Чёрный Король
Сколько себя помню, мне никогда не снились сны. Это ведь странно, правда?
Одна девочка в нашем классе любила рассказывать о том, как управлять сновидениями. Она говорила, что это несложно. Нужно лишь суметь сосредоточиться и посмотреть на свои руки. Тогда сон остановится, а ты сможешь делать все что захочешь. Например, взмывать ввысь будто птица, рассматривая город с высоты облаков или пойти в знакомое тебе место, чтобы увидеть там необычные вещи. В такие моменты одноклассники окружали ее со всех сторон и слушали с открытыми ртами. Я же продолжал безразлично копаться в конспектах, потому что единственное ночное приключение для меня – это подорваться утром от звона будильника.
В целом, конечно, невелика трагедия. Кто-то не может различать оттенки цветов. У кого-то нет музыкального слуха. Кто-то косит на один глаз. У кого-то аллергия на рыбу. А кто-то, вот, не способен видеть сны. Такие вещи волнуют всерьез только в детстве, позже о них забываешь – становится не до того.
Детство. Помню, у нас было хорошее детство. Хотя, ничего особенного, наверно. Средняя школа. Игра в догонялки. Драки на переменах. Покемоны и фишки. «Мортал комбат» на «Сегу». Неформальские шмотки. Поход за грибами. Гулянки до темноты. Потом – первая сигарета за гаражами. Первые робкие мысли о будущем. Первая любовь, которая, казалось бы, навсегда.
Да, все-таки у нас было счастливое детство. Детство, оно ведь всегда такое, даже если проходит в засранном Мухосранске, которым писатели и киноделы любят пугать зажиточный средний класс. Никаких репетиторов и кружков на наш век не пришлось, поэтому после школы мы были предоставлены сами себе: влипали во всевозможные истории или исследовали необъятные локации нашего городка. В один из таких походов я и услышал эту историю. Кажется, это Юля ее рассказала. Я точно не помню, но это она любила такое. Так я и узнал про Черного Короля.
«Черный Король» – детская байка, городская легенда, наподобие Пиковой Дамы или Гномика Матершинника. Правда, в отличие от той же Пиковой Дамы, история локальная – по крайней мере, я никогда не слышал о ней за пределами нашего городка. Она и у нас не была особенно популярной. Там не нужно было проводить замысловатых ритуалов или делать всяких жутких вещей, поэтому эта страшилка казалась нам странной и даже скучной. Даже не знаю, как Юля уломала нас с Артемом однажды проверить ее.
– …короче, ну это, нам сейчас в сторону ТЭЦ. Помните, там еще такая непонятная стенка есть… – вела свой рассказ Юля, когда мы ночью улизнули из дома и пробирались дворами.
– Подпорная. Это называется подпорная стенка, чтобы удерживать грунт. – Со знанием дела вставил Артем – мой лучший друг, а еще спортсмен, отличник и гордость всей школы.
– Подпорная так подпорная, пусть будет подпорная. Это ж не важно, как бы! Короче, если идти ровно в полночь от станции вдоль холма, то в этой ПОДПОРНОЙ стенке появляется дверь, вот. Нужно встать напротив двери, три раза громко постучать и…
– Слова специальные сказать. Типа заклинания, – продолжал Тёма, не замечая или не обращая внимания на то, как Юля кинула в его сторону недовольный взгляд.
– Не нужно там никаких слов! Про слова – это пацаны из шестой школы наплели. Нету там никаких ни слов, ни заклинаний!
– А я вот вообще немного по-другому все слышал… – робко вмешался я, но тут же замолк, покосившись на Юлю.
– Ну блииииин! Да можно я расскажу-то уже?!
В общем, если быть кратким, то на окраине города имелось одно мрачное место, прозванное Пустым переулком. В реальности он, конечно, иначе назывался, а «пустым» его прозвали, потому что когда-то там стояли бараки, но потом их снесли, ничего не построив взамен. Получилось так, что улица как бы осталась, а домов на ней не было. Только руины и большой лысый холм вдоль дороги, который периодически размывало весной, и он норовил сползти на асфальт. Добавить к этому местную питейную забегаловку, наподобие бара, который так и остался стоять и который пользовался дурной славой, и получалось, конечно, не кладбище, но тоже довольно мрачненькое местечко.
Чтобы холм не засыпал дорогу, вдоль него возвели бетонную стену, в которой и должна была скрываться дверь к Черному Королю. Со слов Юли, за дверью есть комната, а в нем – большой темный короб. Нужно залезть в этот короб, закрыть за собой крышку и про себя досчитать до десяти. Если не испугаешься и все сделаешь правильно, то услышишь голос Черного Короля. Он сможет исполнить любое твое желание.
Забегая вперед, скажу, что никакого Черного Короля мы тогда так и не нашли. Зато воспоминание о том вечере до сих пор осталось для меня одним из самых ярких подарков моего детства.
Мы шли по ковру искристого белого снега. Фонари давно не работали, но выпавший снег был так ослепительно бел, а звезды висели так низко, что было светло, и создавалось впечатление, будто сейчас Новый год или канун Рождества. Будто в подтверждение этому со стороны бара весело гомонили пьяные голоса. Родители в жизни не отпустили бы нас гулять в это место, но мы были детьми и ничего не боялись, пребывая в том состоянии смеси воодушевления и лукавства, предвосхищающего любое детское приключение.
Мы обошли бетонную стену от начала и до конца, но ничего не нашли, а затем принялись зачем-то стучать по ней палками, будто надеясь пробить проход в Нарнию. Впрочем, это занятие, да и в целом вся эта затея быстро нам надоели.
– Ну его, этого короля. Пойдемте, лучше снежки в алкашей покидаем! – предложил я.
