Достоевские фрагменты "Бесконечного тупика". Примечание 29
Весь ХIX век Россия испуганно шарахалась от социализма, а её пичкали масонской (вот словечко и проскочило)
Я несколько раз видел, как люди были раздавлены масонской идеей. С полунамеков их годами вынашиваемое мировоззрение летело в тартарары. И у 20-ти, и у 60-тилетних. Как будто ждал человек, что ему это скажут.
Однако, думаю, как сильно пошло. Это-то и есть ГЛАВНОЕ подтверждение. Вдруг такое открытое, радостное принятие...
Да даже ИЗ НИЧЕГО "умному человеку" (в том смысле, в каком это словосочетание Смердяков употреблял) тут большие дела делать можно. (прим.34) Да это такой рычаг!
Я говорю: "Спорьте. Нельзя же себя так не уважать. Это же крах, вы понимаете, крах всего вашего взгляда на мир. Нет, скажите, что вы это специально, "чтобы не связываться". Видите – перед вами психопат – и "не связываетесь"". Как током ударяло: "Что вы!!! Отец-благодетель, глаза, глаза открыли! Только теперь вижу, как складывается всё". – "Но где же факты? Я же ничего не доказал. "Доказал" как Гоголь в "Женитьбе" ("Возьмите же Ивана Кузьмича. – Отчего же? – Ясно отчего. Иван Кузьмич человек... просто человек, а другие – дрянь")." – (Растерянность.) "Я это, про масонов-то... пошутил." Но на лету радостно подхватывается: "Да, конечно, конечно, "дети – цветы жизни". Конечно, хе-хе, шутка. (Сам улыбается понимающе.) Шутка. Как это я раньше не догадался". И шёпотом: "Вы понимаете, всё это останется между нами, можете не сомневаться". И опять громко: "Шутка, шутка..."
Легенда о масонах ложна. (прим.53) Но её ложность истинна. И поэтому это правда. Сравните, например, восприятие тела у древних греков. Сердце – это обиталище души, гладкая и плотная печень отражает идущие от мозга токи, что вызывает пророческие сны. Легкие – мягкие, как губка, и прохладные – смягчают удары закипающего гневом сердца. И т.д. Это всё, конечно, неверно, но в субъективном восприятии человека – вполне истинно. Так нормальный человек и переживает своё тело. Если лечь на спину, закрыть глаза и сосредоточиться на физиологическом восприятии внутренностей, то пространственное ощущение совпадёт с архаичным бредом древних. Более того, глубокое прочувствование именно этой ложной схемы расположения и взаимосвязи органов может вызвать даже некоторое волевое управление их функционированием.
"Всемирный заговор", "тайное знание", "расовая борьба" и т.д. – всё это изломы, но изломы настоящие, истинные, человеческие (прим. 58). Естественные изломы человеческой психики. От этого нельзя уйти. С точки зрения физиологии, сердце – примитивный мускул. С точки зрения психики, сердце – это середина, средоточие жизни, что чувствуют не только люди, но и животные.
На подобных "ошибках" построен психоанализ, в этом его глубочайшая истинность и искренность. Но, с другой стороны, следует же признать, что и сам психоанализ является "ошибкой". Учение Юнга об архетипах само архетипично. В этом его спасительная двусмысленность.
В начале 70-х годов на западе была опубликована книга английского философа Артура Кестлера (прим. 62) "Призрак в машине". В частности, в ней разбирался феномен "закрытой системы убеждений". Таковая система, согласно автору, претендует на роль всеобъясняющей Правды, будучи в лучшем случае относительной истиной. Но при этом она "не может быть опровергнута силою фактов, ибо все противоречащие ей данные автоматически перетолковываются".
