Тезисы П. И. Стучка о реформе УПК

члены правительства Советской Латвии. П. И. Стучка в центре. 1919 г. Рига

Общепризнано, что социальной функцией всякого уголовного суда является поддержание принудительной классовой дисциплины внутри антагонистического общества. В осуществлении этой задачи деятельность суда разделяется на две неравные половины: 1) непосредственное подавление классового врага («расправа») и 2) дисциплинарная самоорганизация господствующего класса и промежуточных элементов.
Догматически в буржуазной юриспруденции различались два типа процесса. Розыскной процесс характеризовался: соединением в лице судьи функций полиции, обвинения, защиты и суда; отсутствием процессуальных прав у сторон, т.е. отсутствием самых сторон, как юридических субъектов; движением процесса вне инициативы сторон, «безличной силой закона». Исторически этот тип процесса связан с рядом производных признаков судоустройства и судопроизводства: неотделенность судебной власти от административной, исключительно коронный состав суда, письменность и тайность производства, формальная система доказательств, неопределенные приговоры («оставление в подозрении»), ничем не стесненная жестокость репрессии. Догматические признаки процесса состязательного: отделенность обвинительной функции от судебной, инициатива сторон, т.е. обвинения и противопоставленной ей формально равноправной защиты, на всех стадиях процесса, сохранение за судьей характера безучастного, «беспристрастного третьего». Исторически связаны с состязательностью производные признаки противоположные тем, которые указаны для розыскного суда. Общая характеристика двух процессов, взятых в «чистом» виде: розыскной суд это односторонняя деятельность власти, не связанной никакими юридическими формами, не знающей правовых субъектов, но только «вещественные доказательства (обвиняемый, свидетели и т. д), к рассмотрению которых судья обращается по мере надобности и по своему усмотрению». В состязательном процессе обвиняемый или подсудимый представляет собою равноправную с обвинением сторону с определенными правовыми гарантиями.
Наш нынешний УПК не является непосредственною рецепцией западно-буржуазного процесса. В действительности он является простою переделкою российского дореволюционного устава уголовного судопроизводства со внесением небольших поправок, приспособляющих этот дореволюционный устав к условиям рабочего суда при господстве диктатуры пролетариата. Прежний же устав уголовного судопроизводства в России был в общем подражанием французскому закону до его реформы, с приспособлением его к условиям царской России. Заимствуя из Франции с наиболее отсталым судопроизводством основные «гарантии свободы и неприкосновенности личности», дореволюционный устав в годы реакции старался обезвредить их с точки зрения царского режима, одновременно оставляя на бумаге и известные гарантии, или вернее иллюзии на счет этих гарантий.
Эти «гарантии» в судах буржуазных стран возникли в процессе победы буржуазии и потребностей свободного товарооборота, но получили совершенно новое назначение по мере роста классовой борьбы против пролетариата, в которой на первый план выдвигалась словесная форма, как лицемерный фиговый лист классовой юстиции, совершенно поглощая все культурные завоевания, скрывающиеся за этими формами.
Но такие начала, как неприкосновенность личности, непосредственность, гласность и устность в процессе и право на защиту, являются по существу культурными завоеваниями, которые мы должны признать и числе других культурных завоеваний и в классовом государстве пролетариата, т.-е. в пролетарской демократии, как демократии высшего порядка, конечно, отбрасывая все, что в нем лишнего, вредного и противоречащего интересам трудящихся.
Одновременно не надо ни на минуту забывать, что большинство этих правил улучшает технику суда, т.-е- помогает вскрытию фактической стороны дела и мы воспринимаем и эти правила не как абсолютный принцип права, а как целесообразную только в определенных условиях и границах форму деятельности суда. Это есть просто «культурная» форма ведения уголовного процесса, что нам не мешает ввести для нее регламент и известные жесткие формы, не дающие ей возможность превратиться в волокиту, судебную канитель и издевательство над судом. Только «культурный» способ ведении дел даст возможность нашему классовому суду завоевать доверие широких масс трудящихся, без которого борьба за действительную революционную законность будет безуспешна и слова нашей партийной программы о суде, как «о школе госуправления», останутся пустым звуком.
Приступая к анализу уголовного процесса вообще и в частности нашего УПК, мы должны исходить из того минимума гарантий, который должен быть признан необходимым и при советской демократии, как это и принято в общесоюзных основных началах уг. законодательства, учитывая одновременно то обстоятельство, что наш классовый суд впервые принадлежит целиком тем классам (трудящимся), которые составляют громадное большинство населения, почему у суда нет и объективно не может быть той обвинительной тенденции, естественно свойственной всем судам прежнего мира по отношению к громадному большинству населения. Поэтому у нас отпадает опасность от введения некоторых приемов, напоминающих следственный или розыскной суд. которые, например, оказались в ином направлении совместимыми с состязательным процессом даже в буржуазной Франции в течении целого столетия после Великой революции (до 1897 г.).
При выработке начал нашего процесса необходимо прежде всего сделать учет всего своеобразия классовых отношений внутри СССР. Наше основное отличие от стран буржуазной юстиции заключается в том. что 91 % наших подсудимых не являются нашими классовыми врагами. Из этого одного уже вытекает необходимость крайне внимательного отношения к неприкосновенности личности, сохранению надлежащей защиты и развитию ревизионного порядка осуществления судебного надзора и рассмотрения жалоб.