И мы пошли, а потом убегали с пронзительным визгом, карабкаясь вверх к вершине холма. Помню, как Юля упала в снег, а я дал ей руку и на секунду утонул в ее изумрудно-зеленых глазах. Все произошло быстро и как-то само собой. Ее тонкие пальцы в моей руке и горячее дыхание на подбородке. Конечно, я пошел сюда из-за Юли. Она нравилась мне, хоть в этом и страшно признаться в четырнадцать лет. Нравились ее светлые волосы, которые она ловким движением заплетала в хвост и тонкие губы, потрескавшиеся на морозе. Нравилось, как она злилась, когда мы с Артемом беззлобно подтрунивали над ней во время уроков. Но больше всего нравились ее зеленые, почти даже бирюзового цвета глаза. В школе мальчишки обидно дразнили ее «цаплей» за большой нос и немного неровную походку, но глаза у нее были очень красивые.
– Эй, вы там, жених и невеста! – Артем уже добежал до вершины и вскарабкался на верхушку большого сухого дерева. Ловко, как это умел только он.
Мы побежали следом. И где-то в суматохе Юля потеряла варежки, а я дал ей свои. И наверху крупными хлопьями снова повалил снег, а город внизу светился яркими сине-голубыми огнями. И я смотрел с высоты на город, на своих друзей, на Юлю, на звезды над своей головой, и в тот момент был уверен, что я – самый счастливый человек на планете. Ведь впереди ждала долгая и беззаботная, счастливая жизнь, полная только хорошего.
Наверху мы принялись закидывать Артема снежками, а он смеялся и отбивался свободной рукой.
Я навсегда и запомнил его таким – молодым и красивым парнем, который улыбался нам своей белозубой улыбкой, на фоне звездного неба. Если честно, я ему немного завидовал. В нашем классе он единственный умел крутить на турнике «солнышко» и как орешки щелкал школьные олимпиады, а учителя в шутку пророчили ему стать если не президентом, то каким-нибудь губернатором.
Вскоре после окончания школы Артем повесился, без всяких на то причин. Депрессия – такая штука.
А еще лет через десять в наш город вернулся я.
Я вернулся, когда моя жизнь в столице окончательно пошла под откос, а здесь от матери хотя бы оставалась старенькая двушка, за которую не нужно вносить арендные платежи. Мне не хотелось признаваться самому себе в бегстве, я рассматривал это как вынужденный отпуск, возможность переждать, отдохнуть, даже погрузиться в какие-то теплые детские воспоминания, однако не вышло. Город встретил меня низко висящими облаками и моросящим дождем, и я совершенно его не узнал.
Я побродил было по знакомым местам, в попытках пробудить ностальгию, но не почувствовал ничего, кроме недоумения и даже легкой брезгливости. Загаженный мусором парк. Заброшки, пестрящие арматурой. Скверного вида пустырь. Разбухшие ржавые гаражи. И как нам могло когда-то нравиться здесь? Может быть, раньше здесь было лучше? Да нет, кого я обманываю. Здесь всегда было так. Просто, наверно, я повзрослел.
Даже родительский дом не заставил ничего шевельнуться внутри. Здесь было неуютно. Как-то тревожно. Не для меня. Двери и кресла недовольно скрипели, привыкшие к легким, почти невесомым движениям мамы, а не к моей неуклюжей походке. Со шкафов с укоризной взирали корешки книг, которые я так и не удосужился прочитать и уже никогда не прочту. Входя в дом и включая свет в коридоре, я чувствовал, что был здесь чужим, каким-то лишним, нарушившим устоявшийся с годами, правильный порядок вещей. Я листал альбом с детскими фотографиями и видел на них худощавого мальчугана, в котором с трудом удавалось узнать себя. Сколько прошло лет? Десять? Пятнадцать? Больше?
Поначалу я честно пытался начать все сначала: искал работу, занимался уборкой, даже затеял небольшой ремонт в доме, однако что-то вечно не клеилось, разбивалось о вездесущие мелочи, которые сбивали и заставляли откладывать на потом. Мой и так не сильно большой энтузиазм быстро угас, и я начал медленно, но неуклонно погружаться в апатию.
Это так и происходит обычно. Сначала ты ленишься лишний раз помыть кружку. Потом перестаешь собирать разбросанные по полу вещи – они ведь смогут подождать пару дней? Прекращаешь регулярно принимать душ, потом отвечать на звонки. Совсем скоро любое лишнее движение и любая мыслительная деятельность начинают даваться с неимоверным трудом, и ты сам не замечаешь, как превращаешься в небритого грязного мужика, бродящего по квартире, полной пустых бутылок. Да, каждый вечер я начал прикладываться к бутылке, ложился спать за полночь и просыпался в районе обеда. После подъема я клятвенно обещал себе заняться хоть чем-то полезным, но вместо этого до вечера убивал время, а с его наступлением снова шел в магазин. Апатия замкнула круг жизни, сведя ее к набору простых повторяющихся действий. Служба доставки еды исправно работала, а деньги пока еще оставались. Внутренне я отчетливо понимал, что моя жизнь, и так находившаяся на спаде, вот-вот грозила сорваться в крутое пике, но ничего не мог с этим поделать, да, честно говоря, и не особо хотел.
Лишь когда становилось совсем уж паршиво, я выходил на улицу и долго шатался по опустевшему вечернему городу.
В один из таких вечеров я и вижу ее. Белокурые волосы, которые я ни с чем не могу спутать. Я догоняю ее на скользкой от вчерашнего дождя улице, обходя немногочисленных спешащих прохожих. Конечно, она повзрослела. Прибавилась пара морщин, выровнялась походка, у глаз залегли едва заметные тени, и она стала носить большие кольца-сережки, которые, честно сказать, давно вышли из моды. Однако я не могу ее не узнать.
Я уверен, что видок у меня так себе, но Юля не подает виду, поправив на плече сумочку и улыбнувшись мне уголками губ.
– Не особо. Я тут с работы иду…
– Тогда может посидим где-нибудь?
