Постъельцинский консенус интеллигенции-2 и 2010-е как «правильные 90-е»,
...или Проект Nasledniki, продолжение восьмидесятничества и легализация капитала 00-х. «Лишь бы не как в 90-е!»
Те, кто, как считается, стал движущей силой перестройки и тогдашней либерализации общества, спустя 25 лет саботировали вновь созревший запрос на перемены, закончив короткую вспышку 2008—12 и разменяв её на продолжение «новых 80-х» и поддавки с системой ради теории малых дел, собственного бизнеса и поиска пустых ниш и возможностей в рамках дозволенного при авторитаризме. Желание повторить времена позднего Брежнева и отложить реформы привело не только к тому, что в 10-е не возникли новые элиты, но и сложившиеся в 90—00-х потеряли почти всё своё влияние. Вместо напрашивающихся дискуссий о социальном неравенстве и расслоении в России объявили... обратный тренд в сторону консерватизма и укрепления неравенства. Чтобы не дай бог не потерять накопленные капиталы — потеряв к 2020-м, впрочем, гораздо больше, чем сохранили. Гласность решили обменять на негласные договорённости и знакомую по советской жизни фронду — пока свобода слова и открытое пространство сворачивались сверху. «И такие Гоголи, чтобы нас не трогали» — таков общественный договор 2010-х, а Гоголи и только рады были, что им дают заработать и казаться успешными. Ну и что, что по факту богема и бизнес-круги оказались деклассированы.
В предыдущем тексте цикла я описывал идеологическую составляющую т.н. восьмидесятничества, которое пришлось весьма кстати той же [метропольной] интеллигенции и с ещё большей силой, кажется, расцвело в 2010-е. Но у любого масштабного тренда должна быть и прагматическая подоплёка. И надо сказать, что здесь включились постсоветские инстинкты — огосударствление экономики сопровождалось ощутимой поддержкой снизу, в т.ч. со стороны тех, кто увидел в этом для себя новые возможности.
Причём в последней фразе прекрасно всё: это именно что «возможности» для заветных себя.
И речь не об одних лишь обывателях и сотрудниках бюджетной сферы. В России исторически силён патерналистский запрос на сильное присутствие государства в распределении благ. Примечательно, что госмашина не может быть «над схваткой» в роли администратора и арбитра, она должна участвовать в экономических процессах. В качестве суперадминистратора. Однако эту роль в 00-е толковали превратно — не в условном левом ключе (социальный фактор), а в правую сторону (индивидуализма и частной инициативы), узурпировав, впрочем, и... левый курс заодно. Частное предпринимательство под крылом государства.
Тут стоит упомянуть и лоббизм, он же GR (Government relations, взаимоотношения с властью), который в наших краях тоже принял своеобразную форму — вместо отраслевого регулирования и создания независимых арбитражных и надзорных органов, подотчётных обществу и т.д., возникла целая субкультура негласных договорённостей, картельных сговоров, серых схем и неписаных, но интуитивно понятных правил игры.
Так бюрократия слилась с источниками капитала, возводя попутно различные барьеры для тех, кто капитал ищет либо желает сколотить, но оставляя «окно возможностей». Суперадминистраторская роль госаппарата в 2010-е только возросла, поставив общественные институты на грань истощения.
Затронул этот GR-тренд и т.н. четвёртую власть в виде СМИ, даром что там своя специфика. Цеховая, корпоративная солидарность так и не сформировалась, зато индустрия слилась фактически с остальными ветвями власти, играя в либерально-охранительский пинг-понг, пока по-настоящему независимые издания душились год за годом, а неугодные журналисты покидали медиасферу, переманивались за большой куш либо устранялись физически.
Гигантское количество людей оказались деклассированы либо деклассировали себя же, не став не то что ярко выраженным социальным классом или профессиональным сектором, но даже социальной же стратой.
Налоги без представительства налогоплательщиков, корпорации и компании без юридических институтов защиты, силовые структуры и судебная система без выборной основы...
Вместо сопротивления и протеста — переговоры и поиск того самого «окна возможностей».
Вместо запроса на суперадминистратора и равенство возможностей — защита нажитого и собственных же привилегий. С подтекстом, порой чуть ли не открыто высказываемым, что кто хочет, тот добьётся, а не будет искать оправданий. Со всё тем же карикатурным советским подходом, что приехать в Москву может всякий, не всякого туда пустят; дабы отсеять неблагонадёжные элементы.
Попытки робко заявить о своих правах пресекались все 00-е, а в 10-е после провала «болотных протестов» взят курс на ускоренную метрополизацию всей страны — на сверхцентрализацию и рост расслоения в регионах, чтобы везде своя Москва в миниатюре, и на государство как игрока с чит-кодами, читай вышеназванными правами суперадминистратора.
