это раздражало его. Он описывал, что собирается сделать со мной, но я молчала и он злился ещё сильнее. Снова посыпались удары. Если бы между дверью и его кулаком оказалась моя голова, он бы её раздавил. Он кричал, что за непослушание отрежет мне соски.
Так продолжалось, пока он не осознал, что меня невозможно выкурить ни лаской, ни угрозой, а продолжив колотить дверь, он быстрее привлечет чье-то внимание, чем сломает её. Тогда он затих, удары прекратились. Он очень спокойно и доходчиво объяснил, что не уйдет, пока я не открою дверь. Ему было все равно на мои мольбы. Он дал мне выбор, и сказал, что я должна быть за него благодарна.
Он предложил мне либо отодвинуть задвижку и впустить его в ванную.
Я ведь пишу это сейчас. Ты понимаешь, что я выбрала.
Самое худшее было в том, что он делал фотографии. Он заставлял меня лечь, как ему хотелось, и смотреть в камеру. Я не видела его лица. Что-то темное на его голове было моими колготками.
Это не настолько больно. В каком-то смысле это было даже полезно: я поняла, какой была глупой, и как опасно себя вела. Сейчас я живу в доме, который круглосуточно охраняется. В ванной у меня есть телефон. Такое больше никогда не повторится.
Я не рассказывала родителям. Если я сделаю это, то они ответят лишь, что я зря от них уехала и зря их не послушала. Я и сама это понимаю.
Я никогда не расскажу об этом на канале. Если я сделаю это, то всю оставшуюся жизнь первой ассоциацией у людей с моим именем будет то, что я настолько больна, что не запирала дверь. А кто-нибудь ещё запишет видео о том, что я выдумала всё это. А многие напишут, что так мне и надо.
И если я все же сделаю это, то все равно пойду у него на поводу. Я знаю, он смотрит каждое новое видео, он сказал об этом, когда уходил. Он ждет, когда я расскажу о нем. Не дождется.
P.S. Изначально я не связывался с автором этого текста на предмет его публикации. Спрашивать об этом казалось мне бестактным.
Через какое-то время по косвенным признакам я все же смог установить личность автора. Я нашёл её блог, нашел запись упомянутой трансляции, мне даже удалось найти один из комментариев “фитнес тренера”. Это позволило убедиться, что рассказанная история — подлинная.
Через два месяца после завершения опроса автор канала покончила с собой. Это было во многих новостях. Думаю, вы уже поняли, о ком я говорю.
Я все равно отправил несколько писем на оставленный почтовый адрес, но ответа, разумеется, никакого не получил.
После долгих размышлений я принял решение опубликовать историю. Мне кажется, автор бы хотела, чтобы кто-нибудь после её смерти сделал это. Хотя, не могу отрицать, в тексте она прямо заявляет об обратном.
Осиротевший
Я видел отца только на фотографиях. Матери было двадцать четыре, она была гордой и не подавала на алименты. Первые годы мы жили у её родителей. Я помню, как в наказание за “плохое поведение” дедушка иногда запирал бабушку и мать в комнате на несколько часов. Иногда они обе ходили по доме заплаканные, и я до сих пор не знаю, почему. Спросить больше не у кого.
Иногда матери не давали нянчиться и ухаживать за мной. Её считали идиоткой и боялись, что она может навредить ребенку. Как-то она пролила кипяток мне на ногу. В другой раз она стригла ногти на руках и чуть не отрезала мне фалангу.
В мои четыре года мы впервые переехали. Мать вышла замуж за мужчину с работы и заставляла называть его отцом. Я подчинился, ведь думал, что отцов у меня больше не будет. Я сильно ошибся.
До пятнадцатилетия мне посчастливилось пожить в трех областях и четырех городах, сменить пять школ, найти и потерять десяток друзей, и, в конечном итоге, возненавидеть всех мужей и ухажеров своей матери.
В единственной квартире, которая нам принадлежала, жили бабушка с дедушкой. Возвращаться к ним она не собиралась, а они не стремились ей помогать. У нее не было денег, чтобы снимать нормальное жилье, она не могла (или не хотела) работать ни в каком приличном месте, поскольку закончила только школу и два курса местного техникума. Всё, что у нее было — это красота. Сохранились фотографии, на которых она моя ровесница. Если бы ей посчастливилось оказаться молодой в наше время, учитывая её характер, она могла бы вести канал или блог и зарабатывать на этом. Ну, а так ей пришлось скитаться по миру с нежеланным ребенком, и искать, кто мог бы нас приютить.
