О спорах по почте и других секретах счастливых отношений
Посмотри на ткани, какой цвет тебе нравится? Отправлю портному, когда вернусь.
Из конверта выпадают три фотокарточки. Пестрящие украшениями, коврами, шелками сундуки Афшина на Большом базаре; ровная гладь пруда Язадаха и знакомая рука без перчатки на фальшборте парусника. На третьем снимке... Кэйа давится воздухом. Лица не видно, но Дилюка, конечно, выдают слегка вьющиеся рубиновые пряди волос, немного влажные на концах, и привычная пальцам Кэйи карта загрубевших шрамов на торсе. Дилюк полулежит в кресле на балкончике своего гостиничного номера. Взгляд Кэйи прикипает к молочной коже бёдер, прикрытых лишь тонким пляжным полотенцем, и капельке воды, которая вот-вот скатится с широкой груди, оставляя за собой лишь еле заметный след.
Вот бы эту каплю поймать языком раньше, чем…
В животе сладко ноет. Дилюк может быть и выиграл спор, доказав, что даже в Сумеру не способен загореть, но победителем себя однозначно считает Кэйа. Язык непроизвольно скользит по пересохшим губам.
О, Архонты, храните технологии Фонтейна!
Орлица Дилюка, принёсшая письмо, недовольно переминается с лапки на лапку. Адресат, вместо того, чтобы писать ответ, стоит недвижимый в своём ожидании, словно снежная лисица, облизывающаяся на озорного хорька.
Орлица настойчиво стучит когтями по столу, и Кэйа отмирает.
— Меня в качестве посылки ты Дилюку доставить не сможешь? — смеётся он ей в ответ.
И если бы орлица могла недоумённо выгнуть бровь, она бы это сделала.
Совершенно невозможно понять, ведь не с чем сравнить! Все части тела, обычно спрятанные от солнца, на фото тоже прикрыты. Проследить контраст оттенков не выходит. Только после более понятных снимков я готов принять поражение.
Мне нравится тёмно-синий шёлк, давай остановимся на нём.
Ответ не заставляет себя долго ждать, но Кэйа огорчённо вздыхает, когда выуживает из конверта три снимка сумерского тёмно-синего шёлка и сочащуюся ехидством подпись: «Держи доказательства».
«Какой же он не-вы-но-си-мый, когда он вернётся, я его…»
Тук-тук-скряб! Настойчивый стук когтей по деревянной столешнице заставляет Кэйю прервать свои мысли и обернуться. К лапке орлицы оказывается привязано второе письмо, а он даже не обратил внимания, утонув в фантазиях.
Ох, если бы орлица могла, она непременно бы закатила глаза.
На место разочарованию приходит сладкое предвкушение. Дилюк же не будет подшучивать над ним дважды? Энтузиазм заполняет Кэйю до краёв. Он садится на край кровати. Да, лучше сесть, потому что есть шанс, что кровь совершенно полностью отольёт от головы и прильнёт к другим частям тела. Никто не хочет падать в обморок и ударяться головой. Вот это была бы история… сама Шарлотта приехала бы из Фонтейна, чтобы написать статью о том, как фотоаппараты и фотографии обнажённых возлюбленных влияют на здоровье.
«Первая полоса «Паровой птицы»! Капитан кавалерии сражён вспышкой амура! Подумайте трижды, прежде чем использовать технологии в непристойных целях! Пикантные подробности самой нелепой гибели в истории Тейвата».
Кэйа смеётся сам себе и открывает конверт. Но с этого момента ему больше не до смеха.
