Альтернативы 1917 года

Россия без революции?

Прежде всего возникает вопрос: а была ли возможность вообще миновать революцию в России? Известно, что некоторые страны сумели обойтись без революционных потрясений при переходе от традиционного аграрного общества к индустриальному урбанизи­рованному, но это - скорее исключение, а не правило. Чтобы воз­никла возможность избежать революции, в господствующих клас­сах должна сформироваться группа реформаторов, способных не только провести филигранные реформы на опережение, как пра­вило в ухудшающейся социальной ситуации, но и преодолеть эго­изм правящих слоев. В начале XX в. переход к индустриальному обществу накопил горючее для социального взрыва, а к серьезным преобразованиям правящая элита не была готова. Так что в той или иной форме революция в начале XX столетия была неизбежна. В России реформы, даже последовавшие за революцией 1905- 1907 гг., исходили из необходимости сохранения и самодержавия, и помещичьего землевладения. Система и в 1905 г. «не поняла на­ мека истории». Завалы на пути дальнейшей модернизации России сохранялись, реформы не помогли решить ни проблему острейшего аграрного перенаселения, связанную с помещичьей системой низ­кой производительности труда на селе, ни их последствий в городе, сохранявших взрывоопасную социальную обстановку. Накапливал­ся и конфликт в элитных слоях, порожденный аристократически-бюрократическим характером правящего слоя, вызывавшего непри­ятие в остальных элитных слоях.

После очевидно незавершенной революции 1905-1907 гг. новая революция была предопределена. Но ее формы и результаты могли быть совершенно различными. На повестке дня стояла «доводящая» революция, которая должна была заставить монархический режим пойти на дальнейшие уступки по вопросам, поставленным Пер­вой русской революцией. Эта альтернатива может моделировать­ся с учетом таких революций относительно низкой интенсивности, как «Славная революция» в Англии и революции первой половины XIX в. во Франции. Собственно, эта повестка дня и ставилась либе­ ральной оппозицией в Феврале 1917-го. Но Российская революция не остановилась, двинувшись вглубь. Это произошло по двум причи­ нам: во-первых, процесс индустриальной модернизации уже к 1905 г. выдвинул на повестку дня «рабочий вопрос», во-вторых, мировая во­йна обострила социальные кризисы в городах и придала характеру революции примесь солдатской.

Значение «рабочего вопроса», тесная связь рабочего движения с социалистическим и готовность их действовать самостоятельно, неза­висимо от либеральной элиты - основание считать, что революция в любом случае, даже без войны, имела бы сильную социальную состав­ляющую. Если применять французские модели, то речь может идти уже о революциях 1848-1849 и 1870-1871 гг. Эти параллели рассма­ тривались социалистами и в 1905 г., и повестка дня не изменилась в период между революциями. Итак, с нашей точки зрения, уже к 1914 г. в России в ближайшие годы была неизбежна глубокая социальная ре­ волюция, однако не столь разрушительная, как случилось в 1917-м. Во всяком случае, сохранялись возможности избежать обрушения власти, очаги социального возмущения могли быть локализованы, преобра­ зования могли удержаться в рамках умеренных социал-либеральных реформ. Однако необходимо оговориться, что более скромный размах революции мог быть обеспечен в случае гибкой политики властей, го­товности сочетать репрессивные меры и глубокие социальные рефор­мы. Опыт 1917 г. показывает, что действия правящих слоев Россий­ской империи - и консервативных, и либеральных - способствовали эскалации революции.

Выбор времени

Из сказанного следует, что большое значение имел «выбор» време­ни начала революции. Здесь сходятся две альтернативы. Первая, упо­мянутая выше, - революция в условиях мира, то есть развитие России в условиях, когда стране удалось бы избежать участия в мировой вой­не, во всяком случае до революции (обычно формулируется как: «Если бы не война!»). Вторая - революция начинается уже после завершения войны, в условиях демобилизации после победы Антанты.

Для Германии, Австро-Венгрии и России война закончилась рево­люцией. Можно сколько угодно рассуждать о таких «причинах» рево­люции, как интриги оппозиции и происки шпионов врага, но все это было и во Франции, Великобритании. А там революций не произошло. Однако Россия отличается от Германии тем, что находилась в коали­ции потенциальных победителей, как, например, Италия. После войны в Италии также произошла дестабилизация социальной системы, но не столь интенсивная, как в России, Германии и наследниках Австро- Венгрии. Таким образом, возможность более умеренной революции зависела от того, могла ли Система дотянуть до конца войны, то есть - всего около года (с учетом того, что выход России в 1917 г. из войны несколько облегчил положение Германии).