Мы регулярно переезжали из-за двух причин.
Во-первых, моя мать была просто невыносима. Она любила поскандалить и покричать без повода, просто ради удовольствия. Сначала она очаровывала мужчину, заставляла его поверить, что он не может без нее жить, мы переезжали, и с её стороны обрушивался град несправедливых упреков, колкостей, сарказма, терпеть которые будет только тряпка. Всё это хорошо мне известно. Почему-то все девушки, с которыми я встречался, похожи на мою мать.
Во-вторых, я был просто невыносим. У первого мужа матери, того коллеги с работы, была дочь. И она сильно ревновала меня к своему папе. Она устраивала истерики и пыталась вредить мне: подкидывала по ночам всяких жуков и тараканов под одеяло, крала и прятала вещи, а один раз даже бросила мой портфель с учебниками в ванну, наполненную водой. За это её почти не ругали. Пришлось отвечать самому. Я дождался, пока она заснет, взял ножницы и отрезал её длинные светлые волосы, но в темноте переусердствовал и немного зацепил ухо. Всю кровать залило кровью. Сводная сестра кричала, пока не приехала скорая. Виноватым, конечно, выставили меня.
Другого мужчину матери я травил. Просто таскал из аптечки порошки и флаконы, и добавлял их в кипящую воду, в которой потом варили картошку, яйца и макароны. После этого, бывало, нас всех рвало несколько дней подряд, у кого-то появлялась сыпь, тяжелый привкус во рту, проблемы с дыханием. Чтобы не вызывать подозрений, я никогда не отказывался от отравленной еды и даже просил добавки. Мне не приходило в голову, что я мог умереть быстрее своей жертвы. Может быть, в этом и заключался план.
Я выступал против каждого любовника матери, в надежде заставить её вернуть настоящего отца, либо вернуться к бабушке с дедушкой, либо на худой конец позволить мне жить с ними. Но ей не хватало ума осознать смысл поступков ребенка. Отвечала на них она самым прямолинейным образом. Узнав, что я ворую деньги из кошелька, или тайно рву их футболки с джинсами, или что-то ещё, она просто лупила меня. А если ей не хотелось марать руки, она подключала своего кавалера.
Мы почти десять лет переезжали с места на место, а в последний раз жили в *****. Улица *****, дом ******, если не верите, поищите старые репортажи, что в нем произошло.
Поначалу всё шло отлично. Меня хорошо приняли в новом классе. Новый мужчина, как и все остальные, обожал мать. Егор был на шесть лет старше, раза в два выше, но выполнял все её прихоти: бегал в магазин, если ей хотелось чего-то экстравагантного, брался за внезапный ремонт в комнате, в которой никто не жил, по первому требованию покупал тостер, новую микроволновку, компьютер к моему дню рождения. Как-то летом он несколько дней провел на подоконнике (мы жили на пятом) и рубил топором свисающие ветки. Мать прожужжала ему мозги, что из-за них солнце не попадает в квартиру. Всё то время, пока Егор стоял на подоконнике, я представлял, как он падает вниз. Жаль, этого так и не случилось. Наверное, нужно было самому его столкнуть.
К концу первого года сожительства их отношения сильно ухудшились. Первые звоночки донеслись, когда они перестали по вечерам сплавлять меня на улицу. В тринадцать лет несложно догадаться, что это значит. После долгой ругани Егор все же заставил мать пойти на работу, и после этого они впервые, кажется, разъехались по разным комнатам. Возможно, ради этого в ней и сделали ремонт. Они продолжали время от времени съезжаться, но обычно это происходило по праздникам, или в дни, предшествующие зарплате. Егор понял, что из себя представляла моя мать, и хотел нас выгнать. Прямо об этом сказать он не мог. Ему хватало смелости каждый день повторять, как он от нас устал, как мы ему надоели, как сильно мы его раздражаем.