Защита, а не обвинение является самою существенною частью состязательного процесса, как прочного завоевания демократии. Поэтому, совершенно бесспорно, что мы не можем беспредельно ограничить способы защиты или совсем отказать в защите, особенно трудящимся, защиту надо реорганизовать, но не упразднить. Если и разрешить суду, при прочих достаточных гарантиях объективности суда, не допускать защитника (при отсутствии обвинителя), то это недопущение защиты подлежит во всяком случае контролю высшей инстанции (вместе с кассацией).
Вопрос о характере необходимой реорганизации органов защиты в связи с общим вопросом о природе защиты в советских условиях должен стать предметом основательного предварительного изучения. Пока можно отмстить, что опыт общественной защиты от профсоюзов дал относительно положительные результаты, которые нужно развивать. Предложение о полном устранении прений, которое вызвано опять-таки в связи с борьбой против адвокатуры, надо признать нецелесообразным. Прения в том виде, в каком они выродились в практике прокуратуры и защиты в дореволюционном суде, являются простым искажением деловых прений, т.е, деловых доводов сторон, и замена их письменными заключениями сторон лишь усилит бюрократические формы. Против излишеств прений председатель суда должен иметь достаточно средств, вплоть до установления регламента.
Основные обвинения, проявляемые нашему уголовному судопроизводству, заключаются 1) в нагромождении лишнего формализма ведущего к волоките; 2) в высоком проценте прекращений дел и оправдательных приговоров. Вполне соглашаясь с этими упреками, мы считаем необходимым по отношению к первому обвинению пересмотреть весь процесс, учитывая все сказанное в предыдущих пунктах. Что касается второго пункта обвинения, то причины его необходимо подвергнуть тщательному изучению, прежде чем внести какую-нибудь коренную ломку.
Самый чувствительный недостаток нашего судопроизводства в недостатках предварительного следствия, как наиболее трудной части всего процесса. Но этот недостаток, конечно, не исчезнет от простой переорганизации следственного аппарата. Основною причиною этих недостатков является слабая квалификация следственного аппарата, которому по существу принадлежит и будет принадлежать решающая роль в процессе. То, что следствие нагромождает много лишнего и не добывает самого необходимого, в значительной степени объясняется просто неумелостью аппарата расследования. Не меньшим недостатком является оторванность предварительного от судебного следствия вместо их тесного сближения.
Наш уголовный процесс до сих пор ведется бессистемно; в нем отсутствует в каждом отдельном деле специфически процeссуальная планомерность. В дорогостоящем развернутом состязательном порядке буржуазного суда с двойным следствием (предварительным и судебным), не считая особого предварительного расследования (дознания), на бумаге существует свободное судебное соревнование равноправных сторон, а если и вносится некоторая планомерность, то лишь со стороны председателя, враждебно настроенного против большинства подсудимых (из трудящихся), т.-е. в сторону обвинения. В нашем суде должна быть введена социалистическая планомерность, каковая определяется уже целью суда, по выражению нашей партийной программы, «заменою системы мер наказаний системою мер воспитательного характера». Эта цель и определяет планомерность работы суда. Но тезисами т. Крыленко эта планомерность относится целиком к ведению прокуратуры.
До сих пор предварительное следствие на 9/10 подчинено руководству прокурорского надзора, вследствие чего оно естественно уже превратилось в подсобный орган прокуратуры, как органа обвинения. В результате получилось громадное количество прекращенных дел, как до суда (в стадии предания суда 49% дел), так и на суде, и очень высокий процент оправдательных (включая в эту цифру—и часть условно осужденных) приговоров и, наконец, высокий процент отмены приговоров вследствие недоследованности. Если этот недостаток хотят устранить полным (и административно-организационным) подчинением следственного аппарата прокурора, то это явно несбыточная надежда, ибо эта мера лишь усилит односторонне обвинительную тенденцию предварительного следствия. Одновременно оно приведет к тому, что на суде в интересах проверки этого обвинительного материала придется развернуть состязательность и устность процесса вместо предполагаемого его свертывания. А в результате пострадает и прокуратура в роли блюстителя закона за счет обвинительной ее роли.
Прокуратура, как орган, следящий за законностью до сих пор, по видимому, слишком формально возбуждала дела по поступающим к ней жалобам и слишком устойчиво доводила до суда обвинения необоснованные. Ее ставка на высокую цифру поступивших и удовлетворенных жалоб и возбужденных дел повлекло много лишних привлечений к суду. Это обстоятельство обязывает искать способов улучшения следственного материала и гарантий—в усилении (а не в отмене) процедуры предания суду в судебном порядке.
Предлагаемое полное подчинение следствия (и технически и административно-органически) прокуратуре, заимствует в этом отношении целиком порядок российского дореволюционного следствия. По не надо забывать, что этоявлялось самым слабым местом дореволюционного процесса, даже с точки зрения господствовавших тогда классов, почему и там уже принципиально было решено перейти на западно-европейскую систему (передать предварительное следствие в ведение суда). Но кроме того, при заимствовании форм мы должны отдать предпочтение более культурным формам буржуазного запада, отбрасывая из них лишь все гнилое.
Предварительное следствие надо подчинить суду, с тем, чтобы сблизить предварительное и судебное следствие. Принимая планомерное участие в каждом деле с низшей ступени, нарсудья либо сам производит следствие, либо поручает и, по крайней мере, контролирует все расследование или отдельные его действия по относящимся к нему делам; а в Губ. суде органы следствия (не исключая и суд. милиции) должны работать под прямым наблюдением суда, в частности определенных членов суда, которые не только наблюдают за следствием, но и докладывают дело в распорядительном, а по общему правилу председательствуют и в судебном заседании. При нашей открыто-классовой точке зрения на суд, надо отбросить ни на чем не основанное предубеждение, что член нашего классового суда или нар. судья, собиравший следственный материал или наблюдавший за следствием, якобы не может быть справедливым судьею по этому делу.