Стало ли начало революции именно в начале 1917 г. результатом прежде всего объективных или субъективных факторов?

Война дестабилизировала финансовую систему, начались сбои в работе транспорта, падение выпуска продукции в тяжелой промыш­ленности. Сельское хозяйство сокращало производство продоволь­ствия в условиях, когда нужно было кормить не только город, но и фронт. Произошло падение уровня жизни рабочих - вплоть до полуго­ лодного состояния зимой 1917 г. Царская бюрократия не могла решить эти сложнейшие задачи, но проявляла свою инициативу в коррупции и других злоупотреблениях, средоточием которых общественность была склонна считать императорский двор. При этом предпринимательские круги в этом отношении не выделялись в лучшую сторону. Война ак­тивизировала общество, а неудачный ход боевых действий (обуслов­ ленный состоянием русской армии) дискредитировал власть.

Либеральные деятели были не прочь воспользоваться ухудшением ситуации, чтобы добиться воплощения в жизнь своей мечты - консти­туционной монархии, развития страны «по английскому пути». Но ведь ситуация действительно продолжала ухудшаться, и настолько, что это стало вызывать опасения «русского бунта, бессмысленного и беспощадного». «Общественности» приходилось маневрировать пе­ред двумя перспективами - глухой абсолютистской реакции и смуты.

Задача либералов в этих условиях заключалась в том, чтобы добиться от императора конституционных уступок до того, как режим доведет дело до социальной революции. Но Николай II упрямо отказывался от уступок, чурался перемен, заменяя действия колебаниями.

И эта расстановка политических сил, и политический стиль госу­даря сформировались до войны, а во время войны лишь усугубились. Если правитель не привлекает к сотрудничеству «общественность», она начинает работать в режиме «теневого кабинета» - искать пути воплощения в жизнь своих идей вопреки воле «некомпетентной» и эгоистичной власти. Это сделало либеральное крыло Думы центром общественного недовольства и снискало ей значительную популяр­ность, в том числе и в среде генералитета.

Такое влияние «прогрессистов» позволяет поставить вопрос о «превентивном перевороте», который мог привести к либерализации до революции и тем снять часть противоречий. В то же время нельзя забывать, что в напряженной социальной ситуации подобные перево­роты как раз и оказываются стартовой точкой революций (такой сцена­ рий имел место, например, в Португалии в 1974-1975 гг.).

Свою лепту в начало революции (но не «желательной» для либе­ралов дворцовой, а настоящей, социальной) внесло наступление на социальные права рабочих, спровоцировавшее забастовки и локауты.

В феврале 1917 г. хватило призыва небольших революционных групп, чтобы население Петрограда вышло на улицы. Политика са­ модержавия была такова, что обеспечила раскол элиты перед началом социальных волнений. Кризис социальной системы поставил крупные города перед лицом таких волнений.

Все это делает альтернативу «Россия без революции» невозможной, а «Революции после войны» (а не во время войны) - маловероятной.

Однако если шанс избежать революции в 1917-1918 гг. у России был, то именно Николай II свел его к нулю.

Либерализм и центризм

После создания Советов речь шла не о бунте и не о политическом перевороте, а о борьбе широких социальных слоев за власть с целью изменения самих принципов формирования социально-политической системы страны, то есть о социальной революции.

Революция, которая виделась политической элите как либеральный переворот, с самого начала приобрела глубокий социальный харак­тер - ведь основные вопросы, поставленные еще революцией 1905 г., так и не были разрешены. Игнорируя это обстоятельство, либералы и политические центристы из «постмасонской группы» и «звездной палаты» время от времени сталкивались с кризисами вла­сти, которые вели не к усилению, а к ослаблению режима.

Первоначально казалось, что революция стоит на развилке между либеральными и более радикальными преобразованиями. Но вскоре оказалось, что либеральный проект очевидно отстал от ситуации, а радикальная альтернатива распадается на целый веер путей. Лидеры либералов, задним числом разочарованные в революции, сожалели о своих действиях против царя. Важный фактор победы Февральской революции - сначала фактический нейтралитет, а затем и соучастие в отстранении Николая II от власти руководства армии - М. В. Алексе­ева и командующих фронтами. Вскоре после падения самодержавия они поняли, что неверно оценивали обстановку, полагая, что результа­том падения Николая II станет возникновение либеральной конститу­ционной монархии - они не знали о роли Совета. Там, где была ошиб­ка, можно предположить иной вариант событий. Может быть, если бы генералитет все же решил подавить восстание в столице, развитие со­бытий оказалось бы принципиально иным?