Дилюк… определённо ставил штатив, чтобы сделать эти снимки, и сердце Кэйи гремит где-то в голове. Дилюк старался специально для него. На первом снимке он полностью голый, лежит на животе на кровати, слегка согнув ногу. Нежное сумерское солнце разливает по нему утренний свет, купаясь в его алых кудрях, очерчивая тенями его крепкие бёдра и мышцы спины. Кэйа представляет, как хорошо бы его руки смотрелись на этой талии, как его большие пальцы аккуратно бы легли в эти ямочки на пояснице, как руки бы спустились на ягодицы. Сжали, смяли, развели в стороны и…
На втором снимке кожу Дилюка уже обжигают яркие, полуденные лучи, в это время даже самые большие любители загорать должны прятаться под навесами. Вот и Дилюк снова на своём балкончике, стоит, наспех повязав простынь на поясе. Он установил камеру против света, но это не ухудшило снимок, а наоборот: в мягком солнечном ореоле он подобен божеству. Дилюк облокотился на перила и откинул голову назад, словно подставляясь под невидимые касания… Кэйи, который обязательно бы припал к столь открытой, манящей шее. Он оставил бы налившийся цветом волчьего крюка засос на его белоснежной коже. Кэйа представляет, как Дилюк запустил бы пальцы в его волосы, сжал на затылке, притягивая ближе. Кэйа готов поклясться, что почти слышит сдержанный стон, который Дилюк спрятал бы за закушенной губой. Он может почувствовать вкус их неслучившегося фантазийного поцелуя — мокрого, развязного. Кэйа может увидеть, как его рука дразняще гладит через ткань полувставший…
Третий снимок Кэйа не знает, где будет хранить!
Под подушкой? В комоде с нижним бельём? За пазухой? В кошельке? Архонты, эта драгоценность не должна никому попасться на глаза.
На снимке полностью обнажённый Дилюк лежит на боку, подпирая голову ладонью. В другой руке у него персик зайтун. Спелый. Потому что он кусает его, и дорожка сладкого сока стекает с подбородка на грудь.
Кэйа чувствует себя глупым, влюблённым мальчишкой, которому ответил взаимностью его объект воздыханий. И теперь грудь разрывают фейерверки, а в голову ветра свободы надувают лёгкую пустоту и разные мысли — ни одной святой.
Кэйа скользит взглядом ниже, беззастенчиво рассматривает член Дилюка и не знает, чего хочет больше: чтобы его подмяли под себя, обласкали и вылизали как самый сладкий нектар, или самому залюбить это ладное, любимое тело языком, пальцами, членом.
Во рту скапливается слюна, он шумно глотает, рука рефлекторно тянется к собственным штанам. О, Архонты, как же хочется… Персики зайтун славятся своим успокоительным эффектом, но Кэйа не представляет, сколько таких ему пришлось бы съесть, чтобы угомонить своё колотящееся сердце. Тонны. Самый вместительный корабль в Порт-Ормосе не смог бы переправить этот груз до Мондштадта.
Записка к фотокарточкам тоже прилагается. Без подписи.
«К тебе загар прилипал всегда лучше, лето в Моншдатде сейчас солнечное, не хочешь показать разницу на своём примере?»
Кэйа наспех пишет записку Саре, кидает монеты в кошелёчек и отправляет орлицу в «Хорошего охотника» за обедом. Всё-таки не хочется позировать обнажённым под пристальным взглядом чужих глаз.
Если бы орлица могла, она бы посмеялась.
Кэйа избавляется от одежды и даже не планирует прятать своё желание. Он распалён, возбуждён и обязательно подпишет снимок: «Посмотри, что ты со мной делаешь… ах точно, загар!»
Он действительно загорел за последнюю неделю, правда, не слишком ровно, капитанская работа в полях не располагает к солнечным ваннам, поэтому остались следы на груди и на руках — полоски от перчаток.
Но Кэйа знает, куда будет смотреть Дилюк, и что никакой разницы он не заметит.
Радужка зрачка затоплена вожделением; член, лежащий в руке, уже сочится смазкой; вторая рука проворно находит затвердевший сосок.
Ох, Дилюк, ты пожалеешь, что начал это испытание выдержки. Ты вернёшься из своего делового путешествия на первом же корабле, чтобы самому выжимать соки и стоны из возлюблённого.