Метель
Последние три дня на улице стоял лютый мороз, и бушевала метель; снег так и валил с неба, затянутого тучами, сквозь которые иногда выглядывала убывающая луна, словно добрая матушка, заходящая в детскую, чтобы проведать сон своих малышей: высокие сосны, опустив свои пушистые лапы под тяжестью белого махрового одеяла, за зиму уже видели тысячный сон; горные вершины совсем укутались в гущу снежного тумана так, что торчали лишь носы; озера и все их обитатели еще с поздней осени улеглись под толстый слой льда в горошек, который упрямо дырявили рыбаки в тихую погоду.
Замело дорогу и все тропы. Из-за диких порывов ветра не хотелось выходить на улицу, поэтому как всегда в такую погоду, вся округа собиралась в кабаке местной базы отдыха «Таежная Рось»: погреться у огня, выпить чего горячего или горячительного и просто повеселиться, ибо в такую погодку сидеть одному дома совершенно тоскливо.
Желтый свет с окон падал на летящие хлопья снега, создавая уют и поддерживая теплую атмосферу внутри. Постояльцы и местные «постоянцы» звенели посудой и шуршали разговорами.
— Это Вы у нас надолго застряли, — обратился к Константину Григорьевичу седой мужчина лет семидесяти маленького роста. — С таким снегопадом Вы далеко не уедете, да и машины доберутся в нашу глушь не скоро, пока дороги расчистят, там три дня пройдет, никак ни меньше.
— А здесь в поселке техники нет?
— Помилуйте, уважаемый, у нас тут мало чего имеется, только у Генки с окраины Павды трактор есть, так он, Вы думаете, его даст? Куда там… Он из лап его не выпускает попросту, даже жена ревнует, — старик рассмеялся хриплым смехом, затем раскашлялся.
Константин Григорьевич Каритасов, рослый мужчина зрелого возраста с легкой сединой на висках и укоренившейся щетиной, стоял у окна и смотрел на падающие снежинки, когда к нему подошел собеседник. Он рассчитывал, что снег прекратится, а завтра он уже сможет отправиться в путь, поэтому новость старика его поначалу огорчила. Немного погодя, он заулыбался и мило посмотрел на пожилого мужчину, а затем, подпрыгнув, почти закричал:
— Да, к черту! Вот и прекрасно! Я же ведь путешествую, верно? Считай, хорошо, что оказался здесь, а не в какой-нибудь… пещере.
— Ха! Точно, — оживился старик и снова заулыбался. — Я недавно ведь наткнулся на одну, медвежья берлога, без сомненья!
Константин Григорьевич, прервав своего собеседника, начал усаживать его за стол.
— Э-э, просто Николай, — представился мужчина.
— Николай так Николай. Приятно познакомиться. Константин, — он пожал руку старику, который усаживался в кресло. — Чудесно, Николай, составьте мне компанию, нет-нет, ничего не хочу слышать, я угощаю. Барышня, можно Вас?!
— О! Ну я вообще-то…, — у старика захрипело в горле, он откашлялся. — С превеликим удовольствием.
— Добрый вечер, Вы что-нибудь выбрали?
— Да, — Константин Григорьевич с аппетитом и энтузиазмом рассматривал буклет с алкоголем. — Нам сначала подайте глинтвейн, а после по бокалу Уокера.
— Ой, ну Вы балуете, честное слово, мне неловко совсем, — раскраснелся старик.
— Ни слова больше, ни слова больше, раз у нас завелась беседа, так можно же ее и продолжить, но в более дружеской обстановке.
— Нужно продолжить! — подхватил пожилой человек.
Вечер длился долго; снегопад лишь усиливался, хотя иногда казалось, что за окном наступила тишь, ветер прекратился, и стало даже как будто тепло, но это были лишь небольшие затишья пред грядущими шквалами белой пурги; в помещении еле-еле зажгли очаг, из-за сильных порывов ветра снаружи, который задувал прямо в трубу, дым от разгоравшегося огня поначалу начал валить в общий зал, однако быстро пробил воздушную пробку в трубе; теперь все чуяли легкий запах кострового дымка. Посетителей не прибавлялось, это были гости базы отдыха, кроме Николая, он был из Павды, поселка, что находится в нескольких километрах от туристического курорта. Конечно, обстоятельства не располагали ночной прогулке до дома, поэтому оказаться дома старику сегодня не предвиделось.