Если они находились на кухне вдвоем, я старался там не появляться. Мать использовала меня в качестве подтверждения, что нас нельзя выгонять. Ребенок после частых переездов наконец-то нашел школу, в которой может проучиться до самого выпуска. Ему нельзя переезжать, он уже нашел так много друзей, так больно будет их потерять. В трехкомнатной квартире только идиот будет жить один. Бросить женщину с ребенком может только последняя тварь. Вот как она говорила.
Не знаю, зачем я был ей нужен. Нельзя было просто выбросить меня к бабушке с дедушкой — тогда бы мать расписалась в собственной родительской несостоятельности. Она не хотела, чтобы я жил с ними. Мать напоминала, что бабушка уже слегла. Она обещала, что мне придется все время убирать за ней, мыть её, смазывать её пролежни. Детей всегда пугает такая перспектива.
Переехать мы тоже не могли. Мать потеряла способность быстро найти себе нового мужчину, как делала все время до этого. Дни её юности давно прошли, сигареты забрали у нее зубы, сидячий образ жизни и питание — фигуру. Никто не горел желанием брать истеричную, тупую, увядшую бабу на содержание, к тому же ещё и с ребенком.
Мы остались жить там, даже когда Егор начал её бить.
Это происходило только когда Егор пил. Многие трезвенники после сожительства с моей матерью начинали пить. Своей вины в этом она не признавала. Я много нагляделся этого за жизнь: в опьянении люди признаются и делают то, на что в трезвом состоянии не хватает сил. Егор же обещал убить нас, если мы не съедем с его квартиры. Матери хватало ума с ним спорить, и это обыкновенно заканчивалось дракой, путешествием в больницу или вызовом полиции. Там хорошо знали наш адрес.
Когда Егор пил, я старался не появляться дома, а если и приходил, то не высовывался из комнаты. Он угрожал то выкинуть меня из окна, то “под ванну засунуть”, и, если бы он решился на это, никто бы не смог ему помешать. Мы никогда не дрались, но мне часто приходилось оттаскивать его от матери, когда он на нее набрасывался. Временами приходилось запирать его в комнате, как дедушка раньше запирал мать.
На утро, когда Егор трезвел, все делили вид, что ничего не произошло. Он клялся, что не помнил ночного веселья. Хотя я никогда в это не верил.
Всё это в конечном итоге привело к тому, к чему должно было привести.
В тот день я обыкновенно вернулся со школы, через полтора часа с работы пришел Егор, неся пакет, в котором побрякивали бутылки. Это значило, что пора идти гулять. Ходить по улицам в одиночестве всегда тоскливо, и я решил кого-нибудь позвать.
В то время мне нравилась девочка из класса, Алёна. Я каждый день провожал её после школы, и мы всегда делали большой крюк, чтобы подольше поболтать. Позвонил ей, она согласилась, и, кажется, даже была рада предложению. Когда я собирался, Егор открывал вторую или третью.
К несчастью, совсем не помню нашу прогулку до момента, когда мы поцеловались. Мой первый поцелуй. Неприятно, что он произошел именно в тот день. Мы, наверное, часа полтора стояли у её подъезда, и никак не могли расстаться. Кто-то из нас решался уйти, второй его задерживал, а потом наоборот. Нужно было что-то с этим делать. Я без особой надежды предложил закончить прогулку чем-то экстраординарным, вроде поцелуя. Алёна дала добро.
Этот прелестный момент был отравлен тем, что уже через пару минут я шагал по направлению к квартире, в которой уже наверняка раздавались крики, бились бутылки, а полиция или соседи долбились в дверь. Но я не успел пройти и половину пути, как мне пришло сообщение от Алёны. Она написала, что её родители уезжают на ночь, и она приглашает меня. Нужно только подождать, пока они не уедут. Следующие пару часов я слонялся по улицам. Если бы вернулся в квартиру, я бы больше не вышел. В обоих смыслах.
В десять часов мне позвонили, но не Алёна, а мать. Она сказала, что Егор снова выгоняет нас из квартиры, и на этот раз все серьезно, потому что он начал даже перетаскивать вещи из комнат в прихожую. Мать их отвоевала, но Егор совсем взбесился, разбил окно и куда-то ушёл, как обычно пообещав, что, если к его приходу мы не уедем, он нас убьет. Мать требовала сейчас же вернуться домой и помочь его утихомирить.
