Сами по себе

«Семь… Се-е-е-мь…» ­– попытался было проскрипеть будильник, но как-то вовремя осознал тщетность своей задумки, осекся на полуслове и задумался о чем-то своем. Будильничьем. Шут его знает, что у них там на уме, у этих созданий рук человечьих, но, судя по тем злостным звукам, коими они вырывают нас из пьянящей сновидческой неги, едва ли что-то хорошее. Ну, в самом деле. Даже трели соловьиные в их исполнении покажутся вам самыми ненавистными на земле звуками. Да, нелегкая у них работа, у этих палачей утренних грез.

«Кукушка, эх... Да-а, неплохо было бы иметь кукушку… Вот скоро выйду на пенсию и обязательно заведу себе парочку. Да и маятник мне вполне был бы к лицу… Не то что этому старому пню из гостиной… И почему в этой жизни одним всё, а другим – ничего?» Старик недовольно поморщил стрелки и снова погрузился в свою привычную тикающую дремоту.

Тем временем, другой бедняге уже было не до сна. Она изо всех сил пыталась скрыть подавленный ужас своей извечно кокетливой позой в пластмассовом белом стаканчике, но тщетно. Этот ужас подкатывал к ней, как по расписанию. Утром и вечером. Вечером и утром. Каждый. Божий. День. Да еще и стаканчик такой дешевый… 5 минут позора, и все кончено. И можно отдохнуть, забыться на время и поболтать с очередной пастой об укладке щетинок. О, если бы существовала на свете реинкарнация, эта особа, определенно, была бы фотомоделью. В зеркальном отражении она ясно видела отблеск своей несостоявшейся славы, озаренный светом туалетных софитов. К сожалению или к счастью, век зубных щеток не столь долог, чтобы позволять им крепко задумываться о карьерных планах. Да и задумываться в принципе.

А знаете, что забавно?

Если бы это была книга о людях, здесь обязательно был бы главный герой. Ну, или как оно там обычно бывает – этот чуть главнее, тот чуть второстепеннее. А здесь? Царят ли среди вещей негласные свобода, равенство и братство? Или кто-то на правах любимчика затерт до дыр или же, напротив, отполирован и сияет, как пресловутый медный пятак, и почетно выставлен на самую видную полочку? А кто-то затерянно коротает свой век на дне чемодана на чердаке, уже и не надеется на условно-досрочное взамен пожизненного, и тоскливо ему, и одиноко так. А может, наоборот, благостно пребывает там в тишине и покое, подальше от назойливых рук и терзаний вокзалов. Кто же из них главнее? Счастливее, благороднее, важнее? Есть ли смысл приписывать вещам такую ерунду?

Но так как искать смысл в чем-либо – занятие уже само по себе бессмысленное, то придется просто тряхнуть головой легонько и отбросить все эти ненужные мудрствования куда подальше. Утро всё-таки, некогда. Ну или, например, оставить их фикусу. Он это дело любит. Вон, вон он стоит, слева. Да вон же, с философствующим таким видом. Да, он.

Никогда не слышали о древнем фикусе, жившем в бочке? А и правильно, а все потому, что тот был настоящим мудрецом, а настоящая мудрость безмолвна. Соответственно, он тихонечко жил там молча, и никто о нем и не слышал. Равно как и о подробностях того, как у него появились пра-пра-пра-правнуки, включая тот самый фикус, стоящий сейчас слева с видом титана растительной мысли. Гордый потомок исходного запаса мудрости, к сожалению, не унаследовал и оказался не в меру болтлив. К счастью, для наших ушей его сентенции не слышны, а вот легкомысленным фиалкам на подоконнике не позавидуешь. Отчего-то нередко лепестки у них утомленно сворачиваются в трубочку. Горе, как говорится, от ума (порой от чужого).

А пока утренний воздух начинает потихонечку плавиться от проникающих в комнату солнечных лучей, прогреваться и искриться свежестью нового дня, в его поры уже начинают проникать едва уловимые флюиды самого настоящего черного золота. Не нефти, нет, фи, какая пошлость.

Самое лучшее, что в нем есть – это аромат. Это золото, разлитое не в чашке, нет, прямо в воздухе, берущее в плен ваше обоняние, все ваши рецепторы со всеми потрохами в придачу, обращающее вас в добровольное и сладостное рабство. И вот вы уже не замечаете, как поклоняетесь ему в чистом виде, или же возводите вместе с ним на алтарь и легкость вспененного молока, и уют корицы с кардамоном, и жгучесть виски и пряных ликеров. Оно снисходительно принимает жертву и вот, так и быть, благодушно поднимает вам веки и дает бодрящего пинка в новый день. А стоит, основательно привыкнув, в какой-то момент попытаться слезть с его иглы ­– о, поверьте, это золотко вас так просто не отпустит. Нет, конечно, кофе не настолько амбициозен, чтобы претендовать на роль мстительного божества. Так, просто, тешит эго помаленьку-с.

За бессюжетность данного очерка отвечает… Да, вы не поверите, но кто-то здесь за это отвечает. Так вот. Эта толстушка, на самом деле, вечно сидит на диете – но, что самое удивительное, ей это неизменно помогает, она с завидной регулярностью худеет и уходит в ноль, в зеро, в незримость убывающей Луны, в пресловутую смываемую втулку. Кто еще может отвечать за тексты, как не бумага? Кто еще может нынче отвечать за большинство из них, как не туалетная ее сестрица? Итак, сюжета здесь быть не должно, говорит она, а как завидит попытки – так и утягивает за собою все лишнее и ненужное. Санитар литературы, не иначе.

И живут же они все… Тихо, смиренно… Все слышали, как работает стиральная машина. Или как скромно и неизменно четко щелкает тумблером чайник, сообщая о завершенной своей задаче. А слышали когда-нибудь, чтобы он ныл? Вместо нагрева подглядывал за микроволновкой и жаловался миксеру на то, что Путин ему недодал электроэнергии и вообще на корню заблокировал чакру связи с энергосбытом? Обиженно поворачивался задом к владельцу и демонстративно выдергивал шнур из розетки каким-нибудь неприличным жестом?

Удивительно, но он просто делает свое дело. И не думает, кто на кухне главный, и кто виноват.

Не приписывает другим вещам чужих мыслей и пороков. И своих, кстати, тоже.

Наши вещи живут сами по себе. Но, кажется, нам есть чему у них поучиться.