Искусство золотых швов
— Ты ведь специалистка по отдыху, верно? — голос Кэйи отскакивает от книжных полок и возвращается к нему же в виде молний, летящих из глаз Лизы. — Ой, прости.
Кэйа сбавляет громкость и выставляет ладони вперёд в извиняющемся жесте. В библиотеке ни души, но «по-ря-док». Впрочем, ритуалы, правила и законы — иногда единственное, что позволяет держать разум в седле, а сердце — в узде. К слову о таких людях…
— Нужен совет, куда бы ты повела, допустим, Джинн? — говорит и сам хитро ведёт бровью, будто их отношения такой большой секрет. — Я имею в виду не официально.
Лиза смотрит ровно: кто бы смог удивить или поймать врасплох умнейшую ведьму.
— Ты слышал о банях Юмэмидзуки Мидзуки в Инадзуме? — отвечает, зевая, будто Кэйа каждый раз вот так обыденно врывается с вопросами. — Думаю, допустим, Дилюку непременно понравится там в качестве, м-м-м, поездки любого статуса.
Так они оказываются в Инадзуме, нет, они оказываются там не потому что Кэйа заявился на винокурню и сказал: «Поедешь со мной к психологу, будем разговаривать, париться в бане и пить сакэ, чтобы прочистить головы». На стол Дилюку ложится письмо с гербовой печатью Ордена Фавония и подписью Джинн. Кэйа говорит о появившихся подозрительных поставках алкоголя в ресторан «Киминами», и что он непременно поедет как капитан, ведь процветание винной индустрии так важно для Мондштадта, а ещё… Дилюк морщится, и Кэйа обрывает себя на полуслове, набирает воздуха в грудь для убедительности, чтобы высыпать на него ещё горсть подготовленных аргументов. Но так и не полившийся поток слов перекрывают тихим: «Хорошо, поедем, твоя помощь не помешает».
— Моя помощь не помешает? — переспрашивает и вытягивает свою руку к Дилюку, показательно щипая себя кожу на пястье перед его носом. — Я сплю?
— У меня нет проблем с тем, чтобы попросить помощи, когда она действительно нужна, — говорит Дилюк, игнорируя пальцы перед своим лицом.
Кэйа сдерживается, чтобы не передразнить: «У миня нет плаблем с тем, чтобы папласить помоси». Они уже не дети и не в тех отношениях.
Дилюк считает, что вернулся спустя четыре года обратно, потому что побег от себя и прошлого не вернёт мёртвых к жизни, но будет и дальше отщипывать куски от живой и пока трепыхающейся души, а Кэйа считает, что Дилюк вернулся, потому что вопросов становилось больше, чем находилось ответов.
Но вместо того, чтобы встряхнуть Дилюка за грудки и прокричать ему в лицо:
«Давай, накричи, поцелуй, ударь, сделай хоть что-нибудь, но не молчи».
Кэйа привозит его в Инадзуму, пока щека горит так и не хлопнувшим ударом, а губы пылают так и не случившимся поцелуем.
Конец апреля — идеальный месяц, чтобы посетить острова Инадзумы. Лепестки зацветающей сакуры распускаются и усыпают под ноги яркий ковер, люди одиночками, парами и компаниями высыпают на улицы, торговцы зазывают отведать свежей уличной еды или купить сувенир на память о мимолётно распускающихся цветках, и Кэйа чувствует себя легче обычного. Живее.
«Молоко с данго — любимый напиток Архонта вечности!» — гласит надпись на стенде впереди, и девушка в кимоно за ним цепляет из толпы одного Кэйю своим окликом:
— Попробуйте, хмурый господин, может и вы найдёте в потоке вечности ответы на свои вопросы.
Лицо Кэйи крошится усталой улыбкой, он совсем забыл держать выражение радушия, сам смотрит на красивую баночку и думает: «Если я выпью, узнаю, что он чувствует?»
Попытка не пытка, он благодарит девушку, высыпает звонкую мору, покупает сразу две баночки и протягивает одну Дилюку, всё это время стоящему поодаль на маленьком мосту. На улице, полной зацветающей сакуры, Кэйа всё ещё смотрит только на Дилюка. Была бы ночь, Кэйа непременно бы сказал, что луна сегодня красивая, пусть бы его и не поняли, вряд ли Дилюк читает современные инадзумские романы.