Столичные митинги на рубеже декабря 2011—начала 2012 могли стать, опять же, попыткой завершить 2000-е и переназначить статус суперадминистратора, однако россияне, испугавшись неизбежно последовавших бы «вторых 90-х» и преобразований, возможно радикальных, решили устроить правильные 90-е, чтобы сохранить статус-кво и законсервировать общественный договор «нулевых» (нефтедоллары в обмен на лояльность).
Квазикласс предпринимателей встроился во власть, так или иначе договорившись. Как комсомольцы, младая поросль и будущий актив партии! Либо послушно запел «мы вне политики», чтобы не отжали бизнес ненароком и не повторить дорогу Ходорковского.
«Не мешайте нам зарабатывать!»
Интеллигенция в 00-е успокоилась в свою очередь, вернувшись к роли обслуги режима и системных либералов, в лучшем случае мечтая занять кресла в VIP-кабинетах. Быть опальными Парфёновым, Шацем или Татьяной Лазаревой мало кому хотелось. И постепенно обнаружилось, что осваивать сислибское окошко возможностей интересно и выгодно, а там и дети подрастут, а их тоже... пристроить бы и в люди вывести.
Приспосабливаться ко времени, адаптируя в России передовые технологии и тренды, оказалось выгоднее, нежели объявлять безусловное и гарантированное равенство свобод и возможностей с равным доступом на рынок. Место для инноваций осталось, осталось вакантным для самых-самых, ну и что, что по факту это был приставной стульчик («налоги без представительства» и т.д.).
Именно дух страха того времени, турбулентных и необъятных 90-х, стал витать в российском воздухе.
Этого духа хватило, чтобы закрепить консенсус конца «нулевых»— чтобы без грандиозных перемен, а там привыкнем, не в первой, что ли.
Бросились искать возможности для себя, отвергая возможности для каждого. Тем более что государство активно зашло к экономику.
Псевдооттепель им. Медведева не закончилась новой перестройкой. Зато привела... к контрамотству, стремлению провернуть исторический фарш назад и остановить время.
Страх потерять наследие 00-х перевесил все разумные аргументы, а собственное безусловное политическое представительство сдали в кассу в обмен на статус придворных персон и положенные за это деньги.
Сдавали, правда, не в одном лишь 12-м, а последовательно и методично все десятые годы.
Не то чтобы те, кто поддержал перестройку в середине 80-х, к исходу «нулевых» отторгли саму идею о её повторении, но прослеживалось явное желание не повторить её якобы фундаментальных ошибок.
Проблему невписания в рыночек в 00-х решили топорно и по-советски — через раздутый госаппарат, казёнщину и придворные синекуры. (Ведь чуть ли не целые сектора экономики и общественной жизни оказались не востребованы или не смогли оседлать волну времени.)
Т.е. никак. Не решили. Купировали, усугубив.
Вместо регуляции рыночных свобод и механизмов принялись... отменять их либо национализировать целые отрасли. Подложив себе мину замедленного действия.
Общество добровольно утратило политическую субъектность, делегировав государству ещё больше полномочий.
Восьмидесятничество — был такой тренд 00-х. Чтобы как тогда, но с либеральными экономическими свободами, с малой гласностью, но без духа перестройки и вообще ощущения дряхлой государственности. Без горбачёвщины. (80-ники и неокомсомольцы его люто ненавидят.)
И все 20 лет 21 века (может, меньше, неважно) постсоветский человек судорожно ищет в дне текущем свои восьмидесятые.
Даже моё поколение условных 30-летних, родившихся в реально другой стране, вдруг прониклось мифологемами старших и принялось играться в восьмидесятничество.
Сюда же отлично ложится концепция креативного класса, деклассированного изначально, но которому предложили пряник в виде урбанистики, хипстерианства и всяких там малых дел, позаимствованный на Западе и отшлифованный в высоких московских кабинетах. (С разницей в том, что у нас это была, подчёркиваю, заведомо деклассированная публика, пытавшаяся осмыслить свою значимость.)
(И в этом смысле 10-е стали правильными 90-ми — в том, что касается передачи власти и капитала. 10-е — vremya naslednikov. Поствосьмидесятничество.)
Не понимая, что всё это игра в напёрстки, в которой ты уже проиграл до старта.
Причём у нас даже «креаклов» пропаганда быстро превратила в изгоев, загнав в интеллектуально-экономическое гетто и высмеивая их по старой советской традиции — дезавуировав, обесценив и ценность интеллектуального труда, и постиндустриальный уклад, и политическую субъектность целой прослойки общества, и их публичную репрезентацию.
