Январскими мимозами навеяло
Ну как, все проснулись после праздника? Всё, отдыхаем, то есть заканчиваем отдыхать, дорогие друзья, наконец-то месяц драбадан завершился, можно доедать новогодние яства и не думать о подарках до самого дня Святого Валентина (который у нас отродясь не праздновали — и вдруг нате вам, откуда что взялось).
Старый Новый год вкупе с многими хлопотами принес и метания «Надо подарить тому-то (той-то) что-нибудь эдакое!» Есть люди, которых мы знаем и дарим им то, что они любят. А вот подарки малознакомым — они такие странные бывают! Подарки, подарки, подарки… Целый мир и целая этика, в которой с налета никак не разберешься. То принесут ветку мимозы — и ты вроде как облагодетельствована. То норовят вручить что-то настолько дорогое, что не знаешь, чем отдариваться будешь, и понимаешь: за такой подарок ты еще и должна (должен) останешься. Это уж не подарок, а плата за будущие услуги получается.
По идее, мимозы, подсохшие от унылой участи своей, – подарок не слишком любящего-нежного поклонника; бриллиант такого качества и количества карат, что обладатель получает право запатентовать имя собственное для камешка – скажем, «Люлек», или «Серпентина Нопасараевна Ищейкина», или «Кира-дура» - вот образцовый симптом пламенной страсти. Хотя букетик, похожий на кучку поливитаминов, бывает таким трогательным: человек, может, караулил этот первый весенний лучик несколько недель, а как увидал - так последний рупь выложил. А даритель бриллианта всего-навсего кинул секретарше через плечо: «Подарок этой… как ее… сами знаете! Подороже и побыстрее».
Но стереотипное сознание сразу подставляет данные в готовую формулу. Вот почему отношения часто оцениваются исходя из соображений щедрости или скаредности партнера.
Любому из нас приходилось хоть раз в жизни сталкиваться с жадиной. С тем самым, который говядина, турецкий барабан и все такое. Дарит поникшие цветочки, подсохшие конфетки, початые бутылки. Вечно без отдачи берет почитать, поносить, покурить и пожевать. Ходить с ним по магазинам-ресторанам – мука мученическая. Жуткое ощущение неловкости охватывает, пока ты с ним цапаешься по поводу пирожного, которое «обойдется раз в десять дешевле, если брать не в кафе, а купить в булочной у твоего дома через пару-тройку часов, перед закрытием» или по поводу лифчика, который «несусветно дорогой из-за всяких чашечек, ленточек, кружавчиков, лучше купи трикотажный безразмерный отечественного производства».
Если живешь с таким сокровищем – готовься отчитываться за каждую копейку, предъявлять протертые носочки и порванные наволочки, требующие замены. На себя-то он тратится без счета, а вот твои нужды… Видимо, ты ему кажешься эфирным созданием, не нуждающимся ни в еде, ни в шмотье, ни в средствах гигиены.
Кто-то, изнемогая от отвращения, сразу же отказывается продолжать знакомство. Кто-то надеется притерпеться и приноровиться – но потом, как правило, отказывается от пустых мечтаний. Бабушка нашей коллеги называла поведение жадины «нагадить и приплюснуть». То есть скупердяй даже не считает нужным особо прятаться и маскироваться. А почему? Потому, что жадность – его истинная природа. Как у лапочки-спаниеля в мозгу отсутствует центр насыщения, так и у скареда отсутствует центр бескорыстия. И он такой же обременительный домашний любимец, как и спаниель: вечно чем-то чавкает в углах, постоянно что-то утаскивает под кровать, неизменно страдает несварением от своей несдержанности, но меняться не собирается. Не хочет или не может?
У любого свойства человеческой натуры есть одна особенность, которая в психологии называется акцентуацией. Грубо говоря, это заострение и обострение. Непомерно разрастаясь, вполне полезная черта обращается в болезненную опухоль. Фигурально, конечно. Но вред от этого процесса буквальный: нарушается адекватность восприятия и поведения.
Любому безумному поступку находится вполне сносное объяснение – хотя бы такое: все, к кому я хорошо отношусь, должны платить за счастье общения со мной, за мою любовь, за мое внимание. Такая вот бессознательная (а может, подсознательная?) проституция. Причем как мужская, так и женская. Любовь к деньгам не имеет пола. Как и гормоны, которые, строго говоря, не делятся на мужские и женские, а различаются лишь воздействием да уровнем содержания.
Почему мы радуемся деньгам, словно дети? Монетка за подкладкой, удачно сэкономленный рублик, мизерный карточный выигрыш вызывают просто взрыв эмоций – хотя какой в них прок? Семейный бюджет ими не прирастает, будто Россия Сибирью, грандиозных покупок на них не сделаешь и в клуб миллионеров не войдешь. А причина у беспричинных восторгов есть - и опять-таки физиологическая: получение денег (причем размер суммы не так уж важен) вызывает прилив эндорфина. Этот гормон по своему строению имеет сходство с морфином и принадлежит к группе опиатов. А что делает с человеком наркотик? Правильно. Он вызывает привыкание. И зависимость. А потому для получения удовольствия человеку необходимо постоянно повышать дозу. Зависимость закрепляется, когда дозы становятся ну о-очень большими.