Недосказанность опять щиплет под языком горечью, несмотря на разливающееся во рту данго.
— Не хочешь пройтись среди облаков? — в итоге спрашивает Кэйа. По-своему. По-кэйиному.
— М-м? — вопросительно тянет Дилюк. — Не думал, что у тебя есть амбиции на Селестию.
Кэйа улыбается, а сам подхватывает Дилюка под руку и ловит на себе молчаливый удивлённый взгляд. Однако локоть Дилюк всё же сгибает, позволяя за себя зацепиться. Кэйа думает, что это рефлекторно.
— Я о лепестках, инадзумцы романтично называют прогулки среди цветущей сакуры хождением среди облаков, впрочем…
Дилюк опускает глаза на ловкие смуглые пальцы, которые уже сковали его предплечье, а затем выпрямляется и смотрит прямо в зрачок-звездочку.
— Может, я и о клубах пара в банях, кто знает…
Дилюк снова опускает голову вниз, и Кэйа думает, что сейчас тот просто остановится, вывернет руку и уйдёт от него. На вечер. Или может быть навсегда.
— Я согласен, — вместо этого тихо говорит Дилюк, — что бы ты ни задумал, я согласился ещё в тот момент, когда подписался на эту поездку.
Кэйа, не отпуская Дилюка, хватает себя за указательный палец и демонстративно щиплет кожу на сгибе фаланги.
— Ты знаешь, что сегодня будет полнолуние? Ущипни себя ещё раз, но я знаю, что с нашего балкончика будет хороший вид, я специально взял этот номер, тебе ведь такое нравится.
Он говорит «такое» вместо «романтичное», но лёд в душе Кэйи всё равно трескается и откалывается громадными глыбами.
Сегодня день рождения Дилюка. Первый с тех пор, как тот вернулся, и может, правильно было бы остаться дома, сказать официальные поздравительные слова и положить цветы на могилу Крепусу, но сегодня они в Инадзуме без перевязанной официозом охапки слов ломают что-то привычное и, возможно, строят на этом что-то новое. Кэйа бы рискнул обоими своими глазами, если бы был шанс один из ста вернуть то, что между ними было.
Однако психолог Юмэмидзуки Мидзуки ему возражает.
Когда они всё же добираются до бань, их встречает девушка в фиолетовом, которая их явно ждала. Дилюк сразу увлекается и внимательно слушает лекцию об отрицательных эмоциях, задумчиво кивает.
— …без них психика не может быть здоровой, без гнева мы не отстаивали бы свои принципы, а без страха мы бы не были разумно осторожны, поэтому важно принимать все свои чувства, не жалеть о прошлом, а идти дальше, — рассказывает Мидзуки, пока ведёт их в первую комнату, — итак, с введением мы закончили, а здесь вам нужно переодеться и подготовиться к первой психологической практике.
В первой комнате их встречает мастерская по изготовлению глиняных изделий, и Кэйа удивляется, ведь он выбирал каллиграфию.
— Совместное созидание, — поясняет Мидзуки, ловя вопросительный взгляд, — нужная вам больше остальных практик.
— Так вы умеете читать мысли, госпожа психолог? — шутит Кэйа.
— Вот как, — отвечает задумчиво, — а разве подглядывать этично?
Мидзуки улыбается, прикрыв глаза:
— Сосредоточитесь, господин Кэйа, вам нужно думать о собственном состоянии.
То, что давалось всегда сложнее всего. Кэйа выдыхает и ныряет вглубь себя. Там ничего нового: постоянное капитанское фоновое беспокойство за весь мир, приятное волнение из-за близости Дилюка и лёгкая сонливость из-за раннего подъёма.
Мидзуки усаживает их за гончарный круг друг напротив друга.
— Вам нужно сделать вместе сосуд, но использовать слова нельзя, попробуйте только жесты, движения, прикосновения, вы когда-нибудь пробовали мастерить из глины?
— Тоже нет, — говорит Кэйа и жалобно смотрит в глаза напротив.