Отчасти метропольная богема, в свою очередь, и была высокомерными снобами, воспринимая контакт с регионами как подёнщину и даже внутри Москвы сегрегируя районы на престижные и постыдные, — но та консервация лишь ускорила эти процессы, а главное — лишив политического голоса и представительства передовую часть общества, ведь в постиндустриальной экономике в число самых ценных товаров попадают услуги и информация.
Однако комсомольцы схлопнули и немногие из оставшихся социальных лифтов. Ради naslednikov и собственных же игр в... дворянство.
Не дай бог голодные толпы амбициозных провинциалов прорвутся и опрокинут с годами насиженных-намоленных хлебных мест! Или потребуют и добьются настоящих и масштабных перемен!..
Тем более что голодные толпы и так ежедневно штурмуют столицу и подступы к ней.
...Проблему невписания в рыночек 90-х решать надо было через социальные гарантии, а не через контрамотство (потеря времени!), потерю демократии, сращивание административных и экономических институтов.
И не через потерю независимых общественных институтов, превратившихся в... обслугу. В пресловутых неокомсомольцев, у коих нет цели — только путь. У коих нет открытых правил игры и равного доступа к микрофону — зато тьма негласных, но едва ли не объявляемых договорённостей и подковёрная борьба за микроскопическую власть (и влияние в соцсетях).
Испугавшись точечных репрессий, новые-старые комсомольцы принялись делиться с серьёзными людьми (чтобы за ними не пришли) или старательно изображать фронду.
Поразительно, что к такому оппортунизму примкнули и те, чьё детство прошло вроде бы в другой стране — «восьмидесятники» поглотили ещё не оперившихся «девяностников» либо ангажировали.
Отцы съели детей, состарившись и не дав отпрыскам стать отцами в свою очередь. Разменяв свободу на колбасу и айфоны, лишь бы не потерять потребительское изобилие! (А с чего вдруг решили, что потеряют?)
Минус 30 лет общественного развития. И ресентимент, и ресентимент повальный. Тех самых, кто жаждал вернуться в 80-е и... прожить их заново, затеряться в складках империи...
Но стратегов на Руси отродясь не бывало, одни тактики, чтобы справляться с локальными задачами и вызовами...
В 90-е в воздухе витала надежда, что возможен действительно третий путь. Путь постсоветскости, по которому пошли те же балтийские страны.
Российское общество выбрало суверенную тропу (а и правда выбрало — и тропу, и одного там человека) — не как тогда, но как тогда. Раскорячившись на двух стульях.
Лишившись гораздо большего, нежели приобрело.
Ибо утрачивая [независимые] институты — утрачиваешь свободы и... социальную мобильность.
Тот же фактор naslednikov и легализации первоначального накопления капитала в передовых странах решён изящнее. Через социальную ответственность бизнеса и капитала — и через социальное обеспечение в частности. Через прогрессивное налогообложение. И пусть ясно, что абсолютного равенства возможностей не достичь, это тем не менее про opportunities и про общественную субъектность, про возможности, а не про оппортунизм и приспособленчество.
Но в рамках восьмидесятничества от окна возможностей осталась только форточка, в которую очередь и из-за которой душно: нет полноценной циркуляции воздуха.
Прав был Пелевин — эта рыба гниёт с головы, но затем реформаторы съедают здоровое тело, а голова плывёт дальше.
Птица с косоглазием летать не может.
...И упорное нежелание анализировать начало 00-х, едва ли не сакральных для восьмидесятников и постъельцинского консенсуса.
Чтобы скрыть свою частную ответственность, тем более что поколения страты, (не)голосовавшие в 2000-м и 2004-м, причастны к дальнейшим событиям несоизмеримо больше, чем кто бы то ни было, включая тех же 30-летних: мы в «нулевые» в школу ходили, сорян.
Причём в нормальных странах сменяемость власти — это именно что сменяемость, а не «вали всё на предшественника».
А именно риторику про «лихие 90-е» запустили в 00-е. С одной стороны, романтизация криминальной среды через бандитские сериалы тех лет, с другой — вот такое осуждение чуть ли не вчерашнего дня.
90-е кончились и хронологически, и уже социологически — родилось и вступило в возраст совершеннолетия целое поколение не заставших ту постсоветскую декаду.
Однако перед восьмидесятниками—неокомсомольцами и не стоит задачи быть объективными, они снова и снова отнимают у нас время под мантрами «лишь бы не 90-е». Они профанируют саму модель демократии (как открытости и сменяемости чего-либо) ради сохранения своего и общего статуса-кво.
Они ищут и находят (!) очередных внутренних врагов, навешивая ярлыки на любую симпатичную общественно-политическую идею, от либерализма до феминизма. Либо обезглавливают её и низводят до одиозного уровня с помощью мизантропии (ненависти) и классизма (снова заглядываем в паспорт человеку).
