Возникаем всплесками
Беседа с участниками группы SPDPLF: отдых как работа, мир как корпорация, искусство как рутина.
Сергей Гуськов: Как родился проект «Здесь можно остаться» в пространстве «Синара Арт»?
Илья Борзунов: В конце 2024 года мы обсуждали идеи для выставок и возможности их реализации. Сошлись, каждый по-своему, на истории с офисом, отчасти потому что у нас имелся личный опыт, когда искусство ощущается как та же офисная рутина, где новые объекты, выставки и авторы проносятся бесконечным потоком, оседая следами в виде работ в подсобке и на стенах, афиш и прочих штук в интерьере, на которые натыкаешься некоторое время спустя и почти не можешь вспомнить, что это реально было такое. Последнее время меня интересовала остановка, прерывание, пространство как остановка — не глобальная пауза, когда все замирает, но личная, где-то в закоулке, куда этот поток выносит тебя, где время работает по-другому. Пространство, где можно остаться, а отдельные работы существовали бы в логике обстановки — как побочный продукт какого-то закончившегося процесса.
Дарья Каракулова: Проект родился довольно буднично — из ощущения усталости от непрерывного производства креатива, разговоров про автоматизацию и плотное внедрение ИИ, популярности сериала «Разделение», ностальгии по осенним каникулам в индустриальном Екатеринбурге. Покинутая комната отдыха вымышленной корпорации стала удобной метафорой для только что оставленного и еще полутеплого человеческого труда.
ИБ: И тогда мы подумали о «Синаре», решили им написать, а они были открыты предложениям.
СГ: Правильно ли я понимаю, сейчас для вашего коллектива основной медиа — тотальная инсталляция?
ДК: Да, нам важно создавать пространства, где можно скучать. В проекте «Здесь можно остаться» становишься частью вымышленного офиса — садишься на диван, стулья или кресла. Здесь в смешении комфорта и пустоты начинает ощущаться какой-то теплый отрешенный драматизм.
ИБ: От себя бы я добавил, что главный медиум — сюжет, история из рассыпающихся кусков, которую мы собираем вместе на выставке. Мы всегда думали скорее пространством, внутри которого разворачивается такое повествование — осколочное, нелинейное, как на выставке «В воздухе пахнет черемухой» (2022) на площадке «Дай пять», где соединялись вместе истории про химические выбросы, пахнущие черемухой и весной, детские воспоминания, использование отходов «АвтоВАЗа» в качестве заборов, одновременно напоминающих древние барельефы, рваная резина, фотография занесенной снегом, грустно стоящей машины из объявления «Авито», коктейль из искусственных запахов, создающий такой тольяттинский микс. Но этот подход, как мне кажется, масштабируемый, и подобные сборные нарративы могут быть реализованы и в рамках одной работы, так как все объекты в таком случае становятся артефактами мира, о котором идет речь. Это можно назвать также созданием миров.
СГ: От кого исходила идея добавить работы из коллекции «Синары»? Как выбирали?
ДК: Проект изначально был построен на задействовании коллекции, это исходное предложение «Синары».
ИБ: В нашем распоряжении была огромная Excel-табличка на гигабайт, что было очень в духе идеи выставки. Собрание галереи как огромный файл с маленькими картинками, а ты отсматриваешь, ищешь. Отбирали работы по большей части визуально, как если бы мы были работниками огромной корпорации и хотели обустроить комнату отдыха на нашем этаже, а у этой корпорации есть и часть, специализирующаяся на искусстве — и вот вам табличка, выбирайте.
ДК: Да, мы взяли произведения, которые могли встроиться в пространство комнаты отдыха, словно когда-то кто-то в этой корпорации коллекционировал искусство, но теперь оно работает как часть интерьера, лишенное контекста, а при длительном залипании на нем — появляется легкое параноидальное чувство. Все работы очень разные, но они коннектятся между собой, затрагивая темы желания и вечной энергии, ресурса и пресыщенности, отчуждения и заката человеческого, спасения и спекулятивной надежды.
СГ: Какие работы из собрания в итоге взяли?