Мы проходим в ближайшее простенькое заведение и занимаем у окна столик. Я нервничаю, стесняясь своего помятого, откровенно жалкого вида. Даже спустя столько лет у Юли получается обжечь меня взглядом своих малахитовых глаз, под которым я чувствую себя снова мальчишкой. На слегка исхудавшем лице они кажутся непомерно большими но, как и раньше, очень красивыми.
Разговор не то чтобы не клеится, но получается пресно, как у старых знакомых, потерявших друг друга на много лет: «как дела?», «надолго приехал?», «чем занимаешься?». В минуты неловких пауз мы отворачиваемся и смотрим в окно, за которым снова моросит мелкий дождь, оставляя разводы на стеклах. Молчание получается неловким, неуютным, не таким, как у друзей.
– Ты наверно отвык от этого, да? – Юля нарушает повисшую тишину. – Чужакам сложно привыкнуть – тем, кто приезжает сюда. Что большую часть лета тут идет дождь. А мне нравится. Я даже зонтик редко ношу. Дождь необычное время, даже пахнет все по-другому. Когда идет дождь, мне всегда кажется, что вот-вот вспомнится что-то важное.
Она кладет руки на столик, и я замечаю кольцо на безымянном пальце. Невольно хмурюсь, отвожу взгляд.
Когда наступил момент выбирать между моим безрассудным переездом в столицу и скромной, но налаженной жизнью здесь, Юля выбрала очевидное и уже через год… вышла замуж. Я не могу ее в этом винить. В конце концов, это был мой выбор. Это я мог не уезжать тогда. Мог просто остаться. А Юля… она ведь не прогадала в итоге. Возможно, у них уже даже есть дети.
– У тебя не будет проблем из-за меня? – Я осторожно киваю на кольцо.
– Нет, не волнуйся, – она убирает руку и, стараясь не смотреть на меня, начинает собираться. – Знаешь, поздно уже, и мне пора. Спасибо тебе за кофе.
Прежде, чем я нахожу что сказать, она уходит, и я остаюсь один за пустым столиком.
Идиот. Ну а чего ты ожидал? Что она бросится тебе на шею? Кто виноват, что к своим годам ты не заимел ни близких, ни родных, ни друзей? Для нее ты чужой человек. Давно уже чужой человек.
В тот же вечер я нахожу какой-то бар, где напиваюсь до такого состояния, что меня выгоняют.
Потом шатаюсь под дождем среди мигающих фонарей, и ноги едва меня держат, но мне все еще недостаточно. Все магазины давно закрыты – уже за полночь, а круглосуточных заведений здесь, по-моему, вообще нет. В порыве внезапного гнева я начинаю шарить в траве, в поисках чего-нибудь поувесистей, чтобы расколотить ближайшую витрину, но вдруг останавливаюсь. В голову приходит спасительная мысль. Нет, одно круглосуточное заведение тут точно имеется, и, кажется, я даже помню к нему дорогу. Ноги с трудом несут меня в Пустой переулок.
Бар и правда стоит на своем месте, как и много лет назад, и его окна светятся спасительным огоньком. Я вваливаюсь внутрь и покупаю что-то, почти не глядя. Затем отхожу подальше, облокачиваюсь о бетонную стену и пью прямо из горла. Достаю из кармана размокшую мятую пачку. Закуриваю, и, кажется, засыпаю. Просыпаюсь, когда тлеющая во рту сигарета обжигает мне губы.
Вокруг та же ночь, и дождь все также продолжает стучать по крышам – кажется, задремал я всего на минуту. Натужно пытаюсь сообразить, как я тут оказался, и мой пьяный затуманенный взгляд ползет от огоньков теплоэлектростанции до вершины холма, по-прежнему опоясанного бетонным полукольцом. Сквозь дождевую завесу наверху проглядывается верхушка высохшего старого дерева. Удивляюсь, что оно до сих пор стоит. В отблесках городских огней его когтистая крона выглядит зловеще и напоминает костлявую руку, вылезшую из земли. Очень некстати вспоминается Артем. Становится горько.
Я пытаюсь закурить снова, но тут же отбрасываю сигарету, задаваясь протяжным воющим кашлем, который складывает меня пополам. Потом кашель перерастает в нервный истерический смех, и вот я уже глупо хихикаю, стоя на четвереньках и расплескивая содержимое бутылки по тротуару.
В голову приходит одна мысль, и чем больше я над ней думаю, тем лучше она мне кажется. Она такая простая и ясная, что я не понимаю, как раньше до нее не додумался. Действительно, ну а почему бы и нет? Все же так просто.
Брошенная бутылка разбивается об асфальт, а я начинаю карабкаться вверх по склону. На ходу выдергиваю из петель брючный ремень и проверяю на прочность – он вполне должен сгодиться. Почва здесь скользкая и зыбкая, взрыхленная дождем, и даже трезвому подниматься было бы сложно, однако созревшее намерение дает мне силы стоять на ногах. В конце концов, в следующий раз я могу не решиться.
Когда до вершины остается совсем немного, я, наконец, поскальзываюсь и падаю. Пытаюсь подняться, но тщетно – все же я выпил столько, что сделать это на скользкой земле задача для меня непосильная. В отчаянии я еще пытаюсь бороться, но чувство равновесия окончательно покидает меня, мир вокруг начинает вращаться, и сначала я просто скольжу по грязи, а потом кубарем качусь вниз, с небольшого обрыва, прям на дорогу.
Боли не чувствуется, только холод, обида и мерзкий привкус железа во рту. Кое-как мне удается встать на колени, и я шарю здоровой рукой, пытаясь нащупать точку опоры. Это оказывается дверная ручка.
Поднимаю глаза и тут же отшатываюсь. Передо мной – вмурованная в стену железная дверь. Тяжелая, старая, покрытая местами облупившейся голубой краской.
«Черный Король… Черный Король», – всплывает откуда-то эта детская, бессмысленная, почти забытая фраза.
Дверь, которой никогда здесь не было. Которой не должно быть.