Я ответил, что приду так быстро, как только смогу, хотя даже шага не сделал в её сторону. Они ссорились каждый божий день, иногда дрались, неужели мне обязательно нужно было присутствовать при этом? Как я мог вразумить огромного, пьяного мужика, который хочет, чтобы мы исчезли из его жизни? Разве это не логичная реакция? Даже я не хотел бы жить со своей матерью и прекрасно понимал всех, кто также отказывался от этого. В конце концов, это она привезла нас сюда, наплевав на мои желания, так почему мне нужно помогать решать её проблемы?
Эти и многие другие аргументы пришли мне на ум, когда я решал, идти или нет. Ни одного аргумента в пользу матери я не смог бы придумать, даже если бы попытался. В ту ночь ей пришлось разбираться с Егором самой.
Ночевку я помню очень хорошо. Пусть и технически это не была ночевка, потому что я ушел ещё до рассвета. Родители могли вернуться, и мы бы попали. Алёна провела мне экскурсию по квартире, хотя из интересного там нашлись только её детские фото с папой и мамой. Мы поиграли во что-то на компьютере, вроде бы, я скачал какой-то файтинг, и мы сражались до пяти побед. Потом попробовали приготовить серьезный ужин, но оказалось, мы были специалистами разве что в том, чтобы портить сковородки. Ещё мы пытались что-то посмотреть, но каждый раз переключали, потому что кому-то не нравилось, или было неинтересно, а в конце просто смеха ради.
Было непривычно ложиться спать, не почистив зубы, но пришлось пойти на это. Не сбегаешь же в квартиру за своей щеткой. Тогда впервые за вечер я вспомнил о матери. Она больше не звонила. Я подумал, она решила проблему с Егором самостоятельно.
Мы спали в одной кровати, но в одежде и даже не накрылись одеялом. Можно сказать, играли во взрослых, пока настоящие взрослые выясняли отношения.
Алёна ответственно разбудила меня в пять утра и выгнала из квартиры. Расстаться с поцелуем не вышло. Нельзя целоваться, если не почистил зубы.
К тому моменту, как я вернулся, мать была мертва уже часов пять. В прихожей большой кучей лежала наша одежда. Мой портфель валялся в дверном проеме, учебники вокруг. Из комнаты Егора доносился храп. Я подумал, что они успокоились и просто легли спать, и уже представлял, как в понедельник в школе буду оправдываться за порванную книжку. Я тихо прошел по коридору и собирался зайти к себе, но заметил, что дверь в другую комнату открыта, и заглянул туда.
Всё было вверх дном. Егор, забрызганный кровью, сопел на кровати. На полу лежало тело моей матери без головы. Голова, видимо, находилась в той же комнате, просто я её не увидел. У подножья кровати лежал топор, тот, которым Егор рубил ветки, свисающие у нашего окна. Больше ничего я рассмотреть не успел, да и желания особого не было.
Могу только восхититься своему холоднокровию, когда я, увидев это, тихо вышел из квартиры, запер дверь, спустился по подъезду, позвонил в полицию, спокойно продиктовал адрес и объяснил, что сожитель моей матери только что её обезглавил. Как будто бы я этому совсем не удивился.
Потом я вернулся к бабушке с дедушкой. К счастью, мне не пришлось долго ухаживать за бабушкой, она умерла через месяц после дочери. Там же я и окончил школу, и по совпадению попал в один класс с парнем, с которым вместе ходил в садик. Но мы не так уж и хорошо дружили.
Долго поддерживать связь с Алёной не удалось. Никого из бывших мужей матери я больше не видел. Не знаю, что ещё рассказать. В восемнадцать лет я поменял имя. Егор в этом не виноват, оно мне никогда не нравилось. Не знаю, упоминал или нет, но Егор мой тезка.
Сейчас мне столько же, сколько было матери на момент моего рождения. Я совсем не чувствую вины. Если бы я не остался у Алёны, скорее всего, вместо одного трупа в той квартире оказалось бы два. Кому бы стало от этого легче?
На самом деле я даже удивлен, что кто-то не убил её раньше.
Одинокий
До двенадцати лет мама каждое лето отправляла меня к бабушке в свой родной город, чтобы не путался под ногами. Там я занимался тем же, чем и дома — смотрел передачи по старому телевизору, выполнял мелкие поручения взрослых, изредка читал и много гулял. Каким-то образом у меня появилась постоянная компания из пяти-шести ребят, моих ровесников. Не помню, как мы собрались. В детстве не слишком-то задумываешься, с кем и почему проводишь свое время.