И кто виноват, что они потерпят неудачу? Мидзуки объясняет принцип работы, но всё легко на словах, на деле — глина превращается в бесформенную, когда Дилюк пытается поправить дно, кое-как слепленное Кэйей, а затем сам Кэйа ломает пальцем стенку, которую так старательно возводит Дилюк. Ругательства чешут язык, но они оба смиренно молчат под внимательным взглядом Мидзуки.
— Пробуйте разные тактики, не бойтесь ошибаться, — добавляет она и поднимается, — я вас оставлю, подготовлю следующее задание, но я всё слышу.
И они не то чтобы боятся, но даже тринадцатая попытка оказывает полной неудачей. У них не получается не то чтобы неровный кувшин, у них не выходит никакой. Дилюк поджимает губы и сводит брови к переносице, злится, как в детстве, когда не удавалось с первого раза освоить боевой приём. Горячая нетерпеливость в очередной раз ломает горлышко кувшина, и Кэйа встаёт, недовольно жестикулируя, что капли глины летят прямо на фартук. Дилюк резко пожимает плечами, не понимая, что от него хотят, тогда Кэйа просто поворачивается к нему спиной, опускает руки и снова машет ладонями. Дилюк наконец соображает, двигается на табуретке подальше, и Кэйа плюхается между его ног.
«Это всё во имя созидания», — думает он, пока жар тела Дилюка охватывает его с ног до головы и лавиной плавит внизу живота. Работать оказывается проще, по крайней мере, они сразу доходят до стадии создания стенок, удачно соорудив дно. Но Кэйа мажет по горлышку, когда Дилюк укладывает подбородок ему на плечо. Пальцы вязнут в мокрой глине, потому что Дилюк двигается ближе, что можно откинуться на него и утонуть в знакомом запахе дыма. Кэйа сглатывает и снова вылепляет сломанную часть, пока дыхание Дилюка рассыпает мурашки по его шее. Кэйа мысленно молится тем богам, которые готовы внять словам каэнрианца, чтобы Дилюк не заметил, как приятны его касания.
— Вроде неплохо вышло, — говорит он Кэйе в кожу.
Но вышло плохо. Это покосившийся кувшин, место которому среди черепков.
— Каким бы некрасивым он ни был, не уничтожайте, — говорит снова появившаяся на пороге комнаты Мидзуки, — это плод ваших совместных трудов, и вы получите его через пару-тройку дней, а пока…
В следующей комнате на столе разложены молоточек, другой глиняный кувшин и золотистая паста, вязкая, судя по консистенции. Они садятся рядом и переглядываются как два школьника.
— Скажите, винили ли вы себя хоть раз в том, что сделали? — спрашивает Мидзуки и смотрит на Кэйю так, будто хочет добавить: «Может, даже думали сегодня?»
Дилюк кивает, пока Кэйа никак не реагирует, и тогда госпожа психолог продолжает:
— Злиться на себя из прошлого, всё равно что обвинять в незнании чего-то ребёнка, ведь знания об этой ситуации у вас есть сейчас, а тогда вы делали то, что вам казалось лучшим вариантом, исходя из того, что вы знали, относитесь к себе прошлому так, как вы бы отнеслись бы к себе ребёнку, это полезная практика.
Кэйа кривится, смаргивая пелену с глаз. Неприятное колет иглами прямо в сердце, а Дилюк расслабленный как ни в чём не бывало, слушает, будто снова стал юным рыцарем.
— Вы знаете об инадзумском искусстве кинцуги? — продолжает психолог после паузы, давая возможность им обоим переработать услышанное. Оба отрицательно качают головами, тогда психолог продолжает:
— Философская основа кинцуги заключается в том, что поломки и трещины — это история, а история не должна предаваться забвению и маскировке.
— Как шрамы? — спрашивает Кэйа.
— Совершенно верно, — отвечает Мидзуки, — это прекрасная аналогия, а теперь вместе сломайте этот кувшин.
— Сначала сделайте один, а потом получите другой, но его придётся сломать, а что же дальше?
— Всё как в жизни, не правда ли? — парирует Мидзуки. — Сопротивление — это хорошо, господин Кэйа.
