Книга опубликована
Беседа с Альбертом Солдатовым: роман «Джилл Валентайн должна умереть», фрагментарность и экфрасис, кино против нейросетей.
Сергей Гуськов: О чем твоя книга?
Альберт Солдатов: Формально это фрагментарный роман о приключениях Джилл Валентайн в мире киберпанка, в некой медиа-реальности, не имеющей четкого основания. Это все медиа сразу, пересекающиеся в общем хаосе. Там есть отсылки к фильмам, персонажам поп-культуры в таком иногда серьезном, а иногда несерьезном, плавающем жанре. Можно сказать, сюжет зависел от настроения, погоды и прочего, что влияет на людей. Сначала это был поток текстов, не имеющих четкого протагониста, но постепенно Джилл Валентайн появилась сама — даже не помню как, — персонаж пытающийся в этом мире хаоса разобраться и даже выбраться из него, что собственно, она и делала в серии игр Resident Evil.
СГ: Откуда взялись персонажи романа, помимо Джилл Валентайн?
АС: Они словно сами вплывали, как бы не повинуясь обстоятельствам. Мысль цеплялась за то, что казалось интересным. С ближних и дальних периферий персонажей увлекало водоворотом, чтобы оказаться вокруг Джилл. Например, Франц (Кафка) как наверное самый безумный, доведенный до абсурда, ставший почти психопатом Фрэнком из повести Клайва Баркера «Восставший из ада», появляется в норе. Кстати, «Нора», а вовсе не «Превращение», лучший рассказ у Кафки. Немезис — главный враг Джилл Валентайн в серии игр, так что он на законном месте. Другие же пришли из фильмов, о которых я думал, в частности из «Матрицы». В последней, несмотря на обилие спецэффектов, нечего смотреть, в отличие от любого другого кино.
СГ: Почему ты решил выпустить роман?
АС: Что называется «по приколу». Изначально я не рассчитывал что-либо издавать. Это должен был быть относительно длинный фрагментарный текст, живущий в сети, естественно, как и все там, непродолжительное время, пока мне не надоест эта «генерация», такое развлечение. У романа есть какое-то общее сюжетное направление, но в то же время он максимально свободен от конкретной фабулы как таковой. Это как бы распадающийся и несущийся во всех направлениях текст, построенный на ассоциациях в каждый момент написания фрагмента. Потом появилась возможность его издать — предложение от андерграундного издательства. Я подумал, что подобная форма реализации, появление текста в виде объекта, книги, по-своему интересная возможность, что-то волшебное, вроде алхимического преобразования.
СГ: Как вышел на издательство (или оно — на тебя)?
АС: У Леонида Александровского, писателя и переводчика, есть издательство Ibicus Press. Оно специализируется на выпуске небольшими тиражами андерграундной и малоизвестной литературы. Мы много лет знакомы, но издательство Леонид организовал сравнительно недавно. Как-то он написал мне, прочитав несколько выложенных в соцсетях фрагментов о Джилл Валентайн, и предложил издать их в виде отдельной книжки. Кстати, забавно, что одновременно с романом у него выходит «Остров на Луне» Уильяма Блейка.
СГ: Книга связана в твоими экспериментами с нейросетями?
АС: Думаю, скорее связана с фильмами, которые я когда-то смотрел по телевизору, с видеокассет и позже в сети. Мне кажется, впечатление, которое производит кино, намного сильнее, чем фокусы нейросетей. Люди, физические объекты, монстры на пленке или в видео выглядят гораздо убедительнее. Как-то так сложилось, что сразу понятно, видишь реальных людей, актеров, или 3D-симуляцию в виде компьютерной графики. Это знание, связанное именно с телом, как мне кажется, с тем, как работает нервная система, рецепторы, восприятие. Симуляция недостоверна и несовершенна в своих технических аспектах. Она приближается к оригиналу, но никогда его не достигает. И нервная система это считывает. Конечно, сейчас, с появлением нейросетей, эта граница размывается, и как будет дальше, не совсем понятно. А вот упоминание нейросети внутри книги просто включает ее как новое медиа, средство для производства реальности. Еще, конечно, хотелось стилизовать тексты так, словно их произвел сумасшедший искусственный интеллект, который связал персонажа Джилл Валентайн со всеми остальными возможными мирами.