Мне было девять, когда во время очередной прогулки мы нашли кое-что особенное. Все мы жили в районе, от которого рукой подать до рощи с протекающей по её территории речкой. В тот день сильно пекло и мы хотели дойти до нее, чтобы умыться и поплескаться. Кто-то из нас, мы потом долго об этом спорили, кого именно считать первооткрывателем, полез в заросли кустов между деревьями, в надежде найти короткий путь к воде.
Там скрывалась маленькая полянка, которую мы раньше не замечали. Рядом был небольшой склон, ведший прямо к речке. Самое примечательное, что кто-то по неизвестной причине обложил поляну заостренными палочками, высотой примерно в наш рост. Когда Максим попытался выдернуть одну из земли, у него мгновенно покраснело лицо, его начало тошнить и он упал, тяжело дыша. Потом нам объяснили, что Максим просто словил солнечный удар, но нас было уже не переубедить. Используя всю силу детского воображения, мы поверили, что нашли в нашей захудалой роще магическое пространство.
Не знаю, как и почему мы к этому пришли. Единогласно было решено, что поляна может исполнять желания, но не просто так, а в ходе определенного ритуала, один раз в год, в конце лета. Этому нашлось даже какое-никакое логическое обоснование: якобы наши хотелки приобретают материальную невидимую форму, катятся по склону, попадают в воду, а течение уносит их в будущее.
Изначально мы собирались загадывать вслух, но Тане этот способ не подходил. Она была немая.
Я не помню, как она попала в нашу компанию. Я не помню, почему она не гуляла с другими детьми, которые знали язык жестов. Мы видели Таню почти каждый день, но никто не пытался узнать, какая болезнь или травма мешала ей говорить. Видимо, мы воспринимали её немоту как что-то само собой разумеющееся.
Благодаря ей все узнали, что желания нужно писать на листочках.
Благодаря Игорю мы поняли, что на поляне при этом находиться вовсе не обязательно. Он постоянно болел, иногда падал в обморок, часто жаловался на головную боль. Отчасти из-за того, что родители редко водили его в больницу, ведь денег на лекарства у них все равно не было. Отчасти, потому что он систематически недоедал. Они жили очень бедно. Если Игорь гостил у кого-то, то всегда просил что-нибудь покушать. Он тяжело заболел к концу августа, и передал записку со своим желанием, чтобы я загадал за него. Мы хорошо общались.
А благодаря Максиму мы разработали сам ритуал. Каждый приходил на поляну с листочком, засовывал его в специально подготовленную банку, а когда все было готово, мы просто кидали её в реку. Максим трепетно относился к таинству желания. Он никогда не рассказывал, что загадал. Теперь я понимаю, почему.
Я специально подготовил кусочек красной бумаги, но не помню, что написал на ней в тот раз. Полагаю, это было не «хорошая память». А вот записка Игоря до сих пор стоит перед глазами. Может, потому что он просил не читать, а я все равно это сделал. Он загадал что-то вроде: «больше хорошего для родителей, поменьше плохого».
Через год я узнал, что у него родился брат.
Другой мальчик придумал желание всем назло. Он загадал, чтобы следующим летом каждый день шел дождь. Максим предупредил, что, если это сбудется, он будет бить его по голове за каждый дождливый день. К счастью, мальчик больше с нами не гулял: может, куда-то переехал или просто нашёл себе новую компанию.
А следующее лето и правда оказалось ужасно дождливым. Даже бабушка говорила, что за всю жизнь никогда такого не видела.
Тогда мы почти не гуляли, а если и собирались, то ходили с кем-нибудь кому-нибудь в гости. Максим пытался выяснить, куда делся тот пацан, но его и след простыл. Впрочем, у Максима почти сразу появился другой объект для ненависти.
Мы собрались у него на какой-то праздник. Каждый из нас получил огромный кусок карамельного торта, плитку шоколада на руки и несколько кружек чая. Потом мы перебрались в комнату Максима. В ней находилась настоящая игровая зона с большим ящиком игрушек — йо-йо, маленькие машинки, кубики, фигурки супергероев, солдатики, пластиковые пистолеты, деревянные мечи, автоматы и так далее. Всё это было для нас даже желаннее, чем сладости. Только не для Игоря, конечно.