Каратели могли ворваться в столицу, но для быстрой «зачистки» нескольких крупных городов сил очевидно не было. Таким образом, сценарий «быстрого подавления революции» - это сценарий граждан­ской войны в тылу фронта, причем масштаба, большего, чем в 1905-м. Из этого следует, что поведение генералитета и их «выносных моз­гов» - прогрессистов в сложившихся условиях было логичным.

Не существовало альтернативы быстрого подавления революции. Имелась альтернатива гражданской войны в тылу фронта либо - вы­хода из войны, «Брестского мира» уже в начале 1917 г. ради пода­вления революции. Тогда - с возможностью «глухой реакции» на не­сколько лет.

Очевидно, что возможность быстрого выхода из войны в начале 1917 г. являлась крайне маловероятной - правящие круги обеих стран были к этому не готовы. Следовательно, попытка «загнать джина в бутылку» означала дальнейшую дестабилизацию страны в условиях войны, неизбежные поражения на фронте, партизанскую войну и вос­стания в тылу. Февраль 1917 г. - не последний раз, когда возникала такая альтернатива.

«Ошибка» либералов по поводу перспектив восстания в Петрогра­ де и других городах была закономерной. Именно восстание низов соз­дало условия для переворота, которого они желали, но который все никак не могли организовать. Однако революция открыла либералам путь к власти «не просто так».

Казалось бы, в результате февральских событий возникло «двоев­ластие» - власть и правительства, и Совета. «Двоевластие» является теперь чуть ли не символом хаоса и смуты. Но «двоевластие» пред­ полагает противостояние центров власти. А если они мирно сосуще­ствуют и поддерживают друг друга - то это разделение полномочий, а не «двоевластие». Возникший политический режим был основан на соглашении между правительством и Советами, и противники слева критиковали Совет именно за «соглашательство». Альтернативы этого периода - это альтернативы «соглашательству», политическому цен­тризму, балансированию между либерально-буржуазными и социал-демократическими силами.

Такое балансирование позволяло провести лишь политические меры, направленные на расширение гражданских свобод, почти не вдаваясь в социальную ткань общества. В условиях обостряющегося социального кризиса в городах и стремления крестьян получить по­мещичью землю этого было явно недостаточно для стабилизации по­ложения.

В марте - апреле 1917 г. правительство стремилось сосредоточить в своих руках всю реальную власть, вернувшись к альтернативе либе­ральной революции, упущенной в февральские дни.

Пока либералы боролись за власть с самодержавием, они выступали за правительство, ответственное перед парламентом. Однако, получив власть, Временное правительство лишило власти Думу. Это ослабило либерализм в условиях, когда его программа и без того противостояла настроениям широких масс и могла быть навязана им только силой.

Сформировалась авторитарно-либеральная альтернатива, которая противопоставила себя даже умеренным демократическим принципам.

Весной 1917 г. в силу развития революции влево была создана либе­рально-социалистическая коалиция, что совпало с линией центризма. По мере дальнейшего развития революции и обострения конфликтов между кадетами и социалистами «постмасонская группа» и «звездная палата» маневрировали между ними, парализуя назревшие социаль­ ные преобразования. Уже независимо от принадлежности к масонству вокруг Керенского сплотились сторонники сохранения коалиции, в то время как в партиях влияние правительства Керенского падало, опо­ра правительства размывалась. Социальная болезнь усиливалась, а социал-либеральная центристская группа блокировала попытки при­ ступить к лечению. В 1917 г. это делало крах социал-либералов неиз­бежным. Стоявшие за центризмом слои интеллигенции, технократии и рабочих верхов размывались слева и справа, но что еще важнее - не могли удержать контроль над радикализирующимися массами.