— Расскажите, чем Вы занимаетесь? — спросил Константин, вальяжно и расслабленно сидя в кресле.
— Здешний лесник я, живу в Павде давно, за лесом приглядываю.
— Стало быть, Вы хорошо места знаете?
— Да, очень хорошо. Это ведь моя работа, понимаете, места здесь дикие, это ж не шутки все. Тайга. Правда, не до всех доходит, — здесь часто люди теряются, туристы в основном. А кто ж следить за всеми будет? А? Глаз на всех не хватит. И хватятся не сразу, ежели что… один далеко не ходите.
— Да у меня бы смелости не хватило одному лес.
— Это хорошо, что Вы так говорите, значит, голова на плечах есть, — старик улыбался. — Вы не серчайте, я не в обиду.
— Нет-нет, все хорошо. Вы правы, пожалуй.
— Я долго нигде не задерживаюсь. Хочу больше мест посетить.
— Я занимаетесь чем? — Николай похлопал себя по губам. — Константин, Вы извините, я что-то с вопросами накинулся…
— Все в порядке, мой друг, я лучше сам, так и проще будет. — Мужчина приготовился рассказывать; к столу принесли 2 бокала виски.
— Я путешествую с начала сентября, — начал Константин Григорович. — Сначала объехал центр. Золотое кольцо посмотрел. На юге был. Теперь решил дальше, вот, до Урала добрался. Когда надумал это, думаю, как устану, так сразу домой, а если желание будет да сил хватит, то тогда до последнего, — думаю, пока все не объезжу, пока все не посмотрю, не вернусь. Четвертый месяц к концу подходит. — Константин Григорович вздохнул, посмотрел в окно, взял стакан виски и откинулся на спинку кресла, положив ногу на ногу. — Вы знаете, Николай, в какой-то момент понял, что двигаюсь не туда, вдохновения нужно, себя найти нужно или, по крайней мере, привести в порядок то, что я есть сейчас. Писатель я. Ищу истории, ищу образы, темы.
— Ух ты, — старик повертел головой, нахмурил брови, еще что-то пробормотал себе под нос и сказал:
— Нет, ну… Это Вы молодец, конечно, — Николай почесал затылок. — Мне вообще всегда было интересно так-то писателя встретить. Настоящего. Мне понять хотелось, какой вы народ, писатели… Эх, писатели, — старик ухмыльнулся. — Я-то думал, что вы одинаковые все. Такой… эдакий странный народец, к тому же хитрый. Вот вы как, сидите в ваших квартирках, чего-то пишите-пишите, много курите, пьете, получается, только за столом сидите и людей учите. Дык вот я и спросить-то хочу: жизни-то вы сами выдели, писатели?
— Так и я о том же, Николай, и я о том же… — взгляд Константина Григоровича замер, его легонько покачивало, в левой руке он держал бокал, а правой — гладил коленку круговыми движениями.
Лесник поводил взглядом по замершей фигуре напротив, посмотрел на потолок, затем снова на Константина Григоровича, после посмотрел на пол, погладил лакированный столик, пальцем покрутил подставку под чашки и стаканы, а когда снова обратил внимание на собеседника, его левый глаз часто заморгал, он размял шею и сделал глоток.
— Я так считаю, Что нет лучшего учителя для человека, чем природа. Вот, где настоящая сила: стоит ей захотеть, она все может дать… А может и отнять, тоже, стоит только ей захотеть. С ней-то стоит считаться, советоваться, ее надо научиться читать, Вы понимаете? Природу люди читать не умеют, а книги умеют. А как по мне, так наоборот должно быть, ты сначала природу узнай, послушай, что она скажет, а потом и книги уже читай, эффект совсем другой будет, Вы понимаете?
Константин Григорович все также смотрел в одну точку, не моргая. Он опустил уголки губ вниз и кивал в ответ своему собеседнику.
— Ой, Вы-то молодец, на правильном пути. У Вас-то хорошая литература, должно быть.
— Ну да, а будет еще лучше после путешествия, как пить дать.
— Конечно, а я что, не так говорю?
— Наверное, хорошие. По крайней мере, тиражи неплохие. Зарабатываю тоже неплохо.
— Ну вот, видите, чего же Вы такой задумчивый?
— Книги мои о любви. А-абсолютно все, — тон писателя стал саркастический, он начал говорить по-театральному, — Да к тому же несчастной люби, и все они тоскливы и автобиографичны.