Мое потрясение настолько сильно, что я даже немного трезвею. Медленно озираюсь, будто пытаясь поделиться с кем-то своим открытием, но вокруг ни души, даже огонек бара погас, и я стою один перед входом в вязкую темноту, так отличающуюся от безобидной, почти прозрачной темноты городских улиц. Именно это я вижу, когда тяну за дверную ручку, и дверь поддается с тяжелым скрипом. После минутного замешательства я соображаю достать телефон, включить фонарик и осторожно вхожу.
Внутри пусто. Голые стены. Серый потолок. Маленький, можно даже сказать крохотный саркофаг помещения, в полу которого зияет широкий чернильный провал. Кажется, оттуда немного сквозит. В недоумении я осторожно подхожу к краю, но слабый луч фонаря едва пробивает темноту, освещая только шершавые и влажные от сырости стены. Я не отдаю себе отчета, что все еще пьян. Наверно, в какой-то момент я спотыкаюсь или наклоняюсь вперед слишком сильно. Все происходит так быстро и неожиданно, что я не успеваю даже вскрикнуть, только сердце обдает волной леденящего ужаса, когда я срываюсь вниз и разбиваюсь о темноту.
Голова гудит, будто там разворошенный осиновый улей. Предплечье простреливает острой и резкой болью, так что я сдавленно вскрикиваю – кажется, я серьезно повредил при падении руку. Сквозь шторы в комнату пробивается солнечный свет. В его лучах медленно кружатся пылинки, оседая в слой пыли на полках, шкафах, ручках кресел, которые я давным-давно не протирал. С огромным трудом я поднимаюсь с кровати, когда гул в голове немного стихает и получается различить то, что меня действительно разбудило. Телефонный звонок. Я разгребаю груды тряпья, отыскивая свой старый Самсунг.
Молодой мужской голос на том конце спокоен и безучастен, но кажется смутно знакомым.
– Вы наверно ошиблись. Вы кому звоните?
– Я говорю, не стоило тебе приезжать, Витя.
Мои руки холодеют, а во рту пересыхает настолько, что язык становится похож на высушенную морскую губку.
Из окна льется мягкий солнечный свет, обнажая слой пыли на мебели, которую я, конечно же, давным-давно не протирал. В голове все также жужжит осиный рой, однако рука уже не болит. Я аккуратно сжимаю и разжимаю пальцы, задираю рукав, осматриваю – с ней все нормально. На телефоне – лишь смс-уведомление об оплате счетов и никаких входящих вызовов.
Я сажусь на кровати и пребываю в прострации несколько долгих минут, пораженный ни то всем бредом, что мне привиделся, ни то осознанием, что я, по всей видимости, только что видел первый за всю свою жизнь сон. Что именно и в какой последовательности происходило, до меня доходит не сразу. Конечно же, никакой двери в стене не было, и никуда я не падал. Нет, падал, но, разве что, по пути домой – я ведь ужасно напился вчера. Да, точно – все так и было. О ночных похождениях напоминает вымаранная в засохшей грязи одежда, в которой я завалился прям на постельное белье, и его, наверно, придется выбросить.
Весь следующий день я пребываю в странном растерянном состоянии – будто я разлетелся на осколки на дне того колодца и теперь не получается собрать себя воедино. Иду в магазин, но вместо этого почему-то сворачиваю не туда, выхожу на пустырь и очухиваюсь только когда забредаю по щиколотки в глубокую лужу. С большой неохотой я понимаю – видимо, мне все же придется приводить свою жизнь в порядок. Я покупаю продукты, делаю уборку, набиваю стиральную машину горой грязных, пропахших потом вещей, распахиваю настежь окна, впуская свежий воздух в свой затхлый свинарник, выскребываю из холодильника остатки скисшей еды.
Затем тщательно выбираю самое приличное, что у меня есть из одежды, и иду на собеседование, которое назначено после обеда. И здесь, как обычно, начинаются неприятности. Сначала у меня никак не получается вызвать такси. Потом проклятый автобус просто проезжает мимо остановки, даже не притормаживая. Наверно потому, что у остановочного павильона нет никого, кроме меня. Я мнусь на месте до того момента, пока времени остается до неприличия мало, а следующего автобуса даже не видно на горизонте. Обычное в таких случаях волнение начинает перерастать в панику, я громко матерюсь и быстрым шагом иду пешком, понимая, что пока еще успеваю.
На улице оказывается совсем немного людей. На следующей, к моему удивлению, тоже. На третьей я не встречаю ни одного пешехода, только по дороге быстро пролетает колона каких-то грузовиков. От этого становится немного тревожно. На четвертой, на торце трехэтажки, во всю стену белеет надпись: «СЕГОДНЯ ПРОЦЕССИЯ! ГОСПОДИ, ПОМОГИ НАМ!». Когда я сворачиваю и выхожу на главный проспект, то он оказывается совершенно пустынным, и стук моих каблуков по асфальту кажется оглушительным. Я не понимаю, что происходит, но невольно замедляю шаг, а в груди, тем временем, начинает вызревать тягостное предчувствие чего-то неотвратимого и ужасного. Хочется повернуть обратно, но испугаться пустой улицы глупо, тем более офисное здание уже сверкает зеркальными окнами неподалеку. Парковка там оказывается почти пустой. Я подхожу и к своему огромному облегчению вижу, как из здания выбегает какой-то клерк и спешно закрывает входную дверь на ключ.
– Подождите! – Кричу я, срываясь на бег. – У меня собеседование…
Клерк оборачивается, и я замечаю растерянный бегающий взгляд и блестящие на залысине капельки пота. Он как будто не сразу понимает, кто я и что я здесь делаю.
– Собеседование? Да… а ну да, конечно… но я же отправил вам смс… с вами свяжутся…
– Постойте, как это? У меня ведь на сегодня назначено …
– Молодой человек! – Клерк внезапно хватает меня за плечи и встряхивает, едва не срываясь на крик. – Вы в своем уме? Процессия началась! ПРО-ЦЕС-СИ-Я!