У каждого из нас свой стимулятор, на который мы можем подсесть - слава, власть, секс, азарт, деньги. И, попав в подходящую среду, наша страсть расцветает пышным цветом. Но каков бы ни был стимулятор – на его приобретение все равно необходим презренный металл. Хотя вернее было бы сказать «вожделенный металл». Неудивительно, что при столь явном могуществе денег род людской, недолго думая, сделал из них «кумир священный» и чтит свой идол напрямую, как первопричину, источник и податель всяческих благ. Вроде бы вполне резонная тактика.
Насладившись цветением какой-нибудь сакуры, мы не благодарим за доставленное удовольствие тот же эндорфин-серотонин. Мы можем сказать спасибо: судьбе, природе, боженьке, туроператору и японской культуре, благодаря которым произрастание сакуры и возможность любования ею стали достоянием народа. А гормоны, от которых, собственно, этот всплеск положительных ощущений и зависит, останутся за кадром, как «тридцать пять тысяч одних курьеров».
То же, по идее, должно и с деньгами происходить – ан нет! Этот финансовый аналог гормональной системы приобрел такую самостоятельность... будто у каждой банкноты есть свой норов, выбор, замысел и т.п. Полюбят тебя денежки – тут-то ты и разбогатеешь, а не полюбят – останешься с голым вассером, хоть сутки напролет работай. Вот мы и подлизываемся к деньгам – наши они или чужие. Видно, ответное чувство завоевать надеемся.
Отсюда и всевозможные глупости, которые человек совершает даже не из прямого корыстолюбия – это хотя бы понятно – а из чистейшего почитания кумира священного. От сумм прописью или цифирками исходит своеобразное обаяние, к которому не остаются равнодушными ни женщины, ни мужчины. Но опять-таки любовь к деньгам у разных полов имеет разные оттенки. Правда, речь о среднестатистическом подходе – индивидуальность, как известно, может любые рамки в щепу изломать.
Итак, среднестатистический мужчина нередко отождествляет деньги с потенциалом. И даже с потенцией. Дескать, я настолько же интересен как личность (незаурядная) и настолько же привлекателен как партнер (сексуальный), насколько объемист мой бумажник. Один российский кинопродюсер сказал: «До 1985 года мы чувствовали себя импотентами: иногда даже не могли купить любимой женщине лишнюю чашечку кофе». Опять-таки всем известная милая девичья привычка приволокнуться за миллионером, невзирая на возрастные и внешние данные, вызывает многочисленные истории о женском корыстолюбии: мол, их только эта бумага с водяными знаками и интересует! Хотя в основе подобных инсинуаций лежит именно МУЖСКОЕ отождествление денег с сексуальной успешностью.
Психологами давно установлена взаимосвязь: чем меньше мужчина уверен в себе, тем интенсивнее он старается привязать к себе партнершу с помощью денег. Вдобавок это связано с деформацией личности, которая вызывает ощущение власти над окружающим миром, иллюзию могущества и силы. Так что недостатки интимного характера вроде как компенсируются материальным обеспечением.
Здесь снова срабатывает механизм инстинктивного поведения: в дикой природе качество секса партнершу… не интересует; ей важен лишь материальный аспект – здоровье, выносливость и служебные качества отца своих будущих отпрысков. Если потомство растят оба родителя – самке нужен ответственный и работоспособный добытчик. Если его родительский долг ограничивается оплодотворением – физических данных вполне достаточно. То же и в обществе людей: пусть у поклонника и внешние, и физические данные так себе, зато добычливость отменная; а коли у кавалера и облик, и сексуальный потенциал – запредельные, каких еще… дивидендов надо?
Получается, вопрос в том, кто кому себя в качестве дара дорогого преподнесет – дама кавалеру, или кавалер – даме. А кто получил подарочек, тот и плати. Но для женщины оплачивать, скажем, совместную трапезу, или проезд на такси, или культурное мероприятие (не говоря уже про покупку всяких там носочков-платочков) – дело непривычное. Вернее, традициями не одобренное. Какой бы у нас в стране взрыв женского равноправия ни случился, а платить за съеденное-выпитое-просмотренное лицам женского пола по-прежнему невместно. Да и на Западе случаются квипрокво...
Руководитель Центра психиатрической эндокринологии, президент Русского психоаналитического общества профессор Арон Белкин в книге «Запах денег» приводит пример: американская бизнес-леди всем рассказывала, что их семья собирается покупать новый дом, но при этом не смогла ответить на вопрос о том, как будет оплачена покупка – в кредит, в рассрочку или одним куском. Ей действительно казалось, что решение этой проблемы – не ее печаль, а ее супруга. Таким образом она хотя бы часть выбора перекладывала на мужские плечи, и тем самым обеспечивала себе некий психологический флер мягкости, послушания и прочих черт одомашненного поведения. Сугубо биологическая повадка: демонстрация слабости и покорности со стороны самки, дабы самец смог укрепиться в своих намерениях и осуществить их.
Подсознательно даже те деловые дамы, которых можно считать весьма и весьма успешными, самостоятельными и трудолюбивыми, предпочитают определенные моменты своей семейной деятельности – а именно вопрос оплаты крупных приобретений – делегировать мужу. Таким образом создается хотя бы видимость безопасности, защищенности и женственного легкомыслия: дескать, я же женщина, я в этих делах ничего не понимаю, да к тому же я такая ветреная, непредсказуемая! Вот потому-то муж героически и взял на себя ужасную ношу – обязанность доставать из кармашка ручку и ставить свою подпись там, где я укажу.
Впрочем, эти увертки с нашей, женской стороны становятся все более и более номинальными – а значит, все менее и менее убедительными.