— А что плохого в любви? Это штука сильная. И идет она с нами по жизни в ногу, даже если такая, о кой Вы пишете. Можа и сильнее еще.
— Устал я, — Константин Григорьевич успокоился, — До тошноты устал. Вы поймите, это кризис… как писателя, так и мой, личный, человеческий. Пишется только о ней, думается только о ней. Устал я от того, что про себя пишу, в героях своих себя вижу. Не могу носить эти мысли в своей голове больше, а путешествие мое помогает в этом.
— А если Вам, ну… может, Вам стоило посмотреть на это, как говорится, иначе, с другой стороны и…
— Нет. Нет-нет, Николай, Вы не волнуйтесь, я сейчас в отличном расположении духа. Никакой тоски нет. Больше нет. У меня и записи уже накапливаются, идеи. Все правда хорошо идет. К тому же, домой я пока не собираюсь.
— Да-а, — потянул старик, — видите, я так и говорю, что природа излечит от любого недуга, любого.
Они сидели еще час, говорили о тайге, о горах, о животных, что водятся в уральских лесах. Через час закончилась метель, небо стало чистым и звездным, а снег отражал лунный свет и сиял по всей округе. На улице воцарилась тишина и покой, теперь словно все вокруг улеглось в спячку. Константин Григорович продлил бронь на домик, где он останавливался на два дня, а старик решил заночевать у приятеля в комнатах для администрации базы отдыха (его хорошо знали в округе). Писатель расстелил постель, пролистал перед сном свою тетрадку, куда он записывал свои мысли; там же были стихотворения, которых было довольно много, но ни одно он не публиковал. Он открыл чистую страницу, взял ручку и написал первый стих: «Все также видится упущенный момент», долго сидел над ним, подбирая рифмы и считая слоги, расставляя ударения. Несколько раз начинал писать дальше, но все перечеркивал. Затем перечеркнул первый стих и написал: «Я начал заново историю свою». Он описывал пейзажи, города, моменты, которые он пережил. Не складывалось. Потом он выписал несколько фраз в прозе, чтобы потом связать их по смыслу, рифме и метру, а потом вовсе закрыл тетрадь, поговаривая: «Завтра, потом… позже».
Сначала он долго не могу заснуть, ворочаясь в кровати, а потом услышал, как компания гуляк вышла на улицу и веселилась в снегу, которого прилично намело. Мужчина встал, открыл окно и закурил, смотря на веселящуюся молодежь. Они играли в снежки, валялись в сугробах, толкались и сражались; ребята и девушки были подвыпившие и начали петь песни, продолжая кувыркаться, утопая в белом покрове. Двое парней достали бенгальские огни, подожгли их, и тут же все вокруг них засияло теплым желтым светом, который отражался в снегу. Один молодой человек подошел к девушке, и они начали целоваться, потом упали, а остальные закидывали их снегом; те продолжали целовать друг друга и хохотать. Они вскоре ушли, так как на улице стоял мороз, а гуляки выбежали без шапок и перчаток, кто-то в одном свитере, кто-то с расстегнутой курткой.
Константин Григорович еще долго смотрел в окно, снег снова стал срываться, но было непонятно, то ли он с неба падает, то ли это ветерок сдувает с его крыши. Писатель бормотал:
— И чудных сосен… И чудных сосен…, чудный… Нет. Совсем не то. Завтра. Завтра.
Туманность синих гор меня томит / Целующихся сосен чудный вид…
Спустя неделю Константин Григорович оказался чуть севернее, однако зимняя погода не благоволила его путешествию, он простудился и отправился домой в Петербург. Там он сразу принялся за работу, писал много, усердно; снова влился в жизнь своих друзей-коллег писателей. Он забыл о горестях, томных пребываниях в одиночестве во время путешествия — работа, веселье и алкоголь заглушали его былые терзания. Он даже не понимал, то ли правда боль утихла после его приключений, то ли он сам изменился. Спустя год он переехал в другую квартиру, ближе к центру, трехкомнатную, с высокими потолками и роскошными окнами. Он сидел за столом в кабинете и подписывал книги для предстоящей автограф-сессии. А рядом лежала литературная газета с заголовком «Константин Каритасов. Даже если бы он работал под псевдонимом, любви в его творчестве меньше бы не стало. Критическая статья А. Б. Шопковича. 2016 г.»