Пока мы возились со всеми этими игрушками, в комнату вошла мама Максима и начала что-то рассказывать. Сначала я подумал, что она обращается к своему сыну, но потом понял, что история предназначалась всем присутствующим.
Она рассказывала о каком-то событии, но так туманно, что даже взрослому было бы тяжело понять, в чем суть. Но чем дольше она говорила, тем злее становился Максим, он приказывал ей замолчать, а когда она уже почти перешла грань, он подошел и прямо заткнул ей рот. Она дала ему пощечину и прямо при нас поставила в угол.
Она рассказала, очень сильно смеясь, что Максим в свои одиннадцать до сих пор писается. Никто из нас не писался уже давно, и все мы громко засмеялись. Я понятия не имею, зачем она вообще это рассказала.
Никита припоминал эту историю каждый раз, как мы гуляли, даже когда рядом не было Максима. Они постоянно из-за этого дрались. Никита был крупнее и почти всегда побежал, к тому же, его многие поддерживали, потому что история с писанием казалась всем ну очень смешной.
Их вражда закончилась на трубах. Ни одна из сторон не могла считаться победившей. Хотя некоторые из нас считали, что именно Максим его и столкнул.
Мы часто гуляли в одном дворе, в котором в трех-четырех метрах над землей были проложены старые, обветшалые трубы. Конечно, взрослые нам запрещали по ним лазать, но мы не слушали. Тогда шёл мелкий дождь, но это нас не остановило, и мы начали по ним карабкаться. Даже не знаю, зачем мы это делали. Ты забирался на них, медленно переползал на другую сторону, слезал и начинал путь сначала. В детстве это казалось веселым.
Тогда мы лазали вчетвером. Это всё Максим затеял. Первым шёл Никита, за ним Максим, потом я и в конце Таня. Игорь стоял снизу и веселил народ. Мы преодолели где-то четверть пути, когда дождь усилился. Никита хотел, чтобы мы повернули, но Таня яростно замахала головой. Мы продолжили движение.
На половине пути Никита сначала затормозил, а потом вообще остановился. Таня била меня кулачками в спину и не понимала, что происходит. Я кричал, чтобы он лез дальше. Через секунд десять он сорвался и упал, сильно ударившись затылком об землю.
Не знаю точно, как это произошло, потому что весь обзор мне закрывала спина Максима. Игорь тоже ничего не видел, потому что побежал прятаться, как только с неба полило. Боялся заболеть.
У меня до сих пор стоит перед глазами картина плашмя лежащего Никиты, у которого из-под головы растекается кровь. Хотя, может быть, крови на самом деле не было, а её просто дорисовало мое воображение. Я не знаю, что с ним после этого произошло — остался ли он жив, мог ли бегать, как раньше, куда он переехал и пошёл ли снова в школу. Его погрузили на носилки в скорую и увезли. Больше мы его не видели.
Зато Максиму больше никто никогда не напоминал, что он писается.
Возможно, нам стоило всерьез задуматься над тем, а не столкнул ли Максим Никиту. Но почему-то мы начали обвинять Таню. Ведь это она не позволила повернуть назад, когда дождь начал заливать. Она пыталась оправдываться, писала что-то в заметках на телефоне и тыкала нам. Не помню, чтобы кто-то из нас хоть раз соизволил прочитать ее буковки. Какое-то время мы травили её, обвиняя в смерти Никиты. Мы решили, что он умер. Таня плакала и целыми неделями не выходила из дома. Кроме нас ей было не с кем гулять.
Я, наверное, глупо использовал свое желание, особенно на фоне Игоря, который загадал, чтобы его отец больше никогда не пил. Это дало свои плоды. На следующее лето у его семьи вдруг появились деньги, Игорь стал хорошо одеваться и больше не объедал чужие холодильники. Хотя счастья ему это не принесло. Он стал каким-то пассивным, хотя никто этому значения не придавал. Он говорил, что его раздражает младший брат, которому тогда и двух лет не исполнилось. Я у родителей единственный ребенок, так что не мог понять, что он вообще имеет ввиду.