Повторяет он и исчезает так быстро, что я едва успеваю заметить, куда же он делся.
Я обреченно вздыхаю. На всякий случай дергаю ручку закрытой двери, затем сажусь на ступеньки, подперев подбородок руками.
Город по-прежнему выглядит совершенно безлюдным. Только вдалеке слышится резкий скрип тормозов, однако он сразу же затихает. Краем глаза улавливаю, как из окна соседнего дома на меня кто-то пялится, однако тут же задергивает шторы, стоит мне повернуть взгляд. Я продолжаю сидеть на ступеньках и в какой-то момент, наконец, слышу это. Протяжный рев труб, сопровождаемый музыкой. Он раздается в неестественной тишине, повисшей над городом в самый разгар буднего дня. Я различаю мелодичную игру инструментов – она спокойная, торжественная, немного мрачная и могла бы быть даже приятной, если бы не вторящий ей трубный вой, от которого холодеют внутренности. Звук вне поля моего зрения, но я понимаю, что он приближается, и что-то внутри, какой-то внутренний голос подстегивает меня срочно бежать, но я будто прирос к ступеням, не в силах пошевелиться. Музыка нарастает, натягивая нервы, будто звенящие струны, готовые вот-вот лопнуть, но я все еще сижу. Растет хохот труб, сотрясая стекла в домах, а я не в силах вырвать себя из оцепенения. И вот, когда я уже собрал остатки воли в кулак, я вижу ее.
На главный проспект выходит Процессия.
Десятки фигур в одинаковых черных одеждах медленно бредут по дороге, сопровождаемые этим заунывным траурным маршем. Зрелище сюрреалистичное и какое-то зловещее, и если у меня до этого и были догадки, то сейчас я совершенно перестаю понимать, что происходит. У них нет никаких отличительных знаков, они не несут плакатов или транспарантов, и никто из них не произносит ни слова. Однако я точно вижу, что лицо каждого участника Процессии скрыто за маской. В какой-то момент Процессия останавливается и от нее отделяется вереница темных фигур. Они затекают в подъезд дома напротив и возвращаются, ведя под руки нескольких человек; их увлекают в единое, черное, неделимое тело Процессии. Те люди скрываются в море черных одежд, и я не вижу, что с ними произошло, равно как и не понимаю, зачем и почему их увели. После этого Процессия продолжает свой путь.
Следующие события происходят быстрее, чем я успеваю их осмыслить. Окно того дома распахивается настежь, и на подоконник взбирается женщина, одетая в домашний халат. Она начинает кричать, нет, начинает даже истошно вопить, размахивая руками. Я не могу различить слов, слышу лишь интонации, в которых одновременно мольба и гнев, и какое-то непередаваемое отчаяние. Едва я успеваю моргнуть, как силуэт женщины исчезает и со стороны двора раздается глухой неприятный удар, будто шмат мяса кинули на разделочную доску. Я сдавленно вскрикиваю и чувствую, как волосы на затылке начинают шевелиться. Однако никто из Процессии не обращает на случившееся никакого внимания.
Нужно звонить в полицию – мелькает мысль, хотя нутром я и понимаю, что никакая полиция тут не поможет, потому что Процессия уже поравнялась со мной.
Деревенея от ужаса, я сижу и смотрю, как первые ряды лиц в масках поворачиваются в мою сторону. Вопреки моим опасениям, Процессия не останавливается – она продолжает идти, даже как будто бы течь по улице, но с ее продвижением все новые и новые взгляды обрушиваются на меня. Я вижу бесчисленные маски: безликие белые пятна, женские карнавальные маски, пугающие хоккейные и смеющиеся новогодние лица, жуткие самодельные, просто пакеты и мешки с прорезями для глаз, полотенца, обернутые на голову. Они смотрят и смотрят и те, кто уже прошел мимо, продолжают сверлить меня взглядом, не отворачивая головы, а за ними идут следующие, и Процессия кажется бесконечной. Мне становится так непереносимо жутко, что я, наконец, вскакиваю на ноги и просыпаюсь.
Я просыпаюсь и вскакиваю так резко, что сразу темнеет в глазах.
Хватаюсь за столик, в попытке подняться, затем брезгливо стряхиваю с пальцев налипший слой пыли. Ну конечно. Когда я последний раз делал уборку? Кажется, это было очень давно. На столе все также стоят рядами пустые бутылки, полная пепельница, картонная коробка с остатками высохшей пиццы. У шкафов – груды старого хлама, который я собирался разобрать, но так и не дошли руки. Не удивительно – я ведь напился той ночью, верно? Да. Кажется, вчера меня хватило только на то, чтобы сменить постельное белье, а потом я снова завалился спать на весь день. Так все и было. Я помню.
Я сметаю все со стола, утрамбовывая в большой черный пакет, и иду к контейнерам. Потом в магазин – еды в холодильнике почти не осталось, да и, честно признаться, сегодня мне не помешало бы выпить. Однако вместо магазина я по какой-то причине снова оказываюсь на пустыре. Накатывает неприятное дежавю.
Пока я хожу между полками супермаркета, отсчитываю мелочь на кассе и возвращаюсь домой, меня не отпускает этот незначительный, но странный эпизод с пустырем. Мне кажется, что я уже не первый раз сворачиваю туда. Почему я это делаю? Не знаю. Такое ощущение, что так получается по привычке. По привычке, потому что магазин возле дома как будто всегда находился в той стороне, а теперь на его месте пустырь. Конечно, это невозможно. Там всегда был пустырь, сколько себя помню. Мы ведь еще играли там в детстве. Да, все так и было.
Придя домой, я не разуваюсь, а сажусь на диван и обхватываю голову руками.
Что-то не так, что-то очень сильно не так.
Мне вдруг становится страшно, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запаниковать; начинаю быстрым шагом ходить по квартире. Хуже всего, что не получается понять, что же именно «не так», потому как с другой стороны, как будто бы все нормально.
