Набоковские фрагменты "Бесконечного тупика". Примечание 528
Примечание к №467
Мысль его дважды обернулась, совершила полный круг и всё. Сама по себе, вне своей динамики, она, как и все другие розановские мнения, значения не имеет. Круг. Стиль.
Всё-таки нельзя не признать. Кое в чём "Капитал" очень русская книга. Книга, этой своей русскостью русских и в правду заворожившая.
Сергей Булгаков писал о Марксе:
"Его гегельянство не идёт дальше словесной имитации своеобразному гегелевскому стилю, которая многим там импонирует, и нескольких совершенно случайных цитат из него... Прежде всего "под Гегеля" написана - на страх начинающим читателям - глава о форме ценности в 1 томе "Капитала". Но и сам Маркс признался впоследствии, что здесь он "кокетничал" подражанием Гегелю, а мы ещё прибавим, что и совершенно напрасно он это делал. При скудной вообще идейной содержательности этой главы, в сущности лишней для изложения экономической системы "Капитала", эта преднамеренная напыщенность скорее заставляет усомниться в литературном вкусе автора, нежели поверить на этом основании, что автор духовно близок к Гегелю или является серьёзным его знатоком".
Тут у Булгакова явное противоречие. "Преднамеренная напыщенность" показывает, что Маркс, наоборот, обладал определённым литературным вкусом, что ему и позволило стилизовать своё "творение" под совершенно неведомого Гегеля.
"Говорится ... будто Маркса сближает с Гегелем пресловутый "диалектичес-кий метод". Сам Маркс по этому поводу писал, что "мой диалектический метод в своём основании не только отличается от гегелевского, но составляет и прямую его противоположность". Мы же держимся того мнения, что одно не имеет к другому просто никакого отношения, подобно тому, как градус на шкале термометра не "составляет полную противоположность" градусу на географической карте, а просто не имеет с ним ничего общего, кроме имени. "Диалектический метод" у Гегеля на самом деле есть диалектическое развитие понятия, то есть прежде всего вовсе не является методом в обычном смысле слова, или способом исследования или доказательства истин, но есть образ внутреннего самораскрытия понятия, самое бытие этого понятия, существующего в движении и движущегося в противоречиях. У Маркса же вовсе нет никакого особого диалектического метода, который он сам его у себя предполагает, притом иного, чем у Гегеля. Если же предположить, что он понимает его в смысле одного из логических методов, т.е. способа исследования, нахождения научных истин, то такого метода в распоряжении индуктивных, опытных наук вообще не существует. То, что Маркс ошибочно назвал у себя методом, на самом деле была лишь манера ИЗЛОЖЕНИЯ его выводов в форме диалектических противоречий, манера письма "под Гегеля" ... Особый "диа-лектический метод" у Маркса есть во всяком случае чистое недоразумение..."
Но это недоразумение философское или логическое, но не филологическое, не стилистическое. У Шерлока Холмса был "дедуктивный метод". А почему, собственно, дедуктивный? Почему, например, не "индуктивный"? Но для поэтики детектива это совсем не важно. Писатель пишет по своему "детективному методу".
Русских очаровал, показался близким и понятным не философ-Маркс, а образ философа, столь элементарно и поэтому соблазнительно им создаваемый. Именно несоответствие между подлинной сущностью (нахватавшийся вершков дилетант) и образом Маркса (провидец, обладающий удивительным научным методом - магической тайной) и привлекло, конечно, неосознанно. То есть диалектика как кожаная обивка кресел в кабинете у дорогого адвоката или врача. Стиль. Стиль серьёзности, стиль УМА. Диалектика "по Марксу" наиболее соответствовала русской мечте "естественного и надёжного умничания". Даже - таящейся в последнем рязанском мужичке "хитрости". Какое же иное назначение у постоянно повторяющейся темы "диалектической спирали" в IV главе набоковского "Дара"?
"Из давно пробежавшего параграфа подберём концы строк ... или нет, - вернёмся, пожалуй, ещё дальше назад, к "теме слёз", начавшей своё обращение на первых страницах нашего таинственно вращающегося рассказа".
"Описав большой круг, вобрав многое, касавшееся отношения Чернышевского к разным отраслям познания, но все же ни на минуту не портя плавной кривой, мы теперь с новыми силами вернулись к его эстетике. Пора теперь подвести ей итог".
"Мотивы жизни Чернышевского теперь мне послушны, - темы я приручил, они привыкли к моему перу; с улыбкой даю им удалиться: развиваясь, они лишь описывают круг, как бумеранг, или сокол, чтобы затем снова вернуться к моей руке; и даже если иная уносится далеко, за горизонт моей страницы, я спокоен: она прилетит назад, как вот эта прилетела".
Но ведь это стилизация. Выдавание за преимущество как раз своих слабых сторон. Набоков и не мог писать прямо, без "таинственного вращения" текста. Приручение тем есть лишь мудрое смирение перед их неизбежным вращением в русском мозгу. Владимир Владимирович иронизировал над Чернышевским, который
"стал оперировать соблазнительной гегелевской триадой, давая такие примеры, как: газообразность мира - тезис, а мягкость мозга - синтез".
Но тут же, на этой же странице Набоков, "чтобы не было так скучно", перевёл цитату из сочинения Маркса СТИХАМИ и, сострив таким образом, лишь показал суть и своего собственного отношения к там называемой "диалектике".
Вообще, "диалектика" это форма стилизации свойственного для художника соединения несоединимого как имеющего интеллектуальное оправдание.