Одной рукой они за честные выборы и Россию без коррупции, второй — между прочим презирают бедных и провинциалов, третьей — «умно голосуют» за кандидата от КПРФ и заявляются на какой-нибудь тендер.
И совсем неудивительно, почему сегодняшние восьмидесятники-комсомольцы резко обрываются на украинском вопросе, где после Кучмы выбрали Ющенко (на один срок), потом Януковича (тоже одна каденция), следом Порошенко и затем Зеленского. А до Кучмы был Кравчук.
(И почему у них «проект “Россия”» стартовал якобы в 1991-м — и зачем они цинично произносят такое после пресловутой фразы, будто проект «Украина» придуман Лениным. Ведь не станут же отменять собственное восьмидесятничество! А равной [демократической] среды с открытым доступом к микрофону они боятся как огня — и лапшу на уши тогда не повешаешь, как сегодня, и с годами насиженного-намоленного места могут турнуть. Повторюсь, вместо прозрачных правил игры здесь давно повальная коза ностра, кулуарные договорённости для своих, даже если эти «свои» обладают микроскопической властью.)
За ними нет ни концепции будущего, ни внятного проекта кроме эфемерного [обратного] ресентимента и реваншизма, ради которого они не пишут собственную историю, к примеру, а... вымарывают целые параграфы из общепринятой хронологии, причём без объяснения причин.
Они живут одним днём — текущим, который попросту соткан из их вчерашнего. Остальное всё равно.
...И неслучайно, что, когда их новые правильные 90-е (10-е) закончились объективно (история вообще беспристрастная штука и имеет свойство наказывать за контрамотство), к вызовам, челленджам по-настоящему нового времени они оказались не готовы, деклассировав себя все минувшие 20 лет. Лишь бы не 90-е, правда?
Ой, почему всё вдруг резко подорожало? А что случилось (и случилось не 24.02.2022, а гораздо раньше)?
Комсомольцы забрали у нас многое — прежде всего время, — пора бы и вернуть.
Где вы были восемь двадцать лет и два года? Лавировали в GR, лавировали, налаживали горизонтальные связи и вертикальные VIP-контакты, да не вылавировали? Благоустраивали своё окно возможностей при авторитаризме, наплевав на остальных? Чтобы как тогда, но с потребительским изобилием, частными свободами и внеполитическими инициативами? Искали и выбирали (да, выбирали*) самого безобидного внутреннего врага? Усиливали классистские интонации — чтобы паспорт разглядывать под микроскопом, а заодно и биографию, приструнив неблагонадёжных элементов? Вам же вечно «есть что терять», как будто живём один раз и второго шанса нет, но сами при этом свой второй шанс на «новые 80-е» заботливо просрали охраняли и охраняете, поддерживая всяческую социальную консервацию?
* Точно так же они выбирали П. в 2000-м, 04-м, 12-м, 18-м... Пусть даже якобы не выбирая.
И пресловутые nasledniki оказываются тепличными и плюшевыми, не способными совладать ни с вызовами новейшего времени, ни с открытой средой. Потому что свободы при авторитаризме и оппортунизм при нём же шатки и расплывчаты по определению. Как и заветное фрондёрство при позднем Брежневе. Вот только когда экономика пошла под откос в 80-е, спасти её не удалось даже в перестройку.
История наказывает тех, кто её не учит.
И дважды войти в одну реку нельзя, а в то же говно — многократно [можно], как писал Игорь Губерман.
Жаль лишь, что в эту трясину восьмидесятники утянули и нас, и целую страну, последовательно и бездарно слив исторические шансы.
С теми, кто беспробудно ищет в коммунизме «лучший этап общественного развития», нет ни будущего, ни прежде всего сегодняшнего.
Чёртовы неокомсомольцы не в состоянии даже помечтать о конфедерации по типу Евросоюза. Впрочем, антизападный консенсус — это уже третий акт марлезонского балета постъельцинского общественного договора, который оформлялся всё те же 22 года, чтобы нас снова боялись, как тогда.
Нынешний год обнажил слабоумие и отвагу скудоумие и интеллектуальную нищету прежних «властителей дум», которые элементарно не готовы к критическому самоанализу и признанию своей вины в том, что сложилось за 22 года наиновейшей истории России в 21 веке, судорожно откапывая ответы либо в историософии насчёт прошлого (обожаю эти убогие ретроградные предубеждения, будто время, жизнь и люди статичны, линейны! нет права на ошибку, люди не меняются, неисправимы... так исторически сложилось... и прочая белиберда) либо в абстрактной коллективной ответственности, дробя и атомизируя и без того разобщённое общество.