Причем это "перетолкование" "совершается изощрённо-казуистическими методами "двоемыслия", безразличными к "эвклидовским" законам обычной неизвращённой логики и цепляющимися за аксиомы огромной эмоциональной силы". Причину создания "закрытых систем" Кестлер усматривает в самом характере биологической эволюции человека:
"Человеческий мозг – жертва просчёта в конструкции, прокравшегося из-за необычайно поспешной, "взрывной" эволюции, предположительно имевшей место в плейстоцене. В ходе такого ускоренного филогенеза не успела сложиться достаточно эффективная коммуникация между "старым мозгом" (палеокортексом, восходящим к рептилиям), "средним мозгом" (мезокортексом, присущим низшим млекопитающим) и "новым мозгом" (неокортексом, специфичным для высших млекопитающих и человека). Дефект координации состоит прежде всего в том, что многие функции филогенетически новых отделов мозга дублируются филогенетически более старыми его отделами, которые заведуют не только бессознательными вегетативными процессами в организме, но вдобавок по-своему "чувствуют" и "мыслят". В человеческом сознании имеются как бы два независимых экрана: на один из них проецируется грубый и упрощенный абрис действительности, апеллирующий к низшим инстинктам и невербализованным эмоциям, на другом – возникает более точный, детальный и адекватный образ мира. Психическая раздвоенность, свойственная человеку, находит подтверждение в материальном субстрате – в "шизофизиологии" головного мозга. В нашей черепной коробке, образно говоря, расположились бок о бок крокодил, лошадь и человек разумный, причем первые две твари далеко не всегда подчиняются своему предполагаемому господину. Напротив, они часто превращают его в своего раба: вербальное мышление подыскивает рациональные мотивировки и хитроумные оправдания примитивным аффектам". Мысли Кестлера, конечно, не столь уж и оригинальны и скорее являются "бродячим сюжетом" современной западной философии. В данном случае интересно другое: Кестлер, ведя нить повествования, постепенно договаривается до необходимости повальных трепанаций черепа и вакцинации всего населения земли мощнейшими нейрофармакологическими средствами. Этой чудовищной, апокалиптической картиной "излечения морально невменяемой расы душевнобольных" английский мечтатель и заканчивает свою книгу.
Кестлер говорит о мозговом дефекте совершенно верно, тонко, остроумно, но и с этого бока мысль вывернулась, как падающая кошка, и упала на все четыре лапы вульгарнейшего утопического активизма. Получилась своего рода идеальная демонстрация ущербности человеческого мышления. Но эта ущербность ущербна лишь с одной точки зрения. Мне, например, эта ущербность мила, приятна. Для меня она – трогательно естественна. (Розанов писал, что живое лицо с прыщиком ему милее идеальной белизны античного мрамора.) Не надо только сопротивляться – ковырять лицо и мазать его едким гримом. Да, например, русское мышление – "пластинка". Ну что тут поделаешь. Надо дать мысли крутиться. Иначе все лопнет, треснет, разобьётся. (прим. 64) Вот, вернёмся к масонам. Люди ждали этого, были приготовлены к восприятию. Масоны, теософы, экстрасенсы, мистические националисты. Везде так и шныряют всевозможные "Розы мира", "Рамакришны", "Велесовы книги", "Десионизации". В этой изломанной атмосфере что русское? – Сами изломы. Фантастическая, чисто женская русская мысль мерцает, мнится. "Предателя, МНИЛИ, во мне вы нашли". (прим. 68)
И шире: в самом культурнейшем обществе лишь 0,1% людей способны к рациональному мышлению. И 0,0001% – к сверхрациональному постижению мира. Подавляющее большинство нации всегда недотягивает даже до рационального уровня, и уже поэтому демоны негативного иррационализма обладают исключительной энергией. Христианство вовсе не уничтожило иррациональные силы (это невозможно), а разделило их на светлые и тёмные. Серая магия античности разделилась на белую и чёрную. И величие западного христианства обратной стороной являет нам огромную силу западного сатанизма. Объективирование этих сил и вызывает рационализацию, создает рациональную личность, свободную от демонов. Но демоны не уничтожаются, а продолжают существовать в подсознании такого человека. Он может лишь вытеснить их, но не уничтожить. Слабость рационализма в том, что разум теряет связь с бессознательным и не может думать об иррационализме, просто убегает от него, прячет голову в песок позитивизма.
Суть "Легенды о великом инквизиторе" Достоевского – в вопросе: выдерживает ли человек свободу? Мысль может свести с ума. (прим. 74) Какой ужас – крах официальной (в том числе и официально-теневой) идеологии в зрелом возрасте. Чёрный ветер свободы сметает человека, сшибает его с ног. Он судорожно ищет себе новую раковину, выращивает новый панцирь: масоны, врачи-убийцы... Как китайский карлик-уродец, выращенный в вазе и адаптированный к ней изгибами своего уродства, – он погибнет, если его перенести в другую вазу, с другой деформацией.
А русский человек не может жить на интеллектуальной свободе. Он не выдерживает. Живет верой. И я страдаю, когда сталкиваюсь с такой объективацией, онтологизацией своих слов (прим. 81)... Да. Но это не интеллектуальное рабство, как может показаться с западной точки зрения. – Это иное отношение к истине.