Я попросил у поляны новый телевизор. У нас дома стояла плазма, а у бабушки — толстый ящик с идиотской ручной антенной. И буквально через пару месяцев после этого родители неожиданно решили отблагодарить мою крестную, за то, что она каждый год освобождала их от родительского долга. Подарили ей наш телевизор. У нас потом появился новый.
Может быть, поляна по-настоящему исполняла желания.
А может быть, это я так достал своих родителей рассказами, как же скучно сидеть у бабушки в дождливые дни и пялиться в потолок.
Таня же загадала съездить на море. Её не было весь июнь.
В тот год, в мое одиннадцатилетние, у нас появилась новая забава. Вернее, у Максима. Родители давали ему много карманных денег, а тратил он их на спички, и все мы часто практиковались ими орудовать.
Я не жег ничего крупнее листьев, а если огонек грозил перерасти во что-то большее, то сразу его тушил.
Таня играла со спичками неаккуратно и однажды подожгла себе волосы. Она вышла гулять только через неделю после этого, с новой прической, короче прошлой. Ей очень шло, но я так ей об этом ни разу и не сказал. Мало того, что она вернулась с моря сильно загоревшей, и мы смеялись из-за этого; теперь у нас появился новый повод для шуток. Мы до конца августа дразнили её ведьмой. Она как бы сожгла сама себя. Эти насмешки сильно её обижали, но сделать с ними она ничего не могла. Она делала вид, что не слышит нас, и даже не бралась за телефон, не пыталась написать какой-нибудь ответ. Даже не знаю, что подталкивало её продолжать с нами гулять. Возможно, мы были её единственной компанией.
Но все же здорово, что к спичкам после этого она больше не притронулась.
Игорь и Максим нашли в пиромании свою отдушину. Они жгли полиэтиленовые пакеты, банки, разный мусор на улице, якобы заботились об окружающей среде. Один раз они подпалили гору сухих листьев и веток в роще и не успели вовремя потушить. Мы убежали, и ещё долго боялись туда возвращаться.
В другой раз мы нашли на улице то ли больную, то ли просто голодную кошку. Максим решил её поджечь. Мы все встали на защиту кошки и отобрали у него спички. Началась драка, и так как Игорь был щупленьким, а Таня девочкой, то драться пришлось мне. Мы с Максимом немного повалялись в грязи. Он очень взбесился и ушёл домой. А через пару дней всё было по-прежнему.
Потом как-то на улице я встретил его маму, и она спросила, что у нас произошло. Якобы недавно Максим бегал по всей квартире и клялся, что ненавидит меня. Я рассказал ей про кошку. Тем летом гулять его больше не выпустили.
Он передал Игорю записку с желанием, но у меня не получилось узнать, что в ней написано. Сам Игорь пожелал достатка своей семье. Тем летом мы почти всегда гуляли втроем, мне было скучно, и, полагаю, я снова загадал что-то глупое, вроде «хочу, чтобы следующее лето прошло интересно».
Таня же впервые сохранила свое желание в тайне.
На следующее лето она заметно похорошела. Я давно заметил, что она симпатичная, и иногда выводил её из себя просто чтобы поглядеть, как она злится. Как будто в ней одновременно ничего и не поменялось, но что-то явно стало другим. Думаю, это просто я начал смотреть на нее по-новому.
А когда я увидел Максима, то понял, что за один год он непостижимым образом перерос меня на голову. Теперь никто бы не смог забрать у него спички.
А ещё он нашел себе отвратительное хобби.
Мы ни о чем не подозревали, пока он сам не рассказал. Он показал нож. Старый, с тяжелой деревянной рукояткой, весь в отметинах. Он хранил его в коробке под деревом во дворе своего дома.
Это передали Игорь и Таня. Мне Максим не доверял, думал, что я снова сдам его родителям.
Когда я узнал, для чего именно ему понадобился нож, я подумал, что он собирается стать животным хирургом. До окончания школы было ещё далеко, нужно же как-то практиковаться. Он утверждал, что разделывал только мертвых, и никогда не вредил живым. Когда я похвалил его за то, что он так рано выбрал себе профессию, он ответил, что никогда не хотел быть ветеринаром и это даже не приходило ему в голову. Наверное, я просто пытался успокоить сам себя.
В то лето мы гуляли намного реже. Я разрывался между симпатией и виной перед Таней за то, что раньше говорил и делал. В Игоре не осталось ничего веселого, иногда казалось, он тоже онемел. А Максиму компания больше не была нужна.
