Тверь как личное переживание
В мае 2015 года мы гуляли с сыном по городу и забрели на улочку, где ещё сохранилась мещанская застройка с незапамятных времён - старые невзрачные деревянные домишки. Все покосившиеся, с облупившейся краской, на некоторых кое где ещё остались ставни, запиравшиеся на ночь коваными крюками, и изредка - бахрома резных узоров, обступающая окно со всех сторон. И среди прочего мы натолкнулись на дверь с надписью "ДЛЯ ПИСЕМЪ", на конце которой примостился твёрдый знак.
Эта дверь пережила почти всё что, принёс XX век моему городу - революцию 1917-го, реформу алфавита, немецкую оккупацию, советскую массовую застройку и конец СССР.
Она пережила многих людей, ходивших по улицам.
Она пережила располагавшееся когда-то неподалёку огромное Смоленское кладбище, где должны были обрести вечный покой многие свидетели её молодости, и которое было сметено новой эпохой, гордившейся своей революционной молодостью.
Она продолжает стоять сейчас, когда человеческие кости вместе с землей разъехались в качестве строительной подсыпки по всему городу.
Мы постояли у порога, сфотографировали надпись и тихонько ушли, чтобы не столкнуться случайно с тенью какого-нибудь почтальона, спешившего некогда постучаться сюда с открытым письмом, похоронкой или пенсией. Близился вечер, в тенях которого на этой улочке гораздо больше места для воспоминаний, чем для живых людей.
О чем-то похожем написал однажды выдающийся тверской поэт Евгений Карасёв (1937-2019):
Ты знаешь, что я вспомнил, дружище?
Твой старый деревянный дом на улице нашего детства;
окно, выходящее в сад, и яблоки, яблоки,
уткнувшиеся в самые стекла.
Пора была голодная, послевоенная,
я впервые пришел к тебе в дом
и вылупился на это неправдашнее окно,
пораженный доступностью соблазнительных яблок.
Ты улыбнулся, открыл окно и протянул мне яблоко,
прохладное, все в каплях росы,
точно обрызганное дождем.
Не полмиллиона
Тверь – небольшой город между Москвой и Санкт-Петербургом, население которого в 1970-х на волне советской урбанизации достигло отметки в 400 000 человек, но так и не смогло преодолеть другой знаковый рубеж - половины миллиона жителей Тверь не знала никогда.
Соседство двух мегаполисов имеет свои последствия, и первое из них заключается в том, что наиболее активное население стремится найти себя за пределами города и региона.
На протяжении нескольких поколений Тверь (в 1931 -1990 гг. город Калинин) была своего рода трамплином для прыжка в большую жизнь – сюда приезжали учиться, начинать карьеру, чтобы потом уехать. Вряд ли стоит удивляться, что
для большинства жителей города почти не существует его истории – здесь царит вечное сегодня и немного завтра, но не вчера.
Второе последствие близости Москвы и Петербурга – относительная стабильность культурных границ города. Да, Тверь затронуло послевоенное строительство, оно дало значительный территориальный прирост, однако до сих пор сохраняется узнаваемый центр города, сложившийся после грандиозного пожара 1763 года и последовавшей за ним масштабной реконструкции Екатерины II, островки оригинальной деревянной застройки XIX–нач. XX вв.
И ещё одна деталь, связанная с ощущением пространства – под Тверью как топографические факты сохранились близлежащие деревни и села, в некоторых случаях – центры дворянских усадеб.
Так, современный посёлок городского типа Сахарово некогда был усадьбой дворянской фамилии Гурко – от неё сохранились только парк и дорога, петляющая между деревень, полей и небольших островков леса. Проезжая по ней, мы волей-неволей повторяем маршрут обитателей усадьбы, выбиравшихся ради светской жизни «в город» и возвращавшихся затем в собственное имение.
Имя города
Возвращение исторического названия города стало одной из самых заметных примет 1990-х. В отличие от Ленинграда, советский топоним «Калинин» не оставил после себя сильной эмоциональной составляющей и тихо канул в Лету. Несмотря на определенную ностальгию по советскому прошлому, старое-новое название города почти не звучит в разговорах. Тверь - это Тверь, город Калинин – временное и малопонятное явление. Единственное, что ещё поддерживает его на слуху, это некоторая непоследовательность в переименовании: город Тверь, но – Калининский район. Другое дело название улиц – в массе свой они сохранили весь узнаваемый советский пантеон и память о юбилеях, и каждая попытка что-то изменить вызывает оживленную дискуссию.