СГ: К слову, о кино — насколько этот медиа и вообще сфера все еще на тебя влияет? В интервью 2015 года был большой список твоих любимых фильмов и режиссеров — за последние девять лет что-то добавилось в него?
АС: Кино влияет на меня и интересует до сих пор. Из тех режиссеров, кто стали популярны в последнее время, мог бы назвать навскидку Николаса Виндинга Рёфна, Йоргоса Лантимоса и, наверное, Кантена Дюпьё, хотя уж больно гладко у него все получается — по фильму в год, куда это годится? Еще можно упомянуть Дэвида Роберта Митчелла, создавшего «Оно преследует» и «Под Сильвер-Лэйк». Понятно, что эти фильмы — сознательная и модная стилизация, но можно вообразить, что таким образом в кино возвращается атмосфера, потерянная где-то в середине 1990-х.
СГ: Вернемся к книге. Она продолжает те темы и подходы, которые ты практикуешь как художник — гротеск, сюр, китч, тиражирование до абракадабры, вымышленные миры и ситуации?
АС: Думаю, продолжает. Вещи, которые невозможно или крайне затратно снять или изобразить с помощью средств живописи, можно описать, развить, насколько хватит фантазии, создать литературный образ. В принципе, существовала же практика экфрасиса — описания произведения искусства.
СГ: Мне нравится этот жанр, хотя как художественный метод у концептуалистов он поднадоел. Собственно, привлекательная сторона экфрасиса (особенно у античных авторов, которых мы не можем проверить) заключается в том, что возможно описание не точное, тенденциозное (например, из-за религиозных или политических взглядов автора) или просто ложное — существовало ли когда-либо произведение, о котором рассказывается? — автор перемигивается с современниками, а мы все принимаем за чистую монету.
АС: Мне кажется неточность, неопределенность всегда крайне интересна. Она передает субъективные характеристики автора, говорит о нем что-то важное. Медиум буквально становится месседжем. Как приблизительно рассказанный анекдот — звучит нелепо, но вдруг эта нелепость может стать новым жанром? Искажения и неопределенности это нечто творческое, благодаря им культура обогащается новыми смыслами.
СГ: Как за последние лет десять изменились твои взгляды на искусство и вообще на культурное производство?
АС: Не особенно сильно. И тогда и сейчас искусство напоминает мне тонкий ручеек, который то появляется, то исчезает, а порой вообще сложно сказать, искусство ли то, что я вижу, или то, что доступно. Помню, в 2017 году в Новой Третьяковке проходила 7-я Московская биеннале, привезли фильм «Без названия (Человеческая маска)» Пьера Юига и почему-то он показывался как застывшее в одном кадре изображение, как будто стилл из видео. Сразу возникло много вопросов: должно ли так быть? это проблемы техники или администрация не договорилась с автором насчет условий показа? может, что-то еще с видео приключилось? Я, собственно, и пошел туда исключительно ради того, чтобы посмотреть эту работу. Было дурацкое ощущение незавершенности, обмана, — все остальное мне было неинтересно. Каким-то образом описав несколько кругов по выставке, я вернулся в зал с Юигом и все-таки посмотрел запустившееся видео. С искусством такое же ощущение: может быть, самые интересные вещи скрыты или недооценены, выпадают из поля зрения. «Культурное производство» звучит классно. Наверное, это должно было бы означать, что есть большое количество талантливых людей, которые производят новые смыслы в культуре. Но я не знаю, насколько серьезно можно об этом говорить сегодня. Есть ощущение, что весь мир находится в фазе перехода к чему-то, может быть, вообще фантастическому, как бы в портале, как «кот под ЛСД» на видео в YouTube. Тогда можно, наверное, сказать о неком «производстве культуры портала» — как будто такая разновидность киберпанка получается. Где-то там и летает между мирами, как тот кот, «агент сборки» Джилл Валентайн.