Этот порядок обеспечит от лишних возбуждений дел, даст действительную возможность проверять на суде лишь важнейший материал и тесно свяжет технику предварительного следствия с техникою судебною в единый судебный процесс, как новую форму процесса.
Принимая во внимание, что основным покушением на неприкосновенность человека в уголовном процессе является его сажание на скамью подсудимого и судебная над ним процедура, особенно осторожно и внимательно следует относиться к стадии предания суда. Основными задачами процедуры предания суду в будущем должны быть: избавление суда от поступления туда неосновательных, недостаточно обоснованных и расследованных дел, и внимательная проверка необходимости содержания обвиняемого под стражею. Одновременно стадия предания суда является связующим звеном следствия (т. н. предварительного и судебного). Не отменять эту стадию, но усилить с непременным вызовом в распорядительное заседание самого обвиняемого, с одной стороны (вопрос о допущении защиты в этой стадии) п. 9 (подлежит особому изучению); с другой стороны, разрешить суду в этой стадии предания суду по делам всех категорий без всякого предварительного следствия (напр. при поимке с поличным, при полном сознании, вообще при бесспорной доказанности соц. опасности обвиняемого).
Прокуратура стремится в будущем и на суде играть решающую роль, но ее стремления были бы основательны лишь в том случае, если бы мы могли функции прокурора и судьи соединить в одном лице- Это было бы большим сокращением аппарата, но такое предложение чисто механического сокращения его никем не выдвигается и оно, повидимому, сейчас серьезно немыслимо.
С проведением п. 17 роль прокуратуры сосредоточится на защите интересов государства н трудящихся и на наблюдении за законностью, при чем, однако, прокурор, при отсутствии иного обвинителя (напр., общественного), вправе по любому уг. делу взять на себя роль обвинителя, .формулировку обвинительного акта для суда. Но делом на суде будет обязательно ведать судья-докладчик (он же председатель суда). Организационно-административное подчинение следователя обвинителю противоречит нашему институту прокуратуры. «Прокурор никакой административной власти не имеет... Единственное право и обязанность прокурора передать дело на решение суда». (Ленин).
Изменяя подсудность губсуда и оставляя в последнем, главным образом, лишь дела о государственных и важнейших должностных и хозяйственных преступлениях, мы все же оставляем для них судебный порядок репрессии. Мы и противника судим лишь в том случае, если его соц. опасность доказана. Мы ставим эти дела в суде не в одних целях суровой и быстрой расправы с классовыми врагами, которые в последних двух категориях дел отнюдь не составляют большинства подсудимых, но в целях тщательного раскрытия соц. опасности данных деяний и данных лиц, а равно и вскрытия организации этих преступлений, в целях их предупреждения и наиболее целесообразного изживания. Поэтому было бы необдуманно качественно и технически ухудшить работу губернских и прочих равных ему по подсудности судов.
Нет основания вводить особый порядок судопроизводства для Нар. и Губ. суда, кроме как для упрощенного разрешения в Нарсуде единолично по категории мелких дел, особо перечисленных в законе, предоставляя по этого рода делам в известной мере и следственным органам окончательно определить меру соц. защиты или, вернее, меры поддержки общественной дисциплины, с последующим контролем судьи (жалобою). Нет основания вносить больше чисто формального элемента в Губсуд, по составу более квалифицированный, или совершенно освободить от всяких форм Нарсуд, как пока еще менее квалифицированный, ибо одно отсутствие писаной минимальной формы не гарантирует никакой гибкости, а чрезмерно широкое усмотрение приводит к простому произволу.
Верхсуд и Губсуд, как кассинстанции, не должны быть ограничены в правах и за их председателями сохраняется право надзора (истребование дел всех судов территории) и самонадзора, опротестование всех решений своего суда) Требование обязательной отмены в кассинстанции в случаях, когда возможно простое снижение, снижение меры соц. защиты, является основанным на ложной традиции предубеждением и фетишизмом формы. Не вдаваясь в лишнюю арифметику сроков и не нарушая устности процесса (присутствие на суде подсудимого), Верхсуд должен иметь право смягчать наказание или совершенно освобождать от него, имея права вызова в этих случаях, при возможности, на заседание обвиняемого лично. Понятия—кассация и ревизии в советском суде и пролетарском государстве получают новое значение и содержание, не соответствующее прежней букве этих понятий, и никакая форма не заставит советского судью оставить в силе приговор, по его убеждению, явно неправильный
Признавая совершенно правильным вообще деление законов на принципиальные правила и указание технических приемов, мы должны признать необходимым создание устойчивых правил судопроизводства в виде закона, а не правил, по усмотрению меняемых просто НКЮ. Сама по себе свобода изменения этих правил в НКЮ ничего хорошего дать не может (составленный проект может, в смысле сложности, только служить отрицательным примером), а в глазах широких масс, при нынешнем единстве в лице НКЮ и прокурора республики, вдобавок вызвала бы представление о полном подчинении суда обвинению, тем самым дискредитируя прокуратуру, как орган, не создающий закон, а наблюдающий за единством революционной законности, и препятствуя суду в дальнейшем завоевании доверия широких масс. Простая техника суда (порядок посылки повесток, регламент заседания и т. д.), как производственные правила, может быть лучше всего на основании опыта выработана самим судом, даже край—или главсудом с ведома и согласия центрального суда, а Верхсудом с согласия НКЮ или НКЮ через ВС, как это принято в предполагаемой формуле разграничения функций НКЮ и Верх- суда. Достаточно—освободить высшую инстанцию от обязанности отменять приговор по нарушению подобных, относящихся к технике, формальностей.