Центристская стратегия заключалась в сближении левых либера­лов и правых социалистов на общей платформе гражданских свобод и умеренных социальных гарантий. В 1917 г. эта политика потерпела в России крах, но в мировой истории XX в. она имела большое будущее. На подобной идейной и социальной основе вырос социал-либерализм с реформами Рузвельта, социальным государством, манипулятивной политической системой элитарного плюрализма, присвоившей себе имя «демократии». Центристская группа в России тоже пряталась в среде «демократии» - более широкого круга социалистов и демокра­тов. Искусство манипуляции, умение пользоваться личными связями за кулисами открытой партийной политики давало «постмасонской группе» преимущества на начальном этапе революции. Опираясь на левое крыло кадетов и правые крылья эсеров и меньшевиков, центри­сты повели Россию на Запад, в «семью передовых народов». И могли бы привести пусть и не в саму семью, но на ее периферию... Если бы революция заканчивалась. Но она только начиналась, широкие массы требовали как можно скорее начать глубокие социальные преобразо­вания. Этот путь получил имя, произносившееся тогда миллионами уст, - «социализм». Его выразителями стали левые социалисты и боль­шевики.

Советские альтернативы

Возникновение в ходе революции системы Советов поставило во­прос о возможности превращения ее в часть или даже основу будуще­го социально-политического устройства. Советская альтернатива воз­ никла при гегемонии социалистических партий и стала действовать как российская форма народовластия.

На поле советской демократии конкурировали три альтернативы - центристы, представлявшие по сути интересы правящей партии; левые центристы в спектре от правых большевиков до левых меньшевиков и левых эсеров, а иногда - и до эсеровского центра; левые радикалы, прежде всего большевики, взявшие курс на скорейший переход к со­циалистической революции.

В то же время умеренные социалисты, лидировавшие в Советах до осени 1917 г., осознавали, что органы низового самоуправления не представляют большинства населения. Но, заступаясь за пассивное большинство, пытаясь подвести под государственные решения как можно более широкую социальную базу на выборах в Учредительное собрание, умеренные социалисты рисковали потерять поддержку ак­тивного меньшинства населения, от которого в условиях революции зависела судьба власти. В то же время социальные преобразования с опорой на отмобилизованное радикальное меньшинство могли приве­сти к широкомасштабной Гражданской войне с теми слоями, интересы которых оказались бы ущемлены в ходе реформ. Маневрируя между этими Сциллой и Харибдой в течение последующих месяцев, умерен­ные социалисты вплотную подошли к одной крайности, а большеви­ки - к другой. Но не раз в июне - ноябре 1917 г. возникала ситуация, при которой была возможна и левоцентристская «золотая середина»: синтез самоуправления и общегосударственной демократии.

Проведение социальных преобразований с опорой на большинство трудящихся (как организованное в Советы, так и нет) было возможно в случае компромисса между эсерами, меньшевиками и большевиками на платформе немедленного начала аграрной реформы (с последую­щим утверждением ее принципов авторитетом Учредительного собра­ния), государственного регулирования с одновременным расширением участия работников в управлении производством. В условиях войны большое значение приобретало требование скорейшего заключения перемирия и начала переговоров о мире без аннексий и контрибуций. Политическим выражением этой стратегии стала идея ответственно­сти правительства перед Советами, что позволяло выйти из тупика безответственного, но в то же время (и во многом благодаря именно безответственности, безопорности) безвластного правительства.

Советы опирались на сеть низовой общественной самоорганиза­ции, возникшей по всей стране. Массовые организации, сотнями появ­лявшиеся или выходившие из подполья после революции, редко пере­ ходили собственно к самоуправлению. Они пока не брали управление в свои руки, а предпочитали контролировать управленцев и оказывать на них давление. Петроградский Совет, имевший наибольшее полити­ческое влияние, весной-летом 1917-го действовал все же не как орган власти, а как авторитетная общественная организация: он готовил и лоббировал проекты решений правительства и его органов, рассылал «пожарные команды» по урегулированию многочисленных социаль­ных конфликтов, координировал работу профсоюзов и фабзавкомов, воздействовал на массы с помощью воззваний и влиятельных агитато­ров. Пока правительство шло навстречу (или обещало пойти навстре­чу) предложениям главного органа «демократии», пока городские низы были согласны подчиняться советской дисциплине - эта система сдержек стабилизировала революционный социальный порядок.

Но в условиях социально-экономического кризиса и роста ради­кальных настроений, с одной стороны, и неуступчивости и саботажа «цензовых» слоев - с другой, время работало против умеренных со­циалистов. В ряде регионов крестьяне стали захватывать помещичьи земли, происходили столкновения с войсками Временного правитель­ства, что компрометировало эсеров в глазах крестьян.