Город, его образы и истории
Споры в социальных сетях обычно крутятся вокруг нескольких узнаваемых сюжетов, тем, локаций. Всегда есть поляризация «за»/«против» по поводу переименования улицы, воссоздания уничтоженного в 1930-х Спасо-Преображенского собора или же эмоциональное обсуждение судьбы разрушающегося Речного вокзала. За пределами виртуальных дискуссий всегда остается то, чему трудно дать однозначную оценку – почти весь остальной город с его самыми узнаваемыми образами и историями.
Я люблю это место в сумерках. Когда надвигающиеся тени ночные мало помалу скрадывают приметы нашего времени, расступаясь только перед ней самой - Церковью Рождества Христова, что в Рыбаках. Восьмерик на четверике, грубоватая фактура каменных стен, сложенных во второй четверти XVIII века (1729-1743).
Когда-то здесь была Рыбацкая слобода, исчезнувшая в огне великого пожара 1763 года, навсегда изменившего облик Твери. И убившего людей, тщетно искавших в церковных стенах спасения себе. Тверской купец Михаил Тюльпин вспоминал об этом так:
«У Рождества Христова, и во оной церкви сгорел священник оныя церкви Алексей Михайлович, и прихожан – мужщин (sic!) и женщин и девушек человек до 30».
После пожара набережная оденется единой фасадой, а городское пространство прочертят правильные линии трехлучевой структуры внезапно наступившего классицизма. За грядущие столетия город обступит церковь со всех сторон, поймав в ловушку из кирпича и бетона.
Сейчас она подобна призраку – купола хорошо видны на расстоянии, но при приближении она исчезает, скрытая ближайшими зданиями.
Лучший вид на нее открывается, если пройти с набережной под низкими сводами узких арок XVIII века - тогда Вы попадете во внутренний дворик, посреди которого и стоит она, приходская церковь города, изменившегося до неузнаваемости за время её существования. Там, между строениями более поздних эпох, только и осталось немного той старой Твери, которая ещё не знала грандиозного пожара.
Вид через Тьмаку на церковь Покрова Пресвятой Богородицы, 1774 г.
Предположительно здесь ранее находился Афанасьевский девичий монастырь на песках, связанный с княжеской фамилией (св. Афанасий был покровителем князя Ярослава Ярославича, изображение святого было на одной из сторон свинцовой печати этого князя). Если это так, то именно сюда удалилась от мира любимая последующими поколениями горожан княгиня Оксиния (Ксения), мать Михаила Ярославича, после его женитьбы. Красивый средневековый символический жест: княгиня, госпожа и хозяйка, может быть только одна и это - жена ныне здравствующего князя. Монастырь канул в лету в непростое для города XVII столетие, однако стоит вспомнить о нём, прогуливаясь по Тверскому проспекту.
Ещё это место примечательно тем, что оно цепко держит образ средневекового города с его малоэтажной застройкой и церквями-доминантами. Если внимательно посмотреть - то в дали отчетливо виднеется колокольня Белой Троицы.
Пусть колокольня и поздняя (1812 г.), но сам храм Троицы Живоначальной был возведен на территории Затьмацкого посада всего лишь одним столетием позже того, как Тверское княжество было поглощено Москвой.
Что интересно - и Афанасьевский монастырь, и то место, откуда я фотографировал, находились за пределами города. С этой точки мы видим примерно то, что открывалось глазам татар и воинов московских ратей, подступавших к стенам тверского кремля, - город за рекой и маковки его церквей.
И есть ещё один значимый ракурс - через заросли вдоль по реке Тьмаке – кусочек той панорамы, которая открывалась от стен тверского кремля. Да, строения были другими (сейчас – каменная церковь, тогда – деревянные строения Афанасьевского монастыря), почти не было бурно разросшейся растительности, но сам по себе этот вид без вездесущей человеческой активности является небольшим окном в русское средневековье.
Для нас этот опыт важен, потому что он позволяет убедиться в том, насколько небольшой была средневековая Тверь. В определенном смысле здесь мы видим лицо до-модерной Твери, также как нынешняя набережная Степана Разина с её единой фасадой - лицо Твери екатериненской, образцового провинциального города. Здесь, с вечно оживленного Тверского проспекта наших дней, открывается перспектива на прошлое.
Уходящее прошлое
Деревянные дома вплоть до XX века составляли собой большую часть городской застройки Твери, они придавали городу свой неповторимый колорит. Как показало время, они оказались самыми уязвимыми – время, пренебрежение и огонь неизменно уносят кого-то из них.
В ряде случаев в Твери спасают положение участники фестиваля восстановления исторической среды «Том Сойер Фест». Суть движения заключается в поддержке небольших обитаемых деревянных домов, которые может спасти небольшой своевременный ремонт. К сожалению, к «группе риска» относятся крупные строения, многоэтажные деревянные дома, требующие неизмеримо больших вложений и трудозатрат. Возможно, постепенное разрушение - неизбежный процесс, но мы должны понимать в чем именно заключается своеобразие старинных тверских улиц.