Это, конечно же, проклятая дверь. Черный Король, да, это все Черный Король.
Я быстрыми шагами меряю улицы, с опаской поглядывая по сторонам. Город медленно просыпается, выплевывая на улицы людей и вереницы машин, которые, несмотря на будний день, никуда не спешат. Хотя будний ли? Сегодня понедельник или вторник, а может уже пятница? Я, честно сказать, не помню. В последнее время я немного запутался в датах.
В Пустом переулке я медленно обхожу бетонную стену от начала и до конца, шарю руками по шершавой поверхности. Ну конечно – никакой двери здесь нет. Не было никогда, и быть не должно. Кому придет в голову выдалбливать комнату внутри холма? Это был сон. Точно, сон. Однако меня не покидает ощущение, что все вокруг немного неправильно: дверь в стене, странные, реалистичные сны, которых раньше у меня никогда не было, исчезнувший магазин, путаница во времени.
Я достаю телефон и начинаю быстро перебирать список контактов. Когда на дисплее высвечивается знакомое имя «ЮЛЯ», я облегченно вздыхаю – да, видимо в тот вечер мы все же обменялись с ней номерами. Нажимаю кнопку вызова и в напряжении считаю гудки, которые тянутся мучительно долго. Наконец, трубку все же берут.
– Алло, – раздается уставший Юлин голос на том конце провода.
– Привет. Слушай, извини, пожалуйста, что беспокою, и знаю, что это покажется странным, но мне очень нужно спросить. Ты помнишь историю про Черного Короля?
– Про Черного Короля. Помнишь, мы в детстве искали дверь внутри холма на окраине? Ты еще привела нас сюда и рассказала эту историю. Пожалуйста, ты не могла бы ее рассказать еще раз полностью и во всех подробностях? Только не спрашивай ничего, я все потом расскажу.
– Это детская легенда, – отвечает она после долгой паузы. – Черный Король спит в колодце, у которого нет дна.
В колодце, а не в коробе – невольно отмечаю про себя. Мне кажется, я по-другому все помню.
– Колодец за дверью, которая в Пустом переулке. Ее можно найти, если прийти к ней во сне. Тот, кто достигнет дна в бездонном колодце, разбудит Черного Короля и загадает желание.
Я чувствую, как внутри пробегает холодок, а мысли в голове начинают путаться.
– Слушай, ты уверена, что правильно ее помнишь? Я тут просто… Просто решил побродить по старым местам, знаешь ли, пришел сюда и… Мне кажется, история немного другая была.
– Ты что, сейчас на улице? – перебивает она, и я слышу в ее голосе беспокойство.
– Витя, ты с ума сошел? Что ты там делаешь? Срочно беги домой. Срочно…
Связь обрывается короткими гудками, и я едва успеваю различить какое-то странное слово: толи «поветрие» толи «помертвие». Я ругаюсь и пробую набрать снова, но вызов уже не идет.
Только сейчас я замечаю, что небо помутнело, а над электростанцией висит какой-то странный туман, который слишком уж быстро расползается во все стороны. Он именно странный, но что же в нем необычного понять сходу не получается, и я чувствую, как у меня пересыхает в горле. Это правда все происходит? Это все наяву? Может, я снова сплю? Да нет же – я просыпался. Однако я не испытываю судьбу и быстрым шагом ухожу прочь. Затем перехожу на бег. Когда оборачиваюсь, то вижу, что «туман» уже совсем близко, а главное, что это не туман вовсе. То есть, не в воздухе дело. Просто все вокруг, абсолютно все вдруг начинает моментально терять цвета, обращаясь в палитру белых и светло-серых тонов. Краски исчезают с рекламной афиши, превращая одиноко стоящий билборд в пустой бесцветный прямоугольник. Светофоры вдалеке мигают одинаковым светом. Даже мои коричневые ботинки неожиданно окрашиваются в светло-серый, и я становлюсь похож на персонажа из черно-белого немого кино. Чуть дальше предметы и вовсе становятся неразличимы, теряются контуры и очертания, и все сливается единую серую мглу, создавая впечатление, будто на горизонте бесцветная пустота, в которую можно упасть.
Я смотрю на свои руки и вижу, как кожа тускнеет, а ногти уже стали абсолютно прозрачными. Сквозь них виднеются нежно-розовые прожилки.
Понятия не имею, что все это значит – просто бегу со всех ног, внутренне понимая, что мне нужно где-то укрыться, и тут различаю очертания знакомого бара. Того самого, названия которого я даже запомнить до сих пор не могу, но, слава Богу – это единственное целое здание в Пустом переулке. Это точно он – я вижу знакомые окна, которые изнутри занавешены одеялом. Изо всех сил я бросаюсь к дверям, дергаю ручку, и к моей неописуемой радости дверь оказывается открыта.
Внутри все цветное, и это поражает настолько, что где-то на минуту я слепну. Почти на ощупь пробираюсь к импровизированной барной стойке, сколоченной из досок и накрытой липкой клеенкой и опускаюсь на неудобный маленький стульчик.
– А дверь кто закрывать будет?
Слышны чьи-то шаги и какое-то копошение. Способность видеть постепенно возвращается, я смотрю за барную стойку и моментально теряю дар речи, чувствуя, как ледяной комок подкатывает к горлу. За стойкой сидит Артем. Он смотрит на меня молча, лениво протирая пивные кружки замызганным полотенцем в синий цветочек.
Чувство реальности окончательно покидает меня, и если пару минут назад я еще пытался искать какие-то объяснения, то теперь просто сдаюсь. Долго, кажется, очень и очень долго мы сидим и смотрим друг другу в глаза, слушая, как где-то в углу муха бьется в сетях паутины.
– Так значит я, получается, умер? – Спрашиваю, когда ко мне возвращается дар речи.
– Вообще-то, это я умер, – с укором отвечает Артем.