ДК: «Натюрморт, склоняющий деву к чревоугодию» (2015) Юрия Альберта — словно депрессивно-гедонистический китч с перепревшими растаявшими наслаждениями. «Олень» (2001) Тимура Новикова — лиминальное напряжение интерьерного постера, крик одиночества в минималистичной пустоте. «Пророчество (Черная звезда)» (1990) Валерия Дьяченко — инверсия нового просвещения, свет которого стал затмением и запустил эру ИИ-аннигиляции. А «Фонари и деревья. Утро» (1990-е) и «Знаки» (1990) Олега Елового — абстрактные паноптические ландшафты с alien-оптикой, где ветки-нули и озера-единицы играют в ментальный пинг-понг.
СГ: Каков ваш опыт офисного существования? Или, может, вся жизнь теперь ощущается как корпоративная рутина?
ДК: Я работаю в культурной индустрии, сижу в офисе пять дней неделю. Это конвейер концепций и визуальностей, товаризация художественных практик. В последнее время меня интересует искусство, ставшее рутиной, и рассмотрение объектов товарных отношений как искусства.
ИБ: Был опыт столкновения с институциями разного масштаба, осознание, что производство искусства это действительно производство, организованное в логике корпорации, с тем же разделением труда и т.д. Но это просто одна из форм существования между бесконечным созданием чего-то, постоянным требованием нового или влечением к новому, которое больше тебя и которое сложно выдержать, и корпоративным контролем: разделением, функциональностью, формализацией. Для меня речь именно про зажатость, я скорее согласен с Ником Ландом, что производство (равно как жизнь, витальность сама по себе) машинно и негуманно, а корпоративная логика эффективности и оптимизации предлагает убежище от этой испепеляющей нечеловечности, но в итоге дает лишь опустошение и ограниченность. И где-то на стыке корпоративного контроля и влечения к вечно новому производству, на одном из бесконечных этажей офисного небоскреба, в запутанной сетке из коридоров, куда без карты можно попасть только случайно, мы пытаемся собрать нашу комнату.
СГ: Комната отдыха — вещь необходимая, но осталось ли для нее место в нашей жизни, где даже развлечения стали как будто бы работой, а художественные практики, даже если оставить за скобками ИИ, построены как набор алгоритмов?
ДК: Мы работаем с покинутыми пространствами и комнату пытались показать оставленной и утратившей функциональность. Сам отдых стал устаревшей категорией, именно поэтому герои выставки «выходят» оттуда во что-то принципиально другое.
ИБ: Отдых — свободное время после работы, отпуск и т.д. — эта такая же часть производства, поддающаяся учету и оптимизации: восстановить силы для нового рабочего дня это часть работы, а не прерывание производства или сбой в производстве. Комната отдыха в нашем проекте это попытка создать временное пространство личной остановки. Паузы в процессе происходят то тут, то там, на мгновение, которое изнутри ощущается как пустынная вечность, когда все вокруг еще недавно гудело и крутилось, а теперь замирает и расцепляется, и ты застываешь посреди кучи разрозненных следов, — это то, что я хотел показать в своей первой кураторской выставке в «Нулевой комнате» «Зубы твои станут мягкими» (2023). Но эти остановки для тебя будто бы приходят извне, неожиданно, включаются в процесс в качестве его новых частей. Личная остановка это как раз попытка помыслить прерывание, которое не было бы включено в производство, как пространство, вырванное из плоскости эффективности, рационализации, оптимизации. Мне кажется, такие штуки возможны, они возникают в случайных столкновениях, встречах и совпадениях, в том, что не может быть схвачено общим процессом. Дальше, если повезет, эти пространства-остановки могут расползаться, обустраиваться обломками производства, валяющимися под ногами. Личное тут не подразумевает, что такие паузы возможны только в рамках одного человека, но они атомизированы в том плане, что формируют некоторого составного субъекта, возможно группу людей, вырванных из производства этой неожиданной встречей.
СГ: А SPDPLF обладает чертами корпорации? Вообще в какую сторону развивается ваше объединение?
ИБ: Мне кажется, нас сейчас сложно сложить во что-то одно. Корпорация существует как объединяющий принцип, структура. Мы же скорее возникаем всплесками, меняемся от одного проекта к другому и каждый раз как будто бы заново переопределяем себя.
ДК: Мы ближе к теоретико-фантастическим структурам, вроде CCRU — стремимся к тому, чтобы нас невозможно было собрать в целостность или зафиксировать как организацию, хоть и понимаем, что так развиваться сложно. Мы не строим бренд или институцию, а скорее создаем поле взаимодействий, сбоев, перезаписей. SPDPLF эволюционирует не в сторону роста или масштабирования, а в сторону усложнения, мутаций, самоперепрограммирования.