Он бы даже согласился, но Кэйа немного злится, потому что Дилюк не улавливает аналогий, а ведь эти сеансы для него, это он должен задуматься, покачать головой, нахмуриться, прослезиться, возразить, сделать Ч Т О - Н И Б У Д Ь. А не взять пальцы Кэйи и с нежностью вложить в них молоток, положив поверх собственные тёплые ладони. Кэйе кажется, что в комнате настолько тихо, что впору и в соседнем помещении услышать, как скрипят его зубы и стучит сердце.
— Совсем скоро ваши упражнения закончатся, и вы перейдёте к последнему, приятному, где совсем не нужно думать.
— У меня нет проблем с тем, чтобы думать, — мягко огрызается Кэйа, и Дилюк смеётся. И следом за этим тихим смехом раздаётся глухой удар по керамике. Кувшин разбивается на три крупные части.
— Однозначно, — улыбается Мидзуки, — возьмите немного смолы из банки и склейте части.
Кэйа уступает Дилюку, и тот всё с тем же энтузиазмом быстро наносит смолу по сколотому шву и соединяет две половинки.
— Подержите немного их вместе, чтобы схватилось лучше, нащупайте, что вы чувствуете.
Дилюк кивает, но молчит. Секунда, две… пять… десять. Кэйа смотрит на неё.
— Лучше нащупывать вслух, — мягко направляет Мидзуки.
— Ох, простите, я задумался, — говорит Дилюк, — чувствую, что очень гладкий материал.
Кэйа хлопает себя ладонью ко лбу, но Мидзуки качает головой.
— Не всё сразу, верно? — говорит она. — Господин Кэйа, теперь доделайте вы начатое.
И кувшин собирается в целое. Кэйа сам чувствует себя разломанным и собранным одновременно, смотрит, не дыша, на кувшин с золотистыми швами, пока Дилюк по-джентльменски благодарит Мидзуки за практику и пожимает ей руку.
Наступает время отдыха, последней практики, где «не нужно думать». Кэйа приходит в бани и чертыхается, немного поскользнувшись на мокром полу. Дилюк уже в воде, сидит, облокотившись на бортики и приоткрыв глаз на потревоживший его покой звук.
— Ты какой-то слишком нервный для человека, проведшего целый день с психологом.
Кэйа реплику игнорирует и забирается в воду. По ноющим мышцам растекается приятное тепло, забирая часть усталости.
— Или тебе не хватило программы, — продолжает, — не ты ли на ней настоял?
— Ах да, надеюсь, тебе понравились небольшие изменения.
Дилюк загадочно молчит. И тут Кэйа слабо улыбается.
— В моей программе ещё был тантрический секс.
— Тантрический се… что? — Дилюк открывает оба глаза, а на его слова нахлёстывается удивление быстрее, чем они вылетают изо рта.
— Секс без прикосновений, — поясняет Кэйа, но тут же тушуется, — я шучу, Дилюк, это обычная духовная практика, и я не…
Дилюк дальше не слушает, подплывает ближе и нежно целует его в губы. Кэйа теряется на долю секунды, а затем ловит чужое лицо в ладони и прижимает к своему. К мягкому касанию добавляется тёплый язык, и Кэйю прошибает током, благо Электро Архонт тут совсем не причём.
— Но мне больше нравится по старинке, — Дилюк чуть отстраняется и тоже поясняет.
Вот так просто и честно. Пока губы Кэйи горят случившимся поцелуем. Дилюк обвивает руками его за пояс и тянет к себе ближе.
— Спасибо за этот день, — берёт руку Кэйи и сам невесомо щиплет его за мизинец, — и нет, ты не спишь.
Кэйа смеётся и возвращает губам Дилюка поцелуй.
— Пожелай мне его на нашем балконе ночью, когда луна будет красивой.
Так у кого сегодня день рождения? Кэйе кажется, что у него, но спокойно бьётся сердце весь день именно у Дилюка.
Через три дня двухвостая курьерша доставляет посылку с запиской.
«Это ваш кувшин, и если он разобьётся, вы будете знать, как его подлатать. Кинцуги это не ключ, но бережность и любовь вполне могут ими стать.