Я смотрю на свои руки, которые вернулись в нормальное состояние и снова обрели цвет, на убогую обстановку пивнушки, на грязное полотенце в цветочек, которым Артем продолжает протирать кружки, хотя они от этого не становятся чище. Он выглядит таким же, каким я запомнил его в тот далекий вечер – красивым молодым парнем, лихо вскочившим на дерево. Я же постарел больше чем на десяток лет. Не верится, что когда-то мы вместе с ним рубились в приставку «Денди» – теперь мы скорее похожи на отца с сыном.
– Вот. Догадался таки. – Артем со стуком ставит кружку на стол и берет следующую. – Ты ведь уже приходил сюда и не вернулся. Помнишь? Вспомни.
Я пытаюсь ущипнуть себя со всей силы. Получается больно, и на запястье расплывается синюшнее пятно, однако проснуться не получается.
– Не помню. Это бессмыслица. Слушай… что тут вообще происходит? Что ТЫ тут делаешь? Так ты… выходит, все-таки жив?
– В каком-то смысле. – Нехотя отвечает Артем. – Это как в сказке про Алису в стране чудес, помнишь? Где-то там, в глубине, спит Черный Король. И ты здесь и сейчас только пока он спит. Но когда он проснется – ты исчезнешь, потому что ты и есть его сон. Также со мной.
Мне кажется, что Артем надо мной издевается, но я побаиваюсь его, как стоит бояться любого говорящего мертвеца. Однако выбор у меня невелик – остаться с ним или выйти на улицу, и я склонен выбрать первый вариант.
– Со снами так не бывает. Если бы это был сон, я должен был уже давно проснуться.
– Ты и делал это много раз. Просто кому-то не нужно лазить в места, по которым лазить не следует.
Я опускаю глаза, будто провинившийся школьник, хотя и не чувствую за собой никакой вины. Ведь я ни то, чтобы ни в чем не виноват – я вообще не понимаю, что происходит. Я просто хочу, чтобы это закончилось. Хочу вернуться к своей старой опостылевшей жизни, в которой, может быть, все было не так уж и плохо.
– А сам-то ты, что думаешь по поводу всего этого? – Спрашивает Артем.
– Думаю, что я спятил, – отвечаю севшим голосом, – или, что это какой-то уродливый параллельный мир. Хотя бред, конечно.
– Потому что нет никаких параллельных миров. Это просто словечко, которое ничего, блин, не объясняет.
– Ну, раз ты такой дотошный, – терпеливо продолжает Артем, – то это может быть не параллельный, а вполне себе обычный мир, просто бесконечно растянутый во времени, например. Слышал о теории вечного возвращения?
– Нисколько. Кстати, считается, что Ницше мог позаимствовать ее из математики. Теорема Пуанкаре о возвращении, если тебе интересно. Но это не важно. В общем, попытайся предположить, что материя, то есть полное количество элементов во Вселенной, из которых состоит сущее, ограничено, а время – бесконечно долго. Если взять два этих предположения за истину, то на всем протяжении бесконечно долгого времени все возможные, все мыслимые и немыслимые комбинации этих элементов рано или поздно должны будут сложиться, верно? Не просто сложиться единожды – ведь время бесконечно, а через такое же немыслимое количество лет они должны будут повториться в точности. А через еще немыслимо долгое время – снова, а потом еще и еще, и будут повторяться бесконечное количество раз. То есть, через триллионы и триллионы лет возникнет планета, во всем похожая на нашу, и человек, в точности похожий на тебя, будет сидеть здесь, на этом стуле и также разговаривать со мной. Не просто похожий, а это и будешь ты. Впрочем, не только в будущем, ведь если время бесконечно, как бы это сказать, в обе стороны, то все эти события были и в прошлом – бесконечное количество раз. Все закручено в спираль – обречено возвращаться. И ты теперь тоже.
Перед глазами немного плывет. Я еще не могу полностью осознать, что сижу в этой пропахшей помоями забегаловке, лицом к лицу с давно умершим другом, что за окном неведомая хрень, пожирающая цвета, а мы говорим о каком-то устройстве Вселенной. Я не очень верю услышанному. Скорее всего, я просто спился и сошел с ума – вот что произошло.
– Раз есть миры, повторенные полностью, – как ни в чем не бывало, продолжает Артем, – то есть и те, которые в чем-то отличаются. Это могут быть совсем мелочи. Например, там день длится дольше на сотую долю секунды. А может быть вот – есть целое лишнее время суток.
Артем кивает на занавешенное окно.
– Нет. Слушай, это все конечно очень интересно, но если и так, то я не понимаю, причем здесь сны? И как я перемещаюсь отсюда-туда?
– Так может во снах это только и можно? Ну, не в обычных, может быть. Всегда же найдется какое-то исключение из правил, верно? Какая-то аномалия, червоточина, «кротовая нора», Черный Король – называй, как хочешь. Ты думаешь, что упал и проснулся, но кто знает – может, ты все еще падаешь?
– Честно сказать, не выглядит убедительно.
– Может быть, – Артем безразлично пожимает плечами. – Ну а чего ты хочешь? Это ведь даже не моя теория, а я всего лишь бармен в этом заведении. На самом деле это неважно, а ты задаешь неправильные вопросы. Тебе нужно спросить другое: как долго ты спишь и чего ты, собственно, хочешь?
– Я хочу проснуться, – отвечаю без раздумий, – окончательно.
– Уверен? Сколько раз ты уже просыпался?
Я начинаю напрягаться и всматриваюсь в лицо Артема, ища какой-то подвох, который, без сомнения, есть. Однако оно совершенно непроницаемо.
– Раз пять или шесть, наверно… Я точно не помню.
– А почему не две тысячи пять? – Спрашивает он, наклоняясь ко мне из-за стойки. – Вот, кто, по-твоему, я такой?
– Артем, – отвечаю чуть дрогнувшим голосом, – друг моего детства, мы вместе учились в школе…
– Как хоть зовут меня полностью? Где я жил? В какой школе мы учились с тобой?