Улица Бебеля, прекрасно сохранившийся двухэтажный деревянный дом с богатым резным декором.
Он производит неизгладимое впечатление, но учитывая деревья перед фасадом, доступен для обзора только ранней весной, осенью и зимой (зимой это совершенно другой образ). В общем, приезжайте в Тверь, такое нужно видеть своими глазами.
Новая жизнь старинного кладбища
Самым завораживающим культурным событием последних нескольких лет в Твери стала работа группы волонтеров под руководством Владимира Пимонова по воссозданию единственного сохранившегося старинного некрополя в Твери - Волынского кладбища.
Оно было заброшено после войны и частично разорено в 1990-2000 г. и долгое время представляло собой пустырь на окраине города. Сейчас постепенно возвращаются на свои места те памятники, которые не были уничтожены или вывезены.
Одно из самых красивых сохранившихся надгробий – относится ко второй половине XIX века. Сохранилась большая часть фигур - ангел (1 из 2), голова Адама. Надпись: «Под сим камнем погребено тело тверской мещанки Аграфены Николаевны ЮРЕВА. Скончалась 1865 г(ода). Июня 24 д(ня). Жития ея было 45 лет. И отрока ея Бориса Петровича. Сконч. 1865 г. Июня 24 д(ня) . Жития его 12 л(ет)».
Владимиру Пимонову удалось восстановить по книгам об умерших Тверской духовной консистории, что оба – мать и сын – умерли от холеры, болезни, несколько раз возвращавшейся в город на протяжении позапрошлого столетия. Благодаря этой титанической работе неравнодушных людей к нам из небытия постепенно возвращаются имена и биографические подробности простых тверичан.
Настоящий поэт неспокойного века
Строки, завершающие первый абзац, принадлежат Евгению Кирилловичу Карасёву (1937-2019), поэту, лауреату литературных премий – журнала «Новый мир» (1996), Anthologia (2011), премии Н.С. Гумилева (2011).
А ещё - человеку очень непростой судьбы в которой было тяжелое детство (отец погиб под г. Ржевом), тюрьма (в общей сложности – 7 сроков, 20 лет) и признание.
Он писал о себе: «Жизнь моя нелепая: война, детские колонии, затем лагеря, тюрьмы – здесь нет ничего интересного, только страшное. Единственное интересное в моей жизни – это поэзия, о ней есть смысл говорить».
В этой единственной теме для разговора отчетливо проступает тверской колорит – родной город занимает особое место в многоликом творчестве поэта. В стихах Карасева Тверь начинает звучать, переплетаясь с другими созвучиями и образами.
Однако самое удивительное заключается в том, что и сам поэт стал частью тверской мифологии – характерный силуэт пожилого человека практически неотделим от образа пешеходной улицы Трёхсвятской. Евгений Кириллович часто бывал здесь, здесь он назначал встречи и, должны быть, творил. Кажется, что его образ давно уже живёт своей жизнью и может проскочить в здешних сумерках, если вы хорошенько вчитывались в его стихи.
В полутемной комнате вглядываюсь в былое —
главное
высматриваю, как стрелок меткий.
Но в прошлом — ничего славного,
ни одной значительной метки.
Да и что есть главное?
Как его выявить, найти?
Может, это товарняк на Балаклаву,
уходивший с шестого пути?
Может, люди,
далеко не родня кровная,
в мороз лютый
приютившие меня под своей кровлей?
А вдруг та встреча в Твери,
на Никольской?
Правда, улица давно переименована
и от чувств угольков не осталось
нисколько.
Только скрипит калитка в заборе
поломанном...
...Огни ночного города смешиваются
и плавно
превращаются в живопись настенную.
Или не было в жизни главного,
или — второстепенного.
P.S. Этот текст субъективен и не вмещает всего, что может быть интересно в Твери – я написал о самых ярких, близких лично мне образах и воспоминаний города, которые могут быть интересны для первого знакомства. Более подробную информацию о Твери и области можно почерпнуть на сайте замечательного проекта общественного мониторинга архитектурных, исторических и природных памятников Верхневолжья «Тверские своды».
Об авторе:
Григорий Бакус - историк-медиевист, автор ряда научных работ по истории Охоты на ведьм в Западной Европе позднего Средневековья-раннего Нового времени. Исследования публиковались в ведущих исторических периодических изданиях, в т.ч. – «Казус. Индивидуальное и уникальное в истории» и «In Umbra. Демонология как семиотическая система». Ведет в Твери научно-популярные проекты Imago et Littera и Russian Warfare. XX Century.
Тверское хюгге: видеть сквозь стены
Истории людей, которые нашли свое местное счастье.