Дополнение Криминалистической подсекции к тезисам П. И. Стучка.

Расхождение между тезисами П. И. Стучка и тезисами Криминалистической подсекции Секции права и государства имеется лишь по вопросу о месте следственного аппарата в судебной системе, в частности о взаимоотношениях между органами расследования преступлений и прокуратурой. Вместо тезисов 14—17 и 20 П. И. Стучка Криминалистическая подсекция выдвигает следующее положение:

«Превращение всего аппарата предварительного расследования в орган прокуратуры, при естественной для последней обвинительной установке, предполагает усиление, а не умаление возможностей для подсудимого защищаться. Во всяком случае, предварительное расследование, наиболее легко подверженное устранению состязательности, может только выиграть, если фикцию «следственного судьи» заменит агент прокурора, а не агент судьи (который тем самым превратится в обвинителя). Осложнение же судебного следствия представлением документов и разного рода оправдывающих данных во время судебного заседания и т. п. (см. тез. 3) придется допустить при этих условиях в губсудах».

По вопросу о народных заседателях, как неотъемлемом элементе советского судоустройства. Криминалистическая подсекция выдвигает недостаточно подчеркнутое в тезисах П. И. Стучка положение:

«Тезис о рассмотрении нарсудом с народными заседателями, по общему правилу, лишь особо сложных дел, противоречит необходимости, чтобы суд был «школой гос. управления» и, не вызываясь никакой реальной необходимостью, сокращает демократизм нашего суда».