per memoria ad nihil

Помнить, чтобы не повторить, но получается только помнить. Память похожа на презерватив не исполняющий ни единой возложенной на него задачи. Если будет спид, то он его пропустит, если захочешь удовольствия, то толстые стенки и этого лишат, а что уж говорить о зачатии? Очевидно, снять его боятся, ибо тогда раскроется удовольствие, неминуемо ведущее к венерической болезни и к рождению чего-то нового. Лучше терпеть пресность постельной жизни, чем крик младенца и собственную грешную похотливость, таким образом, взращивается культурная фригидность.  

Утомительно постоянно сопротивляться приватизации моего тела кем-то. Решением было бы отдать государству напичканное памятью тело, ведь все эти вторжения бесполезного презерватива созданы для того, чтобы восполнить имущественный баланс после моего рождения. Младенцу нужно сделать инъекцию памяти, чтобы далее всё больше его модифицировать, давить на него сотнями метров породы, подогревать до нужной температуры, чтобы к 18 годам вышло что-то маслянистое, чёрное, похожее на нефть, то есть на стратегический ресурс. Так может, оставить себе только то, что телом не является? Кесарю кесарево. Уйти в пространство беспамятства, в то время как оболочка будет исполнять заложенные в неё программы. Отделиться и стать наблюдателем от третьего лица собственного персонажа - сомневаюсь, что сейчас это технологически возможно, тем более сомнительным кажется иметь возможность отойти от пульта управления, когда эта рожа надоест. Остаётся вести постоянную борьбу с попытками полностью приватизировать тело, или если более поверхностно - национализировать его. Государство (или любая другая корпорация) ограничивает возможности тела посредством памяти, политику памяти лучше называть политикой присвоения ещё живущих, с помощью уже мёртвых. Различение внутри себя прожитого и внедрённого происходит слишком поздно, если вообще происходит. Человек, имеющий титановое колено, вспоминает о нём чаще всего в аэропорту, когда оно полезно и постоянно задействовано, то о нём быстро забываешь. Память я назову некроимплантом, а политику памяти, некрокибернетикой, наукой на стыке технологии, биологии и смерти. Как было сказано ранее, определить пережито ли что-то лично тобой, или нет, довольно сложно, можно знать, был ли ты там физически, но твоё ли это переживание боли, или чье-то ещё, сказать сложно. К примеру, смерть пытаются явить нам в памяти, то есть дать пережить состояние после жизни, конечно, выгодное тому, кто примешивает ощущение. Смерть не невозможно пережить, её некроимплантом встраивают в мозг, заменяя более естественную темноту ощущений, как, например, у детей. Если смерть и рождение оказываются пережитыми с помощью технологий (или мимикрируют под отсутствие опыта, но принуждая к определённым действиям, как если бы опыт/знание было), что уж говорить о менее глобальных вещах. Необходимо отказаться от узкофункциональных модификаций, выгодных прежде всего их производителям, а не потребителям. Внутреннее разложение согревает, экономит деньги на одежде и счетах за отопление, но ведёт к некрозу тканей, то есть к превращению в память. Человек производится ради того, чтобы самим стать памятью, готовой быть внедрённой в следующего потребителя. Нас производят с детства, собирая неорганическое тело, дающее свои преимущества, но принадлежащее полностью государству. Нет возможности родиться без импланта, как только мы хоть чуть-чуть окрепнем после выхода из утробы, произойдёт первое внедрение, свидетельствующее о переходе человека в собственность — свидетельство о рождении.  