Я открываю рот, чтобы ответить, но понимаю, что не могу. Я не знаю, точнее я знаю, но просто не помню – все так перепуталось в голове за последние дни. Я опускаю взгляд и лихорадочно пытаюсь собрать в голове обрывки воспоминаний, но вся моя жизнь, будто сборная картинка, выскальзывает из рук, разбивается, и тысячи пазлов раскидывает по полу, а я не могу никак их приладить друг к другу. Артем смотрит на меня с неприкрытым сочувствием.
– Ничего страшного. Не сказать, что это для меня важно – просто любопытно было. Ну а ты сам в таком случае кто?
– Я… я Еремин Виктор Васильевич… одна тысяча восемьсот… одна тысяча девятьсот девяносто… девяносто третьего года рождения… живу на улице… улице Школьная, кажется… мы с тобой учились в школе… в средней образовательной школе номер… Господи, да этого же никто не помнит! Никто не запоминает этих вещей – я просто забыл, вот и все!
– Вот. И ты собрался возвращаться к началу, хотя даже не помнишь, с чего начинал. А ты уверен, что тебе там понравится?
Я уже больше ни в чем не уверен. Обстановка бара, и грязная клеенка, и Артем, и тряпка в цветочек, и ряды полных и пустых бутылок на полках – все это начинает замыливаться и отходить на второй план, а в мозгу фейерверком вспыхивают воспоминания, образы, лица, которые гаснут так быстро, что я едва успеваю их уловить и осмыслить. Кажется, на какое-то время я выпадаю из «реальности», потому что когда «возвращаюсь», из-за занавешенного окна уже брезжил свет, а Артем пересчитывает что-то на калькуляторе, записывая в блокнот.
– Не за что, – отвечает он, не отрываясь от своего занятия. – Я бы на твоем месте так не переживал. Ведь это твой сон – ты можешь делать, что хочешь.
– Нет, пожалуй, в этот раз я собираюсь проснуться совсем.
– Так значит уходишь? Даже не возьмешь что-нибудь?
– Нет, ничего. – Артем замолкает и переводит взгляд на меня. – Просто, если честно, я не хочу быть мертвым.
Прежде, чем открыть глаза, долго лежу и слушаю, как по подоконнику, с другой стороны, крупными каплями стучит дождь. Шторы задернуты, и в комнате царит полумрак. Я открываю глаза и с горечью думаю: неужели во всем неисчислимом множестве миров, которые когда-либо могут возникнуть, в моей квартире обязательно генерируется подобный свинарник? Со стоном поднимаюсь и плетусь в ванную, чтобы принять душ, потом делаю кофе и долго курю на балконе. Обхожу квартиру, внимательно осматривая каждый угол, каждую выцветшую, пожелтевшую полоску обоев. В ней все очень старое, но такое знакомое, родное, каким я помню его еще с детства. Да, я точно помню. Достаю большой мусорный пакет и сгребаю в него пустые бутылки, опустошаю пепельницу. Закидываю в барабан стиральной машины нестиранные грязные вещи. Обновляю висящие в сети резюме.
Просматривая в телефонной книге номера возможных работодателей, я неожиданно натыкаюсь на контакт со знакомым именем. Еще «вчера» я, не задумываясь, удалил бы его, однако сейчас нажимаю кнопку вызова.
– Привет, – слышится с той стороны тихий голос.
– Привет, Юля. Подумал, вдруг ты свободна сегодня вечером?
В кафе мы неловко молчим, ковыряя вилками в своих тарелках. Кончается дождь за окном, и улица блестит в свете окон и фонарей, будто покрытая слоем прозрачной глазури. Здесь не броско, но довольно уютно, и народу совсем немного. Я посматриваю на Юлю, борясь с искушением протянуть руку к ее руке, которую она так неосторожно положила на столик, рядом с моей.
– Я хотел извиниться за тот вечер.
– Ну конечно. Мог бы и отписаться потом, а то я вообще не знала, что и думать.
Юля удивленно поднимает бровь.
– А ты что уже забыл? Чтож, очень приятно, спасибо. Вообще-то, ты вдруг ни с того ни с сего вскочил с места, сказал, что тебе нужно позвонить, вышел и просто исчез.
Краска заливает мое лицо, и я стучу по столу зубочисткой, пытаясь выдумать что-нибудь на ходу.
– Я это… ну, это долгая история, в общем… На самом деле я просто увидел твое кольцо и решил, что лучше не стоит. Вот и ушел.
– Ах это, – Юля опускает взгляд. – Ты ведь тогда застал меня врасплох, и я не успела сказать. Муж умер два года назад. Трагичная и нелепая случайность – упал в колодец на даче. Ношу кольцо как напоминание, а еще мне с ним не так одиноко, наверно.
Я, наконец, касаюсь ее руки, и Юля не убирает ее. Некоторое время мы просто молчим, слушая, как с крыш домов падают последние капли.
– Ну что идем? – Юля встает из-за столика.
– Господи, да что с тобой сегодня, ты не заболел? – Она улыбается и смотрит на меня чуть обеспокоенно, будто у меня температура. – Я думала, ты меня для этого пригласил. Сегодня же парад – все луны выстраиваются в ряд. Все семь.
Мы выходим из кафе, и я держу Юлю за руку. От ее волос пленительно пахнет лесной мятой. Она смущенно опускает глаза, а я смотрю на нее и понимаю, что одна единственная вещь никогда не меняется – во всем бесчисленном множестве миров и созвездий я влюблен в нее одинаково сильно. А еще, что все это была чистая правда – Черный Король действительно исполняет желания.
Мы слышим, как где-то вдалеке уже раздаются восхищенные возгласы, и множество людей выходят на улицы, следуя по никем не показанной, но всем понятной дороге. Мы идем вместе с ними к светлеющему горизонту, где по звездному небу разливаются невероятные космические цвета.
Автор: Sallivan (страница на Мракопедии)
Источник (Мракопедия)
КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram