Набоковские фрагменты "Бесконечного тупика". Примечание 178
"Пройдя сажен восемь-десять, он начинает идти тише и тише, мерно покачивается, точно раздумывает, и, увлекаемый течением, уже несётся в сторону быстрее, чем вниз". (А.Чехов)
Эта сцена развита Набоковым в "Лолите", в сцене филологического убийства и убийства филологией, в сцене пародийной и отвратительной, типично русской "литературной дуэли" (прим. 203) между Гумбертом и Куильти. Гумберт настиг похитителя Лолиты, но никак не может его убить из-за зарослей языка, в которых его "я" путается и растворяется (прим. 206). Мысли начинают разбегаться, а выстреленная пуля мгновенно обрастает плесенью ассоциаций и бессильно падает на пол.
Лишь иностранцу может показаться, что декадентская ирреальность убийства является следствием ненормальности жертвы, напичканной наркотиками, и ненормальности убийцы – пьяного маньяка. На самом деле с русской точки зрения всё обстоит вполне естественно, так как Гумберт начинает убийство с зачитывания собственных стихов и приговора (письма), то есть вступает со своей жертвой в ДИАЛОГ. Он говорит:
"Куильти, попробуйте сосредоточиться. Через минуту вы умрёте. Загробная жизнь может оказаться, как знать, вечным состоянием мучительнейшего безумия. Вы выкурили вашу последнюю папиросу вчера. Сосредоточьтесь. Постарайтесь понять, что с вами происходит".
(Кстати, тема "постарайтесь понять" присутствует также в "Приглашении на казнь", где палач Пьер расписывает перед своей жертвой прелести земного существования, дабы она смогла убедиться в огромности предстоящей ей потери и, следовательно, в важности и значительности стоящего перед ней лица.)
Но Гумберт нарывается на европейца. А для европейца диалог с собственным убийцей абсурден. Так что "начинает" Гумберт, а Куильти лишь подхватывает. В ответ на реплику Гумберта он начинает жевать папиросы, а потом выступает с пьяными бессмысленно-хитрыми предложениями. Трезвый мир начинает переворачиваться, трезвый миф оказывается неверным:
"Я сделал новое ужасное усилие, и с нелепо слабым и каким-то детским звуком, пистолет выстрелил. Пуля вошла в толстый розоватый ковёр: я обомлел, вообразив почему-то, что она только скатилась туда и может выскочить обратно... Пора, пора было уничтожать его, но я хотел, чтобы он предварительно понял, почему подвергается уничтожению".
Русская идея. Но безоружный Куильти не так глуп и делает страшное для русского предложение:
"Нам бы следовало быть осторожнее. Дайте-ка мне эту вещь (пистолет. – О.)".
Сильнейшее искушение. Эта дикая для европейца просьба для русского вполне естественна, так как убиваемый – это собеседник. Хотя Гумберт и отпихнул Куильти, но...
"Я заразился его состоянием. Оружие в моей руке казалось вялым и неуклюжим".
Куильти перехватывает инициативу и бросается на убийцу. Револьвер летит под комод. Европеец предлагает ещё более хитрую и коварную ловушку:
"Дорогой сэр, перестаньте жонглировать жизнью и смертью. Я драматург ... Дайте мне взяться за это. В другой комнате есть, кажется, кочерга, позвольте мне её принести, и с её помощью мы добудем ваше имущество".
Усилием воли Гумберт отбрасывает заманчивое предложение, и поединок продолжается. Потом убийца зачитывает жертве стихи и приговор, а жертва их филологически комментирует в тоне "ну-ну, неплохо". Вообще там много разных выходов ещё, но постепенно Гумберт овладевает положением, европеизируется (отметая наивное предложение жертвы "сходить принести очки"), а определённый художественно оформленным приговором Куильти сморщивается и под конец прибегает к позорной русской заглушке. В него стреляют, и он, тяжело раненный, бросается к роялю:
"Он взял несколько уродливо-сильных, в сущности истерических, громовых аккордов (я думаю, что-то вроде "Аппассионаты". – О.): его брыла вздрагивали, его растопыренные руки напряжённо ухали ... Следующая моя пуля угодила ему в бок, и он стал подыматься с табурета всё выше и выше..."
Куильти побежал в спальню и, изрешечённый пулями, полез в постель. Тема: "Уже поздно, ничего не знаю, я хочу спать". А Гумберт в него стрелял сквозь одеяла, "определял".
И всё-таки окровавленный Куильти под конец выполз в коридор "на героине": де, никаких туберкулёзов не знаю.