Память используется как инструмент, оборачивающий смену сезонов года себе на пользу. Зачем нужна память, если многолетний куст оголяется и расцветает в одно и то же время. Зима сменяется весной, весна летом, а осень зимой, проходя по этому пути без единой крупинки памяти, конечно, если садовник не всадит в землю пару палочек "коррекции", чтобы указать, где ему нужно быть следующей весной. Никаких воспоминаний, только то, что нужно для того, чтобы из года в год повторять один и тот же цикл. От человека растение получает выгодные условия для роста, размножения, но рискует быть выэксплуатировано до полного истощения, если будет смысл таким образом использовать ресурсы. Для человека оно не является живым, слишком не похоже, нельзя есть животных, ближних своих, а растение воспринимается как съедобный камень. Неразличимое ископаемое, где единицей может быть именная фиалка, кактус. Правда, горевать о них будут чуть больше, чем о разбитой тарелке. Отсутствие видимых движений подталкивает человека относиться к растению как к камню, даже использовав технологию и увидев его как активный организм, он находит не доказательство обратного, но развивает эстетизм в сторону лёгкого развлечения или чувства трагического, в общем, ещё одна именная фиалка.  

Почва недооценена как объединяющий фактор, люди принадлежат к нации в той мере, в которой они соединены с выбранным шматом земли через определённую процессуальность, то есть, язык, рутина символики, культура поведения. Язык превращается в чуть ли не агрокультуру, растущую только при определённых условиях создаваемых как раз этой особенной процессуальностью, якобы только на этом драгоценном отрезке перегноя тёплые детские воспоминания порождают нацию. Социальная среда требует завоёвывать расположение духа почвы различными практиками, маленькое суеверие о пользе близости к грунту, однако, его они считают подобным себе, корыстной тварью требующей что-то взамен. Люди не дураки и знают, что благотворительностью заниматься никто не будет, чтобы это не стало обманом, они традиционно не слишком одушевлённому предмету предлагается жертва во имя народной честности, и даже если почва молчит, то в толпе всегда находится слишком добрая бабушка, от лакомств которой отказаться сложно. Когда человек пытается связаться, приблизиться к божеству часто женского рода, то он обязан говорить на языке истории. Фонетика этого языка заведомо патетична, пахнет нердовскими клетчатыми рубашками, заведомо создана намагничивать тех, кто этих нердов пиздит. Роль историка часто сводится к добыче полезного ископаемого - "импульса", и чтобы было что поесть, историк продает его обществу, чтобы общество не сдохло с голоду духовного, то есть не перестало существовать как потребитель конкретных харчей. Впрочем, во времена подобной голодовки, люди съедят и собаку, лишь бы стать обществом. Импульс является важнейшим энергоресурсом для предприятий по производству общества. Властью обладают те,  кто может его использовать, а не те, кто его добывает, ибо как нефть бесполезна без переработки, так и импульс может столетиями томиться на страницах всеми забытых книг. Можно ли отказаться есть помои? а лучше, можно ли не есть? Забросить собственное предприятие означает быть поглощённым другой фабрикой движения, что пугает любого работника, а особенно начальника. Для многих лучше умереть и уничтожить, чем видеть, как кто-то использует ваши фрезеровочные станки, но, в конце концов, мало что изменится.  К одной и той же земле могут обращаться с разными практиками удабривания, земля очень гибкая, чем-то напоминает нефть, по разнообразию того, что из неё можно изготовить, этот добываемый импульс принимает форму посредством инструмента, что в этой добыче используется. Главное, ощущать свою исключительность относительно этой бесформенной материи, что где-то она не такая, как у нас. Как нефть массово сжигают для генерирования энергии, так и импульс в огромных количествах утилизируют для поддержания работы десятков фабрик движения. Как нефть используется довольно однообразно и скучно-расточительно, так и импульс используется для поддержания протухших концепций, не имеющих в таком виде ничего интересного для потребления. Лишь малая часть этого энергоресурса используется для производства чего-то действительно стоящего, чего-то, что будет употребляться в пищу не мной и будет достаточно интересным для наблюдения за ним. Само название "земля" для этого нечто, уже продиктовано феодально-национальным желанием, но это, пожалуй, самая распространённая основа для использования импульса. Земля даст то, что ты хочешь в ней вырастить, если тебе нужны тела, то рано или поздно обнаружишь, что нет ничего, кроме тел, что ты стоишь на неисчерпаемом ядерном заряде мёртвой телесности, ибо зверь, вырвавшийся на свободу, обязательно найдёт пропитание.