Либерально-социалистическая коалиция становилась несовмести­мой с реформами и вела февральский режим к катастрофе.

Положение трудящихся продолжало ухудшаться, что стало пита­тельной средой для социального радикализма, возглавленного боль­шевиками. В социальном отношении большевизм стал движением не только рабочего класса, а радикальных городских низов, в дальней­шем - маргинализированной части рабочих, крестьян и интеллиген­ции, стремящихся радикально изменить свое социальное положение. Руководящее ядро большевизма приобретало технократический ха­рактер, что и определило стратегию большевизма после его победы в революции и гражданской войне.

Особое значение для судеб революции имело возвращение в страну вождя большевиков В. И. Ленина. Своим политическим искусством и волей он значительно усилил радикальную составляющую революции. Без него большевики и меньшевики могли объединиться в социал-де­ мократическую партию, что ослабило бы ударную силу большевиз­ма. Ниша лидерства в среде наиболее радикальных масс перешла бы к анархистам (такая угроза слева преследовала большевиков в середине 1917 г.), и организованность этой силы была бы значительно меньше. В то же время без Ленина оказались бы выше шансы на консолидацию сторонников социальных реформ в спектре от Каменева до Чернова. Без Ленина лидерами революции осенью 1917 г. стали бы левые цен­тристы, но вполне возможно, что коалиция умеренных социалистов, поправев после подавления анархистских бунтов, не удержалась бы под ударами контрреволюции. У Чернова, Каменева, Троцкого, левых эсеров не было такой воли в борьбе за власть, как у Ленина. Вполне возможно, что, столкнувшись с трудностями в проведении реформ, левые центристы сами стали бы прибегать к более авторитарной, ре­ прессивной политике. Ведь участвовали же Каменев и Троцкий в про­ ведении политики «военного коммунизма», и даже эсеровское прави­тельство Комуча в условиях Гражданской войны в 1918 г. прибегло к репрессиям. Но именно возможность избежать Гражданской войны и составляла суть многопартийной социалистической альтернативы ленинской политике. Ведь гражданская война грозила разрушить со­циально-экономические и культурные предпосылки дальнейшей мо­дернизации, не говоря уж о социализме.

Большевики не видели большой беды в Гражданской войне, ре­прессиях и прочих авторитарных атрибутах «в интересах пролетари­ата». Таково было настроение не только Ленина и Троцкого, но, что существеннее, - шедших за большевиками масс.

При прочих равных условиях политика Ленина вела в сторону то­талитарного режима - это диктовалось его приверженностью Марк­совой модели коммунистического общества с ее экономическим пла­новым централизмом. Но это - при прочих равных, если власть будет концентрироваться только в руках последовательных радикальных марксистов. Между тем в начале июля (во время июльского кризиса) и начале сентября (сразу после поражения Корнилова) 1917 г. большеви­ки еще могли быть вовлечены в левосоциалистическое правительство, опирающееся на Советы. Такой вариант развития событий неизбежно повлиял бы на позицию партии большевиков. Ответственность правящей партии делает ее несколько правее, умереннее. Создание ле­воцентристского советского правительства ускорило бы социальные реформы, что на время разрядило бы ситуацию в решающий момент выборов и созыва Учредительного собрания.

И оба раза умеренные социалисты отказались от шанса догово­риться. Однако альтернатива однородного социалистического прави­тельства сохранялась и в ноябре 1917-го.

Сторонники левого правительства, принадлежавшие к разным флангам, не сумели согласовать свои планы (здесь сыграл огромную роль субъективный фактор - нерешительность одних политиков, мало-влиятельность других, взаимное, часто чисто личное недоверие и не­ приязнь друг к другу у третьих). Без единства левого лагеря страна стала скатываться к авторитаризму и вооруженной конфронтации.

Большевики представляли собой узкий социально-политический спектр, но популярная идея советской власти помогала им опираться на широкое низовое радикальное движение, не управляемое из пар­тийных центров. Эти «рядовые бойцы истории», отозвавшись на сиг­нальный выстрел в Петрограде, начали на огромном пространстве от Балтики до Тихого океана рывок к невиданному социалистическому обществу. Началась история советского общества.

А.В. Шубин «Великая российская революция от февраля к октябрю 1917 года».