Я пытаюсь вспомнить, что именно говорил Игорь о своем брате, но у меня не выходит. Игорь был хорошо одет, у его отца дела пошли в гору, у них даже появилась машина. Но Игорь был несчастен. Как-то он сказал, что родители перестали проверять у него уроки, потому что все время сидят с братом. Я сказал, что ему повезло, я бы мечтал, чтобы родители не проверяли у меня домашку. Наверное, он постоянно что-то рассказывал, но я просто не слушал.
Я думаю о том, как ощущала себя Таня в компании ребят, любимая забава которых — издеваться над немой девочкой.
Я думаю об этом, потому что хочу понять, почему они загадали именно это.
В конце августа мы снова собрались на поляне, каждый со своим листочком. Палочки давно кто-то вырвал из земли. Сам процесс уже не был таким веселым и волнующим, как раньше. Мы просто сложили наши желания в баночку, закрыли её крышкой, кинули в реку и разошлись. В принципе, то же самое, что и раньше, но ощущалось по-другому.
Я уже знал, что это мое последнее лето у бабушки. Её понемногу пожирала деменция. Я много времени потратил на обдумывание желания, потому что мог больше не вернуться в эти места. Так оно и получилось, кстати.
Тщательное обдумывание желания по итогу ни к чему не привело, и в тот же день, как мы кинули банку, я решил его изменить. Хотя, может, дело не в этом. Может, мне просто хотелось узнать, что загадали все остальные. Они все решили не рассказывать.
В общем, я вернулся на поляну, спустился по склону и начал искать нашу банку. Это заняло какое-то время. Я надеялся, что Таня промахнулась и не запульнула её прямо в воду.
Я её нашёл. Вынул свой смятый желтый обрывок листочка, зачеркнул прошлое желание и всерьез задумался, что бы мне загадать такого, чтобы не жалеть. Я остановился на варианте, за который бы меня точно похвалили взрослые. Я пожелал, чтобы все всегда были счастливы.
Читающие могут догадаться, что мое желание не сбылось. Когда я прочитал остальные желания, мне пришлось снова зачеркнуть свое и написать новое.
Игорь пожелал, чтобы его брат умер.
Таня в своей записке выразилась туманно, и я даже боюсь представить, что бы произошло, если бы её желание исполнилось. Она написала: «пусть все будут как я». Полагаю, она хотела, чтобы все на свете тоже онемели.
Я долго не мог разобрать желание Максима, но было очевидно, что оно содержало мое имя. Оно начиналось c «я хочу, чтобы Андрей...».
Скорее всего, последним словом было «умер» или «помер».
Я вытащил их листочки, разорвал на мелкие куски и разложил по карманам. Решил на всякий случай не бросать в воду. Когда я избавлялся от желания Максима, у меня было чувство, словно я только что увернулся от пули.
Сейчас я думаю, что мог бы попробовать сделать всех людей счастливыми с помощью поляны, и, возможно, ни Максим, ни Игорь не пожелали бы никого убивать. Но тогда я не догадался до этого, да и не хотел рисковать, потому написал: «хочу, чтобы поляна больше никогда не исполняла желаний», положил листок в банку, закрыл и закинул прямо в воду.
Через несколько дней папа забрал меня, и больше я не видел никого из ребят. Учитывая, что я до сих пор жив, а человечество не онемело, полагаю, поляна правда потеряла свою магию, если когда-то её вообще имела, или же ребята после первого же невыполненного желания потеряли в нее веру.
На самом деле я сомневаюсь, что хоть одно из наших желаний исполнилось. Скорее всего, что-то совпало, а что-то мы надумали. Это значит, я обманул вас, и вся эта история не имеет смысла, ведь никакой угрозы для жизни и не было. Хотя, Максим и правда мог что-то со мной сделать. Если бы я лез по трубам перед ним, например.
Кстати, пока я искал банку в реке, я нашёл ту, которую мы кидали в первый раз. Это была банка от кофе, я сразу её узнал. Внутрь попала вода, бумага разложилась, но я увидел обрывок своего красного листика, и сразу вспомнил, что тогда загадал.
Иронично, но я попросил поляну дать мне хороших друзей.
Автор: Witchboybehindyou (профиль автора на Мракопедии, он же источник)
КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram